(Un)calculated Risk

Морти уставился на свои хлопья, размазывая по тарелке кашеобразные, разбухшие кусочки в попытке скоротать время, пока они не станут несъедобными. Прошло два дня после катастрофической встречи с Риком на диване, и у Морти всё ещё не было особого аппетита. Еда казалась ему пресной, непривлекательной и прискорбно разочаровывающей, точно так же, как и произошедшее, и Морти не мог заставить себя проглотить ни кусочка. Рик что-то говорил рядом с ним, оживленный и совершенно не привлеченный собственной едой, пока он болтал с их семьей, вероятно, с его мамой, и у Морти скрутило живот. Рик был таким же, каким был всегда. После того, как он сбежал и забаррикадировался в гараже на несколько часов, он вышел совершенно спокойным, безразличное отношение и бесстрастное выражение лица остались нетронутыми и выставлялись напоказ. От осознания того, что на него их взаимодействие подействовало гораздо больше, чем, очевидно, на Рика, и от того факта, что мужчина всё ещё был в порядке, разговаривал, жестикулировал и смеялся рядом с мальчиком, которого практически уничтожил, Морти хотелось блевать. Эмоции сдавили ему горло, и Морти понял, что даже притворяться, что ему нравится его завтрак, стало безнадежным делом. Он едва мог проглотить собственную слюну из-за комка в горле, не говоря уже о чем-то более существенном, поэтому даже не пытался. Его родители обменялись обеспокоенными взглядами, когда он встал из-за стола, чего Морти совершенно не заметил, направляясь на кухню. Депрессия поселилась в нем, как старый друг. Морти отстраненно наблюдал за своими действиями, когда выгребал целую миску израсходованных хлопьев в мусоропровод. Подросток, не заботясь, бросил теперь уже пустую миску в раковину и проскользнул обратно через столовую, направляясь прямиком к лестнице и стараясь никому не попадаться на глаза. Должно быть, свидетельством того, насколько плохо он выглядел, было то, что его родители не высказали ни единого протеста по поводу того, что он тащился обратно наверх, хотя был понедельник и ему следовало идти в школу. Морти, честно говоря, не знал, быть ли ему благодарным или беспокоиться о болезненно неловком разговоре, который, вероятно, начнется в какой-то момент, когда один из них попытается заставить его рассказать о том, что его беспокоит. Морти поморщился от этой мысли и чуть-чуть ускорил шаг, направляясь вверх по лестнице. Как он вообще мог это объяснить? Не то чтобы он мог рассказать им о Рике, или об их странных, испорченных отношениях, или о том факте, что Рик был полным мудаком. Хотя они, конечно, и так знали о последнем. Но остальное казалось безнадежным. Он не мог им рассказать. Он не мог никому рассказать — хотя не факт, что у него действительно были люди, желавшие послушать, — но это не помешало Морти чувствовать себя полностью потерянным, не зная, как справиться с возможным вмешательством родителей. Он подумал о том, чтобы попытаться сделать вид, что это кто-то другой, какая-то безымянная девушка из его школы, но разговоры о каких-то притворных отношениях потребовали бы больше усилий, чем того стоили. Это, вероятно, открыло бы дверь к целой куче вопросов, на которые у него не было ответов, и, на тот случай, если бы они действительно захотели спросить Саммер, он знал, что не будет ничего, что могло бы подтвердить его заявления. Он даже не мог перенаправить проблему и попытаться поговорить с ними о том, насколько он был сбит с толку из-за Земли — путаница, которая росла в геометрической прогрессии с тех пор, как он изначально задумался о своём предназначении во время теста по математике. Он не мог даже посмотреть в глаза своим родителям и сказать им, что не знает, действительно ли ему подходит жизнь на Земле. Это опустошило бы его маму. Он так и видел искаженное болью выражение на её лице и мог представить, какая за признанием, вероятно, последует пьянка. А его отец, что ж, его отец, вероятно, просто обиделся бы, стал защищаться и, совершенно очевидно, начал бы разглагольствовать о том, что нет ничего плохого в том, чтобы работать с девяти до пяти. Но проблема была в том, что Морти не хотел работать с девяти до пяти. Он не хотел торчать в каком-нибудь душном офисе, целуя задницу своему боссу и притворяясь перед кучей коллег, которые втайне не нравились ему. Он не хотел оказаться запертым на Земле, занимаясь тем, что ненавидел. Или даже чем-то, что ему нравилось. Морти хотел быть в космосе, исследовать, учиться и убегать от правительства, когда делал то, чего не должен был делать. Прямо как Рик. За исключением того, что теперь Морти не верилось, что это было для него вариантом. Отношения с Риком были далеко не идеальными. Всё казалось напряженным, по крайней мере с его стороны, не говоря уже о том, что это было очень странно, и Морти, честно говоря, не мог смириться с мыслью, что ему нужно было сидеть рядом с Риком на корабле в ограниченном пространстве неограниченное количество времени. Мысль о полете в космосе, запертым в стеклянном куполе с пристегнутым ремнем безопасности, в то время как Рик будет болтать, как будто всё в порядке, вызывала у Морти физическое недомогание, и он знал, что приключения станут проблемой. Морти нахмурился и поднял глаза, намереваясь схватить свой ноутбук или телефон и попытаться хоть как-то отвлечься от собственных мыслей, и был удивлен, когда осознал, что каким-то образом оказался в ванной. Он был наполовину раздет, очевидно, решив, что душ пойдет ему на пользу. Морти чувствовал слабость, продолжая снимать рубашку. Он хотел отвлечься от своих мыслей, но слишком устал, чтобы собрать свою одежду и уйти. Он предпочел бы погрязнуть в собственной боли, чем снова одеться, и если это ничего не говорило о его психическом состоянии, то Морти не знал, что сказало бы. Боль разлилась по его венам. Он чувствовал себя таким жалким, попав в ловушку из-за неуверенности в будущем, расстроившись из-за того, что случилось с Риком, и позволив этому разрушить то, чего он действительно хотел. Морти знал, что за человек был Рик. Он не должен был ожидать чего-то другого, особенно после первых двух попыток, и впервые за долгое время Морти не пытался игнорировать голос в своей голове, который звучал подозрительно похоже на Рика, когда тот называл его идиотом. Полностью обнаженный, Морти повернулся к зеркалу. Всё так разительно отличалось между тем, что он видел в своём отражении сейчас и той ночью. Он помнил, как выглядел тогда — уверенным и возбужденным, несмотря на то, что нервничал, сумасшедшим, распутным и удивительно привлекательным. Полным надежды. Теперь он просто выглядел разочарованным. Он ещё не прошел весь путь до того, чтобы начать походить на зомби, но выглядел так, словно был на верном пути. Его волосы были растрепаны, во взгляде читалась печаль, плечи сгорбились, а руки поднялись, чтобы скреститься на груди, когда волна неуверенности в себе затопила его. Он действительно был жалок. Морти уставился на себя в зеркало и представил себя через сорок лет. Мысленного образа, который он вызвал в воображении — того, что, как он инстинктивно понимал, вероятно, жил более скучной и самодовольной жизнью, чем персонаж из его самой первой игры «Рой», — было достаточно, чтобы Морти отпрянул от стекла и убежал в душ. Шипение сорвалось с губ подростка, когда он включил воду, целенаправленно шокируя свой организм, чтобы попытаться не обращать внимания на то, сколько времени он проводил здесь в последнее время. Ледяная вода хлестала его по плечам, но Морти не утруждал себя попытками сделать её теплее побыстрее. Он просто терпел, стараясь не чувствовать себя неудачником из-за того, что позволил тому, что случилось с Риком, задеть себя. Он просто не мог перестать думать о том, что он не должен так удивляться. Рик не относился серьезно ни к чему, кроме науки, и даже она иногда заставляла Морти сомневаться. Он менял места, которые называл домом, как дети в парке обмениваются игрушками, и мысль о том, что он может привязаться к чему-то или кому-то, была смехотворной. Даже для Морти. Он продержался дольше большинства, оставаясь с Риком в качестве его верного компаньона в трёх отдельных измерениях и в бесчисленных приключениях, но даже он в конце концов остался позади. Таков был Рик, и Морти не следовало пытаться превратить его в того, кем он не был. Слезы навернулись на глаза Морти, и под струями душа он дал им пролиться. Он был таким гребаным идиотом. Морти не знал, чего он ожидал. Может быть, что у них с Риком завязались бы какие-нибудь отношения типа «свадьбы с дробовиком в Вегасе», что они бы трахались, смеялись, вечно пускались в приключения и просто были бы счастливы; полностью игнорируя все доказательства, которые говорили ему, что этого никогда не могло случиться. Он думал, что если Рик просто посмотрит на него, просто вступит с ним в сексуальные отношения, то всё наладится, и они улетят в космос, ни разу не задумавшись о том, каким засранцем был Рик или что тот, вероятно, умрёт до того, как Морти достигнет тридцати. В те моменты, когда он убеждал себя, что счастливый конец не за горами, он не думал о том, насколько эмоционально недоступен был Рик, или о том, что тот избегал обязательств, как чумы, или даже о том, что подвергал опасности своё собственное сердце. Он ни разу не подумал, что из этого ничего не выйдет и что он будет тем, кто пострадает, Морти чувствовал себя таким чертовски глупым потому, что не предвидел этого. Слезы текли по его щекам. Он жалел, что вообще докоснулся до тех дурацких маков и с их гребаной сексуальной пыльцой. Он жалел, что схватил Рика за бедро под столом или, по крайней мере, что не понял намека в нужный момент. Он пожалел, что не развернулся у двери, вместо того чтобы войти в гараж и опуститься на колени. Его отношения с Риком были испорчены, и Морти, честно говоря, не мог придумать ничего более разрушительного, чем это. Рик был его единственным другом. Он был единственным в семье, кто активно искал его или защищал какие-либо его идеи. Он был единственным, кому, казалось, искренне нравилась его компания, даже если иногда он притворялся, что это не так. Рик был единственным, кто относился к Морти как к подобию взрослого. И они оба облажались. Еще более болезненным, по крайней мере для Морти, было осознание того, что он рисковал потерять нечто большее, чем просто друга, даже если этот друг был единственным. Он также терял Рика как наставника. Его дедушка не был особенно хорошим образцом для подражания, по крайней мере, по любым общественным стандартам, но Морти все равно многому у него научился. Методом проб и ошибок, пьяных лекций и даже унизительных последствий он постепенно научился не отставать от Рика и помогать ему в работе. Он стал, по крайней мере, в какой-то степени самодостаточным, способным соображать на ходу, умел убегать, и за это он должен был благодарить Рика. Какими бы изнурительными и хреновыми ни были эти уроки. Но, тем не менее, Рику предстояло ещё многому научить его, прежде чем Морти смог бы даже мечтать о том, чтобы отправиться в мультивселенную самостоятельно. Было так много вещей, которых он всё ещё не знал, вещей, которые он не мог сделать самостоятельно, вещей, о которых он не знал, как найти информацию, и вещей, о которых он даже не подозревал. Рик всегда присматривал за ним, говорил ему, что люди могут есть, а что нет, держал их подальше от планет-приютов или мест, которые не могли поддерживать человеческую жизнь в их городах. Он напоминал Морти, какие виды являются хищниками и на какие характеристики следует обращать внимание. Он чинил корабль, когда что-то начинало идти не так, и у него всегда был запасной план или какая-нибудь наполовину конченная идея для побега, когда дела шли слишком плохо. Морти нуждался в Рике. Он не сможет выжить в космосе, ни сейчас, ни в будущем, без руководства Рика, пока, наконец, не будет подготовлен достаточно, и, разрушив свою дружбу с Риком, Морти почувствовал, что вместе с ней разрушил и любой шанс на жизнь вне Земли. Разрываясь от противоречий, Морти не мог вынести даже мысли о разговорах с Риком за обеденным столом, не говоря уже о том, чтобы находиться с ним в космосе только вдвоем. Он не был уверен, что не станет абсолютно бесполезным во время их миссии, а если он начнет лажать, Морти не сомневался, Рик вышвырнет его на обочину и поедет дальше. Морти, который был не в состоянии помочь своему Рику, не был тем Морти, которого стоило держать рядом, по крайней мере, так всегда казалось, и это чувство разобщенности сокрушало подростка изнутри сильнее, чем даже неудача той ночью. Поэтому он плакал. Морти перестал пытаться держать всё в себе, перестал пытаться быть сильным или храбрым, перестал говорить себе, что всё в порядке и что он может попробовать ещё раз. Он перестал пытаться не думать о том, какую сильную боль Рик причинил ему, о том какую сильную боль он сам причинил себе, поэтому он отпустил всё, плача навзрыд, пока вода не начала остывать. И даже тогда он не остановился. Он просто всхлипывал сквозь стучащие зубы и наслаждался болью, которая возникала при замерзании под ледяной водой, позволяя ей временно прогнать эмоциональную агонию в его сердце. Но, в конце концов, Морти выплакался, и стало слишком холодно, чтобы оставаться под водой. Он дрожал, его зубы стучали так сильно, что челюсть болела, и когда Морти, наконец, вышел и завернулся в полотенце, то вздрогнул от прикосновения слишком теплого материала к коже. Он слишком остро осознавал его, ощущая тепло, словно жизнь возвращалась в труп, поэтому воспользовался моментом, чтобы укутаться в это тепло и найти утешение в чем-то настолько простом. Взгляд в зеркало показал, что он по-прежнему выглядел дерьмово, хотя был немного меньше похож на зомби, несмотря на то, что плакал, по ощущениям, вечность, и это всё, что действительно имело значение. На его лице появилось больше румянца, а глаза выглядели чуть менее мертвыми, больше напоминая состояние депрессии, в котором он находился до того, как встретил Рика, а не опустошенность после того, как ему разбили сердце, и Морти решил, что этого достаточно. Подросток поплотнее обернул вокруг себя полотенце и, подхватив одежду, пронесся через холл в комнату только для того, чтобы оступиться, когда обнаружил Рика, развалившегося на его кровати, как на своей собственной. Вид старика, лежащего на кровати, прислонившись к изголовью и возящегося с будильником Морти, чуть не заставил его броситься в слёзы во второй раз. Боль была всё ещё такой свежей и необузданной, плескалась на самой поверхности его сознания, что не было, скорее всего, лучшей возможности осознать, какой он на самом деле уязвимый. — Что ты делаешь в моей комнате? — спросил он, крепче сжимая единственное, что защищало Рика от его обнаженного тела. — Ну, — сказал Рик, опуская наполовину разобранный будильник на маленький прикроватный столик, — мне нужна была твоя помощь в одном приключении, — желудок Морти перевернулся. — Но, видя, что ты насквозь мокрый и уже распакованный, у меня появилось на уме кое-что другое. Что-то в животе Морти опустилось, словно свинцовый груз. Конечно, Рик предположил, что ничего не изменилось. Он наблюдал, как развратная усмешка искривила губы Рика, когда тот грациозно встал с кровати и подошел к нему. Близость мужчины вызывала у Морти желание выползти из собственной кожи, отвращение и запятнанная ненависть к самому себе поднимались и угрожали задушить его, когда он сделал прямо противоположное и позволил Рику обойти себя сзади и поцеловать в шею сбоку. — Господи, Морти, ты холодный, как гребаная сосулька. Что случилось, горячая вода закончилась, а ты забыл как выйти? Слова были сказаны в шутку, но им всё же удалось пронзить сердце подростка, и всё, что он смог сделать, это неловко усмехнуться, когда Рик прикусил мочку его уха. Он должен был быть в восторге. Рик заигрывал с ним больше, чем когда-либо, уделяя ему внимание как настоящему партнеру, а не как ещё одному удобному телу, но это казалось пустым звуком. Морти не доставляло удовольствия то, как Рик прикасался к нему. Он не испытал того трепета, что был раньше, когда Рик стянул полотенце с его распростертого тела и небрежно бросил его к двери. Он не почувствовал ничего, кроме тяжелого принятия, когда руки Рика прижались к его телу в собственническом объятии. Если его сердце не знало, что делать, то, по крайней мере, его тело знало. Морти чувствовал, что реагирует на прикосновения Рика, становясь твердым под его руками, хотя пальцы мужчины не опускались ниже боков. Но всё равно всё казалось не так, как раньше, и Морти не мог не задаваться вопросом, заметил ли Рик вообще разницу. — Давай, Морти, скажи что-нибудь, — произнес мужчина секундой позже, как будто прочитал его мысли. Рик притянул его к себе, тихо застонав на ухо мальчику, когда его зажатая одеждой эрекция прижалась к нижней части спины Морти. — Мне казалось, в прошлый раз тебе не терпелось поговорить. Морти невольно покраснел и начал сдаваться чарам Рика, когда тот обвел его пупок невероятно настойчивым кончиком пальца и прижал его ещё ближе. — Я-я думал, тебе не нравилось, когда я разговаривал, пока мы… пока мы делали это, Рик, — тихо ответил Морти, не настолько оторванный от своих эмоций, чтобы сосредоточиться на происходящем, а не на боли, которую всё ещё испытывал. Рик рассмеялся, и это поразило Морти, словно удар в грудь. — Так вот в чем дело, Морти? В твоём маленьком приступе злости? — беспокойство скапливалось в животе Морти, но он ничего не сказал, когда Рик скользнул обеими руками вниз по его бокам и взялся за бедра. — Ты что, разозлился из-за того, что я прикрыл тебе рот и велел заткнуться? Да ладно, Морти, ты собирался помочь мне разрядиться. Это была ложь, и они оба это знали, но Морти не пытался уличить его в этом. — Я расстроен не из-за этого, — тихо сказал подросток. Он не был уверен, чего надеялся добиться, заговорив, или почему он вообще признался, что расстроен, но слова уже вырвались наружу, и Морти не собирался скрывать их или притворяться, что не произносил их. Пальцы Рика опустились опасно низко по его телу, практически обхватив его чрезмерно заинтересованный член, и Морти вздрогнул, когда старик провел горячим, влажным языком по его пульсирующей венке на шее, соткав свою магию и фактически впервые попытавшись соблазнить подростка. — Тогда что, Морти? М? — он толкнулся, прижимаясь бедрами к заднице парня. — Ты злишься, что я перевернул тебя и трахнул твою маленькую задницу на диване? Смех Рика стал решительно мрачным, а его голос хриплым, пока он продолжал говорить, совершенно не обращая внимания на тот факт, что дрожь в теле Морти была связана не столько с возбуждением, сколько с тем, что его сердце угрожало разбиться вдребезги и взорваться. — Это полностью на твоей совести, ты, маленький членосос. Не надо было пытаться встать и, блядь, улизнуть после того, как получил своё, если не хотел, чтобы дедушка повалил тебя и надрал задницу. Хватка Рика на его бедрах без предупреждения усилилась, и Морти ахнул, когда Рик начал рычать ему в ухо. — Не лги, Морти. Дедушка дал тебе именно то, что ты хотел. Ты нарочно дразнил меня, и мы оба это знаем. Ты хотел, чтобы я трахнул тебя, ты соблазнял меня всё это гребаное время, так что не веди себя так, будто это было не то, чего ты добивался. Губы Морти задрожали, и он почувствовал, как на глаза снова наворачиваются слезы. Для гения Рик иногда мог быть чертовски тупым, и подросток ненавидел, что сейчас был тот самый раз, когда Рик не видел того, что находилось прямо перед его лицом. Или, может быть, он просто не хотел этого видеть. Может быть, дело было в том, что вокруг так много неясностей, и Рик чувствовал, что у него достаточно места, чтобы спрятаться, что ему не нужно брать на себя ни капли ответственности, и что он может просто отмахнуться от всего и продолжать трахать своего внука. Второй вариант казался гораздо более вероятным, чем первый. Это было так похоже на Рика — предпочесть манипуляции, чтобы избежать ответственности и последствий, чем каким-то образом упустить что-то настолько очевидное, и это напоминание быстро погасило возбуждение, которое пыталось замаскировать его боль. — Морти? Рик, должно быть, заметил, что он обмяк, понял подросток, потому что секундой позже его хватка ослабла, и в голосе послышалась определенная нотка замешательства. Проявление заботы никак не облегчило ноющее сердце Морти. — Почему ты не хочешь смотреть мне в лицо, когда мы занимаемся сексом? — прошептал он. Это был первый раз, когда он напрямую обратился к их негласным правилам, и Рик немедленно напрягся. Тишина опустилась между ними, как финальный занавес, и Морти крепко зажмурился, когда Рик отпустил его и выпрямился, больше не дразня его ледяную шею легкими дуновениями теплого воздуха. — Морти… — произнес Рик, переходя на тон, который всегда использовал, когда пытался успокоить Бет, но Морти этого не мог принять. — Нет, Рик! — воскликнул он, крутанувшись на каблуках и напугав собеседника, когда внезапно поднял на него сердитые, полные слез глаза. — Почему ты не смотришь на меня? Почему ты даже не замечаешь меня, Рик? Бровь мужчины опустилась посередине, и, еще до того, как он заговорил, Морти понял, что тот попытается перевести стрелки. — О чем ты говоришь, Морти? Какого хрена, по-твоему, я сейчас делаю? Это только разозлило Морти еще больше, и Рик, казалось, почувствовал это, его глаза чуть расширились. — Да! Ты делаешь это сейчас, потому что облажался, и-и-и я расстроен! Ты-ты приходишь сюда и флиртуешь со мной, берешь мое полотенце и просто ведешь себя так, будто мы всегда этим занимались, но ты знаешь, что это чушь собачья, Рик! — взорвался Морти, сердито пихнув своего тощего дедушку. — До сих пор ты был совершенно спокоен, игнорируя меня и просто, блядь, используя как какую-то секс-игрушку! Ты не смотришь на меня! Ты не разговариваешь со мной! Ничего! — И! — Морти продолжил, набирая скорость и становясь всё злее: — В тот момент, когда мы начали заниматься всем этим, ты просто отгородился от меня! Рик открыл рот, вероятно, намереваясь отрицать или каким-то образом защищаться, но Морти все еще не мог стерпеть подобного. — Даже не пытайся, Рик! — закричал он, свирепо глядя на своего дедушку. — Не смей мне врать, или всё это закончится! Секс, и наши приключения, и всё остальное! Что-то изменилось во взгляде Рика, когда он поставил под угрозу существование их команды, мужчина начал выглядеть несколько нервным, хотя и прилагал героические усилия, чтобы скрыть это. Но у Морти было более чем достаточно практики в чтении Рика, и он мог видеть прямо сквозь его быстро накинутую маску. У подростка появилось ощущение, что он наконец прорвался, и что Рик начал понимать, в какое глубокое дерьмо он вляпался. Что, по мнению Морти, вероятно, и было причиной того, что он в конце концов решил просто заткнуться к чертовой матери и принять то, на него надвигалось. — Ты отгородился от меня! — обвинял Морти, эмоции нарастали, и слезы грозили пролиться. — Ты перестал делиться со мной и-и впускать меня к себе, и ты обращался со мной как с безликим незнакомцем, который просто рядом, чтобы его трахали! А потом ты начал отправляться в приключения без меня! Морти уставился на Рика, когда обида, наконец, взяла верх над гневом. Он набросился на своего дедушку, не дрогнув и не отведя взгляда, когда начал плакать, преданный и чертовски опустошенный тем, как мало он значил для человека, стоявшего перед ним. — Я ничего для тебя не значу, не так ли? — Да ладно, Морти, это не- — Не значу? Рик посмотрел на него долгим взглядом и вздохнул, покорно проведя рукой по лицу. — Послушай, Морти, — сказал Рик тоном, в котором слышалась капитуляция. — Я твой дедушка. Я знаю, что в этом я кусок дерьма и что хорошие бабушки и дедушки не трахают своих внуков, но это то, кто я есть, Морти. Мне не все равно на тебя, но я не твой маленький бойфренд или что-то в этом роде. Сердце Морти сжалось, и, хотя он не был уверен, пытался ли Рик дать ему последний возможный шанс на нормальную жизнь или пытался уклониться от обязательств перед ним, но в любом случае, это было уже слишком. Слишком много и абсолютно недостаточно. — Ты просто боишься, — нагло обвинил Морти, выпрямляясь во весь рост с большей дерзостью, чем чувствовал на самом деле. — Ты боишься, что слишком привяжешься, и однажды я уйду, или меня убьют, или что-то в этом роде, и у тебя не будет ничего и никого. Ты до смерти боишься того, как я заставляю тебя чувствовать себя. Последовала затянувшаяся пауза, и Рик внезапно начал выглядеть разъяренным, как будто хотел отрицать это и начать совершенно новую борьбу, что было вполне возможно, учитывая, что он ни разу не говорил, что испытывает какие-либо романтические чувства к своему внуку, но, к удивлению Морти, Рик просто усмехнулся и полез в карман за фляжкой, сделав невероятно большой глоток. — Черт, — в конце концов произнес мужчина, его тон был полон снисходительности и той жестокости, к которой он прибегал, когда ему больше не с чем было работать. — Ты меня подловил, малыш. — Не называй меня ‘малыш’, когда мы собираемся заняться сексом, — огрызнулся Морти. Рик усмехнулся, и это вывело Морти из себя, но старик проигнорировал его. — Я не думаю, что мы будем заниматься сексом в ближайшее время, Морти. — О, да? — с вызовом спросил подросток: — И почему это? Морти не был уверен, был ли это его тон или агрессивная манера, с которой он шагнул вперед, вторгаясь в пространство Рика и ведя себя как больший ублюдок, чем он на самом деле являлся, но парень мог видеть определенный момент, когда Рик сорвался. Эмоции исказили его черты в уродливую гримасу прямо перед тем, как полностью исчезли, оставив его лицо совершенно пустым, и впервые с тех пор, как они начали разговаривать, Морти почувствовал вспышку страха. — Тебе просто необходимо продолжать давить, не так ли, Морти? Тревога зароилась в сердце Морти, как пчелы вокруг улья, но он стоял на своем, даже когда Рик навис над ним с пронзительным взглядом и лицом, которое спокойно могло было бы быть высеченным из камня. А потом Рик разразился гневной тирадой, и Морти на мгновение задался вопросом, услышат ли это его родители и ворвутся ли они, чтобы попытаться посмотреть, что происходит — что-то, что было бы крайне плохо для них, поскольку он был голый, а Рик собирался начать кричать об их сексуальной жизни. — Ты думаешь, я не знаю, что превращаю твою жизнь в ад, Морти? А? Думаешь, я не знаю, что ты лучше предпочел бы отсиживаться в своей мерзкой комнате со своим ноутбуком или в школе, чем быть со мной, рискуя своей жизнью в поисках приключений? Я знаю, что усложняю тебе жизнь, Морти. Я, черт возьми, прекрасно это осознаю. Брови Морти сошлись на переносице, и он начал говорить, что любил их приключения, но Рик просто навис над ним непроглядным туманом, сквозь который проглядывало что-то от прежнего Рика. — Бу-у-у, бедняжка Морти, он должен увидеть мультивселенную, — Рик сверкнул глазами. — Я понимаю, что со мной не так-то просто иметь дело, и что ты… ты сваливаешь на меня кучу дерьма за свою испорченную жизнь, но я стараюсь не испортить её так сильно, как мог бы, Морти. Есть куча дерьма, в которое я тебя не втягиваю, и это то, что я пытаюсь сделать сейчас, Морти, но ты просто не даешь мне! — Я пытался, черт возьми, помочь тебе, Морти, — сказал Рик, вскидывая руки вверх. — Было ли это хреново, что я подрочил своему внуку вместо того, чтобы просто подставить другую чертову щеку? Да, вероятно, было! Но, эй, я подумал, что это было лучше, чем позволить тебе дрочить и накачивать себя по самую глотку всем тем дерьмом в твоем организме! Я старался сделать это дерьмо как можно более безличным, чтобы не травмировать твою тупую маленькую задницу, но тогда тебе пришлось сделать это странным, Морти! Ты лапал меня за обеденным столом! На глазах у моей гребаной дочери, Морти! На глазах у нашей семьи! — Прекрати нести чушь, Рик! С каких это пор тебе не наплевать на нашу семью? — вмешался Морти, взбешенный тем, что Рик каким-то образом обвиняет его во всем этом, точно так же, как он сам пытался сделать в самом начале. — Они даже не наша настоящая семья! Мы меняли измерения раза четыре! — Черт возьми, Морти, дело не в этом! — Ну, тогда в чем! — Дело в том, что я пытаюсь не погубить тебя! — Рик наконец закричал. Между ними воцарилась тишина, на этот раз более оглушительная и гнетущая, чем когда-либо, и, когда Морти уставился на Рика, наблюдая, как тот теряет гнев, подпитывавший его, он выглядел почти древним. Обычно Рик выглядел таким живым, ехидным и полным энергии, что легко забывалось, что на самом деле он уже старик, но, наблюдая, как его гнев рассыпается на части, Морти, наконец, смог увидеть возраст и усталость на лице Рика. Это не сделало его менее расстроенным, и уж точно не избавило их от неприятностей, но заставило Морти еще раз пожалеть о своем решении усложнить их отношения. — Я погублю тебя, Морти, — наконец сказал Рик. Сломленный тон этих слов задел подростка за живое, и он попытался протянуть руку, положить ладонь на плечо Рика, чтобы просто дать о себе знать, но тот казался неприступным, как будто вокруг него было силовое поле, удерживающее всех на расстоянии, особенно Морти, и он опустил руку, так и не достигнув контакта. — Ты же не собираешься— — Да, собираюсь, Морти, — сказал Рик, перебивая его и не оставляя места для споров. — Я уже испортил тебе жизнь, Морти, и мне придется с этим жить. Но я не могу это испортить для тебя. Я эгоистичный засранец, Морти. Я беру, беру и беру, и я уже забрал у тебя почти всё. Но я не могу забрать и этого. Рик не сказал, что это было, но у Морти было такое чувство, будто он и так знал. Морти был почти уверен, что Рик говорил о его шансе на нормальную жизнь. На нормальные отношения. На что-то функциональное здесь, на Земле. Или, может быть, даже в космосе тоже. На любовь. И это затронуло в Морти то, о существовании чего он даже не подозревал. Рик не лгал. Он и так уже отнял у него так много, годы его жизни, невинность, которую никогда нельзя было вернуть, и он сделал практически невозможным для него снова стать нормальным. Он выполнял роль друга, члена семьи и даже наставника в одном лице, что было намного больше, чем кто-либо другой в его жизни когда-либо мог стать, и это давало ему так много власти в жизни Морти. Это давало ему преимущество в их отношениях, и, учитывая то, как Морти набросился на Рика, он мог бы легко воспользоваться и этим. И он это сделал, в какой-то степени. Но он не пытался сделать из этого то, чем оно не было. Он не причинял ему боли намеренно, он пытался установить дистанцию между ними и уберечь Морти от того, чтобы тот воспринимал его как романтический интерес, и где-то в глубине души Морти искренне задавался вопросом, согласился ли Рик на их сексуальные отношения как способ избежать причинения ему боли отказом, каким бы ошибочным это ни было. Рик не хотел причинять ему боль. Он не хотел забирать у него что-то, что никогда нельзя было вернуть или заменить… Но он уже это сделал, намеревался он или нет. И Морти не осознавал, насколько трудно это было, пока не понял, как Рик пытался — и терпел неудачи — оградить его от чего-то, к чему он не переставал стремиться. Они долго смотрели друг на друга, установив зрительный контакт, ожидая, скажет ли кто-нибудь что-нибудь, и Морти на мгновение отвлекся, замечая, насколько выразительными на самом деле были глаза Рика. Даже после многих лет злоупотребления психоактивными веществами они все еще были слишком яркими, слишком красивыми, слишком притягательными. Даже искрящиеся гневом и блестящие от боли; это были такие глаза, в которых можно было утонуть. Достаточные, чтобы тот, кто попал в их ловушку, захотел утонуть в них и никогда больше не выныривать за воздухом, и Морти задался вопросом, не это ли имел в виду Рик, когда сказал, что погубит его. — Слишком поздно, — выдавил Морти, охотно утопая в пристальном взгляде Рика. — Я уже люблю тебя. Рик смотрел на него ещё мгновение, и сердце Морти заколотилось по-настоящему, когда показалось, что Рик собирается что-то сказать, но, прежде чем он успел что-либо сделать, мужчина отвернулся от него и вышел за дверь. Морти едва почувствовал, как опускается на колени, глядя в коридор и молясь, чтобы Рик вернулся. Но тот этого не сделал, и опустошение от того, что Рик бросил его перед лицом его признания, завершило то, что уже началось той ночью, разбив сердце Морти надвое и оставив его рыдать на полу спальни.