Цифры перемен

Halestorm — Private Parts

Не несколько дней — спустя несколько дней после начала каникул — Хэ Тянь, уже почти привычно, пропадает. Рыжий честно старается не думать: подрабатывает в кофейне, иногда тусит с не такими уж и бесявыми Цзянь И и Чжэнси, и хватает его надолго — от одного сообщения в Лайне до другого. Но когда Хэ Тянь в этих своих поездках, он пишет редко — и надо бы радоваться, наслаждаться свободой, но Рыжему вовсе не радостно: он все думает о том, что после каждой такой поездки лицо у Хэ Тяня все мрачнее и белее, а приклеенная улыбочка все бледнее. Еще месяц назад такое наблюдение бросило бы его в пот, а теперь — да, он переживает. Этот придурок понравился маме. В конце концов, он не так уж плох. Хэ Тянь даже пытался всучить ему ключи от своей хаты, но Рыжий наотрез отказался: это было бы уж как-то слишком — у них потом состоялся дурацкий диалог, где Хэ пошутил (пошутил же?), что заведет цветок, чтобы у Рыжего было полноценное оправдание, если вдруг захочется прийти, но вроде западло. Диалог закончился недолгим баном, а потом они почти не говорили: Хэ Тяня не было онлайн, а Рыжий не писал из вредности и, ну, зачем. Все-таки когда Хэ Тяня не было рядом, он незримо присутствовал везде, напоминая о своем существовании: с золотого, подаренного на Рождество, кулона, который мама теперь носила, не снимая; с экрана телефона новыми сообщениями; звоном всё-таки сунутой насильно связки ключей в сумке. И Рыжему ничего не оставалось, кроме как, ну, примириться, что ли. Добился своего, гад. Просочился, внедрился — не вытравишь. И это вроде даже было не так уж плохо. Только вот красивую коробочку Рыжий упрятал подальше в стол, даже не примерив утопленные в белоснежном нутре обманчиво простые серёжки-гвоздики. И все равно было страшно до усрачки. Хэ Тянь внушал гнусные, постыдные мысли все еще наравне с иррациональным страхом — из-за своих маньячных глаз и веса, из-за силы и ужасающей власти, которую имел над окружением и вещами вокруг. Так бы он и висел одним лишь навязчивым напоминанием в рутинных деталях его, Рыжего, жизни, но всё испортили наушники, которые он никак не мог отыскать. You 13:20 я забыл у тебя наушники You 13:21 ало что за игнор я знаю что ты вернулся сегодня Короче мне похер куда ты там проебался именно в тот момент когда нужен!! Я заеду и лучше тебе мне открыть дверь Я предупредил Глядя на Хэ Тяня, вряд ли бы кто подумал, что он из подростков-бунтарей. Ну, в смысле, камон, во-первых, он давно прошёл этот возраст, во-вторых… ну, он же Хэ Тянь, примерный сын, примерный всё. Идеально выглаженная рубашка, идеально выверенная улыбка — на всех этих банкетах он чувствует себя на удивление в своей тарелке. Ослепительные виниры сияют в неискренних улыбках, и Хэ Тянь даже как-то успокаивается: не я один такой. Их легко понимать, потому что ложь всегда логична, всегда преследует какую-то цель, которую не так сложно понять, если научиться. Чен не улыбается. Никогда не улыбается. Хэ Тянь уже почти уверен, что улыбчивое лицо брата из его воспоминаний — просто фантазия. Такая же, как красивое лицо матери. Но, да, иногда даже Хэ Тяню хочется побунтовать. Потому что… потому — что? Потому что нельзя расписать за человека его будущую жизнь и принести план на подпись. Поэтому, да, Хэ Тянь, примерный наследник, улыбается, кому нужно, галантно флиртует с неинтересными ему женщинами, и цепляет бокалы с зеркальных подносов — один, другой, третий. Чен смотрит тяжело и молчит. Отвергнутая Тянем девушка решает попытать счастья с ним, но натыкается на мертвые чёрные глаза и отходит в другой конец зала. Хэ Тянь боится стать таким же. Потом было такси и поиск ключа: девушка на ресепшн уверяет, что пустит и без всякого пропуска, оглушительная тишина и звон в голове. Хэ Тянь не так уж часто напивается, но шампанское — это пошлость. Окна в мол манят далекими огнями, и пьяный Хэ Тянь вдруг смеется, думает о том, как было бы просто перечеркнуть планы отца одним решительным движением. Он подходит вплотную к идеально-прозрачным стеклам, смотрит вниз. Хорошая вышла бы шутка: Хэ Тянь обожает оставлять последнее слово за собой. Стекло холодит лоб. Хэ вздрагивает, приходит в себя. Накрывает его в ванной: он кучу раз представлял свою смерть, и ни разу ему не было так страшно. В его фантазиях хмурый Хэ Чен выглядит ровно так же, как и всегда, а отец щурится, мысленно проклиная своевольного сына. Но раньше в мыслях не было заплаканного лица Мо тай-тай и сжатых до белизны губ Рыжего с окаменевшим выражением то ли ненависти, то ли обиды. Он умывается еще раз — будто вода могла стереть липкий ужас из его головы — и кое-как растирает похолодевшие пальцы. Зеркальный Хэ Тянь выглядит все так же плохо, настоящий пытается примерить ему улыбку, но становится только хуже — выражение как у маньяка. Впрочем, какое еще лицо должно быть у человека, который только что совершенно серьезно думал о том, сколько времени займет полет с шестьдесят седьмого этажа? Хэ Тянь валится на диван, но понимает, что не может уснуть. Плазма включена и даже что-то показывает, будто разговаривает сама с собой — он не любит тишины. Под руку попадается какой-то дурацкий, бог весть откуда взявшийся взрослый журнал. Телефон начинает разрываться вибрацией где-то под ногой примерно когда он пролистывает алый пеньюар без единой мысли в голове. Имя на экране призывно переливается серым. Хэ Тянь даже не успевает пофантазировать, что могло понадобится Рыжему в такой час, как нажимает кнопку «принять звонок». Через подземку до Хэ Тяня добраться проще и быстрее всего — станция метро, которую проложили в их районе, имела выход прямо в нутро соседнего небоскреба. Гуань Шань обалдел, когда это впервые осознал: что небоскреб — это не просто стеклянная многоэтажка, а целый небольшой молл с магазинами и ресторанами. Целый город внутри города. Больше всего его, конечно, калило, что такое удобство, как подведенный тебе в дом эскалатор станции метро заслужили люди, которые в жизни на нём не ездят, предпочитая свои ламборгини и астон мартины. Подойдя к ресепшену, Рыжий чертыхается: у богатых же все не как у людей. Проход к лифтам охраняет вертушка, пропускающая только по магнитным карточкам, и противный мужик с квадратной челюстью. И как ему попасть наверх? Он даже номер квартиры... в смысле, апартаментов, прости господи, не помнит. — Лучше бы тебе сейчас взять трубку, — скрипя зубами, бормочет Рыжий, набирая Хэ Тяня. Девушка за стойкой ресепшена смотрит на него с пренебрежением. После двух длинных гудков побитый помехами голос лениво тянет: — Соскучился, малыш? — Ты конченный совсем?! — орет трубка голосом Рыжего. — Лучше скажи, как к тебе тут попасть... наверх! Я за наушниками приехал! — Наушник… — что-то на там конце провода шуршит, пока Рыжий активно стирает друг о друга зубы. — Передай трубку девушке за ресепшн, — выдает, наконец, Хэ Тянь, и Рыжий почти с облегчением сует трубку недовольной девушке. Очень быстро она меняется в лице и, положив трубку, жестом показывает в сторону лифтов. Рыжий едва удерживается, чтобы не ответить на ее явно ядовитую улыбочку факом. Хэ заставляет себя встать и дойти до ванной, умыться, хотя он, конечно, не тешит себя надеждой, что Рыжий ничего не заметит. Возвращается, даже не вытерев лицо: с волос капает, но ему слишком лень что-то с этим делать. Хэ Тянь протягивает руку к журнальному столику, берет наушники: простенькие черные самсунговские затычки. Цена таким три копейки, пластик стерт и местами исцарапан — удивительно, что они еще работают. В одном месте шнур аккуратно перемотан тонким кусочком черной изоленты — несколько стыдливо, будто скрывая свое несовершенство. Палец гладит стертую амбюшуру почти ласково — такая живая, человеческая вещь. К тому моменту, когда звонок издает высокую трель, он как раз успевает отрыть в шкафу запечатанную коробку эйр-подсов — очередной подарок, о котором он не просил. Рыжий, конечно, снова начнет говниться и упрямиться, но пытаться от этого Хэ не перестанет. Коробка остается до поры на тумбочке. Собрав в кучу оставшуюся в нем трезвость, Хэ Тянь отпирает дверь, но в животе у него все равно сладенько покручивает крошечный циклон. Вместо «привет» Рыжий с готовностью протягивает руку: — Давай и я поехал, мне ещё на рынок нужно зайти! — Проходи, — отвечает Хэ Тянь и взмахом руки приглашает в комнату. Это их любимая игра — притворяться, что не слышишь друг друга. Рыжий упрямо стоит у двери с протянутой рукой. Но потом — осознав, видимо, на какой нехороший образ это смахивает — скинув кроссовки, с нарочитым, раздражённым топотом проходит вглубь квартиры, где скрылся Хэ Тянь. Надо отдать ему должное, нужно сильно постараться, чтобы гулко топать пятками по паркету, а затем и по мрамору. — Где они? Отдай, говорю, и я поехал, — Рыжий неуверенно замирает в чужой спальне, озирается по сторонам. — Возьми, — Хэ Тянь протягивает ему белоснежную коробку и пытается поймать убегающий взгляд, почти двигает шеей вслед. Рыжий нет-нет да всё-таки смотрит на Хэ Тяня, окидывает подозрительным взглядом с ног до головы. — У тебя точно все дома? — коробку он берет, осматривает и безразлично оставляет на журнальном столике. — Я сказал, я за своими наушниками приехал. Чужого мне не надо. Где они? А, вот… — Возьми, — повторяет он мягко, но Рыжего за руку берет твердо и уверенно сует коробку. Пальцы, смыкающиеся на узком запястье, будто просят: останься, останься. — У твоих проводок переклеен, если сломаются, не придется новые покупать. — Если сломаются, я их снова перемотаю, вот и вся недолга! — раздражённо возражает Рыжий, руку вырывает, — или в школе на трудах возьму паяльник и перепаяю. Оглядывается, будто ищет что-то. Взгляд натыкается на диван, на журнал, лежащий на нем раскрытым, обложкой вверх. Лицо у Рыжего искажается в гримасе. — Ты что, дрочил тут, поэтому на сообщения не отвечал?! — вспыхивает он и отскакивает на пару метров в сторону. Хэ Тянь ловит его взгляд и закатывает глаза. У него в самом деле проблемы с качеством досуга. — Нет, боже, нет, — он швыряет журнал куда-то к книгам на полу. — я был… на встрече, поэтому не слышал. Ты писал? — Да неважно уже, — сварливо отмахивается Рыжий, косо смотрит на то, каким неожиданно неловким вышло движение Хэ. — Ты, случаем, не перебрал ли на этой своей встрече? — Выпил немного, — соглашается Хэ Тянь, слабо улыбаясь. Отпираться теперь как-то глупо. — На этих светских вечерах ужасно уныло. — Ну так и не ходил бы, — фырчит Рыжий. Его мир удивительно, притягательно прост. Хэ Тянь искренне хотел бы так же. — Не могу не ходить, — хмыкает Хэ и со стоном падает на диван. — Не пошёл бы, Чен бы меня на веревке потащил. В другое время он бы, наверное, прикусил язык и не уплетала бы даже имени брата, но сейчас… ему даже хочется поговорить. — Плата за понты, — почти самодовольно заключает Рыжий и словно ненароком кладет коробку на кухонный стол. Упрямый. Хэ Тянь усмехается невесело. — В моей жизни далеко не все так просто, как тебе кажется, малыш. Молчит, глядя в шепчущую плазму, нашаривает пульт и вырубает ее к чертям. И отправляется на кухню вслед за Рыжим — нет, не так, его утягивает туда неведомая сила. Утыкается лбом в спину Рыжему и даже не старается сделать так, чтобы голос звучал трезво: — Устал. Рыжий шипит, дергается, отстраняясь — и тут же ловит Хэ под предплечье, потому что тот опасно пошатывается, теряя точку опоры. — Ты не устал, ты пьяный, иди ложись и проспись, — брезгливо констатирует он. — Ты безобразно прав, — соглашается Хэ, второй рукой хватая Рыжего за плечо: жест не то, чтобы необходимый, но раз уж можно. — А я безобразно пьян. Хитро улыбается, щуря глаза: — Не вздумай воспользоваться моим положением. — Я не ты, — жестко обрубает Рыжий и тянет его прочь из кухни. — Пошли, умоешься и ложись. Я уж как-нибудь дверь захлопну. — Такой заботливый, — тихо выдыхает Хэ Тянь и сплетает их пальцы: Рыжий вздрагивает, но он первый схватил его за ладонь, так что теперь отнекиваться поздно. Его не слишком ласково приваливают к холодной стене. Башка мотается назад и больно ударяется о плитку. Боль вспыхивает в голове, но не отрезвляет. — Поможешь раздеться? — просит Хэ Тянь и поднимает руки вверх. Рыжий сопит недовольно, кривится, но за футболку все-таки хватается, вызывая у Хэ Тяня невольную улыбку: почти как в лучших снах. Он пошатывается, выбираясь из футболки и, чтобы не упасть, снова цепляется за Рыжего. А вынырнув, ухитряется чмокнуть его в лоб. Не успев увернуться, Рыжий злится, хватает за плечо уже грубее. Подтаскивает к умывальнику, открывает кран — чертыхается, напор здесь куда мощнее, чем он привык, его окатывает веером брызг. — Умывайся давай, — велит посуровевший Рыжий. Ему идет эта грубая забота. Хэ Тянь подставляет ладони под прохладную воду, притормаживает. Рыжий рядом с ним чуть не искрится, и он весь такой серьёзный — Хэ прыскает и брызгает водой ему в лицо. Проще надо быть, Рыжий, проще. Тебе же можно, пользуйся… — Ты сейчас останешься здесь один сидеть, а я развернусь и уйду, понял? — Рыжий хватает полотенце, усиленно утирает Хэ Тяню лицо. Смешной. Забавный такой, фырчащий, бормочет там что-то… Хэ Тянь улыбается широко и лезет вдруг холодными мокрыми руками под ярко-алую футболку, широко проводит от самой груди вниз. — Ты чего такой серьезный? — смеется Хэ Тянь, наблюдая за тем, как его от этого крючит. И, чтобы отвлечься от однозначной реакции тела на свои фокусы, начинает рыскать по карманам в поисках сигарет. В пачке их осталось всего две, понимает с сожалением, и привычно сует одну в рот. — Я всегда такой, это просто ты пьянь, — поясняет Гуань Шань, вытирает и живот под майкой тоже, потом вешает полотенце обратно. Кривится, увидев Хэ с сигаретой: — Как насчет не при мне? Терпеть не могу сигаретный дым. Хэ Тянь склоняет голову, не прекращая улыбаться. — Поцелуй меня, тогда не буду. Рыжий долго, оценивающе смотрит, не отводя глаз. Это длится почти что вечность, а потом он вытаскивает у Хэ изо рта сигарету, бросает ее в мусорный ящик под раковиной и невесомо касается его губ своими. Хэ Тянь полусознательно тянется, пытаясь поймать ускользающее наслаждение, но Рыжий — ожидаемо — отстраняешься раньше, едва почувствовав на губах чужое дыхание. Внутри закипает вполне уже оформленное возбуждение. Рыжий, ты садист и дурак, думает Хэ Тянь, наблюдая, как стремительно алеют его уши. — Хоть раз нормально поцелуй, — уже без улыбки говорит Хэ. И тянется резко вперёд, впечатывается и захватывает нижнюю губу Рыжего своими, облизывает и проникает языком в рот — коснувшись чужого языка, тут же заставляет себя отстраниться. И это, блять, чертовски непросто. — Вот так, — резюмирует он, и голоса своего не узнаёт совершенно. Ему рвёт крышу так, что ещё секунда — и случится что-то плохое, и взгляд наверняка выдаёт, как его повело от одного прикосновения, от одного поцелуя. Хэ Тянь с силой трясёт головой — мокрые пряди секут плетьми — и усмехается уже невесело, обреченно: — Видишь, что ты со мной делаешь. И это, блять страшно. Рыжий чуть прищуривается в ответ на это «видишь». Снова, в свою очередь — это что, какая-то блядская шахматная партия? — подается вперед, целует, но не так раскованно, как это делал Хэ Тянь только что. Нет, у него получается совсем неловко, он мгновенно выдает свою неопытность. И так же быстро отстраняется снова. — «Нормально» поцеловал, — с нажимом комментирует он. — Пошли, ты такое чувство, что грохнешься сейчас прям здесь. — Еще, — коротко заявляет Хэ и тянет Рыжего к себе за лицо. Щеки у того пылают, обжечься можно. — У меня ведь две сигареты, — поясняет ошалелым глазам перед собой и целует снова. — Не было... такого уговора, — рычит Рыжий уже в миллиметре от его лица. Но не сопротивляется, позволяет увлечь себя, чтобы спустя ничтожных несколько секунд отлепить руки от своих щек, бесцеремонно схватить за предплечье и утянуть к двери, отворачивая явно раскрасневшееся лицо. И этих секунд всегда преступно мало. А Хэ и не сопротивляется: сквозь алкогольную пелену ему видится, что Рыжий тащит его в постель — и, технически, это так и есть. Стояк мешает идти, но Хэ Тянь мужественно терпит, даже честно старается не представлять лишнего в голове. Но не сдерживает стона, когда Рыжий грубо и неласково швыряет его на кровать — что ж ты делаешь — и в последний момент цепляется за руку, утаскивает его с собой на простыни. Матерясь, Рыжий падает следом. — Так, — Рыжий дышит тяжело, — так-так-так, притормозил щас же, ясно? Отцепись от меня... Я не собираюсь с тобой тут валяться, понял?! Я уеду сейчас, меня мать дома ждет! — Останься, — тихо просит Хэ, поворачивается и утыкается лбом Рыжему в висок. — Не оставляй меня одного. Маленькая слабость, которую сейчас можно себе простить. Если надо, он сейчас встанет на колени, лишь бы Рыжий остался. Лишь бы не сидеть одному наедине с панорамными окнами, манящими, далекими — а ты проверь, насколько — огнями. Рыжий отталкивает его, садится на постели, отвернувшись. Не уходит, взвешивает что-то. И Хэ Тянь тоже не шевелится, наблюдает его мысли: в ощетинившихся плечах, согнутой шее, сцепленных руках. И все же он пока тут, не отскочил на другой край комнаты, не вылетел пулей, едва напялив кеды. — Не беси, — наконец звучит в ответ. — Ложись нормально давай. Если тебе повезет и ты уснешь быстро — так и быть, уйду после. Стоило только получить разрешение, как Хэ Тянь тут же загребает его к себе, крепко-крепко и целует в волосы, в висок, в макушку, целует, формулируя то, что никогда не складывалось в слова раньше — хочу тебя, останься, будь со мной, нравишься. Это все алкоголь — возражает рациональная часть сознания — и недотрах. И может это действительно так, Хэ Тянь не знает, но он почти уверен, что если Рыжий сейчас уйдёт, он просто умрет. И ему до паралича страшно, что так и будет, поэтому он сгребает пальцами футболку, сжимает крепко. — Не уходи, — шепчет почти беззвучно. Хэ Тянь ненавидит одиночество. Ненавидит пустые дома с большими окнами. Ненавидит свое отражение, как две капли похожее на того, кто вынес ему приговор неизбежного будущего. — Я тебе все сказал, — бездушно констатирует Рыжий. Выуживает из кармана мобильник, жмет на экран: на нем высвечивается 21:37. — В десять пойду. В одиннадцать рынок уже закрывается, мне нужно еще успеть затариться. Так что я бы на твоем месте лег и попытался бы уснуть. — А если ты уйдёшь, а я что-то с собой сделаю? — хмыкает Хэ Тянь. Он уже вовсе не настолько пьяный, насколько пытается казаться, но в голове все еще шумит. Но вряд ли из-за шампанского. Пальцы разжимаются, гуляют легкими касаниями по спине. Подцепляют одежду, проникают к теплу кожу. Мышцы, обнимающие позвоночник твёрдые, упругие, и Хэ Тянь массирует их, гладит. — Вот только нефиг перевешивать на меня ответственность! — сразу же крысится Рыжий, остраняясь. — Я тебе в няньки не нанимался и следить за тобой не обязан. Провокатор херов... Меня вообще бы здесь не было, если б я наушники свои не забыл, как дурак. — Я рад, что ты пришёл, — прерывает его Хэ. Рыжий хмурится, отворачивается, превентивно предотвращая очередной поцелуй. Мышцы шеи вытягиваются, напрягаются. Почти призывно. Хэ клонит голову, доставая до нее губами. И не целует даже, только ведёт губами по коже, но Рыжий тут же вздрагивает крупно, всем телом, и заезжает локтем прямо по лицу. Хэ охает, сползает, держась рукой за лицо. По лицу что-то течёт — он шмыгает, и получается как-то влажно. Отнимает руку видит ее красной. Впору радоваться, что алкоголь глушит боль. — Блядь, — шепчет рядом Рыжий. Вскакивает, хватает Хэ за плечи, усаживает на кровати, заставляет чуть наклониться вперед, осторожно дотрагивается до переносицы: — Больно? Надо зажать, чтобы перестало… — Больно, — эхом вторит Хэ Тянь, имея в виду вовсе не расквашенный нос. На пылающем лице чуткие пальцы ощущается особенно ярко, и если постараться игнорировать боль, то можно даже получить наслаждение от легких касаний. — Блин, — он выглядит совершенно растерянным. — Погоди, я холодное принесу. И салфетки, где у тебя салфетки? Или вата какая-нибудь? — Салфетки… — повторяет Хэ растерянно. — Да, на кухне, в левом ящике. Должны быть. Рыжий вскакивает и шумит дверцами — из-за боли звук доносится как будто через пелену. Так тебе и надо, думает Хэ Тянь отстраненно. — На, вот это приложи, — торопливо роняет Рыжий, сует в руки кусок замороженного стейка, а сам присаживается рядом на корточки, пытается остановить кровь торопливо выковырянной из пакетика салфеткой. Хэ пытается мокрыми от крови руками как-то пристроить мерзлое мясо: пальцы и лицо мигом леденеют. Рыжий с обеспокоенным лицом возится рядом. — Мне нравился мой нос, знаешь? — пытается пошутить Хэ Тянь. Выходит хреново. — На месте твой нос, не кипиши, — в своем привычном стиле отвечает Рыжий, но голос выдает волнение. — Слушай, может, в травмпункт? Что-то не нравится мне, как тут все опухло. — Не надо, — Хэ мотает головой. — В ванной есть аптечка, принесешь? Рыжий снова торопливо исчезает, и возвращается уже с коробкой. Она кажется совсем незнакомой в чужих руках, и Хэ Тянь вдруг понимает, какая она огромная. — Ну и что тут у тебя? — Там обезбол… должен быть, — гундосит Хэ Тянь, переворачивая подразморозившееся мясо. Корочка крови на руках неприятно стягивает, пальцы окончательно заледенели — и это ощущается даже хуже пульсирующего носа. — Нахера тебе столько... таблеток непонятных, — бормочет себе под нос Рыжий. — Флуоксетин-то тебе зачем... — молчит ошарашенно. — В смысле, у тебя что, депрессия? Хэ Тянь пожимает плечами. Вместе с алкоголем из него выветрилось и желание откровенничать. Он мысленно ругает себя за то, что не подумал о том, что увидит Рыжий, и спешно отбирает коробку — пока не заметил еще чего. Роется свободной рукой, находит знакомый пузырек и швыряет коробку куда-то возле кровати. Пытается встать, но Рыжий тормозит, останавливая ладонью в плечо: — Ты куда это? — За водой, — Хэ вскидывает брови, чувствуя нехорошие флешбеки, когда его вот также тормозили за каждым шагом, боялись, как бы он чего не выкинул. — Таблетку запить. — А снотворного тебе столько нахера? Его ж вообще не отпускают без рецепта. Впрочем, как и антидепрессанты — это ответ на предыдущий вопрос. Хэ Тянь косится вниз и запинывает коробку под кровать. — Иногда мне плохо спится, — поясняет он, слабо улыбаясь, но, кажется, получается фальшиво. Не дожидаясь дальнейших расспросов, Хэ идет на кухню и таблетку запивает прямо из крана-фильтра. Мясо зашвыривает в холодильник и неистово трёт замерзшие пальцы, избегая смотреть в отражение в зеркальной дверце холодильника. — Я знаю, что это за таблетки, — угрюмо и неловко начинает подошедший Рыжий. — Когда просто «плохо спится», такое не пьют. И все остальное — это вообще что? Внутри Хэ борются две силы: одна, стеная, просит близости, другая велит молчать. И он ведь, если подумать, никому не рассказывал. Расскажи, молит что-то внутри, поделись, но голос этот тихий, а Хэ меньше всего хочет, чтобы вдобавок ко всему остальному Рыжий считал его еще и психом. Идеального образа уже, к сожалению, не получится, но можно хотя бы продолжать держать мину. — Расти в богатой семье не значит никогда не знать проблем, — отвечает он, наконец, отворачиваясь от раковины. Натягивает улыбку, заранее зная, что на Рыжего это не сработает. — Вызвать тебе такси? Не хочу, чтобы Мо тай-тай волновалась. Словно синхронизировавшись с ним, в кармане тут же вибрирует будильник. Рыжий сбрасывает его не глядя. — А водители что, все кончились уже? — язвительно отвечает он вопросом на вопрос. Резко разворачивается, берет стакан, наливает себе воды и выпивает почти залпом. — Ты... Точно ничего с собой не сделаешь? Хэ Тянь клонит голову к плечу — нос тут же отзывается болью — и говорит: — Если улыбнешься мне на прощанье, то точно будет полный порядок. И ему правда хочется, чтобы Рыжий поверил его словам. — Ты... — Рыжий качает головой, опускает её. — Ты такой странный. Хэ Тянь улыбается и треплет его по голове. Ему и правда становится чуть легче — совсем чуточку, но это же тоже победа. Его маленькая победа. — Спасибо, малыш, — говорит тихо и легко бодается лбом о лоб. Не резко, но все же Рыжий высвобождает чужую руку из своих волос. Решительно направляется к выходу, но останавливается ещё у стола. Разворачивается. — Отдай-ка мне эту коробку. Хэ Тянь подцепляет небольшую коробку по пути и вручает стоящему уже в дверях Рыжему. Хочется ещё что-то сказать, но он, кажется, и без того ляпнул сегодня лишнего. Поэтому он просто стоит, ощупывая припухшее лицо и молча наблюдает, как Рыжий натягивает кеды. И он совершенно точно делает это куда медленнее, чем обычно. «Может, останешься?» — вертится на языке, но Хэ Тянь не доверяет ни себе, ни своему языку. Поэтому он молча стоит и смотрит, как уходит тот, кто мог бы сделать сносной его ночь. Его жизнь. Лифт поднимается на этаж бесконечно долго. Серьезно, четыре скоростных лифта — и все так тупят? Рыжий кое-как запихивает коробку в рюкзак, еще даже не представляя, как будет избавляться от ее содержимого и что будет, если кто-то его за этим делом застанет. Лифт все катается по нутру небоскреба. Остальные, похоже, и вовсе где-то застряли. Может, пешком? Какой тут этаж, шестьдесят седьмой?.. Рыжий много раз нажимает на кнопку разблокировки телефона, заставляя экран потухать и тут же снова загораться. Время уже поджимает. Не выдержав, он ищет выход на пожарную лестницу. Вместо нее находит что-то типа террасы — здесь даже есть какая-то зелень. Живая? Гуань Шань подходит к чему-то, отдаленно напоминающему фикус, и трогает листочек. Нет, пластиковая. Балюстрада у этой террасы просто смешная: тонкая, низкая, ничего не стоит перемахнуть за нее и... Рыжий прислоняется к ней, наклоняется чуть вперед, смотрит вниз, на крошечные огоньки улицы внизу, и ему вдруг становится очень дурно. — Алло, мам? Тут такое дело... Услышав заветное имя, мать, разумеется, его отпускает — не преминув поохать насчет сломанного носа. Рыжий закатывает глаза в свое удовольствие, пока его никто не видит и не одергивает за это. Как же бесит, что Хэ Тянь так быстро втерся к ней в доверие. Как же бесит, что она не чувствует в нем той опасности, которую чувствует Гуань Шань. И дичайше бесит, что он не может просто выбросить эту сволочь из головы, развернуться и пойти домой, решать свои проблемы. И будь что будет. Свое бешенство Рыжий вымещает, поколотив в дверь кулаком вместо того, чтобы звонить в звонок. — Зубная щетка-то у тебя есть лишняя? — кричит он в закрытую дверь вместо «это я вернулся». — Разумеется, — отвечает Хэ Тянь, и из одежды на нем одно полотенце. Рыжий нацепил самое пресное выражение лица, какое только мог: — Прикрываться тебя, видимо, не учили! Ощущение «а не совершаю ли я идиотскую ошибку» вернулось, стоило переступить порог апартаментов. Но когда Гуань Шань ловко уворачивается от двинувшегося ему навстречу Хэ, то вдруг понимает: терпеть его приставания лучше, чем узнать наутро, что ночью Хэ вышел на эту дурацкую террасу, переступил через балюстраду и... И откуда вообще эти мысли дебильные взялись? Неужели из-за одного только вида этих банок с таблетками? Или, может, из-за странного, умоляющего тона, с которым Хэ Тянь просил его не уходить… — Не нравится? — хмыкает Хэ Тянь, подбоченясь, и шагает внутрь, оставляя Рыжего и его сомнения на пороге. — Подожди минутку, я оденусь. Хэ просачивается на кухню, осторожно скользит все еще прохладными руками под футболку Рыжего, прижимается несильно. — Спасибо. И отстраняется, устраиваясь на стуле по другую сторону стола. — Как нос? — не оборачиваясь, потому что сливает воду из кастрюли, интересуется Рыжий, будто бы невзначай. Раскладывает магазинные дим самы по тарелкам — компромисс между тем, чтобы заказывать еду и готовить самому: вовремя осознал, насколько устал за сегодня. И все же на то, чтобы нарезать салат, нашлись силы. Невкусно одни полуфабрикаты уплетать. — М, — тянет Хэ Тянь. — Уже не болит. Только голова кружится немного. — Значит, больше без выкрутасов сегодня, — строго констатирует Рыжий и ставит перед ним дымящуюся тарелку, а палочки сует прямо в руку. — На вот, восстанавливай эритроциты. — Спасибо, — послушно отвечает, и успевает-таки провести пальцами по чужой руке, забирая палочки. Они едят молча и почти не смотрят друг на друга: оба голодные, уставшие, вымотанные попыткой притереться. — Спасибо, — повторяет Хэ Тянь, откладывая палочки. Он странно частит сегодня с этим словом. И от этого — холодный пот и осознание задним числом, что все-таки правильно было вернуться. — Не за что, — на автомате выдает Рыжий, как привык матери. И, конечно, отправляется мыть посуду, в упор игнорируя существование посудомойки. — Выдай мне сразу подушку в этот раз, не хочу снова просыпаться от того, что шея затекла. Хэ Тянь где-то за спиной шумит стулом, шуршит. Со стоном — на этот раз наигранным — падает на матрас. — И зубную щетку ты мне так и не дал, — подает голос с кухни Рыжий. Вытирает руки, подходит к кровати, забирает одну из подушек и одеяло, перетаскивает их на диван с самым невозмутимым видом. — Ты куда? — В смысле куда? Спать, — Рыжий прекрасно знает, куда клонит Хэ Тянь: даже кончики ушей тут же порозовели. — Чем тебе постель не угодила? Диван же неудобный. — Что-то мне подсказывает, что ты мне ее не уступишь, а спать с тобой в одной постели мне нужды нет, — бурчит себе под нос Рыжий. Не то чтобы ему самому так хотелось спать на жестком узком диване. Но стоило подумать о потенциальных последствиях, которыми было чревато засыпание рядом с Хэ Тянем — и отчего-то внутренности скручивало, будто в мясорубке. Кажется, он не готов был продолжать... испытывать себя в этом плане. — Здесь хватит места на двоих. Хэ Тянь опирается руками о спинку дивана, заглядывает Рыжему в лицо. — Тебе не понравилось? В прошлый раз? Ты даже обнял меня. Рыжий резко меняется в лице и прежде, чем начинает лить свои обычные помои, Хэ добавляет: — Меча у меня нет*, но даю рыцарское слово — я тебя не трону. — Иди в пень, — устало огрызается Рыжий, продолжая застилать диван. Хэ наблюдает за ним еще недолго и уходит искать для гостя сменную одежду. — Одноразовые щетки есть за зеркалом, — говорит Хэ, протягивая футболку и мягкие штаны. Схватив шмотки, Рыжий пропадает в ванной минут на двадцать, возвращается с мокрой головой, посвежевшим и как будто бы даже не таким напряженным, как прежде. Одежда ему велика, но выглядит это ужасно мило, Хэ Тянь довольно хмыкает, когда Рыжий, нервно поправляя вырез футболки, проходит мимо. — Спокойной ночи, — мурлычет Хэ Тянь. — Спи уже, — отзывается Рыжей. И Хэ Тянь рад бы, но сон не идет. Он пялится в потолок, ворочается, пьет воду, умывается, смотрит на часы, но все, чего ему удается добиться — поверхностной дремы, из которой вышибает каждые минут пятнадцать. Наконец, Хэ Тянь сдается, и, прихватив с собой одеяло, тащится к дивану, на котором обосновался Рыжий, отодвигает его к спинке и ложится рядом, на самый краешек. Рыжий сопит уютно и вскоре роняет руку куда-то рядом: Хэ Тянь улыбается, закрывает глаза. И только тогда у него получается уснуть.

Every time I try to get a little closer You shut down and the conversation's over I'm right here, but you leave me in the dark Show me your private parts. Give it up baby, what are you afraid of Love sucks when you don't know what it's made of We get naked but I can't undress your heart Show me your private part Halestorm — Private Parts