Шрамы на (моем) сердце вечны

Вансянь наблюдает за происходящим с не меньшим ужасом. Прошла всего секунда, а отец и мама уже загорожены, и единственное, что Вансянь может увидеть от своих родителей — это яркий свет Бичэня. Он сжимает в руке рукоять своего меча и пытается вытереть пот со лба, но вместо этого размазывает по коже грязь и кровь. Он пытается встать, пытается двигаться, но усталость сковывает его конечности, и он едва успевает сделать шаг вперёд, как рука Вэнь Нина останавливает его. — Молодой господин, нет. Ярость, пронизывающая Вансяня, не похожа ни на что, что он когда-либо чувствовал. Его родители умирают! Они умирают прямо у него на глазах, загромождённые мертвецами, и Вансянь боится, что на один долгий, долгий миг то зрелище, от которого он был избавлен в детстве, когда его мать разрывали на части мертвецы, вернулось. Он не может… нет… — Пожалуйста, А-Ли, не делай этого, — мягкий голос Вэнь Нина звучит как мольба, и Вансянь приходит в себя и понимает, что его удерживает рука Вэнь Нина, надёжно обхватившая его туловище. Он всё ещё борется, тщетно сопротивляясь нечеловеческой силе Вэнь Нина, но гнев уходит, оставляя вместо себя лишь страдание. — Нет, — всхлипывает он, цепляясь за сдерживающую руку Вэнь Нина. — Нет, пожалуйста, мама…отец… Вэнь Нин, пожалуйста, сделай что-нибудь, ты не можешь… Вспышка талисманов угасает, и кровь Вансяня леденеет. Мама… у него закончились талисманы. И Вансянь знает, он знает, что у тела Мо Сюаньюя не высокое совершенствование, он не может… — Мама! Крик непроизвольно вырывается из его горла, и только Вэнь Нин удерживает его на месте, не давая броситься вперёд. Он бесполезно напрягается в руках Вэнь Нин, а рядом с ним едва слышны приглушённые рыдания Сычжуя. Рядом с ним слышится копошение, прерывистое движение жёлтой ткани, когда Цзинь Лин вздрагивает и шепчет: «Что… мама?». Но Вансянь не замечает всего этого, осознаёт это лишь смутно, и не может отвести взгляд от яркого света Бичэня, не может отвести взгляд от залитого кровью поля битвы, которое медленно забирает его родителей. Он не может… не может просто стоять в стороне… Он может помочь, он уже достаточно взрослый, он не будет стоять в стороне и смотреть, как его семья снова умирает, как в три года, он не будет… Он скорее умрёт вместе с родителями, чем будет жить без них. — Вэнь Нин… Вэнь Нин, дядя Нин, пожалуйста… отпусти меня, я могу помочь, пожалуйста, они не могут… Сычжуй присоединяется к мольбе, их голоса сливаются в один, и Вансянь может только молиться, видя конфликт в том, как дёргается жёсткие черты лица Вэнь Нина. — А-Юань… — начинает Вэнь Нин, и хотя в его словах звучит сожаление, его хватка остаётся сильной. — А-Ли, пожалуйста, молодой господин Вэй не… — Моя мать… — Сянь-гэгэ… — …умирает! Вэнь Нин колеблется, и его хватка немного ослабевает. Это всё, что нужно Вансяню и Сычжую. Едва они, обменявшись взглядами, вырываются из хватки Вэнь Нина, едва они опускаются на землю, паника и страх придают им сил, чтобы снова поднять мечи, как у входа в пещеру появляется движение. Вспышка фиолетового цвета и треск молнии, и Вансянь замирает. Глава ордена Цзян? Его (неосведомлённый) шишу появляется у входа в пещеру, пурпурные одежды забрызганы чёрной кровью и грязью, Цзыдянь трещит в левой руке, а Саньду ярко светится в правой. — Цзинь Лин! — Дядя! — восклицает Цзинь Лин, и мальчик протискивается вперёд, вставая перед Цзян Ваньинем. — Почему ты так долго? Цзян Ваньинь свирепо сверкает глазами. — Твой проклятый отец-идиот, вот почему я так долго! Он пытался настоять на своём, этот чёртов идиот, ты даже не представляешь, сколько времени мы с А-цзе потратили, чтобы убедить его остаться! Тебе лучше не пострадать, Цзинь Лин, иначе я переломаю твои проклятые ноги! Саньду Шэншоу… по крайней мере, теперь был ещё один человек, способный сражаться. Сычжуй заметно расслабляется от облегчения, а Вансянь смотрит, как его брат складывает руки и низко кланяется. — Глава ордена Цзян! Пожалуйста, Сянь… старший Вэй там! Пожалуйста, спасите его, мы не можем… — Вэй Усянь что? Что этот грёбаный идиот натворил сейчас? — Глава ордена Цзян проталкивается в пещеру дальше до того, как кто-то успевает ответить на его вопрос, и мертвецы падают от объединённой мощи Саньду и Цзыдяня, сожённые молниями и разрубленные на куски. Он едва успевает пройти половину толпы, как из глубины пещеры доносится гортанный рёв, и Вансянь наблюдает, как стена мертвецов редеет, и волна кроваво-красных, полусгнивших трупов выплескивается наружу, с легкостью прорываясь сквозь армию мертвецов. Только когда армия уничтожена, пятьдесят или около того кроваво-красных мертвецов замирают, и один из них, шатаясь, идёт вперёд. Мертвец останавливается перед Сычжуем и протягивает к нему дрожащую руку. Из его полусгнившего рта вырывается низкий воющий крик, а с пальцев капает кровь, едва не задевая одежду Сычжуя. Позади Сычжуя, Вэнь Нин резко выдыхает и делает шаг вперёд. — Это… Сычжуй вздрагивает. — …Бабушка? Глаза Вансяня горят, а дыхание прерывистое. Возможно, он был мал, слишком мал, чтобы знать, но… он помнит нежных людей, которые присматривали за ним, когда мама был слишком занят, которые смеялись, когда он возился в грязи с Сычжуем. Рука Вэнь Нина слегка приподнята, как будто он хочет протянуть руку, но боится сделать это. — Я… Мама пробирается через груды мертвецов к ним, и Вансянь видит, как дрожат его руки, как покраснели глаза. — …спасибо, — хрипло произносит он, и складывает руки вместе, низко кланяясь. Вансянь пытается повторить этот жест и улавливает движение отца и Сычжуя, которые делают то же самое. Мертвецы кланяются в ответ, а затем рушатся. Они рассыпаются в прах, как марионетки, у которых оборваны нити, как будто сила, удерживавшая их вместе, ослабла, и Вансянь слышит всхлип, вырвавшийся из груди Сычжуя. У Вансяня горят глаза, а когда он кончиками пальцев проводит по щекам, они становятся влажными. Возможно, у него не самые лучшие воспоминания о Могильных курганах, или даже не самые чёткие воспоминания о том времени, но он знает, что его любили, и эти люди… эти люди были частью этого. Вэнь Нин уже стоит на коленях, пытаясь собрать багровый пепел, а Вансянь наблюдает за ним с затуманенным зрением, онемевшими пальцами перебирая завязки своих мешочков с травами, высыпая травы на землю и безмолвно передавая их Вэнь Нину. Сычжуй делает то же самое рядом с ним, и после секундного колебания и Цзинъи с Цзинь Лином. Сычжуй колеблется рядом с Вансянем и тянется вниз, чтобы помочь Вэнь Нину собрать пепел, как вдруг рядом с ним появляется отец и хватает за запястье. — Трупный яд, — говорит отец с тёмными глазами, и Сычжуй отступает назад. — Да, Ханьгуан-цзюнь. Мама появляется позади них, и Вансянь оказывается в его объятиях, Сычжуй крепко прижимается к нему. Он зарывается лицом в грязное ханьфу, вдыхает запах крови, пока не чувствует лишь знакомый аромат цветов лотоса и пряностей, и Вансяню становится немного легче. Непрошенные слёзы наворачиваются на глаза, и Вансянь глушит икоту маминым ханьфу, сосредотачиваясь на знакомом ощущении, как мама гладит рукой его спину, как мама шепчет нежные слова утешения, даже когда обнимает их обоих. Плечи Вансяня слегка дрожат, но он успокаивается, когда отец встаёт позади них, утешающее, спокойное присутствие в этой суматохе, и Вансянь понимает, что его слёзы высыхают, когда он вдыхает аромат цветов лотоса, сандалового дерева, пряностей и снега, вдыхает аромат дома.