Цифры перемен

YAVЬ — Не спеши

Хэ Тянь возвращается на кухню, пряча тревожное недовольство глубоко внутри. У него опять не получилось достучаться. Не то чтобы он ждал милых утренних обнимашек или диалога вроде «ну, я пошёл — буду ждать твоего возвращения, малыш», но реальность снова кинула его в прогиб куда жёстче, чем он ожидал. — Ой, а ты не идешь в школу? — Мо тай-тай всплескивает руками и трет их о фартук. По глазам, быстро стреляющим по обе стороны от него, заметно, что женщине неуютно. Но может, хоть с этой представительницей семейства Мо у него получится договориться? — У меня… освобождение, — Хэ Тянь разводит руками, улыбается виновато. — Я не слишком вам помешаю? Могу спрятаться в комнате и сидеть как мышка. — Что ты! Чувствуй себя как дома! У меня сегодня выходной, так что если захочешь чего — говори сразу. Мо тай-тай улыбается ему тепло и возвращается к плите. Оттуда все ещё пахнет аппетитно и густо, а на столе остался его недопитый кофе — рядом с пустой кружкой Рыжего. Сердце ненадолго сжимается от непонятной нежности. — Может, я могу чем-то вам помочь? Женщина оборачивается с таким выражением лица, будто он предложил ей сломать в квартире пару-другую стенок, чтобы стало просторнее. Сбито, подбирая слова, отвечает: — Да что ты… Ты же гость — отдыхай, раз освобождение. — Я хотел бы отплатить вам за доброту, — настаивал Хэ Тянь, атакуя её волнение одной из своих самых обезоруживающих улыбок. Мо тай-тай предсказуемо сдаётся, отвечает улыбкой — правда, поскромнее. — Тогда могу я попросить тебя помочь с окнами? Я хотела затеять сегодня уборку. — Конечно, — отвечает Хэ Тянь, улыбаясь. Рыжий не выдерживает после второго урока. Печатает быстрое «не смей ничего трогать понял» и убирает телефон, выставив бесшумный режим, чтобы не искушать себя ожиданием ответа. Невольно он думает о том, как хитрожопый Хэ Тянь втирается в доверие к матери, выуживает его секреты, как она показывает ему старые семейные альбомы… На этот раз он даже рад, что рядом появляется Цзянь И. — Хэ Тяня сегодня нет? — интересуется он, жуя трубочку от упаковки с яблочным соком. — Нет, — отвечает Рыжий и тут же прикусывает язык. — А где? Знаешь? Мы договаривались сегодня сходить на ярмарку, поискать подарки на Рождество. Ты пойдешь, кстати? Рыжий морщится — у него от пиздежа на такой скорости тут же заболела башка. — Никуда я не пойду, у меня дела. Цзянь И пялится на него, Рыжий чувствует кожей, замечает периферийным зрением, но стойко молчит, не давая белобрысому больше пищи для дальнейшего диалога. У Рыжего есть внутренний цзяньометр, и он уже почти зашкаливает. Остается только восхищаться Чжань Чжэнси, который может выносить этого придурка сутками. — Жаль, — непривычно коротко бросает Цзянь И и добавляет напоследок повеселевшим голосом: — Надеюсь, ты прикупишь мне что-нибудь хорошенькое на Рождество. — Иди ты, — шепчет Рыжий. Ему слегка стыдно, что он забыл про подарки на Рождество. С другой стороны, кому их дарить? Мама рассердится на лишние траты, а кому еще, не Хэ Тяню же? Воображение услужливо подкидывает изображение Хэ Тяня с коробкой в руках и искренним, неподдельным удивлением на лице. А потом он улыбается совершенно искренне — не как обычно — и говорит, тихо и глубоко: «Спасибо, малыш». Остается только выматериться в сердцах и топать на историю. Рыжий ненавидит Рождество, подарки и аннексировавшего его фантазию Хэ Тяня. Отбиваться от прилипучего Цзянь И приходится повторно, после уроков: тот все никак не верит, что у Рыжего другие планы, тащит с собой. — Сегодня скидки такие, — уговаривает. — Потом не будет. — Чжань Сиси, скажи ему! — ноет. — Хэ Тяня нет, так давайте хоть втроем сходим. В какой-то момент Рыжему все-таки удается улизнуть. Ему очень срочно нужно попасть домой. Ведь Лайн так и не разродился ответом, а иначе обстановку дома никак не узнать. Вот он и летит почти бегом, оставляя за собой мимолетные облака пара. Горло дерет зимним холодом, и декабрь на улицах такой чистый, такой звонкий, будто бы сошедший со страниц андерсоновских сказок. — Мам, я дома! — привычно кричит Рыжий и стаскивает кеды, наступая одним на другой. Сердце готово вырваться из груди, но это из-за бега. Мать выныривает из-за стены и прикладывает палец ко рту. Брови у Рыжего взметаются ко лбу, и когда он по привычке громко отшвыривает ботинок, мать вдруг хмурится и потрясает пальцем, призывая к тишине. — Твой друг только уснул, не шуми, — шепчет она и тянет его на кухню. — Идём, поешь. — Что? Мама прищуривается мимолетно и жестом просит сесть, прикрывает дверь на кухню. Включает конфорку, на которой уже стоит кастрюля, и присаживается напротив. Вид у нее необыкновенно довольный и какой-то даже заговорщицкий. — Хэ Тянь весь день мне помогал, — говорит она и разглаживает на коленях платье, расцветая лицом. Рыжий испытывает двойственные чувства: с одной стороны, хочется снести Хэ Тяню башку, с другой — сказать спасибо, что ли… — Мы с ним и окна вымыли, и старый шкаф разобрали. Он такой сильный, удивительно! Правда, — она хихикает в кулак, — всему учить пришлось, он у тебя будто с другой планеты. «Он у тебя». Больно ёкает и колет внутри. Рыжий встает порывисто: — Я… пойду руки помою, — находится он и сбегает от внимательных маминых глаз. Черт бы тебя побрал, Хэ чёртов Тянь. И ему снова приходится считать до шестьсот пятнадцати, прежде чем выйти из ванной. Только идет он не на кухню, к погретому мамой ужину, а проскальзывает, пока она не видит, в комнату, потому что ему надо знать. Рыжий, кажется, никогда в жизни не старался так сильно не шуметь. Тихо-тихо отворив дверь, он по-кошачьи просачивается в щель полутёмной — мама, похоже, задернула шторы — комнаты. Хэ Тянь в самом деле здесь, на постели, и теперь видно, что она ему мала, и ему не вытянуться как следует. Рыжий подходит медленно, невольно сдерживая даже дыхание, и присаживается на корточки напротив. У Хэ Тяня на щеке небольшой грязный развод, и бесявая чёлка падает прямо на глаза, но Рыжий беспощадно душит возникший порыв что-то с этим сделать. Он просто сидит и отдается головокружительной странности от созерцания Хэ в своей постели. И вдруг явно чувствует себя чужим. Он никогда не сможет так легко нравиться людям. Никогда с такой естественной простотой не сможет втереться в доверие к чужой матери и смотреться в чей-то постели как в своей родной. Он никогда не сможет так запросто, утомившись, уснуть в чужом доме. Рыжий отчётливо, как никогда, ощущает вдруг, настолько они разные, фундаментально, критически разные существа, которые никогда не смогут друг друга понять. «Но он хотя бы пытается» — шепчет что-то внутри Рыжего. И, рассматривая пыльное пятнышко на впалой щеке, впервые без раздражения думает, что хотел бы тоже что-нибудь знать о Хэ Тяне. О настоящем Хэ Тяне. О том парне, который вечно что-то прячет в своем понтовом телефоне, за своей этой улыбочкой, в этих своих дурацких глазах. Рыжий тихо запирает за собой дверь. Он, кажется, в самый первый раз в жизни посмотрел на Хэ Тяня и не наорал. — Мам, ну не надо больше! — Рыжий краснеет одними ушами, убирает свою тарелку. — Я наелся, правда! Он видит краем глаза, как ухмыляется Хэ Тянь, и оттого краснеет еще больше. — Ну мам, — добавляет строже, и мать тушуется, хихикнув напоследок. Рыжего не покидает чувство, что у этих двоих против него тайный сговор. Но ему на удивление вовсе не так дискомфортно, как должно бы быть. Второй ужин с Хэ Тянем воспринимается уже совсем естественно, и разве что кухня, и без того объективно небольшая, ощущается совсем уж крошечной. Да ещё аромат дорогих мужских духов выбивается из идиллической картины. Потом Хэ Тянь вдруг, вибрируя карманом, извиняется и выходит из-за стола, неразличимо говорит по телефону: Рыжий прислушивается как может, но не может различить ни слова. Он слышит только, чтот Хэ Тянь говорит куда жестче и грубее, чем он привык слышать, и от этого интерес внутри разгорается только сильнее. Всю оставшуюся часть ужина Рыжий нет-нет да бросает взгляды на Хэ Тяня, но так и не может прочитать его лица. — Помочь вам с посудой? — вежливо спрашивает Хэ у мамы, вырастая над кухонной раковиной почти угрожающе. Рыжий от таких приколов аж задыхается негодованием — он-то знает, что дома у Хэ Тяня натурально помойка и грязная посуда неделями тухнет в раковине. — Нет-нет, что ты! — мать смеется и осторожно касается рукава его футболки — от чего Рыжий снова задыхается, правда, уже не от негодования. — Ты и так сегодня очень мне помог. Хэ Тянь послушно кивает, и Рыжий готов поклясться, что этот змеёныш все просчитал, и никакую посуду мыть не собирался, но внутри все равно скребёт от мысли о том, как он бы стоял тут сейчас, непропорционально высокий, с иголочки одетый… Из мыслей его выводит сам же Хэ Тянь, рукой поманивший его в коридор: — Не буду вас больше стеснять, — говорит он. — Чен позвонил и сказал, что все уладил. Я могу вернуться домой. И Рыжий почему-то не находится что ответить. Потому что самое первое, что приходит ему в голову, это ответить: «ты можешь остаться ещё, если хочешь» — что, очевидно, та ещё дичь. — Ну… ладно, — находится он наконец. Хэ Тянь смотрит прямо, будто ждёт, что Рыжий что-то добавит. Но Рыжий молчит — он так и не придумал, что ещё сказать. — Проводишь меня? — улыбается Хэ. — Обойдёшься. Такси закажи. — Спасибо за ужин. — Передам, — Рыжий снова избегает смотреть в глаза напротив, и ему ужасно стыдно признаться себе, что это вовсе не из-за того, что они ему неприятны. — Тебе спасибо, — настаивает Хэ Тянь, и рука его мимолетно взметается, но тут же падает назад. Будто коснуться хотел. — Пока, — отрезает Рыжий, старательно не думая о том, что кожа на его руке с той стороны, где Хэ не коснулся его, все равно горит. — Пока, — Хэ Тянь снова улыбается. Почему он так много улыбается?! — Принесёшь мою сумку? Рыжий находит глазами экран телефона. Двадцать третье декабря, пятница. В этом году Рождество выпадает на воскресенье — удачно, гостей будет пруд пруди все выходные, а он как раз нашёл подработку в неплохом ресторане. Не из тех, в которых может ужинать кто-то вроде Хэ Тяня, но… Заметив в своих мыслях осточертевшее имя, Рыжий остервенело сдавливает телефон в руке. Опять. Опять он. Никуда он него не деться. Это почти как дурацкая шутка, когда тебе говорят не думать о слоне, и всё, о чём ты потом можешь думать — это, конечно, слон. Хэ Тянь — вот этот самый слон: самый огромный, жирный и назойливый. Он правда, в последнее время не так уж и назойлив, и часто ходит с отсутствующим видом, но это его, Рыжего, совершенно не касается. Только в те редкие моменты, когда он все-таки вспоминает, что было бы неплохо узнать, что там на уме у Хэ Тяня. Хотя бы ради собственной безопасности. После уроков он тихонько сбегает, пока не нашли ненаглядные «друганы», и едет в центр — ему по пути, недалеко находится тот ресторан, в котором он подрабатывает эти несколько дней, — бродит мимо переполненных магазинов и нарядных витрин, бездумно разглядывая бесконечное разнообразие товаров, сувениров, вещиц. Только однажды останавливается напротив витрины музыкального магазина и рассматривает электрогитары. А потом, психуя, сбегает: не любит людные места, да и денег у него нет. В конце концов, если кому-то из этой троицы придет в голову ему что-то дарить, от подарка всегда можно отказаться. По счастью, у него больше не было времени об этом думать: он приходил домой, сваливаясь от усталости, запихивая в себя остатки ужина, заботливо обернутые мамой в пищевую пленку. Он бы даже, наверное, забыл бы о Рождестве (в предпразничные выходные все слилось в один нескончаемый тяжелый сон), если бы не... ну конечно. Официанты, даже школьники, часто начинают курить просто из-за того, что перекур — это чуть ли не единственная легитимная причина срулить из зала хотя бы на пару минут. Там и Рыжий в какой-то момент стреляет сигарету у кого-то из своих и выскальзывает с черного хода. Конечно, он не собирается курить — его тошнит даже от запаха, но всё равно можно блаженно прислониться к ледяной стене, прикрыть глаза. Всё же трудно было весь день находиться среди людей: жарко, потно. Интересно, подумал Рыжий, крутя в руках сигарету, чем занят сейчас Хэ Тянь? Наверное, бухает на какой-нибудь понтовой вечеринке, или ужинает в дорогущем ресторане со своей трахнутой семейкой… Но Хэ Тянь ни на тусовке, ни с семьей. Хэ Тянь кричит ему с другой стороны узкого переулка, в который выходит черный ход ресторана: — С Рождеством! Сигарета выпадает из рук Рыжего. — Нахрена припёрся? Заняться нечем? — выпаливает Рыжий в лицо, покрытое легким морозным румянцем. У Хэ Тяня красный кончик носа, и это даже забавно — настолько, что Рыжий злится на него за это, рычит на него даже злее, чем собирался. — И тебе привет, — Хэ Тянь пожимает плечами, чуть улыбается, хитренько, что твоя лисица. — Мне сказали, что ты вышел на перекур. — И что? — Рыжий хмурится, отступает. И как-то неловко: будто его застали за чем-то преступным. — Не кури, тебе не пойдет, — щерится Хэ Тянь. — Ой, отвали. Хэ хмыкает многозначительно, и пока Рыжий пытается придумать, как его задеть, выуживает из кармана небольшую коробочку. — С Рождеством, — и от звука его голоса, будто бы потяжелевшего стократ, у Рыжего внутри что-то оплавляется до самого основания. Ему неизвестна марка, логотип которой изображен на черном бархате — или что это? на бархат не похоже. Кажется — но по одному ее виду понимает, что внутри что-то заоблачно дорогое. — Чт… Но Хэ Тянь уверенно пихает коробку в карман передника. И вслед еще одну, почти такую же, только цвета слоновой кости, поменьше. — А это — для Мо тай-тай. Передашь ей поздравления? — Сам и передавай! — кричит Рыжий, пытаясь пихнуть коробку обратно, и тут же замолкает. Едва заметный снегопад объял их в необычную для оживленного в праздник города тишину. Рыжий с ужасом осознает, что только что ляпнул. — У меня для тебя еще кое-что есть, — разрывает тишину Хэ Тянь, оказываясь вдруг ужасно близко. Его ледяные пальцы сжимаются на руке Рыжего, так и не выпустившей коробочку слоновой кости. И губы у него тоже — ледяные, а язык горячий и постыдно влажный. У Рыжего от такого контраста температур подламываются колени, но Хэ Тянь отстраняется почему-то очень быстро, быстрее, чем Рыжий успевает оттолкнуть его или ударить. А ему, Рыжему теперь гадать, это Хэ быстро отступился или он затупил. На губах медленно тает чужое тепло и запах. Идиотский терпкий запах дорогого парфюма. — Merry Christmas, — негромко произносит Хэ Тянь, поправляя на Рыжем лямку передника, — honey.

Как не подпускать тебя ближе Столкнувшись на встречной Как в тебе мне так растворяться Чтоб это не стало балластом Бросив в глубине якоря Утопаю без шанса YAVЬ — Не спеши