Цифры перемен

Гексаграмма 43: 夬 guài/ гуай/ «решительность», «новый взгляд»

EDEN — drugs Злость сменилась тупым непониманием так же быстро, как в дом просочились сумерки. Воспаленным горячими эмоциями мозгом Рыжий не находил себе места, выдумывая самые разные сценарии того, что произошло. Они все как один были идиотскими и фантастическими, все как один кричали: ничего хорошего теперь не жди. Не может же быть, что всеобщий любимчик просто так вдруг, по доброте душевной, решил помочь тебе. Но вполне может быть, что подонку что-то нужно, и тогда Рыжий уже даже не уверен, не было бы лучше оставаться должником Шэ Ли — этот-то хоть, будь он сколько угодно мерзотным ублюдком, представлял из себя фигуру понятную, Хэ Тянь же, блять, пугал до чертиков: своим показушным, пластмассовым дружелюбием (успешно Шэ Ли в нем переплевывая), статусом, смутно угадывавшемся по ходившим вокруг слухам, силой, в конце концов. Рыжий не собирался связываться с ним и уж точно не хотел переходить ему дорогу. Он, человек рано оказавшийся в глубокой беспросветной жопе, быстро усвоил, с какими людьми лучше никогда не связываться — и вот лицо Хэ Тяня вполне могло быть иллюстрацией такого человека. Добрую половину вечера Рыжий почти всерьез думал о том, чтобы сбежать: ну хотя бы из школы. Остановили мысли о маме и о том, что, если будет нужно, Хэ Тянь его из-под земли достанет. А оставшуюся половину ночи у него больно тянуло в груди: почти забытое чувство тех школьных лет, когда его задирали за странный цвет волос и статью отца, а он еще не научился драться. Пересекать школьный двор, робко облизанный рассветным солнцем, полностью разбитым, за ночь не сомкнувшим глаз, становилось пугающе привычно. Рыжий остервенело трет красные от недосыпа глаза, расстегивает толстовку — может, хоть холод взбодрит. Утренний октябрьский ветер пробирает до костей, но в голове и правда чуть проясняется — Рыжий тихо матерится и ускоряет шаг. Он ненавидит холод, от него пальцы коченеют в миг и щиплет лицо. Какое-то время ему действительно кажется, что вчерашнее ему просто приснилось — уж слишком нормальным видится все кругом. Как можно так же, как и вчера, хихикая, гулять по коридорам, обсуждать домашки и новый, вышедший на неделе боевик, пинать автомат, зажевавший газировку, если буквально вчера… рухнул мир? Иногда и правда легко забыть, что ты не центр Вселенной. В списке отличительных черт Хэ Тяня отдельным пунктом стоял его рост, и в любое другое время Рыжий бы скорчил рожу, назвал бы его шпалой ебаной, но зато найти его оказалось как два пальца обоссать. Не давая себе времени на раздумья, он решительно прется, пихая плечами беснующуюся школоту, и не сразу, с трудом разгоняет толпу повизгивающих девчонок. Хэ Тянь замечает его, и сладенькая улыбочка отклеивается с его лица, кукожится и опадает. — Разговор есть, — роняет хмуро, мстительно наблюдая периферийным зрением, как девчонки, постреляв в него злыми глазами, потолкавшись неловко, растекаются в разные стороны, шурша недовольным шепотом и слишком короткими юбками. — С самого утра не в духе, — улыбается в ответ Хэ Тянь — широко так еще, растягивает пасть свою, как резиновую. Глаза, сузившись, кажутся совсем непроницаемыми, черными. Рыжий фыркает, будто бы сбрасывая с себя эту липкую ухмылочку, поводит плечами и быстро идет прочь, не подавая Хэ Тяню знаков. Знает, что тот пойдет вслед. И это, блин, странно. И это наверняка плохо. — Какого хера ты творишь? Что это было вчера? — порыв вцепиться по привычке в рубашку, чтобы поубедительнее рявкнуть в самое лицо, Рыжий душит на корню, и не только потому, что Хэ Тянь существенно его выше. Вообще не поэтому. — Я же сказал, — Хэ Тянь пожимает плечами, совершенно не впечатленный. Расслабленный. — Решил твою проблемку. Считай это актом доброй воли. Доброй воли, как же. Рыжий давится негодованием, до предела сводит брови на переносице, но Хэ Тянь смотрит так спокойно и открыто, что внутри начинает тревожно ворочаться. Настойчиво кажется, что Хэ говорит правду. Настойчиво хочется ему поверить. Молчание явно затягивалось, а Рыжий так и не нашелся что сказать. Очередное посылание в теплые края ничего между ними не изменит, разве что количество синяков на Рыжем, а он в этом не слишком заинтересован. Только не с Хэ Тянем. — Не лезь, — коротко (и жалко) выдавливает Рыжий, и, ссутулившись, уходит: прочь, быстрее, пока не произошло еще что-нибудь настолько же непоправимое. — Спасибо не жду, — раздается вслед, и голос Хэ Тяня кажется незнакомым: звонким и живым. — Но, может, хоть теперь приготовишь мне ужин? — Ладно, — бросает Рыжий, не оборачиваясь, и чувство внутри при этом такое, будто он только что шагнул с утеса в черную бездну. И у бездны этой цвет глаз Хэ Тяня. Кто бы знал, что можно так разъебать одним словом. У Хэ Тяня что-то подскакивает внутри, и он невольно представляет быстро удаляющуюся сутулую спину в фартучных завязках поверх желтой футболки. Театр абсурда какой-то. Ему не верится, что от нелепой шутки все вдруг пришло к тому, что Рыжий — не друг ему, не одноклассник даже — придет к нему домой готовить какой-то там ужин. А фартук у него действительно есть, вспоминает Хэ Тянь: нелепый синий в клетку кусок ткани с завязками. Синий, кстати, прекрасно сочетается с желтым. К этой мысли Хэ Тянь возвращается чуть позже, после того как Рыжий, не пытаясь даже скрыть свое недовольство происходящим, стаскивает кеды, швыряя как попало, так спешно, что в движениях безошибочно читается его желание как можно быстрее свалить отсюда — и тем интереснее наблюдать, как он мимолетно замирает, таращась в панорамные окна: Хэ Тянь специально медлит, не выкручивает диммер основного освещения, позволяя ему оценить вид — самому ему картина распростертого изукрашенного светящимися точками города осточертела уже давно, но иллюминация, отраженная в светло-карих глазах ощущается иначе; после того, как хмуро интересуется, где ванная, топает нарочито громко и прямых взглядов избегает: Хэ Тяня, которого отец с детства выдрачивал смотреть людям прямо в лицо, это невероятно бесит. Воткнувшись в кричаще-пустую, похожую на вылизанную картинку из каталога, кухню желто-рыжей занозиной, Рыжий сгребает с крючка фартук в синюю клетку и ловко справляется с тонкими завязками за спиной. Хэ Тянь оправляет свежую футболку и бездумно скользит глазами по широким ссутуленным плечам, усмехается сам себе: желтый и правда отлично смотрится с синим. Из мыслей его выдергивает хмуро брошенное: — Специи где? — Какие специи? В глазах напротив очень громкий немой вопрос, и, кажется, Рыжий забыл о необходимости прятаться. Хэ Тянь правда не знает, где искать что-то кроме соли, но подходит, вплотную прямо подходит, тянется к шкафчику над головой новоявленной кухарки: Рыжий сопит и напрягается, сжимаясь в маленький нервный комок. Черт его знает, зачем, но Хэ чувствует, что ему надо. Игра, хорошо знакомая Цзянь И, Рыжему нравится еще меньше — дискомфортом от него стреляет, что электричеством: тонко, остро, приятно. Наверное, чтобы получать от такого удовольствие, нужно быть немного чокнутым, но у Хэ Тяня никогда и не было иллюзий относительно себя. Он мог бы играться так и с девушками, но те как одна таяли от вида высокого ухоженного красавчика, и это были вовсе не те эмоции, которые его заводили. Хэ Тянь не выносит сладкого, ему по вкусу все, что острое и болезненное. Рыжий — весь острый и болезненный, и он — абсолютно точно по вкусу Хэ Тяню. Убедившись, что никаких специй в шкафчике нет, он милостиво отступает: черная тень сползает с белого как бумага лица. Рыжий поводит плечами нервно и шипит: — Под ногами не мешайся, ок, да? Хэ Тянь согласно кивает и делает все с точностью до наоборот: продолжает крутиться рядом, заглядывать за плечо, делать вид, что ищет проклятущий имбирь. А Рыжий что? Рыжий потеет, трясется от ярости и дергается от любого случайного касания, будто его бьют электротоком. — Съеби уже! — шипит, отскакивая, чудом не задевая локтем кастрюлю с ароматно пахнущим бульоном. — Мешаешь! Психованный, громкий и злой — ничего приятного, но Хэ Тянь искренне наслаждается, давясь смехом, сидит рядом, вытянув длинные ноги, нарочно мешая Рыжему. В доме пахнет домашней едой, и это до удивительного непривычно: он привык к кухне в другом крыле огромного неуютного дома, привык к отсутствию теплого запаха еды. То, что готовили кухарки семьи Хэ, не пахло так просто и уютно. Хэ смеется, но это смех когнитивного диссонанса, внутри все корежит от непонимания: как кусачая шавка может дать ему то, что не смогли лучшие китайские поварихи? Как так выходит, что у психованного бледного пацана получается разгонять скуку лучше, чем у элитных эскортниц? А когда перед носом оказывается тарелка наваристого, дымящегося, ароматного рагу, Хэ Тянь с трудом прогоняет слюну по сухой глотке и понимает, что сорвал куш: готовит Рыжий прекрасно. Так просто не бывает. Завороженный, не сразу замечает, что тарелка на столе только одна. — Не останешься на ужин? — искренне, неподдельно удивляется Хэ Тянь, наблюдая, как Рыжий спешно вытирает руки. Хочет уйти, понятно же. — Уговор был приготовить, я приготовил, — коротко отвечает Рыжий, и голос у него чуть-чуть добрее, чем обычно. Самую малость, если не знаешь его, ни за что не заметишь, но у Хэ Тяня черный пояс по распознаванию тонких оттенков в чужих лицах и голосах. — Поужинай со мной. — Отвали, я домой, — бросает Рыжий и быстро выскальзывает из кухни. — Я заплачу, — вылетает изо рта Хэ Тяня раньше, чем он успевает подумать. Упрямый топот замирает. — Чего?.. Хэ Тянь фырчит тихо, мотает головой: ну и чего тебе неймется? Выходит в коридор уже с привычной приклеенной улыбочкой, скрывающей все. Рыжий смотрит волком, выжидает. Руку держит на ручке, словно кольцо гранаты, настороженно и нервно — не подходи, не подходи. — Поужинай со мной, — повторяет Хэ Тянь. Быстро набирает в приложении пару цифр, разворачивает экран. Блики делают глаза Рыжего электрическими, хищными. — Ты ебанутый? — интересуется он, и взгляд с немилосердного становится чуть жалостливым. Ну да. Хэ Тянь пожимает плечами, щелкает по кнопке «отправить». Сейчас он честен до предела: на самом деле никому из них не хочется разбираться в чужой шизе. Телефон Рыжего тихо крякает в кармане. — Блять! Ты серьезно?! Ебанутый! Мне похуй, я домой! Спасибо за сотку, долбоеб! Хэ Тянь возвращается в кухню, не оборачиваясь, оставляя за спиной недовольное пыхтение: Рыжий извергает потоки матюков, но потом все же появляется, черный, как туча, недовольный, как кот, которого согнали с любимого места. Стол слишком велик для них двоих, и это выглядит и ощущается странно: Хэ Тянь вообще нечасто ест за столом, Рыжему по дефолту неуютно. Они едят молча, сосредоточенно, почти уютно. Хэ поглядывает на Рыжего, тот — невольно натыкается на его глаза, когда стреляет молниеносными взглядами исподлобья. Ест быстро, почти не жуя, и в нем нет ни капли желания остаться, ни капли интереса к Хэ: и это так ново, так необычно, так… злит. От острого ощущения отсутствия привычного веса Хэ Тяню почти хочется встать из-за стола и сделать что-нибудь эдакое, воспользоваться всеми своими чарами, но самое прекрасное, самое восхитительное, самое отвратительное, что он знает наперед, что ничего не выйдет. У Рыжего стойкий иммунитет, прививка под названием неприязнь, и Хэ Тяню волей-неволей приходится растягивать мазохистическое наслаждение чужой ненавистью. А мясо вкусное. Гораздо лучше картонной еды из ресторанных доставок. Хэ Тянь не гурман, к еде он, хоть и избалован, был равнодушен, но его пронимает все равно. — Хорошо готовишь, — вскользь замечает он, облизываясь. Разумеется, специально. Рыжий не отвечает, сосредоточенно жует, не отрывая глаз от тарелки. Та почти пуста, а значит, он сейчас снова сорвется и тогда-то точно исчезнет. И Хэ Тяню нечем будет его остановить. Жаль. — Ага, — на самом уголке рта у Рыжего крошечное пятнышко соуса, притягивающее взгляд как волшебное. Вытри. Господи, вытри немедленно. Рыжий, будто услышав его мысли, быстро и совершенно невозбуждающе облизывается — сочно-розовый кончик языка показывается лишь на секунду. — Посуду сам помоешь. Хэ прыскает, удерживая себя от того, чтобы не скинуть на счет Рыжего еще сотку, и довольно откидывается на спинку стула. На языке тает пряное послевкусие, в животе — сытое тепло. — Что, даже не попрощаешься? — капризно тянет, ухмыляясь. — Пока! — раздается из коридора, и вслед — громкий хлопок входной двери. Тишина оглушает. Хэ Тянь какое-то время сидит, совершенно не шевелясь, потом закидывает посуду в посудомойку и добирается до постели, раздеваясь на ходу. Хочется спать, и хорошо бы не проебать момент: такое с ним бывает нечасто. You 23:59:30 Приходи еще. Готов платить за твою стряпню. Ответ приходит не сразу, выдергивая Хэ Тяня из дремы: Малыш Шань-Шань 00:13:10 пнх Хэ Тянь усмехается, откладывает трубку. Почему-то он уверен, что Рыжий еще вернется. Возможно, не добровольно, но вернется обязательно. И с этой мыслью необычно для себя быстро засыпает. Экран гаснет, и Рыжий смотрит на него то ли с ненавистью, то ли с благоговейным страхом. На всякий случай проверяет баланс, и цифры сухо сообщают ему о пополнении счета чуть больше часа назад. — Чмошник ебанутый, — тихо шепчет Рыжий и падает в постель, гусеницей заворачиваясь в одеяло, утыкаясь горячим лбом в ледяную стенку. И долго-долго не может уснуть, вздрагивая от так и непрошедшего ощущения тяжелой и душной близости чужого нависающего тела. И на всякий случай добавляет: You 02:12:00 придурок С ощущением перманентной угрозы Рыжий свыкся уже очень давно, так что разница почти незаметна. Но раньше он хотя бы почти всегда точно знал наверняка, чего ждать: пиздюлей ли от охуевших старшаков за школой, строгого ли выговора от директора, излишнего ли интереса со стороны дворовых хулиганов, грозящего перейти в опасно-протяжное: «Эй, уважаемый». На этот раз спина просто холодела, покрываясь липким потом — просто от ощущения неизвестности. В прошлый раз Хэ Тянь разъебал руку и Шэ Ли, чтобы (зачем-то) решить его проблемы. В прошлый раз он добрых две недели заебывал, прося приготовить ужин, и потом написал, что хочет еще. Кто знает, что ублюдок придумает на следующий раз? Поэтому Рыжий щетинится острыми плечами и поглядывает по сторонам. Просто на всякий случай. Но вот что: Рыжий был катастрофически, нереально невезучим. Он мог оказаться где угодно, но оказывается близ баскетбольной площадки и просто бросает случайный, совершенно лишенный интереса взгляд. По крайней мере, он уверен, что так оно и было. Просто оценивающий взгляд человека, мало-мальски секущего в баскет. Рыжий лишь на секунду задерживает взгляд на потных, но еще не выдохшихся игроках, и тут же в сетку врезается Сяо Дэ, смотрит бешено, дышит тоже. — Эй, Гуань Шань, подмогни, а? Мы этих придурков почти размазали уже… Рыжий открывает рот, еще толком не сформировав ответ, как замечает вдруг маячащего позади Сяо Хэ Тяня. Замечает и тут же круто разворачивается на пятках, ссутуливаясь против воли. За спиной воет Сяо Дэ, и вдогонку голос, внезапно звонкий и смешливый, врезается под самые лопатки: — Испугался, Малыш Мо? Кроссовок врезается в паутинку трещин на асфальте, Рыжего стопорит на месте так резко, что вышибает дух. Он оборачивается порывисто, чтобы сказать ублюдку все, что он думает о нем и об этой ебливой ситуации, но видит заинтересованные, хищные лица: что, правда зассыт выйти против Хэ? Пять минут назад дружбаны теперь проверяют его на вшивость — все они прекрасно знают, что Рыжий неплох в стритболе, и даже у Сяо Дэ взгляд из собаче-просящего становится каким-то внимательным, недобрым. — Я те, бля, ща дам «Малыш Мо», — шипит Рыжий, стаскивая с себя рюкзак вместе с рубашкой. Голые предплечья облизывает ощутимой уже осенней прохладой — дубак, конечно, но не оставаться же в светлой форменной одежде. Даже если она и выглядит уже давно как половая тряпка. Баскетбольная площадка, огороженная сеткой-рабицей, навязчиво напоминает гладиаторскую клетку. «Ну, привет» — говорят глаза Хэ Тяня, и Рыжий с трудом удерживается, чтобы не плюнуть ему в ебало. Весь в бисеринках пота он — вот так новость — вдруг больше не напоминает античную статую, нет, но выглядит, сучара, один-в-один амбассадор какого-нибудь Рибока в дорогущей рекламе. Беспощадное холодное солнце путается в черных волосах, кладет на влажные скулы кинематографичные блики, но почему-то Рыжий убежден, что никто другой не смотрелся бы так хорошо в потной майке среди раскрасневшейся школоты. Никто другой не был бы похож на картинку с журнала. Хэ Тянь похож, и это — очередной повод его ненавидеть. А еще он выше, следовательно, руки и ноги у него длинные, безобразно, блин, как у обезьяны длинные, и весь он, собака, гибкий, и играет чертовски хорошо. Кто бы сомневался. Злость кипит, раззадоренная азартом, и Рыжего звонко окликивают, а он никак не может толком сосредоточиться, стряхнуть с себя тяжелый масляный взгляд чернющих глаз. Когда-то в книжке у мамы прочитал такое слово — антрацит. Что это — так и не узнал, но сейчас вдруг вспомнил. Что бы там оно ни значило, Хэ Тяню подходило идеально. Рыжий вообще не параноик, но очень быстро начинает казаться, что Хэ Тянь сделал из матча что-то очень… личное. Не могло ему показаться, потому что ни с кем другим он не сталкивался так часто плечами, никто другой не отбирал у него мяч так часто, никто другой не пялился прямо глаза в глаза, как-то по-наркомански широко улыбаясь зубастой пастью. Клыки у него чуть выступают, придавая лицу еще более хищный, опасный вид. Проигрывать Рыжий ненавидит, но в этот раз почти вздыхает с облегчением. Зона видимости, суженная на время матча, постепенно возвращается в норму и теперь он замечает усиженные девчонками скамейки. Глаза их, яркие, накрашенные, как приклеенные, скользят вслед за Хэ Тянем — тот как раз рывком сдирает с себя совершенно мокрую майку: по импровизированным трибунам шелестит тихий ох. Рыжий смачно харкает куда-то в сторону, и чуть давится слюной, потому что откуда-то со спины недоразумение, именуемое… Цзинь? Цзянь?.. совершает внезапный маневр нападения: — А ты классно играешь! — барабанная перепонка вибрирует от возбужденного ора в самое ухо. — Тебе бы в команду! Рыжий резко и несколько нервно выворачивается из-под чужого жаркого плеча и брезгливо отряхивается. Вместо ответа белобрысой уебине достается самый свирепый взгляд из доступного арсенала, но, кажется, не срабатывает — улыбка с лица тощего педика никуда не девается. Поведя плечами, Рыжий целестремленно упиздовывает прочь, но нет, не с его удачей. Тяжелая ладонь на плече заставляет подпрыгнуть. Улыбаясь, точно модель с глянцевого журнала, Хэ Тянь протягивает ему бутылку какой-то понтовой воды. Кажется, не выебываться каждую секунду времени он просто физически не способен. — Хорошая получилась игра, — говорит, продолжая щериться, но есть в его улыбке что-то пакостное. Что-то, что Рыжий ни за какие коврижки не считает за дружелюбие. Рывок плечом отзывается острой болью по обнаженной коже, Рыжий шипит тихонько, выныривая с площадки. Чувствует затылком, что Хэ Тянь так и стоит, протягивая пустоте бутылку, и улыбка его осыпается, становится безвкусной и картонной. Рука сама собой бессильно падает вдоль тела. Хэ Тянь следит за улепетывающим Мо Гуань Шанем одними глазами, и улыбка почему-то никак не сходит с его губ, до того въедается, что сводит лицевые мышцы. Теперь он знает, как выглядит Рыжий, разгоряченный игрой, пружинисто-гибкий, со взглядом открытым и без этих его не по возрасту серьезных складок на бровях. Почти нормальный. Хэ Тянь не глядя откручивает крышку и опустошает бутылку в несколько глотков. Несколько капель блаженно и щекотно стекают по горлу, вызывая вибрации среди зрительниц на скамейках. Хэ знает, но устало игнорирует. На самом деле, быть секс-символом школы двадцать четыре на семь бывает довольно утомительно. После занятий Хэ Тянь сканирует двор в поисках Рыжей макушки почти по привычке, и это его даже не пугает. В детстве он тоже, бывало, становился одержим игрушками и дрочил их, пока не сломаются в труху. Солнце, наполовину скрывшееся за грязно-серыми тучами, мимолетно высвечивает золотисто-рыжую шевелюру, и Хэ, будто шар, тронутый кием, направляется в ее сторону крейсерской походкой, легко взрезая толпу широкими плечами. В общем-то, даже не приходится напрягаться: люди расступаются сами, будто он какой-нибудь Моисей, но, возможно, все дело в черной облегающей водолазке, кричаще-контрастной на фоне светлого месива школьной формы. — Малыш Мо! — случайно придуманное прозвище так удачно ложится на персонажа Рыжего, что называть его иначе Хэ Тянь теперь просто не может. Он ведь и правда довольно мелкий — Хэ заметил, когда они играли — мелкий и тощий. Но «малыш» — это еще и мило, а Рыжему наверняка никогда-никогда за всю его жалкую жизнь не приходило в голову, что когда он не корчит кривую рожу, он вполне милый. Хэ Тянь искренне наслаждается результатом своего словотворчества. Плечи, облаченные в криво посаженную рубашку, взметываются вверх, и Рыжий привычно уже улепетывает, не оборачиваясь. К сожалению, толпа к нему вовсе не так благосклонна — он тонет в ней, теряется и только попусту барахтается, теряя силы. Хэ Тянь плавно паркуется сбоку, накидывая на Рыжего руку — не впервые замечая, как это удивительно удобно получается. — Съеби по-хорошему, — шипит Рыжий, и реагирует он так быстро, что иррационально кажется, что он ждал Хэ Тяня. Напрягается спиной и плечами, но сил ему откровенно не хватает. Ощущать свою власть приятно, хотя порядком утомляет. — Не шуми, народ распугаешь, — добродушно отзывается Хэ Тянь, приобнимая крепче, и ловко выруливает во двор, туда, где широкие ворота делят поток школьников на условно ровные два потока, туда, где никто не пихается, извиняясь резким «ой». Только Рыжий не ойкает, он возится под плечом, прижатый к боку слишком крепко, чтобы ударить со всей силы. Весь его вид демонстрирует, насколько ему сильно насрать на народ и то, что он может подумать; на встревоженные взгляды однокашников, пытающихся понять, какие общие дела могут быть у нелюдимого хулигана и звезды школы. — Хорошо поиграли сегодня. Давай отметим, Малыш Мо? Любой другой на его месте радостно бы воскликнул: «О, отличная идея, Хэ Тянь! Здорово, что ты предложил, Хэ Тянь!» Любой другой почти наверняка знал бы, что любое предложение Хэ предполагает, что он угостит, оплатит все счета, проставится напитком, но Рыжему это знать неоткуда и незачем. Рыжий вместо всего этого — нормального — громко декламирует, что в рот он ебал баскетбол и Хэ Тяня лично, приковывает к себе удивленные и рассерженные взгляды, выкручивается, наконец, из захвата, больно тычется острыми косточками под ребра. И правда тощий. Не весит ни черта. Хэ Тянь шутки ради представляет, что запросто бы смог взять его на руки и понести. Представить картинку как следует мешает выпрыгнувший как черт из табакерки буквально из ниоткуда Цзянь И: — Чжань Сиси, смотри, это наша новая баскетбольная звезда! — Цзянь И светится, как натертый пятак, радостно тычет не по-мужски тонким пальцем в Рыжего и одновременно ухитряется как-то дергать Чжаня за футболку. Неужели правда не помнит, что именно из-за Рыжего чуть не лишился лучшего друга? Цзянь И — абсолютно потрясающий в своей идиотской непосредственности персонаж, не появись Рыжий, Хэ Тянь обязательно нашел бы, как бы художественно до него докопаться. Хэ выдавливает из себя максимально дружелюбную улыбочку и вновь закидывает руку Рыжему на плечи: — А мы вот с Малышом Мо решили отметить сегодняшнюю игру. Пойдем с нами? — Да иди ты нахуй, я никуда не собираюсь с тобой идти, — Рыжий психует, грубо сбрасывает руку. На прощание — взгляд, в котором капслоком написано «не подходи, убьет», но с предупреждениями он опоздал: Хэ Тянь уже все решил. Сбить его с курса сможет, ну, скажем, грузовик. Но точно не какой-то там злобный взгляд. Он подмигивает застывшему с выражением «хорошая же идея, ну» Цзяню, Хэ Тянь быстро шагает вслед за Рыжим. — Покормлю тебя бесплатно, — говорит, чуть наклоняясь. Почти шепотом, немного интимно. Рыжий косит светло-карие, почти желтые глаза, сжимает губы в нитку. Вот ведь тоже неприступная барышня. — Не нужны мне твои подачки, — все-таки снисходит до ответа. Вот это щедрость. Хэ Тянь мысленно отвешивает ему поклон, подметая мысленной шляпой мысленный пол. — Почему подачки? Просто хочу с тобой пообедать. — С жопой своей… — Рыжий тормозит резко, поворачивается, глядит исподлобья совершенно по-волчьи. Редкий оттенок глаз только усиливает сходство. Рубашка на нем опять съехала как-то криво, и на этот раз Хэ Тянь в самый последний момент гасит импульс шального нейрона, готовившегося уже поднять руку и оправить. — Отвали уже, а? По-хорошему прошу. Вроде не сложно. Че я тебе сделал, ну? Те денег, что ли, надо? Нет у меня денег. Я тебя вообще, бля, не просил в мои дела лезть, понял, нет? И резко вдруг толкает Хэ Тяня, будто припечатывая свою гневную тираду. Цапает за грудки каким-то очень привычным движением и тянет резко — ткань брендовой футболки натужно скрипит нитками, больно впивается швами в кожу, и это, кажется, единственное, что заставляет Хэ Тяня очнуться от созерцательного анабиоза. Он ухмыляется, наблюдая, как ошарашенный Рыжий отпрыгивает на шаг, осматривая его судорожно и нервно. — Если ты ее порвал… — угроза в голосе совершенно игрушечная, но Рыжий все равно бросает ему прямо в глаза затравленный взгляд. Ему, конечно, ни за что не понять, что на футболку Хэ совершенно плевать. — Чем расплачиваться будешь? И Рыжий зачем-то открывает рот, будто и правда собирается что-то ответить. — Кажется, ты все-таки пойдешь со мной, — в голосе у Хэ Тяня только дружелюбие и мед, но чуть глубже зарыто сытое торжество. Он берет Рыжего под крыло уже почти привычным жестом, но тот выкручивается, хоть и куда мягче, чем до этого. — Пусти, сам пойду, — бурчит Рыжий. У него в голосе — капитуляция. Они отличная пара.

This ain't you and you know it But ain't that just the point? You don't know How to let go, who said this must be all or nothing? But I'm still caught below And I'll never let you know No, I can't tell you nothing EDEN — drugs