Не то, чем кажется-2

Елена Коренева оказалась довольно милой женщиной. Григорий проводил ее до машины, и она, протянув ему на прощание руку, как бы невзначай спросила, а не желает ли он выпить с ней кофе. — Чтобы скрепить, так сказать, нашу дружбу, — проговорила она, глядя ему в глаза. Григорий пожал плечами: — Пожалуй, — согласился он, — мы могли бы зайти в кафе, здесь неподалеку есть замечательное заведение, я иногда хожу туда обедать. — Отлично, — просияла Елена, — я принимаю ваше приглашение! Позвонив отцу и сказав ему, что у него появились срочные дела, и он вернется в офис примерно через час, он сел в машину Елены, и они отправились, как она выразилась, скреплять дружбу. — Вы не обижайтесь на моего отца, — сказал ей Григорий, когда они, разместившись за столиком, сделали заказ. — Он мог вам показаться… излишне резким, но это оттого, что он сильно переживает за Ларочку. Младшая его дочь, всеобщая любимица… — Я понимаю, — отозвалась Елена, коротко вздохнув, — отцы ведь всегда больше любят дочерей. — Мои брат и сестра появились у отца, когда ему уже было… ну, скажем так, давно не двадцать пять лет, а это тоже, знаете ли, накладывает отпечаток. Честно вам признаюсь, к брату я отца поначалу немного ревновал, каким бы странным это не показалось. — Мой сын, — Елена подняла на Григория взгляд, — честный и порядочный человек. Они ни за что не обидит вашу сестру. Я ему сколько раз говорила, что он должен беречь эту девочку, раз она ему дорога. Правда, она еще очень молода… В ее годы, сами понимаете, сегодня одна любовь на всю жизнь, завтра — уже другая. А мой сын не какой-то там легкомысленный гуляка, он из тех, кто если уж полюбит, то на всю жизнь! И будет хранить верность своей любви, я его знаю, поверьте! Его отец был таким. Да и я, чего греха таить. — Это редкое качество, Елена Александровна, — кивнул Григорий и услужливо пододвинул ей сахарницу. — Мне вот этот секрет, увы, остался недоступным. Ну, как сказать?.. Я думал, что любовь — это на всю жизнь, и моя женщина всегда будет во всем меня поддерживать, заботиться обо мне, воспитывать наших детей… Мы всю жизнь с ней проживем вместе. — Ну, об этом мечтают многие, если не все. — Другое дело, — вздохнул Григорий, — что не всегда в жизни все складывается так, как мы о том мечтаем. — Это верно! — Елена вдруг протянула руку и накрыла своей ладонью его. — Вас что-то тяготит, Григорий Петрович? Григорий молча кивнул, и тут же ему захотелось вдруг выговориться хотя бы раз в жизни, и чтобы его при этом выслушали и пожалели. Елена же смотрела на него с таким участием и пониманием, что он мигом перестал колебаться. — Семейные драмы, Елена Александровна, — усмехнувшись, произнес он. — У нас с женой, кажется, не просто кризис. Это — конец. Полный и безоговорочный! Говорил он долго, выплескивая все свои и свежие, и давние обиды на Катерину. Он припомнил ей все: строптивость и нежелание слушать его, когда она решила вдруг выйти на работу, бесконечное потакания всем капризам Пети, излишняя строгость к младшему сыну Сергею, то, что она ни разу не пыталась уступить ему в спорах, отвратительно приготовленную еду (да за столько лет уже и зайца можно научить курить, но Катерина себя ничем не утруждала), и наконец — все ее измены. — Ну, а про Натали я и говорить-то не хочу. Это с самого начала было ошибкой — жениться на ней. Думал вот, что Катя станет для меня всем, но… Знаете, — признался Григорий, — в этом плане я немного завидую своему отцу. Его вторая жена — точно такая, какую я хотел бы для себя: она не просто любит его, она его боготворит, никого, кроме него, не замечает, как и отец, впрочем. И вся их жизнь по сути — это семья. — Вы еще молоды, Григорий Петрович, — Елена подалась вперед и вновь взяла его за руку, — кто знает, может быть, вы еще и встретите на своем пусти женщину, которая станет вашей судьбой. Все, что нас не убивает, делает нас сильнее, простите уж за избитую фразу. — Хотелось бы на это надеяться, — проговорил Григорий, глядя ей прямо в глаза. — Говорят еще, что… судьба, бывает, ходит рядом, главное — это распознать ее. И не упустить! — он сжал ладонь Елены, а после, по-прежнему не сводя с нее глаз, поднес ее руку к губам. — Я благодарен вам, Елена Александровна, — проговорил он, — за то, что выслушали. Надеюсь, я не утомил вас. — Что вы! Я рада, что вы смогли довериться мне. — Получается, мы теперь с вами друзья? — улыбнулся он. — Для меня честь назвать вас своим другом, — ответила она, вернув ему улыбку. — Тогда, — он поднялся, обошел стол и встал у Елены за спиной, — может быть, вы позволите проводить вас? Елена обернулась к нему и одарила еще одной ослепительной улыбкой: какая же она все-таки… привлекательная, манящая. — Благодарю, Григорий Петрович! Это большая любезность с вашей стороны.

***

В театре творилось бог его знает что. Лев вошел в репетиционный зал и чуть было не оглох от шума. Андрей Владимирович Дерябин, потрясая кулаком, кричал во всю мощь своих легких на притихшего и немного пристыженного худрука. Лев быстро кивнул обернувшимся к нему Игнатьеву и Наде Мигуновой, пробормотал слова извинения сидевшим в проходе актрисе Воропаевой и ее супругу, главному режиссеру, он аккуратно пробрался на свободное место. — Что тут происходит? — шепотом спросил он у Надежды. — Как видишь, — ответил за нее Дмитрий Матвеевич, — господин Дерябин не желает терять место главного премьера. Хотя любому дураку уже ясно, что место это он сам же, по глупости своей, и упустил. А теперь, кажется, еще больше себя закапывает. — Он уже полчаса орет на Журавского, потому что тот решил не вводить его в «Сирано…». — Что с Липницким? — спросил тем временем Лев, но ни Надя, ни Дмитрий Матвеевич не успели ответить, потому что Дерябин со всей силы долбанул кулаком по столу и крикнул: — Вы и так уже поставили себя в идиотское положение, Юрий Сергеевич, когда отдали роль… человеку, который явно не справляется, то есть, не справлялся со своей работой. Я же давным-давно готовил эту роль! Больше того, когда-то я играл ее на протяжении десяти лет! — В студенческие годы? — хихикнула Надежда. — Это не смешно, детка! — рявкнул Дерябин, услышав ее реплику. — Почему же, кажется, это безумно смешно, — отозвалась Воропаева. — Вы Андрей Владимирович больше получаса тут уже воздух сотрясаете, а между тем, вопрос ясен: последнее слово за режиссером и художественным руководителем. А если вам что-то не по душе… — Не смейте мне указывать! — гордо вскинул голову Дерябин. — А иначе что вы сделаете? — ехидно хмыкнула Воропаева. — Молодец Кристина Сергеевна! — проговорила Надя на ухо Льву. — Только она и может врезать этому… жлобу! — Положение жены главрежа позволяет, — кивнул Игнатьев. — Господа, умоляю, — взмолился тем временем худрук Журавский, — давайте успокоимся! Андрей Владимирович, я прошу вас, сядьте на место! Я понял все, что вы хотели мне сказать. — Вы просто обязаны отдать мне главную роль! — прибавил напоследок Дерябин и отправился на свое место. — Ну, какие еще будут предложения? — вздохнув с облегчением, произнес Журавский. — Нам надо провести голосование, если уж на то пошло, — поднялся со своего места главреж театра Владислав Воропаев. — Думаю, в этом случае никому не будет обидно. Хотя я лично за то, чтобы поставить на главную роль господина Игнатьева. — Он и без того занят в спектакле, — крикнул кто-то с задних рядов. — На роль Карбона можно ввести кого угодно, — отмахнулся Воропаев, — а у Дмитрия Матвеевича есть все данные, кроме того, когда мы только-только обсуждали актерский состав, я настаивал именно на его кандидатуре. — Если вы хотите лицезреть полупустые залы, — небрежно отозвался Дерябин. Лев хотел было казать ему пару ласковых, в конце концов его поведение — это просто нонсенс. Он сорвал несколько спектаклей, только что позволил себе открыто хамить и художественному руководителю, и всем остальным. Чего ради, спрашивается, он решил, что ему все тут обязаны в пояс кланяться? Да, когда-то он был популярен и собирал залы, но это вовсе не означает, что можно вести себя по-свински. Лев поднялся со своего места, вскинув руку, прося таким образом слова, но Игнатьев опередил его: — Я, Юрий Сергеевич, Владислав Анатольевич, — обратился он к худруку и режиссеру, — ценю ваше отношение и внимание, но… — Простите, я вас перебиваю, Дмитрий Матвеевич, — проговорил Лев, — но не кажется ли вам, уважаемые дамы и господа, что мы, так скажем, несколько увлеклись своими насущными проблемами, а между тем, надо бы прежде всего узнать, как там Леонид Петрович, не нужна ли его семье помощь. — Хоть один нашелся! — кивнул Журавский. — Я между прочим, с этого собирался начать, да Андрей Владимирович увел разговор совсем в иное русло. — С Липницким теперь пусть врачи разбираются, что тут обсуждать-то! — фыркнул Дерябин. — Я сама позвоню его жене, — повернулась ко Льву Кристина Воропаева. — Если его жена захочет разговаривать, — вновь подали голос с задних рядов. — Лев Петрович совершенно прав, — вновь взял слово Игнатьев, — для начала нам надлежит справиться о здоровье господина Липницкого, помочь его семье… Ну, а что до спектакля, то я, повторюсь, весьма польщен оказанным мне вниманием, но давайте трезво смотреть на вещи. Моя роль — это Карбон, и я намерен сыграть ее, как и подобает. Вы все знаете, что я привык работать на совесть. Голосование… Да, это неплохая идея, и хотя, вне всяких сомнений, последнее слово за вами, Юрий Сергеевич, но я лично свой голос отдаю за Льва Червинского. Лев потерял дар речи, а в зале вновь поднялся невообразимый шум. К концу собрания у Льва (и как он подозревал не у него одного) раскалывалась голова. Дерябин вновь принялся кричать, что с ним не считаются, и он де «такого не потерпит», его друзья, несколько актеров и актрис, которые во всем всегда с ним соглашались, говорили, что это просто неслыханно ставить на главную роль какого-то мальчишку. «Он в театре-то без году неделя! — возмущались они. — Роль Кристиана — это его порог! Все знают, почему он вообще попал в театр, и каким образом ухитрился продержаться на сцене так долго». Да, как там ни крути, но ему видимо до самой смерти станут припоминать деньги отца и профессию, а следовательно, и протекцию матери. Сам же Лев решительно заявил, что против всяческих раздоров, и если на то пошло, то уступит роль Дмитрию Матвеевичу без разговоров. Во-первых, ему и в самом деле не хотелось лишних склок, а во-вторых… Да, он так мечтал об этой роли, и вдруг она сама, что называется, идет к нему в руки, но вместе с тем Льва что-то останавливало. Ему показалось вдруг, что это было бы несколько несправедливо по отношению к Леониду Липницкому. Во-первых, эту роль он очень любил и, чего уж там греха таить, играл с невероятной самоотдачей. Лев иной раз просто глаз оторвать не мог от него во время репетиций, понимая, что до подобного уровня мастерства многим актерам (пожалуй, и ему самому в том числе) никогда не приблизиться. Несмотря на то, что поначалу Лев обижался на весь свет за то, что ему не отдали главную роль, но чем дальше, тем больше он убеждался, что режиссер все-таки знал, что делал. Сам Леонид Петрович относился к нему с отеческой снисходительностью, помогал, если требовалось, дружеским советом, и это всякий раз способствовало работе над ролью. А еще Липницкий умел ставить на место зарвавшегося Дерябина, иной раз просто посылая того по матери. В ответ же Дерябину приходилось молчать, сцепив зубы, потому что Липницкий в театре был далеко не последним человеком. А до его популярности Дерябину, как бы это его не бесило, было далеко. Ну и наконец, Льву подумалось вдруг, что Леонид Петрович ведь одних лет с отцом. И если бы вдруг с его отцом случилось подобное несчастье, то страшно даже представить, что бы чувствовал Лев. Поэтому-то он решил, что прежде всего следует съездить к родственникам Липницкого, узнать, не нужно ли им чего. Ну, а о судьбе спектакля никогда не поздно озаботиться, тем более, что вон, сколько желающих занять место заболевшего актера. С собрания Лев уехал, поскольку главреж заявил, что идея с голосованием ему пришлась по душе, и надо будет специально устроить для обсуждения этого вопроса всю труппу. Дерябин тут же закатил еще один скандал, супруги Воропаевы, потеряв терпение, принялись припоминать ему все старые грехи, и поднялся такой гвалт, что оставаться там дальше попросту уже не имело смысла.

***

Петр вернулся домой в весьма мрачном настроении. Он прождал Григория без малого два часа, но тот в офис так и не вернулся. Петр закончил все дела, провел совещание с рекламным отделом, работникам которого наконец-таки удалось подготовить как следует проект, который в свое время поставил под угрозу срыва Петенька. Григорий позвонил, когда Петр был уже в дороге, и сообщил, что дескать сегодня он задержится, так как у него возникли неотложные дела. Петр усмехнулся и положил трубку: ну, ясно, Гришка опять за старое принялся. С другой стороны, он же теперь свободный человек, может встречаться с кем хочет. Что, интересно, он нашел в этой Елене, Петру она показалась какой-то… неестественной, что ли. Будто все, что она говорила — это хорошо отрепетированная сцена, да только вот актриса из нее, увы, никудышная. — Пап, ты уже вернулся? — прежде, чем войти к нему, Ларочка осторожно постучала и, чуть приоткрыв дверь, заглянула в комнату. Петр улыбнулся: в детстве она так стучалась только тогда, когда ей нужно было выпросить что-нибудь. Честно говоря, после того ужина Петру казалось, будто дочь обиделась на него за то, что он не выказал должного, как ей показалось, радушия Николаю. Лариса убеждала его, что все это глупости, просто Ларочка намечтала слишком многого, но пройдет время, и она поймет, что никто не пытался унизить ее кавалера. Да и вообще, обидам тут попросту не место. — Все будет хорошо, вот увидишь, — сказала Лариса, обняв его при этом. — В конце концов, если ты помнишь, мой отец в свое время заявил, что, во-первых, ноги его не будет на нашей свадьбе, раз я ему сообщаю это так, между делом, чуть ли не за сутки, а во-вторых, он пока еще не свихнулся, чтобы поддерживать мое безумие. «Он старше тебя на много лет, и ты ему нужна сама знаешь, для чего! Через год, самое малое, ты надоешь ему, а он — осточертеет тебе, и вы разбежитесь по разным углам!» — твердил он мне. Лика ему поддакивала, прибавляя, чтобы я, если уж все так сложилось, «вытрясла из тебя» побольше. Но потом ведь у вас наладились отношения! Петр кивнул: и в самом деле, ровно за год до гибели отца Ларисы и его жены они несколько сблизились. Петр помог им с покупкой новой квартиры, посоветовав хорошего риэлтора, и его тесть сразу же подобрел. Пару раз они обедали вместе, беседовали обо всем на свете, и Виктор Сергеевич Яхонтов сказал потом Петру, что ошибался на его счет. — Я вижу, вы человек серьезный, Петр Иванович, и моя дочь с вами действительно счастлива. Это очень хорошо! Она достойна быть счастливой, потому что… довольно уж с нее горестей. Вы же знаете: и мать она потеряла, и тот проходимец обманул ее, а потом еще и грязью поливал везде за то, что сам же ей изменил, ублюдок. Ну и я, чего уж там, тоже не был образцовым отцом. — Я вас заверяю, Виктор Сергеевич, — убедил его Петр, — Лариса никогда, ни в чем не станет нуждаться, и я никому не позволю ее обижать. Потому что… люблю. Больше жизни. Как бы пафосно это не звучало. — Я тебе не помешаю? — спросила тем временем Ларочка, войдя в комнату и закрыв за собой дверь. — Конечно, нет, заходи, Лисёнок! Ларочка рассмеялась и тут же бросилась к нему и обняла за шею: — Папуль, ты… не сердись на меня, хорошо? Мама мне сказала… Ну, словом, мы с ней поговорили, и она, как Лёва выражается, вправила мне мозги. — Да разве я могу на тебя сердиться, девочка моя? Я-то думал, что это почему-то вдруг решила обидеться на меня. Ларочка чуть отстранилась, взглянула на него, а затем робко спросила, отведя взгляд: — Пап, скажи честно, неужели Коля тебе совсем не понравился? Петр покачал головой и еще крепче прижал ее к себе: — Лисёнок, — проговорил он, — не переживай. Твой Коля, несмотря ни на что, имеет все же одно достоинство. Да, — кивнул он, заметив, что Лара собралась возразить, — одно, но наверное, самое важное из всех: ты ему очень нравишься. Он, скажем прямо, по уши влюблен. Это заметно: он на тебя смотрит, как… Ну, словом, я так же смотрел на твою мать, когда впервые увидел ее. — Да? — вновь вскинула на него глаза Ларочка. — А как же! Сел я напротив нее в кресло на съемках той самой передачи и — пропал до конца дней своих. Спроси у нее, если не веришь. — Я знаю, — лукаво прищурилась Ларочка, — мама говорит то же самое. Она посмотрела тебе в глаза и — ах! — влюбилась сразу и наповал. Кстати сказать, у меня ведь точь-в-точь так же было. Коля спросил меня, как пройти в университетский читальный зал, а я… Ларочка не успела договорить, потому что в холле послышались оживленные голоса. — Что это там такое? — пробормотал Петр. — Пошли, проверим, — Ларочка решительно направилась к двери. Петр поспешил за ней. В холле обнаружилась гора чемоданов и сумок, а посреди всего этого великолепия стояли Петенька и София, причем последняя была явно чем-то недовольна. — О, дед, как хорошо, что ты дома! Привет, Ларис! — Здравствуйте! — натянуто улыбнулась Софи. — Привет, — протянула Ларочка, — а вы… дверью не ошиблись? — Да там нет никого! И нас никто не встретил! — раздраженно передернула плечами Софи. — А мы, между прочим, предупредили Григория Петровича. — У него важные переговоры сегодня, — ответил Петр, решив покуда не вводить внука в курс дела. Если хотите, возьмите ключи у охраны. Я распоряжусь. — Спасибо, дед! — мигом повеселел Петя. — Сейчас мы тогда отнесем вещи и навестим вас. У нас с Софи для вас столько новостей! — Будем ждать! — кивнул Петр. — А если вы прикажете ужин повкуснее приготовить, дорогой Петр Иванович, мы будем вам по гроб жизни признательны! — прибавила Софи. — Мы с моим Петрушенькой просто умираем с голоду! В самолетах же есть просто невозможно, там подают редкостную дрянь, а раз дома никого, то и еды, стало быть, приличной тоже нет. Только имейте в виду: я не ем мяса. Так что, если есть что-нибудь типа овощей на гриле — я буду благодарна. Как только Петя и Софи вышли, Петр с дочерью переглянулись и, не сговариваясь, произнесли хором: — Вот нахалка!