Хорошая приманка для хищников

В горах времена суток сменяют друг друга очень быстро. Особенно зимой — не успеешь оглянуться, как хмурый закат уступает холодной колючей темноте. И всё-таки сумрак ночного леса, сбросившего листья и уныло застывшего в ожидании снега, казался почти что ясным днём по сравнению с непроглядной тьмой пещеры. Робкий костёр не столько разгонял эту тьму, сколько делал её ещё страшнее, а мрачные лица в тусклом пламени походили на черепа с провалившимися глазницами. — И что теперь? — Молчи, Клит. Я думаю. — Не знал, что ты умеешь думать, Джо! На хрена ты нас сюда привёл? — А куда ещё, утырок? Повсюду драные законники, увидят в темноте — пристрелят не разбираясь! — Ох, заткнись! — Сам заткнись! — Заткнитесь уже оба, — прорычал Майка Белл. Больше всего на свете он сейчас жалел, что не может подняться и накостылять им. Даже больше, чем о денежках, которые остались лежать в Бивер-Холлоу, припрятанные в укромном уголке пещеры. — Где мы вообще? — В пещере, — отозвался Джо. Майка закатил глаза — точнее, глаз, — и тихо выматерился от боли. — Да ты просто ге-е-ений, Джо, — выдавил он, надеясь, что его голос звучит как ядовитое шипение, а не как жалкий скулёж. — А то я не вижу, что мы в очередной сраной пещере. Сраной в буквальном смысле. Здесь воняло так, что гниющая дыра в скале позади Бивер-Холлоу казалась раем. Опять вспомнив о деньгах, Майка закашлялся и сплюнул кровь, потрогал языком шатающийся передний зуб. — Деньги, — сказал он, закрыв веки правого глаза. Особо темнее не стало, но теперь в этой тьме мерцали вспышки боли, которая пронизывала всё тело, все синяки и порезы, которые оставил ему Морган. — Мы не можем бросить деньги, парни. Ради них всё затевалось... — Ну уж нет, — проговорил Клит, ёжась под тонкой курткой. — Лично я туда ни ногой! Джо выразился куда короче и конкретнее. И вот тут Майка окончательно вышел из себя. — Я потратил год! Год, мать вашу! Пока вы шлялись неизвестно где... — Ты же сам нас выгнал, — напомнил Джо. — ...я из шкуры вон лез, чтобы эти идиоты ничего не заподозрили! А теперь, когда они все убиты или разбежались, их общак лежит на самом видном месте! Я бы сам его забрал, если бы не грёбаный чахоточник! Мы же с вами договорились, чёрт бы вас побрал... — Майка, у нас был выбор: спасать тебя или забирать деньги, — буркнул Клит. — И я уже думаю, что выбор мы сделали неправильный. — Что-о-о? — вкрадчиво протянул Майка, даже не поднимая голову. Даже не поворачивая. Просто скосив немного взгляд уцелевшего глаза. А воздух в пещере будто похолодел. Клит зябко передёрнул плечами, посмотрел было на Майку, но сразу опустил глаза: — Слушай... — О’кей, Клит. Раз тебе так страшно, забудь про деньги. Можете и про меня забыть, свиньи неблагодарные. Давайте, валите отсюда. А я отлежусь и заберу общак. Но когда вы приползёте к папочке Майке и будете вымаливать себе хоть немножко от моих денег, не получите ни хера, так и знайте. Клит и Джо переглянулись. В свете костра было видно, как на худом лице Клита сменяют друг друга жадность и страх. Даже на красном изуродованном лице Джо, обычно не более выразительном, чем его же задница, отразилось что-то вроде сомнения. — Мы прячемся здесь уже три дня, — сказал Майка, дав им немного подумать. — Пинкертоны давно уже обыскали все окрестности и ушли. А далеко в пещеру они не сунутся, побоятся Мёрфри. Так что собирайтесь-ка на охоту, мальчики. Джо и Клит ещё немного поворчали для порядка, но послушались, как всегда. Они не были особенно преданы Майке. Временами их пути расходились, и Майку это вполне устраивало — долго выносить эти рожи было слишком даже для его ангельского терпения. Когда они сами по себе, могут делать, что в голову взбредёт, но когда они с ним, должны повиноваться только ему. Вскоре их шаги стихли во тьме. Майка с трудом поднял руку и, внутренне содрогаясь, пощупал ладонью левую сторону лица. Даже спустя три дня глубокий порез всё ещё сочился кровью. Под вспоротыми веками ощущалась пустота. Гадство... Вот ещё о чём жалел Майка — что не добил Моргана. Впрочем, это уже не важно. Майка его хорошенько отделал. Наверняка тот уже сдох. А если не сдох, так ребята на нём выместят злость, тоже польза. Эта мысль немного примирила Майку с действительностью, и вскоре он сладко задремал под треск костра. Проснулся он спустя пару часов резко, будто от толчка. Сперва подумал, что уже рассвело, потом понял: нет, свет слишком белый, слишком мёртвый. Это тучи расступились, и показалась полная луна. Мягко и холодно сиял в этом свете припорошивший камни и траву первый снежок. Костёр погас, и Майка успел замёрзнуть. Постукивая зубами, он с трудом придвинул своё разбитое тело к ещё тёплому кострищу, зашарил по сторонам в поисках спичек. И тут на него легла тень. Коробок спичек хрустнул в кулаке. Застыв на месте, Майка смотрел на остроухую тень у входа в пещеру. А тень смотрела на него. Маленькими, алыми угольками глаз. Майка выронил коробок. Сорвал с пояса револьвер. Тварь прыгнула на него. Пару недель назад он со скуки пристрелил пса Кейна, который прибился к банде. Мальчишка Джек тогда устроил истерику, которая здорово повеселила Майку. Но сейчас ему было не до веселья. Волк был намного быстрее какой-то шелудивой дворняги, и обрушился на Майку всем своим весом ещё до того, как он успел даже взвести курок. Будь у него вторая рука в порядке, не виси мёртвым грузом на перевязи, Майка бы успел выхватить и второй револьвер. Но чёртов Морган, сломавший ему запястье, всё-таки успел испортить ему жизнь даже после смерти. Жёсткие лапы тяжело опустились на грудь, вызывая сверлящую боль в незаживших синяках, выдавливая воздух из лёгких вместе с кровавым кашлем; жёсткая шерсть колола глаза; жаркое дыхание влажно обожгло кожу, прежде чем на руке сомкнулись острые зубы. Майка закричал от боли. Пальцы сами собой разжались, сквозь грохот крови в ушах и утробное рычание зверя он услышал, как упал на камень револьвер. Зверь удовлетворённо рыкнул и разжал челюсти. Всхлипывая от боли (дьявол, да он действительно плачет, слёзы раскалёнными ручейками льются из глаз! Он не плакал, даже когда папашу вздёрнули у него на глазах, впрочем, туда старому паскуднику и дорога!), Майка прижал укушенную руку к груди. Пальцы шевелиться не желали. Неизвестно даже, остались ли они вообще. Боль была такая, будто тварь отгрызла кисть напрочь. Тяжёлая лапа скользнула по груди Майки вверх, к шее, надавила на кадык, вынуждая откинуть голову назад. Сквозь слёзы он увидел, как зверь длинным языком облизывает окровавленную морду, потом неторопливо, с удовольствием, скалится, демонстрируя длинные, в два раза крупнее волчьих, клыки. Майка закашлялся, выплюнул попавшую в рот прядку волос. Посмотрел на своё отражение — свалявшиеся волосы, забрызганные кровью светлые усы, чёрно-багровый рубец на месте левого глаза — в глазах волка... ...которые вовсе не были красными, как он понял только сейчас. Красным они сверкали только издали, отражая свет. Глаза были карими. С маленькими зрачками и отчётливо видными, пусть и налитыми кровью, белками. У волка был человеческий взгляд. Изумление пересилило страх, а потом и вовсе прогнало его. Адская тварь с зубами-кинжалами и красными глазищами — это страшно. А люди — нет. Людей убивать Майка умел и любил. И когда зверь с коротким голодным урчанием надавил лапой Майке снизу на подбородок и обрушил морду вниз, целясь зубами в незащищённое горло, Майка выхватил раненой рукой палку из костра и вонзил её снизу вверх во что-то податливое, влажно хлюпнувшее, вязким жаром обдавшее пальцы. Тварь завыла. Отшатнулась, замотала башкой, на лицо Майке брызнуло кровью. Он жадно вдохнул воздух, это придало ему сил. Поднявшись на локте, он смотрел на то, как зверь пятится во тьму, шатаясь на длинных лапах. Обугленная палка торчала у него из глазницы, по морде струилась кровь. Спустя несколько секунд Майка обессиленно рухнул на землю. Последнее, что он успел разглядеть, прежде чем потерять сознание — это как зверь поднимается на задние лапы, а потом исчезает во тьме в глубине пещеры.