Гипнагогия

Старый, маленький город находился недалеко от довольно большого, основного. И все они находились в глуши страны, которой, по идее, принадлежат. И почему эти «сектанты» выбрали именно его? Вроде должно быть понятно: кругом леса, озёра, огромный выбор мест, где можно спрятать свои грязные бесовские секреты. Но как-то далековато от столицы. Хотя сразу можно понять и разобрать, что именно здесь находится рассадник бесовщины. Чем ближе они подъезжали к городку, после того, как пересекли его границу, тем более дикими казались прохожие граждане. И что тут только творилось? На одних улицах было совершенно пусто. Будто всё человечество вымерло. Ощущение, что либо находишься во сне. В том самом сне, когда ты в одиночестве прогуливаешься по опустошенному, искаженному твоим больным сознанием городу. Либо попал в мир постапокалипсиса. Небо мрачное, неприветливое, все окна закрыты, обыкновенного искусственного света, проскальзывающего на тихий переулок нигде и не видать. И вроде лето, но здесь всё так искажено, что и сразу то и не понять. Где и в какое время ты находишься? И ты вроде бы уже привык к загробной тишине на жалкой, вымершей, достаточно широкой улочки, как вдруг, пройдя ещё несколько метров ты встречаешь первый народ. А вот они то, бесы, будто бы делились на два типа: первый — пристально изучает тебя, заглядывает прямо в душу. И глаза у людей, принадлежащих к этому типу своеобразные: выпуклые, упругие, словно выкачены наружу, так и лезут из орбит в надежде поглотить тебя всего, без остатка. И походка у них особенно ровная, осанка слишком прямая, но голова точно направлена вперёд. С такими и под угрозой пулевого ранения не заговоришь. Сожрут, мало ли. А второй тип более приятный, но не менее жуткий. И как эти два слова сочетаются между собой? Приятно в них то, что они, наоборот, в отличие от первых, обладают тихой и шаткой походкой, когда идут навстречу, стараются прижаться к стенам зданий, а глаза их так же, стараются ускользнуть, убежать, подальше от посторонних. Глаза глубоко посажены, иногда, смотря на них, может показаться, что их и вовсе не существует. Они будто слепы. От того и пошатываются, ноги у них подкашиваются, им трудно переступать, они кряхтят, как изюмные старухи, несмотря на возраст, начинающийся от десяти лет. А старух и стариков тут встретить страшней всего. Уж они то напугают любого и чаще будут относится к первому типу. У них, старых, самые жуткие глазища. И кто как не Дазай, оказавшийся в этом бесовском городишке впервые, сразу отнесётся к первому типу: он постоянно обгонял Чую, таращился на каждого прохожего, громко высказывал попутчику своё мнение о местных, но его походка была скорей торопливая, изломанная и полная энтузиазма, чем прямая и танковская, как у местных первых типов. Он то и разделил их всех на типы. Такой уж был он человек. Говорливый и наблюдательный. — Я всё удивляюсь, как ты здесь так долго жил. Я бы свалил при первой возможности, серьёзно, как посмотрю на них, — Осаму иногда отвлекался на обзор старинной архитектуры и отставал от постепенно ускоряющегося Чуи, который не хотел, благодаря Дазаю, нагло противоречить общему виду граждан. Он сказал это, в впопыхах догоняя рыжего. — Ну так свали, — Чуя резко остановился и пристально взглянул в карие глаза. Да уж. Такими дикими он их никогда не видел. Интересно, когда это уже закончится? — Нет, нет, нет, так не интересно, мы же только приехали, хорошо, хорошо, с этого момента я буду послушным. — И сколько уже прошло этих моментов? Ещё раз повторяю. Молчи, опусти голову и не выделяйся. Они сразу тебя заприметят. Чёрт, ты и так уже. Стоит им собраться вместе, будешь первым обсуждаемым лицом, — Чуя был заметно раздражён. Перед поездкой он миллионы раз напоминал шатену о том, как нужно себя вести, о здешних правилах. Но всё, как и ожидалось — без толку. У него аж волосы вздыбились. Как на Родину вернулся, спустя годы отсутствия. Штирлиц из советских анекдотов блять. Только вот, уж слишком бешеный. Ему и правда настолько осточертела рутина? — Не ну звучит хорошо, кхм, для меня, но для тебя это плохо, понимаю, поэтому — всё. Буду тихим. Будет ли он когда-нибудь тихим? Здесь все такие. Даже обладатели громкого голоса и задорного нрава. Все здесь выглядели так, словно что-то скрывают. Но, как правило, чем больше скрывают, тем больше это всё вылазит на поверхность. В особенности, вылазит это самое «оно» через глаза. Они прогуливались вдоль улицы. Они должны были придти к дому Чуи. Ну как, дому. Это была гостиница. В ней можно было оставаться сколько угодно. Главное платить вовремя. Чем дальше они заходили в город, тем громче становились матерные выкрики из окон и громкие звуки разбитых предметов, состоящих из самых разных материалов. Из одного окна, если долго под ним стоять, можно было услышать весь спектр эмоций, перебирающийся за несколько мгновений: яростный крик, сопливый плач и дикий смех. — Оп, мой любимый бар! — Воскликнул Чуя. Сразу же, после его фразы, последовали чьи-то крики и один мужик вылетел из бара, действительно, как пробка от шампанского. Дазай и Чуя стояли неподалеку и молча наблюдали за пытавшимся подняться мужчиной. На вид ему было лет сорок, он выглядел пьяным и знатно потрёпанным. И злым. — Сейчас он встанет и побежит обратно, махать своими грязными кулаками. А через несколько минут снова вылетит оттуда. Будем ждать осуществление моих предсказаний? — Проговорил Чуя и ехидно улыбнулся. Было видно, что ему нравится происходящая здесь вакханалия. Он наслаждался ей. И Дазай, мало чем отличался от Накахары. Может быть, он отличался только тем, что был удивлён. Но, поживи он здесь хотя бы три дня, их бы уже было не отличить друг от друга, по их отношению к происходящему на улицах этого городка. К пытавшемуся встать мужчине внезапно подбежал маленький мальчик. Ему было лет десять, судя по его росту и худобе. Хотя, может малец просто недоедал. С таким то отцом. Отец разозлился ещё сильнее и крикнул что-то про мать, подскочил ещё живее и скрылся в стенах заведения. Мальчик пожал плечами и поплёлся в сторону смотрящих на него Дазая и Чую. Он подошёл к ним почти вплотную, поднял голову и посмотрел им обоим в глаза. — И че смотрим? Проход загораживаете. — Его голос был высоким и борзым. Если бы он был постарше, то давно бы уже врезал этим парням, просто за то, что они смотрели. — А что с твоим отцом? Мы беспокоимся. — Сказал Дазай, даже не задумываясь о том, насколько странным звучит его вопрос для маленького местного жителя. — Чего блять? Старик, ты отойди и дай пройти, — Крикнул мальчишка и топнул ногой. Его глаза были очень тёмными. Такой глубокий карий цвет. Зрачки уже давно потерялись в этих глубоких орбитах. — Хах, слышал, ты старик! — Чуя толкнул Дазая локтем и рассмеялся. — Ты где таких слов набрался? — Дазай удивлённо распахнул глаза, когда услышал на что способен детский лексикон. — Не твоё дело. За мной щас придут мои уебки-друзья. Вы хотите с ними встретиться? Думаю не очень, тогда идите, — мальчик скрестил руки на груди и повернулся спиной к приезжим. — За что ты их так назвал? — Голос Дазая всё ещё звучал удивлённо. Да, он слышал мат из детских уст. Но обычно он звучит не так уверенно. Но этот мальчик. Он как мини-копия местного алкаша. Если наложить на его голос эффект «баритон», то по акценту, тону и количестве самоуверенности, которую мальчик вложил в свою речь, полученную точно нельзя будет отличить от записи разговора с сорокалетним пьяницей. — Эти суки забрали себе мой мяч! Я засуну его им в жопу! — Малец топнул ногой. — Но они же отдадут тебе его, верно? — Тон Осаму звучал успокаивающе. А Чуя стоял рядом и хихикал. — Конечно отдадут! Я вырву им руки и им он станет не нужен! — Мальчик ехидно улыбнулся и, заметив на горизонте толпу детей, побежал к ним, резво перебирая своими коротенькими ножками. Осаму было дёрнулся вперёд за ним, но Чуя схватил его за локоть и притянул его обратно. — Смотри, что сейчас будет. — Они же подерутся! — Воскликнул Осаму и прикусил язык, увидев как мальчик улыбается и смеётся в компании тех, кого минуту назад так усердно материл. Чуя ещё раз усмехнулся. — Надо же! Ему что, в младенчестве вкололи вакцину лицемерия? — Может быть. Но он так злобно угрожал. Было видно, что он не будет выпускать свою ненависть на них. Те, кто способен осуществить свои угрозы, будет молчать. Я так думаю. — Спорный вопрос. Господи, ну что здесь происходит? Одна улица была мёртвой, как ночное кладбище. А здесь уже ничего не слышно из-за этих криков и грёбанной музыки. — Вот как выглядит рассадник бесовщины! Добро пожаловать! — Чуя саркастично ответил на вопрос Дазая. Они шли дальше, вдоль шумных дорог. Чуя время от времени оглядывался на восхищённое лицо Дазая. Да. Им обоим нравилась эта атмосфера. — Я заметил, тут светит солнце. Как? Как, скажи мне? На той мрачной улице, клянусь, было темно и облачно! Я вообще не понимаю, эти секты умудряются влиять на погодные ус… — Дазаю не дала договорить рука Чуи, притягивающая его к себе и затыкающая ему рот. — А вот и он. — Чуя самодовольно улыбнулся. Через его улыбку просвечивала жажда схватить жертву. — Кто он? — Дазай вырвался из хватки Накахары и посмотрел на него. Чуя аккуратно указал пальцем на жертву. А сама «жертва» под это слово не особо подходила. Около лестницы, ведущей вниз к спуску в одно из подземных сооружений стояла небольшая толпа народу. Взгляды всех стоящих людей были прикованы к одному высокому парню, держащему в руке длинную чёрную трость с серебряным наконечником. Он о чём-то очень увлечённо рассказывал, прерываясь на смех и дикие хихиканья, бурно жестикулируя и слегка пританцовывая. У него были длинные белые волосы, заплетённые в тонкую косу, которая оживлённо покачивалась при каждом его движении. Он был одет в удлинённый серый пиджак и чёрные широкие брюки. Дазай и Чуя стояли достаточно далеко от него и могли видеть только его спину. И слышать его писк, визг и хохот. — Он это, под какими наркотиками? И что с этими людьми, которые так восхищённо на него смотрят? — Спросил Дазай, скрещивая руки на груди. — Возможно он и под наркотиками. А люди, — Чуя на мгновение задумался, — он выглядит очень эпатажно, умеет красиво говорить и шутить, они ведутся на эту его оболочку. — Вы знакомы? — Дазай удивлённо подкосился в сторону Чуи. — Нет. Но я наслышан о нём. В общем… — Чуя прервал все свои объяснения, скрестил руки на груди на манеру Осаму и пошёл вперёд, приближаясь к тому мужчине. Один человек из толпы протянул указательный палец, тыкая им в сторону приближающегося Чуи. Мужчина с тростью быстро развернулся и встретился глазами с рыжим. — Да-да! Чего надобно? — мужчина прищурил глаза, широко улыбнулся и опёрся двумя руками на трость, кладя подбородок на её наконечник. Его глаза были определённо разного цвета. Один был жёлтым. Прямо как у кого-то из представителей семейства кошачьих. Да. Глядя на него, были некие ассоциации с котом. Например Чеширским. Из-за его широкой улыбки. Ну и разрез глаз у него тоже был особый. Раскосый. Кошачий. А на второй глаз падала его длинная чёлка, состоящая из плотных прядей белых волос. Но этот глаз был серебристым. Он иногда проскальзывал сквозь эту чудесную самодельную шторку. Чуя подошёл ещё ближе, блондин снова прищурился, нервно хихикнул, соскочил с места и кинулся в бегство. — А ну стоять! — Крикнул Накахара и побежал за ним. Дазай тут же впал в паническое состояние и принялся бежать следом. Но у него это получалось намного хуже, по сравнению с оставшимися двумя бегунами. — Не-не-не, не надо за мной бежать, сгинь, тьфу. — Мужчина всё ещё бежал, при этом смешно размахивая своей тростью. Он торопливо оглянулся через плечо и крикнул эту фразу, насмешливым голосом. — Не убежишь, косичка! — Впопыхах выкрикнул бегущий позади всех Дазай, который к тому же, время от времени останавливался, чтобы отдышатся. — Хи-хи! Как ты меня назвал? — Сказал мужчина, который уже успел забраться на толстый по ширине забор и теперь стоял, возвышаясь над ними и хихикал, — Ну, приятно было познакомиться, черти. Правда, вы выглядите так опасно и серьёзно… Goodbye! — Блондин театрально поклонился и спрыгнул с забора, удаляясь из поля зрения. Чуя глубоко вздохнул. — Ну и что теперь будешь делать? Почему не поймал? — Сказал Дазай, всё ещё тяжело дыша, после этой пробежки. — Мне и не нужно было его ловить. Просто нужно было погнать. Он сейчас сам придёт туда, куда надо, — Чуя проговорил это с закрытыми глазами и лёгкой улыбкой. — Издеваешься? Мог бы сразу сказать, я бы за вами не бежал! И вообще, где гарантия того, что он сам придёт куда надо? — Тебе полезно бегать: это во-первых, а во-вторых: говорят, этот парень очень предсказуемый. Даже то, что он залез на этот забор — его типичное поведение. Чтоб он вернулся туда, где его ждут, нужно, чтобы кто-то его туда погнал. — И куда же он погнался? — Ну вообще этот человек один из самых важных для того, кто здесь всем заправляет. Я сам его ни разу не встречал. Хотя, кто его встречал вообще? — Чуя задумался. — Ну-ну, этот заправляющий наверное такой же фрик, как и наш гонщик, может даже ещё хуже, — Дазай почесал переносицу. — Ну, возможно. Его кстати зовут, вроде, Гоголь. — Имя ему явно подходит. И вообще, что это за место такое, в которое нужно гнать силой? — Это фамилия. А про место, хм, вот я и хочу разведать здесь всё до конца. Узнать о том, кто на самом деле здесь руководит всей этой чертовщиной. Ведь тот, с кем я контактирую, совсем не является лидером секты. — Так ты ещё тут ничего не разузнал? Ну, Чуя! Я бы уже в первый день своего присутствия в этом городе, докопался бы до каждой мелочи! Это же так интересно! — Ну так удачи! Поспорим? — Чуя весело подмигнул Дазаю. — На что? И вообще в чём суть спора? — Осаму явно заинтересовался. Споры — его слабое место. Да, он не водоросль, ими не размножается, хотя, как посудить и какие сравнения использовать. — Спорим, как в старые добрые, на желание. Так вот, спорим, что ты не сможешь за двадцать четыре часа разыскать обитель лидера секты. — Чуя насмешливо улыбнулся, — ну, то место, куда сейчас убежал этот Гоголь. — Хм. Ну, я привык торговаться, поэтому давай мне три дня! — Два дня. Хорошо. Буду думать над своим желанием, — Чуя сново зловеще ухмыльнулся. — Хах! Я буду думать над желанием прямо во время поисков! Я думаю над этим прямо сейчас! — Дазай тронулся с места и пошёл вдоль забора, — нужно осмотреть эту территорию, — Он завернул и пошёл дальше, пока не увидел железную дверь с домофоном, — Вот смотри, Чуя. Впереди мы видим много домов, через них идёт земляная тропинка, если пробежать по которой, обязательно останется след. Это значит то, что Гоголь не вылезал обратно. Так я ещё и не слышал звука, как он перелазит. А он бы явно делал это шумно. — Да ну. С чего бы это ему подавать звуки? Ты думаешь, что клоуны всегда остаются шумными? — Я бы услышал. Смотри далее: видишь, там обрыв. А это огороженная территория может скрывать в себе подземный переход к той низменности за обрывом. Нам надо туда, — Осаму двинулся к двери. А ещё, смотри фокус, — Дазай схватился за ручку двери и упёрся одной ногой в стену, надеясь тем самым надавить и размагнитить дверь. Он пыхтел, тужился, но у него ничего не получалось. Накахара стоял сзади и хихикал. — Оставь это дело мне, дилетант, — Чуя подошёл и мигом размагнитил ту дверь. Да, в нём всегда было полно сил. Они зашли на территорию и зашли на первые ступени оформленной лестницы, ведущей, как и предсказывал Осаму, в подземный переход. Дазай слишком резко развернулся, пока они спускались, глядя на Чую и самодовольно улыбнулся, когда Чуя поскользнулся на ступеньке и упал на грудь Осаму. — Ты еблан? А если бы мы щас упали туда? На эти грязные, заросшие мхом ступени? Даже представлять тошно. — Чуя попытался отстраниться, но Дазай притянул его ближе к себе, улыбаясь и глядя ему в глаза. И правда, глаза Осаму были бешеными. Коньячный цвет превратился в чуть ли не огненно-рыжий, как волосы Накахары. Его глаза так и светились порочным энтузиазмом и тягой к ёбаным приключениям. — Ты дебил? Тебе башку напекло? И я понять не могу, чему ты так радуешься? Я конечно тоже хорош, не воспринимаю царящий здесь хаос, как что-то крайне негативное, но ты уже конкретно помешался! — Он хотел было тыкнуть пальцем в грудь Осаму, но тот взял его за подбородок, притянул к себе и поцеловал его губы. Чуя чуть было снова не поскользнулся на этих проклятых ступенях, но Дазай вовремя его поймал. Он всё ещё давил свою улыбку. — На тебя так влияет здешняя атмосфера или ты давно об этом мечтал? — Чуя нарочито брезгливо вытер губы, но его глаза тоже блеснули и ему не удалось этого скрыть. — И то и то, всё понемножку! Ну что, готовься выполнять моё желание, мы идём на разведку! — Осаму двинулся вниз по ступеням, с той же самой самодовольной улыбкой и кинул Чуе жест, приглашающий следовать за ним. Их план пойти в гостиницу был отменён в угоду разрешения их спора. И кого это вообще волнует? Здесь можно было менять планы и следовать тому, от чего глаза горят энтузиазмом. Не всегда здоровым энтузиазмом. Тем временем. Окраина Города, находящаяся в низменности за переходом. Самая дальняя её часть. Впереди только полный загадок и стремительно распространяющихся о нём зловещих слухов, густой лес. И только несколько человек знает об этом здании. Оно выглядит старым и заброшенным. Свет нигде не горит, некоторые окна выбиты, всё вокруг заросло травой и паутиной. Гоголь, наконец полностью убедившись, что оторвался от своих преследователей, медленно перешагивал через высокую траву и тихо матерился. Он не мог понять, хочет ли он вернуться? С одной стороны — это чертовски весело. Посмотреть на реакцию человека, которого послал на все три буквы, перед уходом и клялся всеми богами, что ни за что не переступит порог этого дома. Но так было уже много раз. Николай пытался уйти насовсем. И каждый раз что-то или кто-то возвращал его обратно. Но тогда это были собственные мысли, наполненные метаниями из стороны в сторону. И всё это по его собственной инициативе. А сейчас его погнали. Как будто у него не было выбора. Значит он был здесь нужен, а этот факт и был самым смешным. А может выбор всё же был. Выбор всегда есть. А теперь другая сторона непонимания: когда он идёт сюда, то снова предаёт самого себя. Он же клялся. Хотя, ебать, он свободен. Он действует, во имя потакания собственным желаниям. Хорошая мысль, обнадёживающая. Он подошёл к главному входу, вдох-выдох и постучал в старинную, деревянную дверь. Как и ожидалось, с первого раза, хер ему кто откроет. Пришлось стучать ещё несколько раз, прежде чем перейти на избиение бедного куска дерева ногами. Почему он вернулся в место, чтобы попасть в которое, нужно портить свою обувь, ударяя ей по жёсткому материалу? Грустно и раздражительно. Спустя несколько минут дверь всё же отворилась. В доме стоял высокий и худой человек, с тусклым взглядом серых глаз и глубокими синяками под ними. Сначала он не разглядел человека, стоящего на пороге, но как понял, что это Гоголь, улыбнулся и провёл рукой в услужливом, приглашающем войти жесте. — Не ожидал вас снова здесь увидеть, — сказал мужчина, низким и хриплым голосом. Первые мгновения встречи он смотрел на Гоголя, широко раскрыв свои мутные глаза от удивления. А после — снова с безразличием. Он был похож на забитую, блёклую аквариумную рыбку. — Вот те на! Представляете? Я тоже не ожидал снова себя здесь увидеть, — Сказал Николай и театрально разведя руками в стороны, отправился вглубь дома. Он дошёл до знакомой двери и остановился напротив неё. Ну вот. Снова он здесь. А почему? Потому что тот, кто сидит сейчас за этой дверью заставил его волноваться. Он посылает людей за Гоголем только тогда, когда начинается какая-нибудь неразбериха. Он резко открыл дверь, так, чтобы она с огромной скоростью врезалась в стену и издала громкий звук удара. Комната была достаточно просторной: По стенам растянулись старые книжные шкафы, вмещающие на свои полки добротное количество пыли. Кажется, что если прикоснуться к этой деревянной материи, то шкаф упадёт вместе со всеми книгами и поднимет за собой туман вонючей пыли. В углу стояла не менее ветхая кровать со скрипучими пружинами. К плотно зашторенному окну прижимался письменный стол, заваленный разного рода бумагами. С этой всей пыльной атмосферой ветхости ярко контрастировал новенький современный ноутбук, стоящий на обезображенном времени деревянном столе. За этим столом, сидел сгорбившийся сосредоточенный человек, который, услышав этот безобразный шум, вздрогнул и поначалу испугался, но потом вспомнил единственного человека, который может так шумно завалиться в его обитель, взял над собой контроль и медленно обернулся на Гоголя. — Добрый вечер! Как же я соскучился по этой хмурой рожице! — Николай театрально поклонился человеку, сидящему напротив. — Рожице? Ладно, не важно. Как дорога? — Человек говорил спокойным голосом, но внутри, Гоголь уже начал давить ему на нервы. Но без него было никак. Очень плохо без него. И пусто. — Ну и чертей же ты за мной послал, господин Достоевский, — блондин широко улыбнулся. — А сам? Ангел? И про каких чертей ты говоришь, Гоголь? Про тех парней с горящими глазами? Хех, все такими становятся, как только у них появляется шанс раскрыть свой потенциал — усмехнулся Достоевский и облизнул губы. — Ну не важно. Просто знаешь ли, бесит, когда мы, кажись, всё решили, но тут ты опять вздумал вернуть меня к себе. И что на этот раз тобой руководит? — Подошёл к сидящему на стуле мужчине и наклонился, поставив руки по своим бокам, принимая немного шутливую позу. — Что мной руководит? То, что небезопасно держать тебя на с… — Достоевский хотел было сказать «на свободе» но вроде как, успел прикусить свой язык, — понимаешь? Я не могу держать тебя слишком долго и слишком далеко от себя. Ты становишься совершенно неконтролируемым и близким к тому, чтобы разрушить все мои планы, всё то, чем я занимаюсь, — мужчина понял, что сейчас сказал много чего лишнего. И уже пожалел, потому что Гоголь затих, видимо, перебирал у себя в голове острые выражения. — А ты в открытую признаёшь, что хочешь меня контролировать! — Николай сжал руку в кулак, пытаясь совладать с накинувшимся на него гневом, — Хоть бы попытался это скрыть. — То есть ты предлагаешь мне, чтобы я не мешал тебе рушить всё, что я строил годами? Почему эти двое «чертей» заметили тебя так быстро? А, Коленька? — Фёдор сложил руки в замок. Он знал, что Николай прекрасно понимает, насколько ему важна система, построенная им. — Предлагаю тебе не признавать в открытую, что ты меня контролируешь. Меня само слово бесит! Возомнил тут себя хер пойми кем! — Гоголь приблизился к лицу Достоевского на опасно близкое расстояние, — а без меня ты кто? А? — Он намеренно повторил этот вопросительно-провокационный звук «А», — если бы я хотел, я бы мог разрушить всё, по щелчку пальца. — Но ты ведь не сможешь этого захотеть… — Достоевский хитро растянул свои губы в ухмылке, слегка обнажая острые клыки в одном уголке рта. Он поймал взгляд Николая. — Сукин ты сын, — Гоголь широко улыбнулся, его глаза на секунду блеснули, он не стал разрывать зрительный контакт. Да. Он был единственный, кто не отводил своих глаз от Фёдора. Никогда. — Я всё ещё буду делать то, что мне вздумается, — Не прошло и минуты, как Николай уже стоял на коленях, перед сидящим на стуле Достоевским и широкая ладонь с длинными пальцами уже поглаживала ширинку брюнета. — Ну давай, действуй, — Достоевский откинулся на спинку кресла, ожидающе глядя на Гоголя с высоты своих глаз. Николай улыбнулся и расстегнул пуговицы на брюках Фёдора и начал их постепенно стягивать. И обнаружил отсутствие нижнего белья. — То есть, ты сейчас так улыбаешься, в знак того, что предсказал и это? — Блондин прищурил глаза. — Да. Я знал о том, что тебе придёт в голову идея о том, как попробовать меня смутить. Но, как видишь, я к этому готов, — Усмехнулся брюнет, кладя руку на голову Гоголю. Николай дотронулся кончиком пальца до члена и взял его в руку, немного двигая ей и кладя большой палец на головку, внимательно вглядываясь в тёмные, поблескивающие глаза, смотрящие сверху. Но тут Коля резко вскочил, взял Достоевского под бёдрами, поднял его и посадил на край стола, снимая с него штаны до конца и начиная расстегивать его рубашку. Они всё ещё смотрели друг другу в глаза. Гоголь был рад видеть удивление в глазах этого человека, когда он посадил его на этот стол. Тогда, глаза Достоевского даже немного расширились, вместе со зрачками. — Ну? Предсказуемо? — Вполне ожидаемо. Ты же не спал ни с кем кроме меня, за время нашей разлуки. — С чего это, ты так уверен? — Спросил Гоголь и ухмыльнувшись, рукой сбросил всё со стола прямиком на пол, кроме ноутбука и пододвигая задницу Достоевского ближе к середине стола. Всё для его комфорта. — Любишь же ты громкие звуки, — Фёдор вздохнул, — Если будешь спать с другими, тебе не доставит это такого удовольствия, какое ты получаешь, когда берёшь меня, я прав? — Ну, как посудить. Например, с девушками приятней чисто физически, а ты вечно тугой и постоянно зажимаешься и не можешь расслабиться, — Гоголь фыркнул, расстёгивая последние пуговицы на рубашке Феди, но был рад заметить лёгкий румянец на щеках брюнета. Такие разговоры всегда загоняли его в краску. Всё же, Коля знает на что давить. — Но тебе нравится именно ощущение того, что под тобой лежит такой как я. Тебе нравится брать контроль над моим телом. Кто ещё может заинтересовать тебя в этом плане? Все, по сравнению со мной, тебе будут казаться легкодоступными и скучными, и вообще… Гоголь не дал договорить брюнету, резко переворачивая его спиной к себе и кусая в плечо. — Заткнись, Федя. Ты тоже легкодоступный, — Гоголь прошептал это прямо на покрасневшее ушко Фёдора и начал целовать его спину, руками гладя его грудь и цепляя пальцами соски. Он погладил спину, любуясь оставшимися на ней красными пятнами после поцелуев и толкнул его, чтобы тот лёг на живот, растянувшись по столу и дёрнул его за бёдра, чтобы он опустился на ноги. Он ещё раз погладил спину и опустился рукой на поясницу, коленом отодвигая одну ногу Достоевского в сторону, тем самым, раздвигая их шире и спустился рукой с поясницы ниже, гладя брюнета между ягодиц, касаясь отверстия пальцем. — А ты всё же смущаешься, — Гоголь наклонился к уху Феди и прошептал, — Я вижу, как покраснели твои уши от моих действий, — Он коснулся мочки уха языком и достал из кармана смазку. На самом деле, Достоевский никогда не считал Гоголя предсказуемым. Даже наоборот. Очень наоборот. Он знал, что Николай специально повторяет одни и те же слова, одни и те же действия, это его система. Которую он может легко разрушить в любой момент. Он знал, что Коля всегда будет следовать своим внутренним порывам, чтобы вновь и вновь доказывать самому себе собственную свободу. У него нет принципов, нет обязательств. Он просто делает то, что хочет. Делает то, что ему выгодно и принесёт удовольствие. Гоголь был очень полезен и Достоевскому, ради присутствия такого человека, приходится идти ему на уступки и создавать для него собственные особые видимости и иллюзии. Даже эту ситуацию, Фёдор на самом деле не совсем предсказал. Он догадывался, а на самом деле даже надеялся. И нижнее бельё не надел, потому что хотел быть всегда готовым к этому. Возможно, секс, это способ привязать Николая к себе. Правильно, как никак, причину, по которой Коле так нравилось спать именно с лидером секты, Фёдор угадал. И он спокойно позволял Коле чувствовать власть над своим телом. Ведь это было приятно им обоим. И конечно же, они оба обо всём знали. Но, один из них, скрывал все свои мысли под различными масками и пустословием. Для Николая было крайне просто разделять свои слова, действия и мысли. А вот у Достоевского, с контролем собственного языка иногда возникали проблемы. Николай смазал свои пальцы и начал медленно и тягостно растягивать опирающегося на стол Достоевского. Федя тихо мычал, стараясь сдержать стоны. Он не знал, как следует себя вести: с одной стороны, если он не будет сдерживаться, то Николаю это понравится, возможно, блондин будет радоваться тому, что смог наконец-таки сорвать с Фёдора маску безразличия и целомудренности, но с другой, так Коля может понять, что Достоевский перестал сдерживаться специально, для осуществления очередной своей уловки. Хотя, кажись, Гоголь знает про всех и всё, а сейчас он просто развлекается. Глупо думать над этим, но такого полезного союзника нужно удерживать любыми способами. Николай, наконец, вытащил три пальца из дрожащего тела Достоевского и обтёр их об его спину, довольно хихикая над своим действием. Он, также, перед этим, смазал свой член и сейчас тёрся им об ягодицы брюнета, дабы подразнить. — Хочешь? Федь? — Он снова положил руку ему на поясницу. — Мм…давай уже, — Фёдор говорил тихо, чтоб не сорваться на стон и не начать самостоятельно пытаться залезть на твёрдый, горячий орган. — Что? Сильно хочешь, Федь? — Да! Блять быстрее. — Ну ладно, ладно, чего кричишь то так громко, я ещё даже не вошёл… — Гоголь усмехнулся и медленно начал входить в тело Фёдора, распластавшегося грудью на столе, придерживая его за бёдра двумя руками. Послышались тихие стоны и мычание со стороны брюнета. — Ну тише, тише, расслабься, чего ты такой зажатый… — Николай провёл рукой от плеч Феди до его поясницы и погладил её, оставляя руку там и надавливая. — Сука…просто двигайся… — Достоевский прошипел это низким голосом. Он пытался сделать свой голос более недовольным и грубым. Но ему нравилось это ощущение. Это было приятно физически, хоть Коля и не удосужился нормально его растянуть. Своим длинным языком. Но попадание головки члена по простате всегда компенсирует всю боль и дискомфорт. — Мм, Федь, ты такой зажатый, я ещё раз прошу тебя расслабиться… — Николай прижался к Достоевскому всем телом и прошептал ему на ухо эти слова, после чего нежно поцеловал его в чувствительное место под его лопаткой. Федя застонал и всё же расслабился. Он стал более податливым, после того, как Коля обласкал ему всю спину нежными поцелуями. Можно было даже представить, что Достоевский не лидер преступной секты, а Гоголь не безумец. Да. Тот факт, что такой сильный и умный человек, как Федя сейчас лежит и трясётся, распластавшийся по столу и задыхающийся от своих же стонов, сводит Гоголя с ума ещё больше. Тут внезапно Коля зажал рот Достоевского рукой и прислушался. *Господин Достоевский, мне сообщили, что двое неизвестных сейчас направляются сюда. Могу ли я предоставить вам записи с камер, может вы знаете, кто это такие? * — послышался голос из-за двери. Он принадлежал тому человеку, кто встретил Гоголя на пороге этого дома. — Господин Достоевский сейчас занят. Он скоро к вам подойдёт, — крикнул Николай, продолжая двигаться внутри брюнета и всё ещё держа рукой его рот, пока Федя не укусил его ладонь, злобно мыча что-то очевидно неразборчивое в ответ. — А что, Федь, тебе разве не плевать на мнение своих пешек? Это же даже не пешка, это так, просто твой слуга, хи-хи, — Гоголь сказал это довольно громко и человек мог ещё до сих пор стоять за дверью. Николай сделал это специально. Ему доставляло это огромное удовольствие. Он даже почти кончил, когда ему удалось подставить Достоевского. Но он вовремя успел остановиться и вытащить член, чтобы можно было успеть ещё немного насладиться чужим унижением. — С.сука…какая же ты сука… — прошипел Фёдор и коснулся рукой своего члена. — Не-не-не, без рук, пожалуйста без рук, — Гоголь схватил обе руки Достоевского и прижал их к столу, вверху над головой брюнета и снова вошёл в него. Послышался ещё более тихий, шипящий матерок и Николай увеличил темп, с каждым толчком насилуя простату Достоевского. Коля тонко чувствовал приближающийся оргазм у них обоих и каждый раз успевал выходить из него, чтобы растянуть время и поиздеваться. Достоевский уже ничего не говорил на этот счёт. Он просто скулил и почти плакал, его руки были плотно прижаты к жесткому столу сильной Гоголевской хваткой. Наконец, Николай в край насытился этим весельем и кончил не выходя из дрожащего тела, так и не доведя Достоевского до того же состояния, чтобы было полностью без рук, Гоголь перевернул его к себе лицом, схватил руку брюнета и направил её на его член, проведя ей несколько раз по органу, чтобы Фёдор содрогнулся последний раз и кончил себе же в руку. Гоголь хихикнул и отошёл от Феди на пару шагов, вытирая свой член и подтягивая штаны и застёгивая ширинку. Достоевский выглядел очень слабым. Он был ещё полностью голым. Он чувствовал, что теперь его задница запачкана, как и рука. — Мерзость. Я тебя ненавижу… — Достоевский снова прошипел это и подошёл к тумбочке, чтобы достать оттуда салфетки. — Не, салфетки и меня если что, лови, — Гоголь посмеялся и кинул их в Фёдора, но не попал и они упали на пол. Достоевский пнул пачку салфеток и она отлетела в другой конец комнаты. — Что? Нагнуться не можешь? Или боишься? Хи-хи! — Гоголь стоял на относительно безопасном расстоянии от Достоевского и внимательно наблюдал за его действиями. — Ты не забыл, что тебе сейчас нужно будет пойти смотреть записи? Хи! Фёдор принципиально игнорировал клоуна. Да. Это было ужасно. Но сука. Почему Достоевский сейчас хотел остаться в одиночестве и бесконечно улыбаться этой приятной боли в пояснице и тому, что Гоголь снова вернулся и опустил его на землю. Точнее, намного ниже земли. Это было большое унижение, но, сука, очень приятное. До того, что его ноги до сих пор тряслись и подгибались. — Ну, приятного тебе денька, Федь, мне идти к себе или идти смотреть с тобой записи? Как ты хочешь меня использовать? Гоголь не услышал ответа. Так всегда. Достоевский был рад в душе, но на лице, после такой «оплаты» Фёдор ещё долго не разговаривал с Колей. Да. Это была оплата за услуги Гоголя. Как по-другому это назвать? Коля остаётся в этом доме, только за счёт того, что Федя «кормит» его садизм своим телом. И Фёдор знает, что блондину ничего не принесёт большего удовольствия, чем унижение того, кто пытается его контролировать и давать приказы. На самом деле, им обоим нравится то, что между ними происходит. Гоголь не ведётся на поводу у лидера секты, выполняет только те поручения, которые считает годными и периодически унижает Достоевского, чтобы опустить того на землю. Дать понять ему, что он не всемогущий. И что у него есть слабости. — Ладно. Не хочешь со мной разговаривать, не надо, — Гоголь подошёл к двери, — Я у себя, если что, нужно разобрать вещи! — Гоголь вышел из комнаты и захлопнул дверь с громким звуком, — Ой, какие вещи, я же с голыми руками сюда пришёл, — Он ударил себя по лицу, — Реально голыми, где мои перчатки? — Гоголь побежал обратно в комнату Достоевского и ворвался к нему без стука, — Перчатки…перчатки…перчаточки… Достоевский стоял у окна и был уже одет. Ткань неприятно липла к мокрому телу, но ему было всё равно. Сейчас он посмотрит записи и примет душ. Он держал в руке сигарету и смотрел куда-то вдаль, даже не обращая внимание на присутствие Гоголя. — Федя, кхм, я понимаю, что ты не хочешь со мной разговаривать, у тебя традиция, принцип, но это дело жизни и смерти! — Николай подошёл близко к Фёдору и встал рядом с ним, — Ответь! Мне правда важно! Очень! — Он щёлкнул пальцами перед лицом Достоевского. Тот нехотя взглянул на него и поднял одну бровь, затягиваясь горьким дымом, — Ура! Значит так, Федь, такой вопрос: ты не видел мои перчатки? Красные, мои любимые такие? Фёдор отрицательно покачал головой и снова отвернулся. — Да ну нахуй. Неужели я их потерял? А я вообще брал их с собой, когда уходил? Ладно ладно, всего хорошего! — Гоголь послал брюнету воздушный поцелуй и выбежал из комнаты. — Невыносимый ублюдок. — Фёдор потушил оставшийся бычок о пепельницу, — Невыносимых людей нет. Есть только узкие двери, хех, — Достоевский усмехнулся над этим выражением и посмотрел на часы. Время взглянуть на незваных гостей. Точнее, может быть и званных. Ведь Фёдор был почти уверен в том, что этими гостями окажутся те парни с горящими глазами». Да. Они нужны. Он уже почти успокоился, после этого Гоголевского безумия. Осталось только приятное потягивание мышц в его заднице.