
Пэйринг и персонажи
Описание
Венти играет на лире, зажав в зубах бокал вина, поет серенады кошкам, шутит, смеется и раздражает Сяо. Он заплетает дурацкие детские косички и забавно дует губы, когда ему что-то не нравится. В его руках вьется ветер, а сам он соткан из сесилий, легких одуванчиков, вина и свободы.
Сяо не ощущает себя свободным. На его плечах лежит тяжелый груз собственных ошибок, а на шее висит ошейник из обязанностей адепта.
Но почему-то именно с этим бардом он ощущает себя по-настоящему свободным.
Примечания
Я не особо углублялась в хронологию, так что где-то могла ошибиться с датами, промежутками и все такое. Основная сюжетная линия с Венти (про сердце Бога и Синьору) в фанфике отсутствует. И вообще, если где-то есть несостыковки с основной историей персонажей, то считайте это моей личной прихотью.
Многое взято из истории персонажей, кстати, так что можете прочитать, если интересно и если вдруг вы не читали (в чем очень сомневаюсь).
За сим удаляюсь!
Приятного прочтения❤️
Посвящение
Моей бесконечной любви к СяоВенам, волшебной лире и миндальному тофу❤️
Несвободный
16 декабря 2021, 02:08
Сяо почти не помнит день, когда он впервые обрёл такую долгожданную свободу.
Он не был ярким, солнечным, вокруг него не порхали бабочки и не заливались звонким пением птицы. Макушку не припекало тёплыми, обжигающими лучами солнца, и сердце не трепетало от предвкушения перед открывшимися горизонтами. Он даже не испытал того самого облегчения, хотя дышалось всё же как-то по-другому, но не легче.
Капли дождя стекали по лицу, оставляя за собой кровавые разводы и мешаясь с невольно пролитыми слезами, не от счастья — от усталости, пока Алатус, ещё не получивший своё новое, такое мелодичное и мягкое имя, стоял на коленях перед тем, кто и даровал ему свободу. Моракс, Властелин камня или Гео Архонт, как вам удобнее, слегка щурился, осматривая дрожащего не то от холода, не то от страха невысокого парня, так смиренно склонившего голову перед ним. Тёмные зеленовато-синие волосы растрепались и неровными, будто обгрызенными прядями свисали на лицо, испачканное в крови, песке и злости. Сам воздух словно пропитался опасностью, вибрировал от напряжения, будто этот мальчишка, искалеченный настолько, что Моракс сам не был уверен, что его сердце не пропускает пару-тройку ударов, чтобы просто отдохнуть, не израсходовал и половины своей силы. Будто он сейчас вскочит и выцарапает архонту глаза, как маленькая нахохлившаяся кошка, которую слишком часто дёргали за хвост.
Невероятная сила волнами исходила от него, пропитывая воздух жаждой мести, нет, отмщения за все пережитые страдания. И Властелин камня понимал, что сейчас этот парень готов убить любого, лишь бы не возвращаться в самый настоящий ад.
По коже пробежали мурашки, и непонятно отчего: от холода или от тяжёлого взгляда стоящего перед ним архонта. В груди бурлило и кипело желание просто упасть, свернуться калачиком и уснуть. Лучше всего навсегда. Только Алатус, вот ведь незадача, живучий, что аж бесит. Его самого, конечно же. Поэтому он лишь недовольно сморщил нос, пользуясь тем, что Властелин камня не видит его лицо, и тушил, заливал своей многолетней выдержкой, эту острую жажду сбежать и спрятаться или вгрызться в шею так, чтобы сразу насмерть, и всё равно потом сбежать и спрятаться.
Ветры закручивались в вихри над их головами, скулили и пытались разорвать в клочья каждого, кто решит вступить с ними в схватку. Терзали обветренные и израненные ладони и скользили под тонкую накидку холодными невесомыми пальцами, лёгкостью своих могильных касаний выбивая неконтролируемую дрожь из уставшего Алатуса. Где-то рядом, в этой же пещере, где Моракс и нашёл Сяо, монотонно, гулко и раздражающе капала на камень вода.
Капля за каплей, раз за разом на твёрдую тысячелетнюю скалу. Говорят, вода камень точит. Интересно, а сможет ли смирение Алатуса сточить все грубости и неровности Властелина камня? Или он тоже будет непреклонен в своей неоправданной жестокости перед Сяо, как и его прошлый хозяин?
Тишина, нарушаемая только свистом ветра и шелестом носящихся в урагане листьев, давила на плечи, сковывала шею, лишая воздуха, отчего темнело в глазах и кружилась голова.
Страшно. Сяо было страшно. Когда его хозяин молчал, особенно так долго и выразительно, то дальше, как правило, следовали самые зверские наказания, и неважно, что сам Алатус никак не провинился. Поэтому, когда сухая и тяжёлая, как камень, ладонь внезапно взметнулась вверх для удара, парень весь ощетинился, и был готов и правда напасть на своего спасителя. Не для того он так долго терпел, вынашивая и лелея в голове план о своём побеге, не для того, чтобы просто из рук одного тирана перейти к другому. Злоба вскипела в груди так же быстро, вырываясь наружу тихим рычанием, как и сменилась немым удивлением, даже шоком и непониманием. А архонт, улыбаясь кончиками губ, лишь ласково провёл рукой по вымокшим и спутанным волосам, даруя какое-то неземное облегчение и, внезапно для себя Алатус понял, успокоение. Эти самые руки будто вверяли ему свободу, обещали тепло и ласку. За ними, думал он, я пойду куда угодно.
Но не успел Сяо произнести и слова, как Моракс, по-птичьи склонив голову к плечу, внезапно спросил:
— Давай заключим контракт?
***
Тот день вошёл в историю, как самая ужасная буря в Ли Юэ. Вихри вырывали деревья с корнями, дожди затапливали реки, вынуждая их выйти из берегов, даже в собственном доме нельзя было спрятаться от пробирающего до костей ветра, а стук капель о хрупкое стекло заглушал все остальные звуки. Люди прятались в своих жилищах и молились о штиле. Вот каким был день, когда великий архонт Камня подарил ему свободу. Он долго стоял на берегу, вглядываясь в бушующее море. Солнце уже давно спряталось за горизонт, только лишь редкие искры оставшихся солнечных лучей вспыхивали где-то вдали и медленно гасли под напором молочной луны. Небо теряло свои персиковые и нежно-розовые оттенки, мешаясь с тёмными, мрачными, иссиня-чёрными красками. Эта бездна завораживала и пугала одновременно: миллионы звёзд загорались на небесном полотне, притягивая взгляд настоящих ценителей этих крохотных искорок, а чернота затягивала всё глубже, заполоняла душу, Сяо даже казалось, что поранься он сейчас, и у него прольётся чёрная кровь. Хотя, может, дело было вовсе и не в небе. Солёные волны бросались на влажный песок, омывая водой продрогшие стопы, и падали назад, забирая с собой весь страх и ужас пережитых дней. И пусть Моракс заботливо снял невидимый ошейник и отбросил его в сторону, Алатусу казалось, что он всё ещё задыхается, всё ещё тонет в пучине собственных страданий. Казалось, что день, когда он по-настоящему обретёт свободу, настанет нескоро. Или никогда не настанет. В животе неприятно крутилось, вилось, заплетаясь в клубок, неприятное чувство, будто всё это лишь затишье перед бурей. И если эта буря, терзающая море и жителей Ли Юэ уже несколько дней, всего лишь затишье, то какой тогда будет настоящая? Что ему ещё надо пережить? Как вымолить прощения за все совершённые грехи? На кончике языка застыл вкус недавно поглощённого им сна. Сна, убитого самим же Алатусом человека. Горечь, не перебиваемая ни слюной, ни водой, будто въелась в самого Сяо, постоянно напоминая ему о его злодеяниях, пусть и не по собственной воле. Весь Алатус будто был соткан из сожалений, горечи и убийств, жестоких и безжалостных. Это словно клеймо, которое останется грубым шрамом, печатью, фиолетовым ромбиком на лбу, видя который, люди будут шарахаться в сторону, креститься и морщиться, уводя подальше своих детей от бездушного монстра, отобравшего столько жизней у невинных. Алатус нахмурился и передёрнул плечами. Где-то на фоне, будто наперекор воющим ветрам, зазвучала лира. Её нежные звуки совершенно не вписывались в мрачную, тяжёлую атмосферу грозы и шторма. В воздухе ещё пахло кровью убитого Мораксом архонта, а какой-то идиот почему-то решил, что сейчас самое время поиграть на лире. Новоиспечённый адепт недовольно цыкнул и повернулся на источник звука. Кто этот безумец, что своей игрой отвлекает его от самобичевания? За спиной простирался лишь потрёпанный архонтом берег, врезающийся в острые скалы. И никого, ни души. Конечно, кто в такую бурю будет стоять на берегу в полном одиночестве? Эти безумцы либо давно погибли, захлебнувшись в затянувших их в море волнах, либо Сяо. Больше никого быть и не может. Только вот лира всё ещё нежно звучит, наперекор ветрам, будто приручая их, усмиряя, прогоняя прочь от терзающегося моря, от уставших, погнувшихся деревьев и дрожащего от холода Алатуса. В тот день, он так и не нашёл этого таинственного музыканта, что игрой своей волшебной лиры усмирил ураганы. Но почему-то, вслушиваясь в эту ласковую, трепетную и печальную мелодию, Сяо внезапно стало легче дышать.