Путь к свободе по ветру

Прошло две тысячи семьсот двадцать три года. Не то чтобы Сяо считал. Просто иногда события давно минувшего прошлого обрывочными воспоминаниями мелькали в его голове. Обычно он приходил во снах, где играл свою последнюю мелодию и улыбался так грустно и одновременно лучезарно, что у Сяо сердце сжималось, билось так быстро и болезненно, что хотелось просто вырвать его и, не знаю, выкинуть. Или отдать ему. Но с пробуждением проходило и это мимолётное наваждение. Сяо вставал, хмурился и лишь на секунду позволял себе вспомнить запавшие в душу аквамариновые глаза. А потом шёл сражаться. Он уже и не помнил, за что сражается. За спокойную и мирную жизнь людей? За свободу? Чтобы выполнить условия контракта Моракса? Или чтобы вымолить у архонтов право на жизнь? Сяо не знал. Но почему-то всё равно каждый раз вставал и шёл уничтожать остатки убитых архонтов. Почти сразу после ухода Венти разразилась ужасная война. Война, в которой семеро великих архонтов одержали победу. Война, которая длилась больше тысячи лет. Война, в которой сражался и Сяо. Война, в которой он сам чуть не погиб. Война, после которой карма Сяо стала гораздо больше. Ему оставалось только молиться о том, что самого Венти не затянуло в этот вихрь, что с ним всё в порядке и он всё ещё выступает на улицах Мондштадта с зажатым в зубах бокалом вина, и непременно чихая из-за так обожающих его кошек. Он приходил к нему и тогда, когда Сяо был на грани смерти. Адепт вечно злился, что Венти не может просто забрать его с собой, а лишь наоборот, дарил ему невероятное исцеление, разгонял волшебной игрой карму и заставлял вставать и двигаться дальше. Сяо злился и жил. Вопреки и наперекор собственным желаниям. Мучился от терзающей его кармы, и жил. Жил, несмотря ни на что. И это бесило его больше всего. И сколько бы остатков архонтов он не уничтожил, всё умножая и умножая свою карму, смерть никак не хотела принимать его в свои объятия. Прошло две тысячи семьсот двадцать три года с их последней встречи. Не то чтобы Сяо считал… Две тысячи семьсот двадцать три года и Сяо жив до сих пор. Но сегодня настанет тот день, когда смерть всё же заберёт его с собой и отнесёт туда, где никто не помешает ему наслаждаться игрой дурацкого барда в зелёных шортах на его волшебной лире с лазурными струнами. Сяо хрипло дышит. Кашляет от забившегося в лёгкие песка, заливая его собственной кровью, чёрной, как и его отравленная порчей душа. Сердце бьётся через раз, тихо, болезненно, будто скромно, боясь, что якша разозлится из-за этой жалкой попытки сохранить ему жизнь. Слёзы сами катятся по щекам, и Сяо не знает почему. От боли? От счастья? Наверное, всё вместе. Ведь смерть медленно накрывает его своим снежным покрывалом. Ноги немеют, и в горле застревают вдохи, будто он сам запрещает себе дышать. Янтарь заволакивает туманом, и Сяо кажется, что он уже даже видит эти невероятные аквамариновые глаза перед собой через мутную пелену. Губы что-то взволнованно шепчут, но адепт не умеет читать по губам. Как жаль. Наверняка, бард рассказывает очередную чушь. Про то, как он навернулся с дерева на хиличурла, а тот так испугался, что забыл, как драться дубинкой, икнул и убежал в свой лагерь. Про то, как он, слишком сильно стараясь, порвал струны на своей лире и поранил руку, а потом пришлось учиться играть пальцами ног. Он даже волка какого-то убил, чтобы шерстью с его лазурного хвоста заменить порванные струны. Про то, как он пытался прогнать бедного геовишапа, чтобы тот не мешал спать Сяо, но в итоге геовишап прогнал его одним своим жалобным рыком. Про то, как он пытался приготовить миндальный тофу сам, но в итоге получилось белое нечто, больше похожее на расплавленного слайма, а лакомство пришлось покупать в ближайшей лавке. Зелёный берет мельтешит перед глазами ярким пятном, и Сяо морщится. Аквамариновые глаза горят беспокойством и страхом, пока изящные, мягкие, нежные руки гладят по щекам, ласково стирают слёзы и рисуют румянец. Ощущения слишком нереальные, слишком правдоподобные, чтобы быть сном, и адепту кажется, что он и правда уже умер, раз это чудо в шортах сидит рядом и так нахально, как обычно, касается его. Глупый, умрёт же от его кармы, кто потом лечить сердце Сяо будет? Хотя, мёртвые не умирают. Это живые могут умирать из раза в раз, когда их сердца снова и снова бьют на осколки, топчут, собирают вновь и опять разбивают по неосторожности. — Не умирай, Сяо, — адепт даже не узнаёт голос сначала. Он эхом отзывается где-то в сердце и звенит в ушах, — я же говорил тебе не умирать до нашей встречи, Сяо. «Это ты должен был не умирать», — мысли крутятся в голове медленно, будто шестерёнки заржавели, работа застопорилась, и вместо слаженной работы механизма получается только жалобный скрежет. — Сы… — слова с хрипом вырываются из горла. Грудь сдавливает дикой болью. Наверное, рёбра переломаны, запоздало думает Сяо, — …грай, — но терпеть боль он привык, превозмогать самого себя он привык, а вот видеть Венти вот так, рядом с собой, так ещё и такого до очарования взволнованного, не привык, — ещё. Обычно Венти бы улыбнулся. Обычно он бы сразу схватился за лиру и начал бы тренькать хоть что-нибудь, хоть какую-нибудь мелодию, потому что Сяо попросил. Сейчас губы Венти складываются в кривую линию. Сейчас глаза наполняются ужасом и слезами. Сейчас его руки снова дрожат, как и в последнюю их встречу. Сейчас он не хватается за лиру, а прижимается к губам адепта, вдыхая в него жизнь, лёгкий воздух со сладким привкусом свободы. Сяо кашляет — дышать больно, говорить больно, видеть живого Венти, зная, что он вовсе не живой, больнее в три раза. Но он послушно вдыхает, пока Венти послушно хватается за лиру, нервно проводя пальцами по струнам. Звук получается какой-то резко неестественный. Как тот самый «трунь», повисший между ними две тысячи семьсот двадцать три года назад. Не то чтобы Сяо считал… А потом становится так тепло. Так легко. Будто его завернули в тёплый плед, прогнав всю гадкую карму подальше, всучили в руки тарелку с миндальным тофу, почему-то разогретым (Венти всегда было интересно, что в таком случае станет с лакомством), и начали играть на лире до тех пор, пока он не уснул прямо с недоеденным, внезапно оказавшимся очень даже вкусным тофу, и обязательно сжимая в руке край отвратительного до слёз зелёного плаща. К слову, плащом оказался упавший лист с песчаного дерева. Сяо долго и упорно глядел на него, медленно приходя в себя после такого сладкого кошмара по имени Венти с лирой подмышкой. Пожелтевший, иссохшийся, он крошится в руках, рассыпается, как и время, что Сяо потерял. Тёплым пледом оказалось солнце, так вовремя начавшее припекать. Лучше бы оно спалило его дотла, думает адепт, с ненавистью глядя на яркое, жёлтое пятно на небосводе. А тарелкой оказывается… глаз бога? Сяо глупо моргает. Раза три. Не пропал. Осторожно приподнявшись на локтях, адепт осматривается. Ни души, никого, кто мог бы излечить его душу и тело, никого, кто смог бы сыграть ему на лире. Конечно, Венти ведь уже давно нет. Якша глухо рычит не то от злости, не то отчаяния. Снова выжил. Адепт чувствует себя переломанным, раздавленным, убитым, и при этом до отвратительного живым. Даже карма, шлейфом тянувшаяся за ним все эти века, куда-то пропала. Найдите ему этого чудесного целителя. Сяо его убьёт. Глаз бога в руках уже жжётся, требуя обратить на него внимание, и великий адепт всё-таки решает снизойти до этого подарка небес. И янтарные глаза распахиваются от шока. Он знал, что там будет гео стихия. Кто ещё мог дать ему глаз бога, если не Моракс? Но нет, сегодня у Сяо день сюрпризов, поэтому в его ладони лежит, переливаясь на солнце, анемо глаз бога. Анемо? Это шутка такая? Самому несвободному человеку (адепту) в мире архонт, который буквально ассоциируется со словом «свобода», подарил глаз бога. Что за бред? Сяо ещё несколько раз моргает, всё ещё не до конца убедившись в реальности происходящего, и наконец садится, опираясь одной рукой на песок. Внимательно рассматривает подарок архонта… ммм…. Барбатоса? Вроде его так звали, Сяо уже не помнит. Он не запоминает имя тех, кто не задержится в его жизни дольше, чем на тысячу лет. Венти — исключение. Глаз бога в его руках горит, переливается на солнце нежно-зелёным, лазурно-аквамариновым оттенком, так напоминающим ему о дурацком прикиде одного дурацкого барда. Так сильно напоминает, что аж выкинуть хочется. Сяо сначала так и делает. Кидает куда-то в воду и ложится обратно на песок. Не нужна ему никакая сила, он и так справляется. Тем более, от анемо архонта. Лучше бы он Венти спас, ну, или не спас (Сяо же не знает, что с ним случилось, может, бард просто забыл о нём), а просто принёс бы его в маленькой бутылочке, чтобы сбежать не смог. Сяо бы носил её с собой вместо глаза бога и, когда кто-то очень надоедливый встречался бы у него на пути, выпускал бы Венти, чтобы он заболтал раздражителя до смерти. Но бутылочки нет, судьба та ещё… нехорошая личность, а анемо архонт, видимо, издевается, потому что ветры подхватывают безделушку и несут её обратно, прямо в ладошки упрямого адепта. Нет, Сяо не выходит из себя. Просто глаза загораются недобрым огоньком, и руки просто замахиваются, чтобы раздолбать архонтово снисхождение о скалы. Скалы против насилия. Скалы вообще тут ни при чём. Скалы стоят и не двигаются. А ветер обалдел, потому что снова подхватил несчастный глаз бога, упрямо возвращая его невольному владельцу. Сяо проторчал там полчаса. Сейчас Сяо злобно пыхтит и заходит к Мораксу, до хруста сжимая в руке бесполезный глаз бога. К слову, даже когда адепт просто решил уйти, оставив подарок архонта на земле, ветры подняли его в воздух и понесли за ним, как верные слуги. Тогда ничего не оставалось, кроме как пойти к Властелину камня и попросить помощи. Сяо не знал, почему сама мысль о том, чтобы владеть глазом бога анемо архонта ему претила. Возможно, просто из упрямства. Возможно, потому что он напоминал о безделушке, висевшей на бедре Венти. Возможно, потому что он напоминал о самом Венти. А учитывая, с каким рвением адепт пытался выкинуть его из своей головы (плохо пытался), владеть глазом бога анемо архонта он просто не может, не хочет. Моракс встречает Сяо равнодушным кивком. Он стоит, оперевшись о стол поясницей и сложив руки на груди. И, кажется, с кем-то разговаривает. Адепту даже становится неловко от того, что он помешал. Но злость от всего произошедшего за это утро так и подталкивала в спину, вынуждая наплевать на приличие и пожаловаться своему, можно сказать, приёмному отцу. Всё же Сяо был совсем юным, когда Властелин камня нашёл его. Адепт осторожно, бесшумно заходит и без слов показывает Мораксу глаз бога, лежавший у него на ладони. Гео архонт по-птичьи наклоняет голову вбок, рассматривая подарок Барбатоса, потом переводит взгляд на Сяо. — Полагаю, тебя нужно поздравить? — Как от этого избавиться? — сказать, что Моракс удивился — ничего не сказать. Он был скорее шокирован. Тёмные брови взметнулись вверх, потом нахмурились, потом ещё сильнее нахмурились. Сяо не знает, что за мыслительные процессы происходят в голове у Властелина камня. Хотя, если говорить откровенно, ему было всё равно. Он просто ждёт помощи. Так было всегда, он спрашивает, получает ответ и уходит, так должно быть и сейчас. Но, как я сказала ранее, сегодня у Сяо день сюрпризов, поэтому Моракс, вместо привычного ответа на вопрос, кидает взгляд куда-то за спину адепта и кивает: — Думаю, с таким вопросом тебе нужно обратиться к нему, — Сяо даже не заволновался. Сяо просто обернулся на пятках. И выронил свой глаз бога на пол. Тот, настрадавшийся за день от полётов то в скалу, то в море, то в кусты, несчастно и грустно покатился к ногам гостя гео архонта. — Это Барбатос, анемо архонт. По всем вопросам касательно твоего глаза бога, думаю, лучше обращаться напрямую к нему, — бубнит за спиной Моракс. Сяо глупо моргает, глядя на Барбатоса. И нет, дело вовсе не в том, что ему резко становится стыдно. И не в том, что он буквально бросает подарок архонта к его ногам. Дело в невероятных, восхитительных, бездонных и до боли знакомых аквамариновых глазах этого самого анемо архонта. И в до ужаса зелёных шортах этого самого анемо архонта. И в до безобразия милом берете на макушке этого самого анемо архонта. И в растрепавшихся косичках с выкрашенными в лазурный кончиками этого самого анемо архонта. И в старой деревянной лире с лазурными струнами этого самого анемо архонта. Сяо делает невероятное усилие, чтобы прямо сейчас не ударить, нет, не убить этого самого анемо архонта. Просто пилит его своим равнодушным взглядом, пока Венти, да, да, это именно он, архонты его подери, наклоняется и поднимает собственный подарок. Сяо смотрит в его аквамариновые глаза, так и искрящиеся от смеха, веселья, озорства, и понимает: этот дурацкий бард в зелёных шортах всё видел. Видел, как адепт пытался выкинуть его великодушный подарок. — Почему ты хочешь от него избавиться? — голос звучит грустно, но Сяо, на удивление, помнит, как звучит по-настоящему грустный голос Венти (хотя теперь он не уверен, что он был настоящим), и это лишь попытка сделать вид, что он расстроен, пока сам сдерживает себя, чтобы не засмеяться. Плюнуть бы ему в лицо, да нельзя, он, оказывается, архонт, чтоб его кошки обласкали. — Мне он не нужен, — Сяо хороший адепт, он не будет выливать весь яд, вмиг накопившийся в его душе, в эти четыре слова. Не будет же? — Почему? — Венти, нет, Барбатос улыбается, будто понимающе, как и две тысячи семьсот двадцать три года назад, подходит ближе к адепту и цепляет глаз бога ему на бедро, отходит на пару шагов назад, рассматривая Сяо, который, кажется, забыл как дышать, потому что сдерживался, чтобы не отшатнуться или не шарахнуть копьём по его зелёному берету, не по макушке, не подумайте, — по-моему смотрится очень даже хорошо. Тебе же не обязательно им пользоваться. Если что, будет как украшение, чтобы отпугивать хиличурлов, геовишапов, попрыгуний, похитителей сокровищ и слаймов. Сяо сжимает руки в кулаки и отходит, пятится назад. Хочет сорвать с бедра эту хрень, кинуть в лицо Барбатосу и драматично выкрикнуть: «Ты мне лгал все эти годы!». Но драма это по части Венти, он бард, а Сяо адепт. Адепты так себя не ведут. Адепты гордые и независимые. Поэтому гордый и независимый адепт кивает и, тихо попрощавшись, растворяется в воздухе.