Шрамы на (моем) сердце вечны

Огорчённые Вансянь и Сычжуй дрожат в его объятиях. Это напоминает ему о том, какими они были, когда были маленькими, когда боялись грома и прибегали при малейшем его признаке, когда прижимались друг к другу, прячась в складках его верхней одежды. Сейчас его малыши такие взрослые, сильные, разумные и добрые, и сердце Вэй Усяня слегка сжимается. Он так много пропустил в их жизни. Тем не менее, с этой болью он может помочь. Это боль, которая ему самому хорошо знакома, боль, которая жила, умирала и снова жила рядом с ним, которая следовала за ним, куда бы он ни пошел. Эту боль он чувствует прямо сейчас, по тем же причинам, по которым плачут его дети, по тем же причинам, по которым Вэнь Нин судорожно пытается собрать пепел на земле. Спустя долгое мгновение он чувствует присутствие Лань Ванцзи позади себя и наклоняет голову назад, чтобы посмотреть в глаза своему альфе, смаргивая слёзы с собственных. Лань Ванцзи нежно кладёт руку ему на плечо, целует в макушку, и Вэй Усянь расслабляется. Краем глаза Вэй Усянь замечает вспышку жёлтых одеяний Цзинь Лина, который бросает взгляд на происходящее и со странным выражением лица, напомнившим ему выражение лица Цзинь Цзысюаня, когда тот почти выкрикнул признание шицзе, отступает и выходит из пещеры. Тихо выругавшись, Цзян Чэн следует за Цзинь Лином, не удостоив Вэй Усяня даже взглядом. Вэй Усянь лишь на мгновение задумывается, что думает Цзян Чэн о том, как он ведёт себя с Вансянем и Сычжуем, и тут его внимание снова привлекает запнувшийся Лань Цзинъи. Выражение его лица неуверенное, почти потерянное, даже когда он задаёт вопрос, который Вэй Усянь не уверен, что готов услышать, даже если он адресован не ему. — Эм. Так ты сказал… — начинает мальчик, и Вэй Усянь чувствует, как Вансянь напрягся в его руках. — ТвояматьдействительноСтарейшинаИлин, — на одном дыхании выпаливает Цзинъи, причём так быстро, что Вэй Усянь едва успевает его понять. Тем не менее, смысл этого утверждения достаточно ясен, и Вэй Усянь замирает от шока, прозвучавшего в тоне Лань Цзинъи, а Вансянь напрягается и поворачивается лицом к своему товарищу. Сычжуй тоже поднимает глаза, но если Вансянь злится, то Вэй Усянь видит, что Сычжуй ошеломлен ещё больше. В его глазах снова появляются слёзы, и это зрелище разрывает сердце. Он знает, что Сычжуй и Цзинъи были близки к названым братьям настолько, насколько это возможно без официального оформления отношений, и обвинение в тоне Лань Цзинъи режет как нож. Вансянь вырывается из объятий Вэй Усяня, и слова, сорвавшиеся с его губ, звучат горячо, яростно и защитно. — Разве это проблема? Позади него присутствие Лань Ванцзи становится ледяным, а его запах — тёмным и холодным, горьким от ярости. Лань Цзинъи заметно бледнеет и делает неуверенный шаг назад. Его глаза расширяются от паники, а обычная сладость личи, которая сопровождает мальчика, тускнеет от страха. Тем не менее, Лань Цзинъи выглядит так, будто явно собирается с духом. — Я не… нет, я… Вэй Усянь чувствует, что присутствие его альфы становится ещё более властным, а его и Сычжуя запахи быстро подавляются сочетанием запахов его альфы и его сына-альфы. Это не очень приятное ощущение, и он слышит, как слова Лань Цзинъи обрываются тихим всхлипом, когда мальчик дрожит, инстинктивно наклоняя голову в сторону, обнажая свой уязвимый затылок. Лань Цзинъи напуган, и Вэй Усянь вдруг вспоминает, что второй мальчик тоже омега. Вэй Усянь — сторонник расширения возможностей омег, и он, как никто другой, знает, что омеги ни в коем случае не слабые, но чтобы такой младший адепт, как Лань Цзинъи, противостоял двум альфам из главной семьи своего клана, один из которых был прямым учителем и старшим, а другой, по сути, наследником его клана? Это вопиющая игра во власть, и неважно, что Вэй Усянь знает, что его пара и сын никогда бы не сделали ничего подобного специально, раздражение пылает в его жилах. — Хватит, — рявкает он, отстраняясь от своей семьи, чтобы встать рядом с Лань Цзинъи. Тут же шок разбавляет гнев в запахах Лань Ванцзи и Лань Вансяня, и губы Вансяня приоткрываются в знак протеста. — Но… он… мама… В глазах Вэй Усянь вспыхивают красные искры, и Вансянь закрывает рот от гнева на лице матери. — Он здесь не виноват, — продолжает Вэй Усянь, воспользовавшись наступившей тишиной. — Вы даже не дали ему сказать ни слова объяснения, прежде чем напугали его до такой степени, что он даже не смог говорить. Правда, Чжэньли, я знаю, что ты ещё подросток и всё такое, но тебе следует знать. И… Лань Чжань, ты… ты определенно должен был понять! — Вэй Ин… — Не надо мне тут «Вэй Ин», Лань Чжань! Тебе следует знать, что нельзя злоупотреблять своим положением, особенно по отношению к одному из младших членов своего клана! Ты напугал его так, что он обнажил перед тобой горло! Лань Цзинъи тянет Вэй Усяня за рукав, его глаза широко раскрыты, а пальцы всё ещё слегка дрожат. — Старший Вэй… всё… всё в порядке, это я начал… Вэй Усянь поднимает руку, чтобы провести по волосам Лань Цзинъи и успокоить младшего омегу. — Нет, нет, правда, это я начал… Ханьгуан-цзюнь и Вансянь просто защищали вас… Не сердитесь, старший Вэй, пожалуйста? Мне очень жаль, я выбрал очень неудачное время, чтобы задавать вопросы, и я не должен был… и я причинил боль Сычжую, мне очень жаль, и я не хотел… Я не думаю, что вы плохой человек… Вы действительно классный, я имею в виду, если бы я был хотя бы наполовину таким умным, как вы, учитель Лань, возможно, не ненавидел бы свои сочинения так сильно… Я просто очень потрясён, знаете, старшие всегда держали в секрете, кто была мама Вансяня, и они никогда никому не говорили, и все всегда думали, что Ханьгуан-цзюнь просто… влюбился в какого-то омегу, который погиб во время Аннигиляции Солнца… но! Не волнуйтесь, я никому не скажу, никто не узнает об этом от меня, я точно могу хранить секреты, да, я могу, не волнуйтесь, пожалуйста… не сердитесь больше… Лань Цзинъи замолкает, икает и тяжело дышит, а Вэй Усянь смотрит на него. Что? Сычжуй первым приходит в себя и резко обнимает Лань Цзинъи. — Цзинъи, дыши, все хорошо, никто тебя не винит — Ханьгуан-цзюнь и Вансянь просто слишком опекают, ты же знаешь, какие они… Вансянь, спотыкаясь, идёт вперёд, а потом резко кланяется, опустив глаза. — Шиди Цзинъи, я… я прошу прощения, я сожалею, я полностью превысил свои границы. Пожалуйста, прими мои извинения. — Я тоже прошу прощения, Цзинъи. Мне не стоило упрекать Вэй Ина, чтобы увидеть свои ошибки. Как старший, как учитель, я подвёл тебя, и я глубоко сожалею. Глаза Лань Цзинъи расширяются, он потрясён, но кислый страх в его запахе рассеивается. — Ах… Ханьгуан-цзюнь, шисюн Вансянь, всё в порядке, я… Вэй Усянь притягивает его к себе, обнимает Сычжуя и Лань Цзинъи, и лишь на мгновение Вансянь колеблется, прежде чем присоединяется к ним.