Портрет

— Да что ж это такое!.. — Эдвард, поддавшись волне отчаяния, поступил так, как не положено поступать личности королевских кровей в принципе: позволил сильным эмоциям вылиться наружу, вывалиться, точно снег за шиворот. Деревянный меч, который он бросил на такой же деревянный пол тренировочной площадки, испустил гулкий стук и проскользил пару метров. Что-то не получается — брось, начни жаловаться, вопить, стонать, раздражённо ворчать и скрипеть, кусать себе локти и разгрызать щеки изнутри в кровь, чтобы все видели, знали, какой же ты слабак. Проявление сильных эмоций — признак слабости духа. Поэтому Эдвард разозлился на самого себя за эту вспышку раздражительности, вызванную собственной неспособностью правильно повторить этот удар мечом, показанный и расписанный в книге. Он же всё правильно делает, так почему кисть так неловко ломит прямо перед тем, как лезвие коснётся бёдра противника (манекена, набитого соломой, но не важно)? Вздох Эдварда прозвучал устало. Он вяло поднял меч. Крутанул его через запястье, встал в стойку и… — Кто, говорите, обучал вас всему этому — прошу прощения за возможное оскорбление, — бреду? Проявление эмоций через мимику, жесты и прочие органы чувств — непозволительно. Поэтому Эдвард, внутренне испугавшись этого голоса, а затем ощутивший раздражение на слова, произнесённые этим голосом, вздохнул, опустил меч. Тренировку, кажется, можно закончить, всё равно у него ничего не выйдет, даже если он уверен в том, что всё выучил досканально — тело уже не в состоянии выполнять одно и то же, привыкло к ошибкам. Надо будет попробовать завтра, отдохнув. Ох, нет, завтра не выйдет, завтра он поедет на север, в горы, посетить одну деревню, которая по какой-то причине установила слишком высокий налог на производимые даровитыми мастерами вино, виски и бурбон. Король хотел было послать туда посланников, но Эдвард со светящимися глазами вызвался сам. А что? Генри всё равно сейчас, как и подобает королевскому белому рыцарю, далеко на западе, сражается (или как-то заговаривает зубы) против твари, которая иссушает родники и водоёмы. Эдвард нацепил на свое лицо скучающую маску, потому что использовать высокомерную в присутствии самого короля Освальда, пускай и бывшего, казалось глупо. Хотя и маски он последнее время натягивал крайне редко, потому что сказалось влияние вечно чистого и прямолинейного Генри. — Кайл, наследственный королевский оружейник. — Эдвард со слабой заинтересованностью проследил за тем, как Освальд дошёл до стойки с деревянным оружием и извлёк оттуда меч. — Остальную теорию подчерпнул из книг. — Если брать владение мечом левой рукой, то вы всё равно больше напоминаете ребёнка, который только учится писать своими слабыми, неокрепшими ручками, — как бы между прочим бросил Освальд. Раздражение, горячая злоба, но ещё и неподдельное восхищение завладело Эдвардом. Ирония Освальда, казавшаяся раньше только лишь раздражительной, сейчас ощущалась как какой-то приятный воздух. Приятно было скалить зубы на такого же, как и ты, раненого волка. Между ними всегда проскальзывали ненавистные взгляды, губы всегда кривились в насмешке, а голос становился ниже и ещё, ещё более тягучим. Будто какая-то борьба, но не объявленная открыто, на весь свет, а тихая, которая проводится спокойно и оставляет после себя сладкое ощущение триумфа, даже если партия закончилась ничьей. Она всегда оканчивается ничьей, потому что они оба гордые. — Я обучался лишь владением правой рукой. Не думал, что будет острая необходимость в левой руке, а сейчас мне, как целителю, воевать не положено. — Эдвард не смог скрыть какой-то отголосок — нечто, похожее на хвастливость. Но мягкую, которая желает похвалы. Неприятное ощущение. Освальд встал перед ним в стойку, и Эдвард тут же отзеркалил его позу. Пару взмахов, которые Эдвард парировал так легко, словно отмахивался от бабочек, а затем, рвано выдохнув, усмехнулся. Освальд настолько в нём сомневается, что думает, что Эдвард не в состоянии пару детских атак парировать? Ох, этот старик явно издевается. Ах, как же приятна Эдварду была эта издёвка! Ведь так создаётся идеальная возможность его впечатлить!.. Деревянные мечи создавали лишь иллюзию мечей из металла — они были лёгкими и неповоротливыми, но, тем не менее, удобными для тренировок и отрабатывания новых приёмов. Минут пять по всей тренировочной площадке разносились гулкие, звонкие удары дерева о дерево, редкие шумные выдохи. Закончилось всё тем, что Освальд — абсолютно грязно, — сделал подсечку и упёрся «остриём» ему в грудь, напротив сердца. Эдвард, ударившийся копчиком и разодравший локоть, секундно поморщился, а затем мрачно взглянул на нависающего над ним мужчину, ожидая увидеть на его покрытом щетиной лице издевательское выражение, кривую улыбку, может, даже ощущение триумфа. Но нет. Уголки пухлых губ Освальда чуть растянулись в стороны, рисуя на его лице мягкое чувство. Эдвард ошеломился так, что даже не мог сообразить, что это означает. — Ты ведешь бой действительно грациозно, как и триста лет назад на турнирах. — Слова были настолько приятны, что Эдвард поморщился от противного ощущения где-то в горле. Где подвох? Когда будет подвох? Эдвард ждал его, не шевелясь и не пытаясь подняться. — Правильные, отточенные движения, запястье расслаблено, следишь за дыханием и не забываешь про корпус и ноги. — Зато ты ведешь бой действительно по-грязному, как дикое лесное животное, — осторожно отзеркалил он слова Освальда, стараясь даже сохранить его эту улыбчиво-нежную интонацию. Съязвить надо было обязательно, потому что его, как бы, унизили, несмотря на тёплые, приятные слова, которые последовали после этого унижения. И усмехнулся, когда лицо Освальда приняло знакомое выражение «о, волчонок скалит зубы». — Делаешь подсечки и порываешься использовать локти или наступить на щиколотку. Оба говорили все эти замечания с улыбками, скрывая за ними неприязнь и язвительный тон. Оба были по-настоящему восхищены друг другом, но из принципа скрывали это чувство. Освальд убрал меч, протянул руку. Эдвард принял её без колебаний, и Освальд утянул его вверх, помог встать. — Красивый бой впечатляет, это правда, но чаще всего это единственный его плюс. — Я и не стремлюсь к эффективности. — Эдвард подобрал деревянный меч. Весь запал, поглотивший его во время этой битвы, пропал. — Я делаю это только для галочки. Воевать-то всё равно не смогу. Освальд пару секунд смотрел на него каким-то нечитаемым взглядом. Эдвард ненавидел это. То, что иногда на этом красивом, бледном лице появлялись временами совсем странные, непонятные выражения, а взгляд стальных глаз словно начинал звенеть. Настораживал ещё тот факт, что последнее время такое случалось довольно часто. Когда Освальд, тихо хмыкнув, начал говорить, его голос звучал так, словно он говорил какую-то сказку — мягко, плавно: — Что-то вроде обязанностей принца? Эдвард кивнул: — Именно так. Тренируюсь, чтобы не потерять форму. — Эдвард взял у него из руки меч и тяжёлым, уставшим шагом дошёл до стойки, чувствуя, как стальные глаза прожигают его затылок. Немного нервно поинтересовался: — Ты надолго нас навестил? Как бы Освальд его не напрягал, его посещения дворца (и Генри в частности) были обычно приятными. — Вообще-то, на недельку подумывал задержаться. — Эдвард, уже поставивший мечи на место, кивнул и направился к выходу. Освальд — сразу следом. — Тебя я для дела искал. — У тебя ничего не болит, насколько я могу судить по состоянию своего тела, — немного резко ответил Эдвард. Внезано его охватила какая-то непонятная тревога — вечерние коридоры были пусты и тихи, и они с Освальдом тут одни. Почему-то именно в полутьме Освальд выглядел как король. Как бессмертный король из сказок. Эдвард, шагая с ним плечом к плечу, разглядывал его одежду: простая, тёмная рубаха, такие же штаны и ботинки, подбитые мехом. Простая одежда простолюдина, занимающегося каким-либо промыслом. Грубые ладони Освальда и его обветренное холодным ветром и покрытое седеющей щетиной лицо лишь дополняли образ простого мужчины. Охотника. Охотника с острым взглядом и прямой, величественной выправкой, которая могла появиться лишь от долгих лет нарабатывания навыков в стрельбе из лука и владении мечом. Но Эдвард не сомневался, что Освальд может подчинить себе всё королевство даже в таком виде, в такой простой одежде и с благородной сединой на висках. Была в нём сила. Не только физическая, отнюдь. Так что сейчас Эдвард ощущал себя рядом с ним как рядом с сытым волком. Волк не голоден, он не заинтересован в добыче, но он в любой момент может впиться клыками в шею, если вдруг почувствует себя не в духе. — Во дворце имеются портреты всех правителей? Эдварду даже гадать о его замыслах не пришлось: — Ты ищешь свой портрет? Опять этот странный взгляд!.. — Искал. Портрет Ингвара. Эдвард чуть нахмурился: — Его единственный портрет был утерян очень, очень давно, а худо-бедно рисовать правителей начали лишь спустя несколько десятков лет. Даровитых художников-то не осталось, вот и приходилось довольствоваться карандашными набросками. Освальд кивнул. Пару минут шагали в тишине. — А почему «искал»? — тихо спросил наконец Эдвард. — Генри похож на Сиварда как кролик на зайца. Не думал, что ты будешь так же сильно походить на Ингвара. Эдвард вдохнул — и понял, что ему трудно дышать. — Ингвар был высоким и статным темноволосым мужчиной с усталым взглядом, — вспомнил Эдвард высказывание из одной книги. — Ты сильно на него похож. Дверь в покои Эдварда была приоткрыта. Они остановились перед ней, и Эдвард ощутил нечто, похожее на как-то приятную нежность по отношению к Освальду и его ностальгическим словам. — Прошлое не отпускает? Освальд тихо хмыкнул, приподняв краешек своих розовых губ. Эдвард подумал, что это, стало быть, высшая степень проявления веселья на его лице. — Хватает и обвивает, как ядовитая змея. Тишина. Надо что-то сказать. Эдвард вспомнил стойку Освальда, вновь прокрутил в голове все его жесты, вплоть до каждого рваного выдоха перед непосредственно рубящим ударом. Благо, Освальд увидел на лице Эдварда лихорадочную попытку сказать хоть что-то, и сам заговорил, и голос его звучал так, будто он бы всё отдал за то, чтобы не говорить это вслух, чтобы Эдвард просто прочёл его мысли: — Я подумал, что раз уж я «отошёл от дел», то можно попытаться заняться чем-нибудь простым и мирным. — К примеру, заняться обучением бою на мечах призрака своего покойного сына? — Нет, не издёвка, не яд и не шипение. «К примеру, попробовать начать всё заново?» Освальд кивнул, прочёл между строк. — Ну, боя на мечах будет недостаточно, к тому же, я и так знаю достаточно. — Эдвард мягко улыбнулся. Напряжение исчезло окончательно, будто его что-то растворило. — Завтра я планировал навестить одну деревню, чтобы уладить кое-какие проблемы касательно поставки алкогольной продукции, так что… Буду только рад увидеть тебя в лице моего телохранителя. А, нет. Скупая усмешка уголком губ — не край. Улыбка Освальда была такой счастливой, что Эдвард не мог не отзеркалить её. Показывать эмоции членам королевский семьи не положено, но Освальд давно уже не король, а Эдварду ещё не скоро ступать на эту тропу, поэтому ему можно немного побыть капризным принцем. — Путь предстоит долгий, ехать весь день, учти. — Я принимаю предложение. — По рукам? — По рукам.