Гипнагогия

Мозг человека бывает жестокой и ужасающей штукой. Да и изучен он не до конца. Почему нам снятся эти ужасающие кошмары? Они отображают то, что мы видим в реальной жизни. Но, кто-то говорил, что мы не можем увидеть во снах то, что никогда не наблюдали наяву. Так откуда все эти люди? Всем ведь снились незнакомцы? А некоторые были довольно общительными и разговорчивыми. Кто-то говорил, что ему удалось хорошо сдружиться с незнакомой персоной из своего сновидения и они даже успели обменяться номерами. Пока не проснулись. Люди много говорят о снах. И говорят о его чудовищных особенностях и явлениях. Например, о сонном параличе. Состояние, когда тело спит, а мозг начал активничать. На пару с глазами. А больше ничего. Просыпаешься и ты парализован. Связан цепями своего же разума. За что он с нами, простыми смертными, так жестоко? Есть люди, которые спят хорошо, благополучно и строго по режиму. И когда их друзья рассказывают им о том, что с ними приключилось такое прошлой ночью — они могут и не поверить. Обвинить во лжи. Дазай Осаму завидует тем, кто неоднократно обвинял его во лжи. И никогда на них не обижался. Им повезло, что проблемный сон обошёл их стороной. Сколько он себя помнит, у него с самого детства были проблемы со сном. Когда он был совсем маленьким, его мучали классические страхи о монстрах из-под кровати. И торчащих рожах из приоткрытого шкафа. И, собственно, его родители, как и он, придерживались стереотипов: грубо и насмешливо отвечали на жалобы сына о ночных монстрах. И в кого Осаму пошёл со своим сбитым и избитым режимом? Его отец и мать засыпают ровно в десять вечера, а встают ровно в семь утра, а после выходят из дома и бодрыми и свежими шагают на работу. И хорошо, когда ты, будучи ребёнком, испугавшийся монстров, можешь продолжить свой сон в спальне недовольных родителей. Они будут ворчать, но защитят своё чадо от всего зла. И приемлемо, когда ты напуганный кошмарами подросток, которому уже стыдно жаловаться родителям на свой сон, но они фактически рядом с тобой — за стенкой. И это уже придаёт уверенности. Ты можешь включить свет, написать пару сообщений другу и заново уснуть. Но, когда ты, живущий в одиночестве студент, котором спать то осталось считанные часы. И ты просыпаешься от тяжелого дыхания у себя за спиной, а вокруг — пустующая тьма. Спасать тебя некому. А сзади… да, прямо за спиной. Фигура. Это неизбежно. С Дазаем это происходит крайне часто. Словно по расписанию — раз в неделю. Он уже и не знает, что пугает и настораживает его больше, во время этого кошмарного явления: фантомное дыхание за спиной, которое он может ощущать кожей, дикий смех, который раздаётся из каждого угла. Или тишина. Просыпаешься, не можешь пошевелиться, видишь страшные картины: едва различимые, под тусклым лунным светом тени, играют в догонялки. А вокруг — тишина. В такие моменты Осаму уже готов молиться, чтобы они издали хоть слабый писк. Ибо тишина, в такие моменты может восприниматься только как затишье перед бурей и никак иначе. А на сегодняшний день — друзей у него нет. Есть, конечно, знакомые. Но он не может вылить им свою душу. Нет таких, которым он может раскрыть свою душу. Вылить на них все свои переживания. Переживания, половину из которых состоит из ночного времяпровождения. И это, сука, уже так осточертело. Когда приходится спать жалких четыре часа, днём. Днём, вроде бы, должно спаться спокойно: все углы надёжно освещены и незачем беспокоится. Но эта злорадная штука, сонный паралич, крепко в него влюблена и не отпускает даже днём. И это миф, что он приходит только в моменты, когда бедолага уснул, лёжа на спине. Уж лучше бы он просыпался в оцепенении, лёжа на спине, чем чувствовал тяжёлое дыхание на своей шее, добрые минуты, растянутые в бесконечный ад. Он, уже настоящий гуру в этом деле. Он, конечно же, успел за свою жизнь испытать этот весёлый ночной аттракцион и лёжа на спине. В такие моменты, он обычно видел некую тварину, ползающую у него в ногах. Страшнее всего, были те разы, когда, наблюдая за тварью он понимал, что может двигаться. Но спустя его несколько резких движений, тварь исчезала. За свои двадцать два года он успел привыкнуть к особенностям своего сна. Он больше не пугливый пацан. Он — шутник. Настолько заебался, что начал шутить над своими кошмарами. Превосходно. Вообще. Юмор явно может спасти мир. Если бы только каждый житель его понимал. Теперь, когда он обездвижен, а монстры на подходе — в голове он может напевать какую-нибудь весёлую песенку. Славно. И так жить было привычно. Он страдал, катастрофически не высыпался, мешки под его глазами стали неотъемлемым аксессуаром. Он привык. Смирение то же, как и юмор, однажды спасёт мир. Верил он. Осаму привык ложиться спать и играть в лотерею. Проснётся ли он от музыки будильника или от навязчивого шёпота какой-то дикой твари? Но этой зимней ночью он проснулся от чьего-то ласкового голоса. Ласковый голос шептал что-то неразборчивое, на непонятном языке. Но, был всё же приятен. Даже, как-то скрасил одиночество пустой квартиры. Дазай чувствовал, как к его спине прижимается чьё-то тяжёлое туловище. От которого и исходит этот мелодичный звук. Он, вроде как, даже уловил цветочный запах. Как будто бы, рядом с ним был человек. Живой и дышащий, а не очередная мразотная, бесплотная тварь. На счастливый, третий такой случай, Осаму шутил шутки у себя в голове: — Я очень рад тому, что ты снова меня навестил. Но я надеюсь, что у тебя никогда не будет стояка. А то, я слишком в уязвимом положении. Дазай хихикнул. И понял, что сделал он это вслух. А после, понял, что половина фразы прозвучала вслух. И вообще, какого чёрта он решил, что та невиданная тварь, прижимающееся к нему в ночи мужского пола. Может, это какая-нибудь, небывалой красоты, горячая демоница, решившая затащить смертного юношу в свои греховные сети. Он, на минуту, представил себе её образ. Вот что странно: он уже может двигаться, но не перестал ощущать чужое присутствие и чей-то тяжёлый взгляд. Ох уж это болезненно — жуткое чувство. Которое не покидало его ни на минуту. Почти три месяца, как он переехал в эту квартиру. Вспомнились все жуткие рассказы о мёртвых жильцах, чьи души покинули своё тело, но остались прикреплены к четырём стенам. Дазай не может спать с включенным светом. Ему более приятен лунный. Хотя, касательного него ходят много легенд. Но что поделать — он ведь уже взрослый мальчик, который способен перебороть свои детские страхи. Способен же? Он повернулся на другой бок и закрыл глаза. Ему уже было глубочайше наплевать на очередной сонный паралич, который он пережил несколько минут назад. Дазай всё ещё чувствовал на себе этот взгляд. Но разве вечно невыспавшемуся студенту из стереотипов будет не всё равно? Он старался заснуть добрые пять минут. Но жажда глотка воды взяла своё, и он поднялся, сев на кровати, прислонившись спиной к стене. Он знал, что ему стоило не подавать признаков жизни. Шизофреник может понять, что он шизофреник? Может ли бесплотное создание навредить человеку? Как проверить, спишь ты или не спишь? Как много вопросов, ответы на которые может дать лишь тень с сияющими пламенем глазами. Погодите. Или это вовсе не тень. Фигура. Довольно худощавая. Напоминает юношу. Если не учитывать то, что глаза чудовища широко открыты, то можно подумать, что на самом краю кровати Дазая сидит его друг. Обычный друг. Из плоти и крови. Осаму долго рассматривал этого монстра. Что ему оставалось делать в данной ситуации? Возможность пошевелиться хоть и была, но она бесполезна. Кто знает, как оно могло отреагировать на резкие движения. Глаза парня привыкли к темноте. И вправду, это было похоже на человека: во тьме Осаму разглядел густую копну рыжих кудрей, элегантно спадающих на плечи незнакомца. Наконец, весь ступор ушёл. Дазай выдохнул и расслабился. А после — рассмеялся. От шутки в голове. Точнее, он представил ситуацию, как он, невзирая на то, что сидит у него на кровати, встаёт и идёт мимо него на кухню, за долгожданным утолением жажды. — Somnus rationis monstra generat. Сон разума рождает чудовищ, не так ли? — раздался приятный, тихий полушёпот. Принадлежащий ему. Взгляд существа стал каким-то грустным. — Да не такое уж ты и чудовище, — ответил Дазай. — Ты меня слышишь? — Прошептало существо. Странный вопрос. — Нет. В ответ на эту остроумную шутку, рыжеволосое нечто улыбнулось и повернулось к хозяину квартиры лицом. А он был дьявольски красив. — Что ты такое? — Закрой глаза. Дазай никогда не следовал таким указаниям. Даже когда ему говорили подобное реальные люди. Но именно сейчас он решил исполнить этот «приказ». Вдруг эта самая красивая галлюцинация в его жизни сделает что-нибудь интересное. Если он, так уж и быть, исполнит её указание. Он закрыл глаза и терпеливо прождал около тридцати секунд. Открыл. И что? И где этот «дьявольский принц»? — Ну и куда ты исчез? Ну и что это за такое? Мне снова придётся засыпать одному. «Ну ты и бестолочь», — грустно протянул Дазай. И он разозлился на собственную галлюцинацию, за то, что она оставила его в одиночестве. Можно подумать, судя по тому, как он живёт, что он злиться на продукты своего разума не в первый раз. Но нет. На такого красивого монстрика он злиться впервые. Всё-таки предыдущие его соседи по мозгу были уродами. А этого, язык сломаешь, но так не назовёшь. Дазай, наконец, встал и отправился на кухню. Включил свет по всей квартире. Дорого ему обходятся его галлюцинации. Но без света, даже двадцатидвухлетнему психу-одиночке будет страшновато находиться в полном одиночестве, во мраке ночном. Но он до последнего думал, что никогда не испугается. Но. Можно ли назвать его мысль, родившуюся в голове, полностью больной? Судя по тому, какой Осаму человек? — Как я понял, это не может быть обычной галлюцинацией, — Он озвучил эту мысль. Словно надеясь на то, что кто-то услышит её и опровергнет. — Какого чёрта я снова разговариваю сам с собой?! — Дазай ударил по металлической раковине. Звук был громким, удар слабым. Потому что сил больше не было. На часах «3:33» — Ну и почему я не удивлён? Когда смотрю на часы, после очередной хуеты, всегда эти три тройки. Такое, раньше, я видел только в своём дневнике… Но ведь никто не запрещает мне разговаривать? Я ведь ещё своём уме? И всё же, эта галлюцинация была излишне яркой. запоминающийся. И теперь её не забыть. Наверное. — Да этого, сука, не может быть, — Дазай бросил пустую кружку на пол и побежал в спальню, резким движением выключая в ней свет, — А ну вернись! — Его зрачки в быстром темпе перекатывались туда-сюда, в надежде увидеть гостя. Через несколько секунд он понял. Осознал, во что превратился. И пустую квартиру вмиг пронзил истерический смех. — Ха-ха-ха! Я поверить не могу! Не могу поверить в то, что умоляю вернуться свою галлюцинацию, чтобы не быть одному. — А разве я не настолько отбитый, чтобы не поверить в то, что он реален? Той ночью он не уснул. Оно и понятно. После такого. Всё оставшиеся время до похода на учёбу он играл в компьютерную игру. Он бы мог заняться учёбой. Если бы только в его голове хоть что-то складывалось. Он пытался отвлечься. И игра помогала. Но это было катастрофически ужасно. Пытаться выкинуть мысли о «демоне» из своей головы. На учёбе он снова делал вид, что всё хорошо. А как иначе? Прийти и разреветься на глазах у первого попавшегося однокурсника? Не было таких. Кому можно бы было доверить свои тайны. Придя домой, он мог бы лечь спать. Днём. Чтобы проснуться поздним вечером. И даже если он словит этот блядоадский сонный паралич, то будет ещё светло. И это будет не так страшно. Осаму не признается даже самому себе, что ему страшно. Ему страшно, что он больше не увидит Его. А ещё он ни за что не признается, что ему нравится строить теорию о том, что у него появится персональный демон. И это уже не теория. Потому что он снова сидит у него на кровати. И это поистине лучшее чувство в жизни. Когда видишь того, кого уже не надеялся увидеть. — И снова здравствуй. И снова я могу двигаться, — прошептал Дазай. Он не мог сейчас контролировать свой голос. Потому что «демон» пришёл к нему вновь. Спустя долгих три ночи ожидания и потери надежды. И чёрные дыры были обращены прямо на него. Он подвинулся ещё ближе. Так, что теперь его «чёрные дыры» уже не были дырами, в глазах Дазая. Теперь он может их рассмотреть. Со всей, присущей ему внимательностью. Эти глаза. Цвет их вовсе не чёрный. Он поначалу тёмно-коричневый. Но вот он идёт по своему градиенту, кажется, вверх. К красному. И зрачки: узкие, хотя вокруг тьма. Не реагируют на свет. И по этим глазам можно было узнать только одного человека. Они ведь были знакомы. Но потом. Что было потом? Эти рыжие волосы. Как он не догадался с первого раза, когда видел этот образ в многочисленных снах. Но что он такое? Теперь. — Накахара? — Дазай очень давно не называл это имя. Поэтому оно звучало слишком тихо и неуверенно, — Чуя? — переспросил он ещё раз. — А ты догадливый, — когда Осаму уже достаточно рассмотрел его лицо, больше держать его полностью развёрнутым к Дазаю, у Чуи не было надобности, поэтому он повернулся боком и отодвинулся от человека. Он уже передумал. Он много раз представлял их встречу. Каждый раз, в диалоге с самом собой он находил нужные слова, которые мог ему сказать. Но сейчас? Что он может сказать сейчас? Как рассказать ему, что случилось? — Где ты был? — Дазай подвинулся ближе и робко коснулся ладонью щеки Накахары. Холодная. Можно сказать, ледяная. Ну хоть материальная, — прости, но мне нужно было проверить твою реальность. И мысленная победа. Это была не галлюцинация! И он не может теперь просто так исчезнуть. Не без объяснений. — Где я был? пиздец. Это был просто фантастический пиздец. — Ну я догадываюсь. Что ты такое вообще? — Весь страх о том, что перед ним сидит что-то, выходящее за грань человеческого понимания полностью улетучился. И Дазай вернулся в свой привычный стиль общения. Хотя, наверное, зря. Он вспомнил старые легенды о том, что некоторые демоны могут прикидываться знакомыми жертвы. А он, сейчас, сидит и спокойно доверяет тому, что сидит напротив него. — Я сам не знаю, — Чуя говорил сквозь зубы. И уже был жутко раздражён происходящим. Может не стоило ему вмешивать во всё это Дазая. Но его ныне изменённое сознание не могло строить долгосрочные планы. Он руководствовался своими сиюминутными желаниями и потребностями. Теперь он не мог контролировать свои эмоции. Охлаждать свой пыл, своё раздражение. Не мог справляться со своими резкими порывами. Желанием устроить драку, например. — Ты человек? Я не понимаю твоей злобы. Ты появился в моей спальне, прожигая во мне дыру своими бешеными глазами. — Нет. А как ты думаешь мне можно было объявиться? — Мог бы просто постучать мне в дверь. Как нормальный человек. — Дазай хихикает. Кто когда был нормальным? — Ну так что произошло? Ты думаешь я понял, что-то из твоих обрывков фраз? — А ты посмотри на меня и подумай, что со мной могло произойти. Что могло произойти? Обстановка накаляется, а сердце Осаму готово вот-вот выпрыгнуть прямо из груди. Ведь он не успевает, за такой короткий срок, проанализировать всю ситуацию. Что, чёрт возьми, сейчас происходит? — Всё. Могло произойти всё, но я не хочу теряться в догадках, поэтому ты можешь мне рассказать — Дазай глубоко вздохнул. — Началось всё с того, что я отправился в Глушь. — Чуя усмехнулся, глядя в глаза Дазая. Он сказал это слово. «Глушь». — А закончилось тем, что я сижу здесь, перед тобой, и объясняюсь. — Можешь рассказать хотя бы то, почему ты находишься в моей квартире? Как ты сюда попал и почему следил за мной?! — Я? Следил? Ты дурак или что? Подумай, хорошенько, к кому ещё я могу прийти? — Ну у тебя же было много друзей, — Осаму пожал плечами. — «Было». Вот именно, что «было». Да и я подумал, что ты единственный, кто не станет звонить в полицию. Ты же больше всех меня искал? — Так почему ты так появился? — Как? — Как долбаёб. Ты мог бы не пугать меня до усрачки, а появиться, как человек. — Да иди ты, я не соображаю. Я не я, ты понимаешь? — Чуя, расскажи, что произошло за эти два года. Я ведь ещё не до конца понял, что ты такое, но, — Осаму не успел договорить. Чуя влепил ему пощёчину. Дазай схватился за ушибленную щеку. Да. Больно. У Чуи всегда была тяжелая рука. Оттого Осаму передумал использовать свою «маску надменности». Нужно срочно засунуть свой острый язык куда подальше. — Не смей больше так обо мне говорить. Задал вопрос — слушай молча. — Ладно, продолжай. — Помнишь, на кануне моего исчезновения мы обсуждали эти всякие новые секты, фанатиков и последние новости, — Чуя усмехался после каждого слова. Было заметно то, что он нервничает. Ну и ладно. — Помню. — И теперь я связан с этим всем пиздецом, — он прокашлялся и продолжил свой рассказ, — так вот, третье марта… Чуя со смехом вспоминал тот день. Третьего марта он вышел из дома и отправился в Глушь. Глушь — отдалённый от основного, маленький городок. Мало того, что они и так находятся в бездне страны и законы здесь мало кого волнуют. Даже в их Городе. Но Глушь — то, где слово «закон» — шутка. Анекдот. А у Дазая и были догадки, что за «исчезновением» стояла одна из сект. Тех самых, деятельность которых, не так давно Накахара обсуждал с Дазаем. И об этом говорили в городе. За этими сектантами стояло много незначительных «трагических» происшествий. Случаи драк, краж, дебоша, росли в геометрической прогрессии. Опасно, нынче, было выходить из дома. Деятельность тайных организаций была непредсказуема и хаотична. Никто не мог предугадать, что пострадает следующим. Да, система охраны точно не была на высоте. И хитрые фанатики всегда находили способ её обхода. Чуя знал, что бережёного Бог бережёт. А зачем ему все эти «сбережения?». А Дазай, даже в то время, тайно желал оказаться участником. Именно поэтому он так активно влился в расследование этого жуткого дела. Но, первым пошёл туда Чуя. — Так вот. Я зашёл в Глушь и знаешь, что случилось со мной буквально через день? — Накахара блеснул глазами, закручивая интригу. — Меня, сука, похитили. И оглушили. А когда я проснулся, думал, что нахожусь в больнице. И всё это было сущим адом. Я отлично помню то, как лежал в одиночестве и размышлял о том, что же, сука, происходит. Знаешь, каково это? Лежать и не знать, где находишься. А дальше самое интересное, — Чуя посмотрел на Осаму. Тот смотрел на него и был во всём внимании, хотя понимал, что Чуя явно «слегка преувеличивает» — Чёрт, зачем я всё это рассказываю? Ладно, буду кратким: примерно, через неделю меня вытащили оттуда. И знаешь, как ты уже, наверное, догадался, это была нихуя не больница, хотя я так думал. Это был бункер, — Чуя вдруг засмеялся. Да, это было чертовски трудно объяснить. Особенно, потому что все эти слова звучали как бред, которым он и был. Даже несмотря на известный и приемлемый факт существования сект. Оставшееся время Накахара пытался придумать и рассказать о том, как его заставили разговаривать с одним из главных в этой самой «секте». И это было так ужасно. Говорить о серьёзных вещах, зная о том, как сюрреалистично они звучат. Но он же не мог сказать, что сам туда напросился? Но он всё же нашёл в себе силы рассказать. Он поведал Дазаю о том, как встретится с эти «главарём». Это был какой-то мужчина. Ну «главарь», который только пешка. — Он позвал тебя работать на его секту? — Спросил Дазай. — Да. Точнее поставил перед выбором: умереть или работать на него. Ведь отпустить он меня не мог, после всего, что я узнал о секте, — Чуя усмехнулся. — И как это привело тебя ко мне? — За все эти годы моей «службы», ни один чёрт нормально не ответил на мои вопросы. Я для них, словно пешка, которая должна безоговорочно выполнять все их дебильные поручения. Убивать людей, например, — Чуя протянул паузу, дожидаясь хоть какой-то реакции со стороны внимательно слушающего Дазая, но не дождавшись, прокашлялся и продолжил: — А теперь я сбежал оттуда нахер. Как и те, кто были и те, кто являются моей целью. Эти фанатики — те ещё долбаёбы. Они сами не знают с кем имеют дело. Я, по правде, тоже не особо понимаю, но не могу быть им предан. Но что-то во мне всё-таки изменилось. Кто знает? Чего молчишь? — Уставший беспрерывно говорить Накахара, повернул голову и вопросительно посмотрел на Дазая. Тот сидел с открытым ртом. — Чуя, знаешь, я тут подумал, что это просто великолепная история! — Ты чего? Ты чем слушал? — Чем ближе к завершению был рассказ Накахары, тем более злым он становился. Он сидел смирно, изредка жестикулируя. Но даже в полумраке было видно, как его пробирает крупной дрожью. Как он вздрагивает, как нервно дёргаются его плечи, потому что сейчас Дазай уже точно мог понять, что Накахара очень преувеличил свой рассказ. Ведь эта секта, ничем особенно полезным не занималась, да и сектой это называть трудно. Но, конечно, вокруг неё крутились слухи о странных убийствах и исчезновениях, но кому какое дело? Тихо шептаться о тайных обществах — вековое развлечение. — Я бы не сделал вывод, если бы прослушал хоть одну деталь из всего, что было сказано тобой, — Дазай скрестил руки на груди, выпрямил спину и прижал её к изголовью кровати, — всё, что я услышал, я бы хотел испытать на себе. Когда Осаму только начал произносить то, что произнёс, он знал, что при окончании реплики, его щёку согреет очередная звонкая пощёчина. Накахара хорошо изображал злобу. — Ты снова ударишь меня, если я продолжу говорить? — Даже не хочу слушать. Они видят во мне пешку. Глушные пидорасы. — Раз ты сидишь на моей кровати — значит слушай, — Дазай хрустнул пальцем и продолжил говорить, — Давай, бей, но я всё равно скажу. Скажу, то, что пиздец тебе завидую и одновременно не понимаю. Я всегда мечтал, чтобы со мной случилось нечто грандиозное. Я всю жизнь думал, что у меня никогда не будет места, где я могу себя проявить. Но надеялся, что кто-то вытащит меня из этой рутины. Думаешь, что если я попаду туда, то уже через час начну молиться о том, чтобы вернуться в свою замкнутую квартирку и заниматься однообразной хуетой, которая просто ломает меня своей серостью? Да хуй там плавал, я уверен, что то, что ты описал и является моим настоящим домом, пристанищем. Я обещаю, нет, клянусь, что после того, как окажусь там, ни издам не единого звука протеста, — Дазай говорил очень быстро, тараторя. Его глаза блестели фанатичным светом. — Кто тебе сказал, что ты там окажешься? — Чуя был в недоумении и страхе. Вот, сейчас Дазай узнает, что ничего такого сверхъестественного там не происходит, всего лишь кучка дебилов-«сектантов» пытается произвести впечатление на эгоцентричных граждан. — Ты, — Осаму пожал плечами, — ну ты, конечно, не предлагал мне этого, поэтому предложу я. — Я не хочу слушать твои идиотские предложения. — Я вернусь туда вместе с тобой. Тебя ведь послали на задание, тебя ждут с результатом. Мы вместе его выполним и вернёмся. Накахара смотрел на него, во всю выпуклую мощность своих глаз. Осаму. Сука. Говорит сейчас это на полном серьёзе. И непонятно, что на это отвечать. — Давай продолжим этот разговор с утра. — Ты правда останешься у меня? — Нет, я пойду спать на вокзале, — Чуя вздохнул, — Да, я останусь здесь. Как я уже говорил, мне некуда идти. И я слишком устал, чтобы выполнять ещё одно задание, неизвестно для какой и чьей цели. Устал быть в одиночестве, в окружении людей, которые за два года так и не стали мне хотя бы знакомыми. — И всё-таки, почему именно я? — Я вырву тебе язык, если ты ещё раз спросишь меня об этом. Накахара лёг на кровать, уткнувшись головой в бедро Дазая. Тот вздрогнул. Странно. Прошло два года, но Чуя совсем не стесняется. Он очень сильно изменился. — Может, прежде чем так нагло валиться на мою кровать, соизволишь хотя-бы переодеться? — Разве ты дал мне для этого одежду? Дазай вздохнул и нехотя, лениво, с кряхтением поднялся с кровати и открыл шкаф, пытаясь выбрать подходящую одежду. Щёлк. И комната вмиг осветилась искусственным светом. — Блять, зачем ты включил свет, я и в темноте могу выбрать тебе шмотьё, — Дазай повернулся к гостю и протёр глаза. Это точно был Чуя? Тот самый, старый друг? Первым делом он поместил взгляд на его некогда лучистых и светлых глазах. Когда они находились в темноте, Дазай мог списать то, что видел на эту самую тьму. Но теперь в его комнате надёжно освещён каждый уголок. Оправданий больше нет, пора говорить правду в лицо. Глаза Накахары изменились донельзя. Они были такими насмешливыми и одновременно пустыми. Глядя в них и сравнивая с прошлыми, даже сердце самого бессердечного человека на свете, пропустит тревожный удар. И сквозь всю эту тьму красноватого тумана можно было разглядеть лучик какого-то веселья. Там, возле зрачка. Крохотный фрагмент удовольствия. Осаму не может найти причину, по которой он так и не сдвинулся с места, продолжая разглядывать гостя. Он толком то ни в чём ещё не разобрался. Он услышал то, что хотел слышать и это снесло ему голову, даже если это была ложь. Эти, казалось-бы грандиозные события. Какие-то смешные «секты» и его друг — их неотъемлемая часть. Что может быть лучше для одинокого студента, уставшего жить в четырёх стенах, а выходя из них, попадать в более широкие четыре стены, состоящие из притворного безыдейного общества? Общества, в котором он никогда себя не найдёт. Он всегда знал, что предназначен для чего-то более грандиозного и успешного, чем здешняя «нормальная жизнь». И сейчас, от неожиданного вернувшегося друга он слышит рассказ о «необычной» жизни. Жизнь сектантов. Он непременно должен оказаться среди них. В центре. И было жаль разглядывать Чую, с его многозначными глазами, которые что-то прячут в этих хитрых переплетениях карих оттенков радужки. Дазай даже усмехнулся, перемешивая в голове весь этот поток собственных мыслишек. — Ты долго пялиться на меня будешь? В зоопарке что-ль находишься? — Выбирай более вежливые выражения, Чуя, ты всё же в гостях, — Осаму наконец-то вышел из своего ступора отчаянных размышлений и достал из шкафа широкую футболку и домашние штаны и бросил этим комплектом одежды в уставшего ждать Накахару, мысленно проклиная себя за очередную грубость и внешнее отсутствие эмпатии. Чуя поймал гостеприимно поданные ему вещи и отправился в душ. Без спроса и разрешения. И Осаму даже не возразил. Просто позволил ему закрыться в узкой ванной комнате. Они оба видели друг в друге недосказанности. Но им обоим лучше отложить этот разговор. Хотя бы до того, как встанет солнце. А сейчас Накахара стоял под тёплыми струями чистой воды. Как же давно он не испытывал этого чувства приятной свежести, спустя это долгое время его скитаний по городам от безделия и скуки, вымотавшем ему все мозги. Как бы хотелось сейчас достать их и промыть. Без метафор. Физически вымыть свой мозг от всего этого накопившегося дерьма. Пока Накахара наслаждался благоустройством ванной Дазая, последний словно только что «очнулся». От произошедшего. И теперь его время задавать вопросы. Почему всё произошедшее ощущалось в памяти словно густой туман? Это было жутко. Ощущать то, что скоро его гость выйдет из ванной. И тогда что? Было жутко. Потому что Дазай только сейчас вспомнил начало их встречи.