Цифры перемен

Гексаграмма 51: 震/ zhèn/ Чжэнь/ «шок», «гром и молния»

Hideyoshi — F**ked Up Сентябрьское солнце прицельно бьет прямо в макушки играющим, искристо отражается на влажной от пота коже — Хэ Тянь со скамейки запасных следит лениво, отстраненно, вытянув перемотанную эластичными бинтами ногу. У него растяжение — совсем легкое, почти не болючее, зато куча времени на размышления, а подумать и правда есть над чем. Глаза сами собой выцепляют из месива играющих белобрысую макушку Цзянь И: тот кричит кому-то, белые на почти равномерно алом лице пряди прилипли к щекам. Краснеет Цзянь шикарно, Хэ никогда такого не видел, и это — одна из причин, почему его так весело доставать. Если подумать, все началось именно с Цзянь И. Они с дружком — вот ведь тоже блаженная парочка — в устоявшуюся картину социальной мозаики мира Хэ Тяня не укладывались, а приманки лучше для него просто не сыскать. «Отвали» — натужно тянет Цзянь И, покрываясь красным ровнехонько, до кончиков ушей, и тот только улыбается шире, рука на тощей, мраморно-белой шее сжимается сильнее, разве что не щелкает капканом. «Не трогай его» — насупливается грозно Чжэнь — Хэ Тянь примирительно поднимает раскрытые ладони и ошивается рядом с удвоенным усердием. Хэ Тянь ведь просто развлекается — так сам он думает, и он ведь не делает ничего плохого, просто ему скучно смертельно, и он скорее удавится, чем пойдет домой раньше, чем окончательно стемнеет, а о причинах не думает, не хочет он о них думать. Хорошее, спокойное время. А потом, громом среди ясного неба — стрела, каких за школой после уроков по паре-тройке в день, но Хэ Тяня они всегда минуют стороной: разборки гамадрилов его не слишком интересуют. А потом, сложно даже сказать, откуда взялся этот Рыжий: то ли был всегда, то ли только появился, и сразу же полез зарабатывать статус. А Цзянь с Чжанем могли быть хоть тысячу раз придурками, но придурками безобидными, и чтобы забить им стрелку, нужно быть либо конченным, либо… ну, в принципе, конченный — это в достаточной степени подходящая характеристика. В том, что Рыжему она подходит как родная, сомнений не было ни у кого — стоило только раз взглянуть на рожу, перекошенную смесью омерзения и злости. Хэ Тянь оценочных характеристик ему не давал ровно до момента, пока Чжаню Чжэнси в висок не прилетело камнем, и вот тогда — вау, это плохо, конечно, но он прямо поразился: это ж надо, да он реально псих. Таких обычно изолируют, такие учатся в спецшколах и к совершеннолетию имеют пару ходок по малолетке. Хэ Тянь любит людей, но он реалист. Заинтересованный короткий взгляд, адресованный зачинщику, застрял в выражении его лица: потерянным наглухо, не психованным, напуганным даже. Вокруг орут, Чжань ничком с ебалом в кровище, а он как в вакууме. «Я защищался» — говорит это лицо. «Я не хотел» — брови изламываются, пустые глаза скользят по толпе, но его будто никто не видит. Рыжий подрывается и сорванно орет на толпу, чтобы вызвали скорую, а с самого кровь хлещет, заливая порванную рубашку и канареечную футболку под ней. Врунишка, думает тогда Хэ Тянь, наблюдая за тем, как трясущимися руками горе-хулиган зажимает рану на голове Чжэня. Этой своей рубашкой. В одной футболке он совсем мелкий и смешной — встревоженный затюканный воронами воробей. Цзянь И, влюбленный в Чжэня до колик, стоит столбом, с лицом белее мела, а парень, засадивший ему в башку, бережно придерживает его голову, шмыгая разбитым носом. Бывает ведь. На площадке кто-то одобрительно орет, мяч скачет оглушающе громко, Цзянь И получает от кого-то не слишком дружественную тычку — идиллия. Хэ Тянь выныривает из мыслей глотнуть водички и удостовериться, что в реальности все идет своим чередом. Ему семнадцать, и он впервые в жизни не может понять свои эмоции: повержен на своем же поле. Сосредоточенно крутит в руках пустую бутылку, пытается разобраться: Рыжий — угрюмый мусор и нищеброд, таких в окружении Хэ Тяня нет, не может быть — лишняя деталь в картине мира. Его нарочитая злость смешна, но хватило ведь ебанины всадить Чжаню Чжэнси камень едва ли не в висок. Его можно было бы возненавидеть: тупую, злобную шавку, но у Хэ прочно сбиты стрелки эмоционального компаса, и вместо ненависти внутри интерес: что ты за зверушка такая? А что ты еще умеешь делать? Хэ Тянь прикрывает глаза, прислушивается к себе: чаши качаются в нерешительности, между интересом и купажом из всего остального. Интерес чуть перевешивает — Хэ Тянь в достаточной степени избалован любовью людей, чтобы попробовать что-нибудь еще. А как Рыжего не выперли после той драки — непонятно до сих пор, но упрямой стойкости Чжаня Чжэнси, который так и отрицал до последнего его вину, Хэ Тянь в каком-то смысле теперь был благодарен. Сегодня среда, и Хэ Тянь точно знает, что это за день. У него в голове — несколько десятков сценариев, но все они рушатся, когда он встречает Цзянь И с Чжанем в коридоре. — Вы че делаете? — спрашивает, заглядывая за спины. Между ними — пара скрюченных ног, и Хэ Тянь отчего-то почти уверен, что знает, кому принадлежат эти разбитые в дрянь кеды. Но внутри все равно сладко екает, когда он видит лицо Рыжего, наполовину скрытое руками, красноречиво говорящее: «не смотри!» — За яйки щиплем, — хмыкает Цзянь И. — Помоги держать. — Ого, — Хэ Тянь присаживается на колени рядом. Люди боязливо обходят их по широкой дуге, но на них плевать: Хэ замечает, как Рыжего бьет крупной дрожью, и ловит случайный взгляд раскрасневшихся серых глаз, спрятанных в рукавах, натянутых до самых пальцев, в них — немая мольба. И снова этот диссонанс: сам ведь быканул, сам напросился, и огребает совершенно логично, но вид такой, будто единственная жертва здесь именно он. — Его стоит проучить, — мурлычет Хэ Тянь, стискивая тощие колени. Он не фанат таких издевательств, но Рыжий сам напрашивается. — Пустите, твари! Хватит уже! Нелюди! — от истошного вопля коридор моментально пустеет, и теперь уже трясутся оба: Хэ Тянь и Рыжий, один то ли от бессильной злобы, то ли от боли, а второй — от смеха. Образ быковатого гопника дает трещину. Чжань Чжэнси утаскивает Цзянь И за минуту до звонка — он никогда не опаздывает на занятия и дружку не дает, но Хэ Тянь почему-то остается, с садисткой радостью рассматривает творение рук своих: Рыжий крючится на полу, сжимает зубы едва не до хруста, какими-то невероятными усилиями удерживается от всхлипов. Наорался. Хэ Тянь скользит глазами по бестолковой фигуре, по мешковатым на тощем теле шмоткам, ненадолго останавливается на руке, зажатой меж ног: было бы неплохо поменяться с Цзянь И, думает, позволяя себе улыбнуться. — Помощь нужна? — максимально нейтрально роняет Хэ Тянь. Он пока не решил, какую эмоцию лучше изобразить. — Отвали, урод, — выталкивает из себя Рыжий, и голос его хриплый, сдавленно-тихий после такого количества воплей. — Не надо меня злить, — советует Хэ Тянь, понижая градус в голосе единиц на десять. — Вставай уже, хорош лежать. Смотреть противно. — Хочу и лежу, отъебись, — собаку, может, и отпинали, но она все равно рычит. Хэ Тянь чуть поднимает брови, вопросительно и быстро присаживается рядом, тянется одной рукой — и одного этого достаточно, чтобы Рыжий, сжав коленки, едва не взвыл снова. Вот дурак, думает Хэ Тянь почти с восторгом, какой потрясающий дурак, но на всякий случай напускает на лицо грозный вид: — Прибери помои изо рта, — отвечает. — Не то пожалеешь. — Да пошел ты, — шипит Рыжий, и это все здорово напоминает сцену из геройского фильма, только Хэ Тянь почему-то в роли не благородного рыцаря, протянувшего руку помощи, а злодея-искусителя, захватившего героя в плен. Хэ Тянь предложенную роль благосклонно принимает, и очередной вопль разносится по опустевшему коридору особенно громко. Рыжий умоляет прекратить и божится, что больше бычить не будет, но Хэ уже почти готов мучить его просто так, потому что ему нравится, нравится, нравится, как он извивается под руками, нравится, что он слабее, нравится, как сдавленно кричит и краснеет аж до самой шеи — еще роскошнее, чем Цзянь И. Высечь бы его как-нибудь, рассеянно думает Хэ Тянь, поднимаясь, а Рыжий выглядит так, будто его не за яйца пощипали, а как минимум изнасиловали. Протянутая рука висит в воздухе вопросительно, но Хэ Тяню терпения не занимать, и Рыжий, наконец, чертыхается под нос, принимает ее. Ладонь у него жесткая и холодная, чуть влажная: натерпелся, бедолага. Спору нет, они нелюди, ребра пересчитать было бы честнее, по-пацански — зуб за зуб. Но за наводку Цзянь И (а в том, что идея была его, Хэ Тянь не сомневался ни секунды) хотелось расцеловать. На секунду их взгляды пересекаются, и Хэ Тянь видит попритухшую, вымотанную злобу — кажется, других эмоций глаза Рыжего выражать не умеют — но тот быстро отворачивается и выдергивает руку. Быковатый гопник и задира рассыпается тысячей осколков, оставляя вместо себя хмурого, остроплечего парнишку, слишком худого для своего роста, испуганного до злобы, стыдящегося своей слабости, и Хэ Тянь невольно ухмыляется в сутулую спину. Рыжий не искал себе ни неприятностей, ни, прости господи, друзей. Такие, как он, вообще не ищут неприятностей специально: им по жизни выпал особый билет под названием «рожей не вышел», и неприятности находят их сами, куда бы они ни пошли. Это как злой рок, судьба, проклятье, как, мать твою, стригущий лишай — всегда с тобой. В этот раз кто-то наверху посмеялся особенно, подсунув ему и то, и другое. Так еще и в одном лице — что впечатляло особенно. Ну надо же. Аттракцион невиданной, мать ее, щедрости. — Откуда у тебя мой номер? — и интонация такая, чтобы слышалось «удали». Но Хэ, по ходу, не всекает, жмет плечами и сует мобилу в карман. — Я тебе не мальчик на побегушках, понял? — продолжает Рыжий. Становится некомфортно: он привык, что одного его вида людям хватает, чтобы исчезнуть нахуй с горизонта, сверкая пятками, но этого не пронимает. Ему, судя по легкой ухмылочке, похуй абсолютно и на быкующий взгляд исподлобья, и выставленную вперед нижнюю челюсть, и боевые отметины на лице и костяшках. Так же смотрел, когда со своими гребанными дружками… Руки против воли сжимают ручку зонта сильнее — дешевый пластик натужно трещит. — Опять дерзишь, — с лицом ебаного филантропа, аристократа, снизошедшего в бесконечной милости своей до черни. Рыжий чувствует, как на виске нервно бьется венка. Хэ Тянь протягивает руку за зонтом, Рыжий вздрагивает и невольно делает шаг назад. — Отъебись от меня. С эмпатией у Рыжего не плохо — никак, но не заметить изменившегося лица Хэ нельзя: его аж прошибает, и стыдные мурашки шевелят волосы на затылке. Это неправильно, думает, мажорные детки вроде него таких эмоций вызывать не могут. Они богатенькие и хорошо одетые, избалованные и совсем нестрашные: Рыжий знает, насмотрелся. У мажорных деток наманикюренные пальцы и личный водитель, но у них не бывает глаз как у убийц. А у Хэ — есть, и прежде, чем у Рыжего получается поверить, острое колено врезается в живот, вышибая последние сомнения. — Тебе бы рот с мылом вымыть, — ласково шепчет Хэ почти на ухо, заглушая шепотом дождь, и голос у него такой, будто сейчас он будет делать из Рыжего вырезку. Ебанутая мразота, думает Рыжий, корчась на мокрой земле. Асфальт холодит кожу, небо сверху неразличимо-серое, а внутри чувство, что кишки пропустили через мясорубку и старательно зашили назад. Отпизженным быть — случалось, но чувство захлопнувшейся западни — в новинку, почти в новинку. И вспоминать, каково это — не хочется. Рыжий прижимает руки к животу, по нему лупит ледяной дождь, но почему-то не холодно — жарко. Жарко лицу, жарко внутри, жжет глаза. И он не разбирается, почему, нахуй надо, он просто решает больше не подходить к Хэ никогда, чтобы зенки эти тупые не видеть, потому что, сука, страшно в них смотреть, реально страшно, до усрачки. И уже только за это Рыжий его ненавидит. Ненавидит загодя, еще не зная толком, что такое Хэ Тянь, но жопой чует — от него в будущем проблем не оберешься. А чутье у него — что у зверя, и следующая встреча не заставляет себя ждать: Рыжий чилит у магаза после утренней смены и чувствует себя в относительной безопасности, потому что он иррационально уверен, что за пределами школы такого персонажа как Хэ Тянь для него не существует, что, покинув общую локацию, они попадают на разные респавны и никогда не пересекутся. Но на сервере, видимо, что-то напутали, и знакомый вкрадчивый голос вышибает Рыжего из реальности не хуже апперкота. — Один тут отдыхаешь? — Блять! — Рыжий отскакивает, едва не роняя сэндвич из рук. Очень хочется представить, что это не Хэ, а какая-нибудь злоебучая голограмма, потому что — да, в галюны ему поверить проще, чем в то, что этот придурок реальный живой человек, который где-то живет, ходит за продуктами и носит идиотские футболки с пидорскими большими вырезами. Может, с такой фигурой и законно такое носить, но это все равно выглядит… по-пидорски. — Живешь поблизости? — продолжает как ни в чем не бывало Хэ Тянь, осматриваясь, будто бы пытается высмотреть дом Рыжего среди одинаково-блеклых строений. — Пшел нах, — на автомате выплевывает Рыжий. Уходи, не трогай, не спрашивай. Наглость с которой Хэ Тянь втирался в его, Рыжего, вселенную, даже не поражала — вселяла ужас. Так же как и поганые шары его эти, слишком черные, чтобы разглядеть в них хоть что-то. Рыжий намеренно смотрит немного мимо. — Кстати, ты умеешь готовить? — внезапно выдает Хэ Тянь, будто бы и не слышит Рыжего. — Пойдем, приготовишь мне ужин. — Ты че, сука, совсем охуел? — от вспыхнувшей злости аж руки дрожат. — Пиздуй куда шел. Отъебись от меня. И отступает, на всякий случай. От этого ублюдка — он знает уже — чего угодно ждать можно. Выждав пару секунд, Рыжий разворачивается на пятках и решительно шагает прочь: не связывайся, ну его нахуй. Живот еще помнит столкновение с острым коленом. — Эй! Я не разрешал тебе уходить! — раздается вслед, и Рыжий все никак не разберет, есть ли злость в голосе Хэ или он смеется. Насрать. Парадигма жизни Рыжего заключается в простой дихотомии «бей или беги», и первая ее часть в отношении Хэ Тяня уже просрана — он же тоже не дурак, видит же, что поставленный кулак и бицуха в полторы его собственных сделает из него котлету при желании, даже не вспотев: это тебе не дурь уличных драк, где лепят как попало, это черный пояс по какому-нибудь злоебучему кунг-фу. И он делает то единственное, что в любом другом случае было бы сделать западло: ускоряется и втапливает со всей дури, расталкивая толпу. Задавая стрекоту на все деньги, задыхаясь от слишком интенсивного бега, в полушаге от того, чтобы истернуть, хохоча до скрежета в горле: вы там как, наверху, совсем, смотрю, ебанулись? От того, как сильно врезаются раздолбанные кеды с асфальт, болью прошибает пятки, но Рыжий бежит, пока не выдыхается, пока не убеждается, что он снова в (относительной) безопасности. И всерьез думает о том, чтобы бросить школу. Мысль варится в нем тягучим киселем всю оставшуюся неделю, пока все силы уходят на то, чтобы не попадаться на глаза Хэ Тяню. Рыжий не верит в бога, но почти готов молиться, чтобы тот забыл про его существование, чтобы в следующий раз скользнул пустым взглядом, не узнав. К пятнице он уже совершенно дерганный и срывается на посетителе в забегаловке, где подрабатывает, и чуть не вызверивается дома на мать, невовремя спросившую про школу. Ее погрусневший взгляд одергивает, и Рыжий неловко извиняется, оставляя на столе недоеденный ужин. На мобилу приходит короткое сообщение, что на следующую смену он может больше не приходить. Какая же ты мразота, Хэ, мать твою, Тянь, думает Рыжий, избивая подушку — он убежден на все двести процентов, что пойти наперекосяк сильнее, чем сейчас, его жизнь уже просто не может. Но на такие случаи как раз и существует Шэ Ли. Хмуро глядя в змеиную рожу, Рыжий матерится про себя — накаркал, дебил. На фоне крашенного в кричащий серый Шэ Ли гребанный Хэ Тянь теперь кажется младенцем, пусть и с придурью. — Ну, решил что-нибудь? Деньги все еще нужны? — роняет Шэ Ли нарочито незаинтересованно, роняет пепел с сигареты. — А кому они не нужны, — пожимает плечами Рыжий, стараясь сохранить лицо и голос спокойным — бычить сейчас верх идиотизма: Шэ Ли никогда не приходит затереть за дела в одиночку, а в кармане у него всегда найдется какая-нибудь заточка. Чтобы не начинать трястись как больной Паркинсоном при одном только виде Шэ Ли, у него ушло года три, не меньше. И все равно под прищуренным взглядом бесцветных глаз внутри у него все замерзало, и все тело, где его Шэ Ли когда-то касался, жгло каленым клеймом. — Мое предложение в силе. Работка не пыльная, правда, в ночь, но это ж мелочи, — Шэ Ли вдавливает бычок каблуком в асфальт и Рыжий слишком хорошо представляет вместо окурка свою голову. Походу, пора лечиться. — Какая работенка? — на самом деле он не хочет знать, но этого ответа ждет Шэ Ли, и приходится играть по правилам. А Рыжий вообще, блять, не любит играть. — Охранником. В отеле моих родственников, — в змеиных глазах подобие оживления, но у Рыжего от них по спине мурашки. — Деньги хорошие, не пожалеешь. — В этом я не уверен, — сквозь зубы шипит Рыжий — не удерживается. — Но ты подумай. Номер мой знаешь, — Шэ Ли кивает ему и разворачивается. Шакалы поодаль сворой тянутся за ним. — Мудила, — шепчет Рыжий, сжимая кулаки. Шэ Ли как будто с математической точностью выверял момент, когда предложение ударит под дых особенно сильно. Как будто это он положил тот сраный конверт в их почтовый ящик. Как будто он мало испортил ему жизнь. За бумагами он и застает мать, когда возвращается домой: она, встрепенувшись, торопливо сгребает листы в кучу, пихает в ящик шуршащий ком, но он же видит открытую тетрадь и калькулятор рядом, он все понимает. И знает прекрасно, что ебаное письмо со счетами за судебные издержки конкретно так выбило их из колеи и бюджета. Рыжий делает вид, что не заметил, и захлопывает за собой дверь. Он не знает, перед кем так провинился, что его окружают одни мрази. И пялится весь вечер в экран мобилы, не решаясь набрать Шэ Ли. Не решаясь затянуть на шее узел окончательно. Папа всегда говорил, что как бы ни прижало, нельзя связываться с плохими людьми — ну и где он сейчас, светоч жизненной мудрости? Уже ночью, когда мама спит, Рыжий тихонько пробирается в гостиную и находит нужную страницу в ее тетради — и понимает, в какой они жопе. И вот тогда уже, безо всяких эмоций пишет Змею короткое сообщение. В рот он ебал такую жизнь. Шэ Ли отвечает так подозрительно быстро, как будто ждал этого сообщения. И назначает встречу на следующий же день. Сбрасывает адрес и добавляет «рад, что надумал)) не пожалеешь», от чего Рыжему натурально хочется проблеваться и сменить телефон. На следующий день на весь день заряжает унылый мелкий дождь, мать, стараясь говорить почти шепотом, обзванивает ближайшие кафешки в поисках очередной подработки — Рыжий все прекрасно слышит и сжимает кулаки до боли, до сечек от ногтей в коже, и считает часы до встречи со Змеем. Внутри все зудит плохим предчувствием, и по окну лижут капли, будто бы хороня его прежнюю, нормальную жизнь — теперь уже окончательно. Рыжий недобро усмехается — сколько раз он клялся себе никогда больше не заговаривать, не иметь никаких дел с Шэ Ли? Сколько раз жизнь опрокидывала его и ставила раком? Отель находится почти на другом конце города — и это плохо, Рыжий не любит чужих районов, где не знаешь местной шпаны и путей отхода. Но отступать уже поздно, и он уже даже видит вдали крашенную башку. Шэ Ли встречает одной из пакостных своих улыбочек и навязчивым запахом табака — не к месту вспоминается, что Хэ Тянь тоже курит. Молча махнув башкой, бычкует окурок в фигурной урне и исчезает за безымянной дверью. Рыжий спускается следом и понимает вдруг: на отель что-то не похоже. Ресепшн развевает сомнения окончательно: видом девушки за стойкой, интерьером холла и убегающих в противоположные стороны коридоров. — Это… лав-отель что ли? — спрашивает Рыжий и напарывается на смешливый взгляд Шэ Ли. — А какая разница? Здесь платят больше, знаешь? Девушка за стойкой ресепшн улыбается широко и плотоядно. Губы у нее такие яркие, что кажутся воспаленными. — Да не парься, работа простейшая, — Шэ Ли машет ему рукой, приглашая за собой. На затылке у Рыжего шевелятся волосы от ощущения взгляда девушки с ресепшн. Он оборачивается, чтобы убедиться, и она приветливо машет ему рукой, растягивая свои жвала в нечеловеческом оскале. Зачем этому месту вообще охранник, если есть она?! Шэ Ли открывает перед ним дверь каморки, обстановка которой сильно контрастирует со всем нутром отеля: серые стены, которые не озаботились даже покрасить, широкий стол с несколькими мониторами и узкая, жесткая даже на вид софа. Рыжий невольно отступает на шаг, представив на секунду, что Шэ Ли сейчас закроет за ними дверь. Но Змей вообще, кажется, не смотрит на него. — Задача простая: сидеть тут и если вдруг кто-то нажмет тревожную кнопку, доходчиво объяснить, что и как тут делать не стоит. Ну и бесплатное шоу каждую ночь в качестве бонуса, — хмыкает Шэ Ли, присаживаясь на край стола. Блядские глаза жгут не хуже раскаленного клейма. — Че?.. Че за тревожная кнопка? — Рыжий скользит по голым стенам, но взгляду не за что зацепиться, и волей-неволей глаза возвращаются к Змею — убедиться, что тварь на месте, на безопасном расстоянии. Он снова закуривает. Хочется выйти. Или хотя бы зажать нос. — Ну, знаешь, — Шэ Ли делает многозначительный полукруг глазами. — Если девочке что-то не понравится… — Девочке? — Рыжий, не тупи, догоняй быстрее: кого крышуют такие заведения? До Рыжего доходит. Он хватает Шэ Ли за ворот рубашки: — Ты, бля, куда меня притащил, падла?! — Какие мы нежные, — смеется горьким дымом ему в лицо Змей. — Эй, эй, полегче, я же сказал, что платят хорошо. Ты ведь не думал, что все так просто? Шэ Ли кладет свои огромные лапища поверх его кулаков, сжимающих ткань, и Рыжий быстро одергивает руки — неприятно. Ладони у Змея ледяные и мягкие. — Не будь дураком, Рыжий, хоть раз в жизни. Народ нынче адекватный, сиди да дрочи. Разборки никому не нужны. — Блять, — констатирует Рыжий, отворачиваясь. Внутри горячо и мерзко. Он уже жалеет, что написал Шэ Ли. А тот, будто почуяв сомнения, тыкает что-то в своей мобиле: — Слушай, я же знаю, что ты нежная ромашка. Я бы нашел кого-нибудь с нервишками покрепче, но я знаю, что тебе нужны деньги. Вот, смотри. Это за смену, — и показывает экран: на нем цифры. Оценки у Рыжего, может, и плохие, но в уме считает он прекрасно, и быстро прикидывает, сколько ночей этого ада ему хватит, чтобы заставить мать забыть о судебном конверте. Цифра эта гораздо, гораздо меньше, чем если бы они оба продолжали таскаться обслугой по дешевым забегаловкам. Рыжий как может тихо выдыхает через нос: — Я согласен, — говорит.

I'm fucked up, you're fucked up 明日は知らない Don't look back, don't look back 進むしかない / Я про*бался, ты про*ебался. Неизвестно, что будет завтра. Не смотри назад, не смотри назад. Мы можем только проодолжать F**ked Up — Hideyoshi