(Un)calculated Risk

Зловещее предчувствие тяжело засело в глубине сознания Морти, когда он попеременно то пялился в компьютер, то опускал взгляд на свои колени. Преувеличенно громкие стоны какой-то безымянной женщины тихо доносились из его наушников. Звук проникал прямо в мозг, лаская его мысли громкими стонами и редкими мягкими, воздушными всхлипами. Морти не мог отделаться от мысли, что тихие всхлипы казались более реальными, чем всё остальное, но даже они не могли помочь ему достичь желаемого состояния. Вместо того чтобы возбудиться, вообразив, что это он выдавливает стоны из её рта, или хотя бы что он сидит в кресле и наблюдает за происходящим в реальном времени, Морти сидел, задаваясь вопросом, что в её выступлении было фальшивым, а что на самом деле искренним. Он спрашивал себя, действительно ли парню, толкающемуся у неё между ног, удастся заставить её кончить, или она просто притворится, выгибаясь дугой и визжа, обхватив ногами его бедра, как будто она умрёт, если он остановится. Морти стало интересно, заметит ли парень, если она притворится. И будет ли ему вообще не всё равно. Безразличие ещё сильнее отразилось на лице подростка, и он ещё глубже погрузился в свои бессмысленные размышления. Он наблюдал, как мужчина вышел, схватил свою партнершу за бедра и небрежно переставил в другую позицию. Он догадывался, что это должно было быть сексуально, демонстрация силы наряду с грубым обращением, но всё, о чем Морти мог думать, это о том, как, должно быть, неудобно было актрисе. Ему следовало бы наблюдать за членом мужчины, когда он входил и выходил из её тела, желая, чтобы они поменялись местами, но Морти не мог отвязаться от мысли что, каждый раз, когда актер сгибал бедра и глубоко входил, между бровями женщины появлялась маленькая морщинка. Как будто она пыталась не морщиться. Карие глаза осмотрели её ноги, отметив тот факт, что пальцы на ногах не были поджаты, а мышцы на икрах были вялыми и расслабленными. Это зрелище ещё больше ослабило интерес Морти, и подросток начал отключаться. На лице его не отражалось практически ничего, когда он сидел там, размышляя о реализме за кадром, в то время как грудь актрисы подпрыгивала на экране, как желе. К тому времени, когда видео остановилось, закончившись прямо перед тем, как актер предположительно выстрелил ей на лицо, Морти всё ещё даже отдаленно не был возбуждён. Не то чтобы он был удивлён. Брюнет вздохнул и вытащил наушники, закрывая ноутбук чуть сильнее, чем это было необходимо, и со смиренным видом отодвигая его подальше от кровати. До сих пор он перепробовал всё, что ему нравилось больше всего. Рыжеволосые лесбиянки, бисексуалы втроем, геи, сидение на лице, римминг, даже хентай, и ничего из этого не сработало. Что бы он ни делал, что бы он ни воображал или ни вызывал в сознании, чтобы подпитывать свои фантазии, его член отказывался делать больше, чем набухать. Он мог бы встать перед всем классом на математике в обтягивающих джинсах, и никто бы ничего не заметил. Что было полной противоположностью тому, к чему он стремился. Морти издал разочарованный звук и плюхнулся обратно на кровать, прикрыв глаза рукой. Предполагалось, что он будет нормальным мальчиком-подростком, который будет сидеть один в своей комнате и дрочить до тех пор, пока его член не заболит так сильно, что продолжать станет невозможно, но этого не происходило. Этого не происходило, не происходило с тех пор как… Морти резко сглотнул и попытался остановить эту мысль, чувствуя, как мышцы его пищевода переносят тот скудный кусочек слюны вниз, к скрученному в узел желудку. Вспышка плохо сдерживаемых воспоминаний о конце его последнего приключения с Риком промелькнула в сознании Морти, хотя он и пытался блокировать их. Запомнившееся выражение лица его дедушки; губы Рика скривились в хмурой гримасе, проступили заметные морщинки, подчеркнутые раздражением из-за очевидной неспособности его внука следовать даже самым элементарным инструкциям, пока они путешествовали. Его кожа была горячей. Кончики его пальцев покалывало там, где он коснулся ярких желтых лепестков с планеты, которую они оставили позади. Рик нахмурился ещё сильнее, когда он начал по-настоящему ёрзать на пассажирском сиденье, больше не в силах игнорировать усиливающееся ощущение. Его собственная неспособность скрыть вопиюще очевидную эрекцию за смущенными руками и предательский румянец. Рик огрызается на него, чтобы он просто покончил с этим и не ходил вокруг да около, как сучка. Его пальцы дрожат, когда он борется с пуговицей на джинсах. Звук расстёгиваемой молнии раздаётся как крик в густой тишине между ними. Тревожность. Сдавленный вздох одновременно волнения и удовольствия, когда Рик, не глядя, протянул руку и взял его в ладонь. Морти прикусил губу, подумав об этом. Каждая унция самосохранения, которой он обладал, кричала ему остановиться, но, как человек, который с самого начала никогда не был наделен большим самоконтролем, Морти не смог удержаться от того, чтобы потянуться вниз и обхватить пальцами свой член. Тот всё ещё не полностью стоял, даже не близко, но он уже затвердел больше, чем за всю ночь. Морти тихо заскулил, и то первоначальное дурное предчувствие усилилось. Но он быстро отогнал его, проглотив со всей легкостью человека, который подавлял и гораздо худшее. Нервные слова нерешительности, которые он, заикаясь, произнес, когда Рик начал двигать рукой, были неважны и быстро пропущены им, пока Морти вновь переживал это воспоминание. Он, по уши погрузившись в молчаливый сексуальный кризис, не придавал особого значения тому, как волновался, в то время как Рик смотрел прямо перед собой и бессвязно бормотал какое-то объяснение, которое Морти толком не мог вспомнить сейчас. Возможно, это было связано с цветами, к которым он прикасался, или с мультивселенной и их бесконечным «я». Может быть, и то, и другое. В любом случае, сейчас это не казалось важным. Вместо этого Морти задумался о том, каково это было. Поначалу было неловко. Положение было не идеальным, и, даже когда его крайняя плоть скользила вверх и вниз по головке члена, влаги было недостаточно, чтобы сделать акт полностью приятным. Пальцы Рика были теплыми. Гораздо теплее, чем он думал, учитывая, сколько раз старик хватал его сзади за шею ледяными руками просто для того, чтобы быть мудаком. Не то чтобы это было действительно так уж неожиданно. Морти привык к тому, что его дедушка становился полнейшим мудаком просто ради– Морти покачал головой, отгоняя отвлекающий ход мыслей, и сжал свой твердеющий член, чтобы вернуться в нужное русло, зашипев от разряда удовольствия, потрясшего его организм. То, как это ощущалось. Сухая, как бумага, кожа, которая была гораздо приятнее на ощупь, чем он когда-либо ожидал. Умелые, проворные пальцы поглаживали его по всей длине, заставляя его живот сжиматься каждый раз, когда они скользили по головке его члена, чтобы собрать больше предэякулята. Его желудок скрутило одновременно от возбуждения и смущенной неуверенности. Его моральный компас пытался определить, в какую сторону указывать, кружась вокруг себя без надежды найти направление. Освобождение, которое он испытал, когда сдался и просто позволил тому, что должно было случиться, случиться. Тогда он откинулся на спинку сиденья, его глаза закрылись, голова склонилась набок, когда он сосредоточился на своих чувствах и постарался не думать о том, кто с ним это делает. Морти зажмурил глаза в жалкой имитации прошлой ночи и с громким стоном потянулся, чтобы обхватить свои яйца. Он старался как можно лучше скопировать движения Рика по памяти, слегка закругляя запястье, хотя сейчас это было гораздо более лениво, чем когда Рик делал это на корабле. Того факта, что он пытался быть хотя бы отдаленно похожим, было достаточно, чтобы заставить брюнета ещё больше затвердеть. Морти пожалел, что не уделил немного больше внимания тому, что происходило, когда это случилось. Он жалел, что у него нет ничего, что могло бы подпитывать его фантазию, но в тот момент всё казалось таким грязным. Сейчас тоже казалось, он заставил себя вспомнить, но после многочасового просмотра порно без малейшего интереса легко было проигнорировать мораль, пытавшуюся помешать ему наслаждаться происходящим. Вместо того чтобы думать о том факте, что в глазах общества они совершили что-то непростительное, он думал о пальцах Рика. Он думал о том, как почти клинически они скользили вверх и вниз по его члену; эффективнее и намного опытнее, чем его собственная рука, хотя он мастурбировал по крайней мере дважды в день с тех пор, как ему исполнилось тринадцать. Вместо того чтобы взбеситься из-за того, что отец его матери велел ему кончить у него на глазах в ограниченном пространстве, Морти позволил блаженному унижению расплыться по языку. Он заново представлял, как приподнимал бедра, его жалобные стоны эхом отдавались по кораблю, когда Рик усилил хватку всего на шаг за пределы комфортного. Морти начал тяжело дышать. С его члена уже капала жидкость, он был полностью твердым и чертовски чувствительным. Подросток оглядел своё тело, застонав при виде члена в руке, раскрасневшегося и скользкого от возбуждения. Опыт на корабле длился от силы минут пять, но Морти хотел притвориться, что это было дольше. Он хотел представить, что Рик немного оттянул концовку, позволяя его ноющему члену прижаться к животу прямо перед тем, как парень смог кончить. Продолжая, Морти заполнил тишину своей собственной памяти, заменив звук своего прерывистого, учащенного дыхания воображаемыми мольбами. Ради фантазии Морти позволил себе поверить, что умолял его. Он представил, как стонет от наслаждения, умоляя Рика снова взять его в руку, заставить кончить, и в этой фантазии дедушка подчинился. Проводя большим пальцем взад-вперед по влажной дырочке уретры, Морти стиснул зубы и с тихим стоном откинул голову на подушку. Всего было слишком много и в то же время недостаточно, каждое новое прикосновение ещё больше, чем предыдущее заставляло Морти напрягаться и отчаянно желать кончить, но он просто не мог достичь разрядки. Он мчался по вершине обрыва, не поднимаясь выше, как бы сильно ни старался, и фантазия достигла своего предела. Так мало оставалось того, что он мог вообразить ещё, того, что он мог добавить к своей мысленной переигровке, не испытывая полноценной панической атаки в середине сеанса дрочки, но всё, что он уже придумал, казалось бесполезным. Подросток беспомощно захныкал. Ему нужно это. Ему нужно кончить. Он был так чертовски близок. Всё, что требовалось, — это… — Морти, давай! Остальная часть того, что кричал ему Рик вверх по лестнице, осталась совершенно неуслышанной, поскольку член Морти взорвался фонтаном брызг в его руке, пока он сдавленно выдыхал воздух. Оргазм пронзил тело подростка с неожиданной силой. Он пульсировал в нём, каждый удар заставлял пальцы ног поджиматься, а мышцы напрягаться сильнее, пока его напряженное тело, наконец, не рухнуло обратно на влажные от пота простыни. Грудь вздымалась в блаженстве, кожа была забрызгана свидетельствами его освобождения, Морти ничего не мог поделать, кроме как позволить воспоминаниям захлестнуть его, как им заблагорассудится, подчиняя себе его организм от пальцев ног и до макушки. Почти то же самое было с ним на корабле с Риком, когда он жестко кончил и обмяк на сидении, не чувствуя конечностей, всего через несколько секунд. Каким-то образом осознание этого только усиливало фантазию. Несмотря на то, что он уже кончил и постепенно становился мягким, а сперма остывала на его коже, параллель между прошлым и настоящим только делала воспоминания более реальными. Как будто он заново переживал их у себя в голове. Закрыв веки он наблюдал, как Рик небрежно вытирает руку о свой лабораторный халат, как его длинные пальцы сжимают руль, и Рик смотрит прямо перед собой в далекие глубины космоса. Как будто ничего не случилось. Не говоря ни слова. И в последний момент перед тем, как заснуть, Морти поймал себя на том, что жалеет, что Рик не посмотрел в его сторону. За четыре дня, прошедшие с тех пор, как Морти кончил, думая о том, что случилось у них с Риком, он не мог избавиться от постоянного чувства тошноты. Каждый раз, когда он думал, что с этим покончено или, по крайней мере, что он готов двигаться дальше, он тут же поддавался тем самым вещам, о которых так старался не думать, снова и снова испытывая отвращение к самому себе. Он видел Рика, или корабль, или его ебанутые воспоминания снова появлялись в фантазиях, пока он пытался забыть их, и внезапно всё это снова подкрадывалось к горлу, как горячая желчь, готовая выплеснуться наружу и оставить кислый привкус во рту. Это начинало становиться проблемой, реальной проблемой, которую Морти не мог игнорировать так же легко, как и любые другие дерьмовые вещи, которые он делал с Риком. Он не мог просто запереть всё это в глубинах памяти и не думать об этом, потому что, несмотря на то, во что ему хотелось верить, Морти начинал понимать, что не воспоминания и даже не сама фантазия мешали ему жить. Дело было в том, что он хотел, чтобы это повторилось. Морти крепче сжал карандаш в руке, когда такая мысль пришла ему в голову, и вонзил графитовое острие в свой лист бумаги сильнее, чем это было необходимо. Ему следовало бы думать о тесте по математике, беспокоиться о вопросах или о том, как очередной провал повлияет на его и без того ужасные оценки, но мысли Морти отказывались погружаться в мирскую грязь, что называлась нормой. Он никогда не был особенно хорош в том, чтобы думать о вещах, о которых ему полагалось думать. Как раз из-за этого он и оказался в такой дерьмовой ситуации с самого начала. Само по себе это было уже достаточно плохо, но, в дополнении к беспокойному разуму… Мотивация подростка подрывалась абсолютной тщетностью всего происходящего. Морти знал, что если позволить мыслям разбежаться по разным темным уголкам сознания, ничто не изменится. Не похоже было, что мысли о Рике каким-либо образом могли отвлечь его. Последние два дня он даже не был в школе, не говоря уже о том, чтобы готовиться к контрольной, так что, позволение мыслям блуждать самим по себе, вряд ли хоть что-то изменило бы. Однако он действительно надеялся, что школа хоть как-то отвлечет его. Он думал, что, сидя в нескольких рядах от Джессики и остальных учеников, может быть, всего лишь может быть, он сможет перестать думать об инцестуозном яде, проникающем в его мозг подобно паразиту. Он думал, что это было бы реалистичным, если не слишком скучным, решением его проблемы, думал, что пребывание среди нормальных людей напомнило бы ему о том, кем он был на самом деле и какой должна была быть его жизнь, но, похоже, надежды не оправдались. Во всяком случае, от того, что он был окружен сверстниками, становилось только хуже. Сидя с ними, наблюдая за ними, слушая монотонное бормотание учителя математики и шепот голосов, которые внезапно смолкли в тот момент, когда мистер Голденфолд начал раздавать тесты, Морти вдруг осознал, насколько он на самом деле одинок в своих проблемах. Насколько он одинок в своей жизни. Находясь в окружении детей с нормальной жизнью, нормальными родителями, нормальными проблемами, он осознал, как мало у них общего и насколько далеким от них он стал за время, проведенное с Риком. Даже без инцидента на корабле. Их болтовня, скрип карандашей по бумаге, осознание того, как мало его это волнует, — всё это только укрепляло его положение лишнего в их кругу. Это заставило Морти захотеть вернуться домой, к Рику и их приключениям, в место, которому он принадлежал, к вещам, которые он знал. Он не разбирался ни в математике, ни в истории, ни даже в обществознании, но он знал, как найти шабернского уиндл-дорфа глубокой ночью. В пустыне Шикириан. Без оптических очков Рика. И это было гораздо полезнее в его повседневной жизни, чем квадратичная формула. Ему не нужно было думать о таких вещах. Думать, по сути дела, было работой Рика. Ему не нужно было вычислять сложные уравнения, просчитывать траекторию или даже придумывать большинство их планов. Это была работа Рика, всегда была. Он был хорош в других вещах. В разряжении ситуации, когда Рик был слишком пьян, чтобы следить за тем, что он говорит. В обезвреживании нейтринных бомб и изображении водителя для их побегов. В поиске любого неизведанного материала, за которым охотился Рик. Вот где он преуспевал, вот где ему действительно было место. А не на уроке математики на Земле. Находясь среди своих сверстников, окруженный ими, в то время как он был вынужден учиться чему-то, что не приносило ему пользы, чему-то, чего он просто не мог постичь, Морти всё больше желал индивидуальности. Он хотел выделиться. Хотел хорошо работать. Участвовать в чем-то, что он действительно мог бы осилить, и нравилось ему это или нет, но он находил это только рядом с Риком во время их приключений. Он не был нормальным. Он не был им долгое время, но, думая об этом, признавая это и глядя на то, чем он отличался от окружающих, он не мог не думать и о том досадном потоке дерьма, что пытался избежать, посещая школу. Морти тут же был вынужден признать, что, если бы он был нормальным, он никогда бы не позволил Рику прикоснуться к себе, не говоря уже о том, чтобы представлять, как это происходит снова и снова. Он бы взбесился. Он бы кому-нибудь рассказал. Но он этого не сделал. Потому что, на самом деле, учитывая всё то гребаное дерьмо, которое произошло между ними за время их приключений, самый новый аспект их ёбнутых отношений казался почти естественным. Морти, возможно, был удивлен, что это не произошло несколько раньше, учитывая все обстоятельства. Учитывая, с каким количеством проблем они сталкиваются постоянно, он удивлен, что они случайно не наткнулись на какую-нибудь сексуальную пыльцу или одну из тех «трахнись или умри» ситуаций. Незаконные действия, извращенная мораль и неудачные ситуации были практически их хлебом с маслом, основанным на приключениях. Морти не был уверен, почему он ожидал, что их домашняя жизнь, не говоря уже об их личных отношениях, будет сильно отличаться. Эта крупица правды заставила Морти ещё больше сгорбиться над столом, как будто он пытался спрятаться от собственных мыслей. Не то чтобы это помогало. Что бы он ни делал, он не мог перестать думать о той ебанутой жизни, которую ему приходилось вести. Морти начал раскрашивать кружочки с вариантами ответов наугад, поглядывая на часы в перерывах между вопросами. Если он уже рассматривал свою жизнь с Риком как среду, в которой он процветал, то действительно ли имело значение, что он сделал со своим тестом? Имел ли значение какой-либо из ответов? Имела ли значение школа? Или Земля? Морти закрасил все четыре кружочка в одном ряду просто потому, что мог, и лениво размышлял, какого черта он делает. Он пришел в школу, потому что от него этого ожидали. Всё ожидали, на самом деле. Ожидали общаться, заводить друзей, получать хорошие оценки, чтобы он мог окончить школу и поступить в колледж, получить ещё больше хороших оценок и снова окончить. Найти работу, жить своей жизнью, делать всё то, что ему полагалось делать, вплоть до тех пор, пока он не выйдет на пенсию и не умрёт вместе с какой-нибудь второй половинкой и парой детей. Но действительно ли такое будущее было ему уготовано? Его оценки и так были отстойными, и, со всеми его прогулами и неудачными выборами ответов, он, вероятно, просрал свой средний балл до такой степени, что единственным будущим, оставшимся для него на Земле, было то, в котором он застрял бы, поступая в общественный колледж, прямо как его отец, чтобы получить никчемный кусок бумаги и оказаться на тупиковой работе, с которой он получал бы гроши. Морти нахмурился ещё сильнее и попытался реалистично оценить ситуацию, перекатывая карандаш между пальцами и совершенно не обращая внимания на раздраженные взгляды, которые он получал каждый раз, когда кусок дерева касался стола. Реальность заключалась в том, что он ходил в школу, чтобы отвязаться от родителей и сбежать от Рика, когда старик выводил его из себя или становился слишком надоедливым, чтобы с ним можно было иметь дело. На данный момент это было её истинной функцией. Скучное бегство от, на самом деле, захватывающей жизни, в которую он попал со своим дедушкой. Школа превратилась в отпуск, и впервые Морти по-настоящему задумался, не лежит ли его истинное предназначение в космосе, а не на какой-то захолустной планетке в дальнем углу галактики, едва вышедшей из пеленок. Он мог бы возразить, что школа — это способ пообщаться со сверстниками и вспомнить, что его глупая, сумасшедшая семья не была центром вселенной, но, в самом деле, что бы она дала ему? Он не был популярен. У него не было друзей. Если только он не поступит в колледж и каким-то образом не найдет способ перестать быть таким неуклюжим и ненадежным, он, скорее всего, застрянет в том же проблемном мышлении, что и сейчас, куда бы он ни пошел. Он всегда находился бы вне социальной жизни, наблюдая за ней снаружи. Школа не была для него способом реализовать социальные желания подросткового возраста. Она не дала ему магическим образом круг общения или шанс на нормальную жизнь с какой-нибудь девушкой. Или парнем. Она только оставила его болтаться между двумя совершенно разными мирами, не позволяя примкнуть ни к одному, ни ко второму. У него не было жизни. Единственная жизнь, которую он сейчас имел, была с Риком. И, с новым развитием их и без того неортодоксальных отношений, Морти начинало становиться все более очевидным, что Земля очень мало может ему предложить. Единственное, чего ему действительно не хватало, — это отношений, секса, связи, и кто мог сказать, что он не найдет этого в космосе? Черт возьми, кто мог сказать, что он уже этого не нашел? Если Рик был готов дать ему это, пусть даже на короткое время, то какой смысл вообще беспокоиться о будущем на Земле? И, если он уже думал в этом направлении, если он был достаточно извращен, чтобы действительно принять идею отношений со своим собственным дедушкой, была ли вообще жизнь на Земле хорошей идеей? Кто вообще мог принять такой образ мышления? Какого друга он мог завести, что понял бы, каким человеком он стал? Какой смысл был даже пытаться, когда у него уже был такой друг? Тот, который, вероятно, понимал всё даже лучше, чем он сам. Неожиданное возвращение к исходной точке, дополненное оправданием произошедшего и принятием того факта, что он втайне хотел, чтобы это продолжалось, заставило Морти переломить карандаш пополам. Внезапный треск был достаточно громким, чтобы напугать даже его, и брюнет покраснел, когда больше пары голов повернулось на звук. Независимо от того, насколько он вырос или что он делал во время своих приключений с Риком, Морти по-прежнему был не из любителей находиться в центре внимания. Это всегда заставляло его чувствовать себя неуютно, даже в безобидных ситуациях. Возможно, в таких ситуациях даже особенно неуютно, и на этот раз всё было так же. Морти наклонил голову и потянулся за новым карандашом, пытаясь изобразить, что чрезмерно заинтересован в своих поисках. Было трудно не подглядывать и не проверять, смотрит ли кто-нибудь ещё, но Морти избегал искушения вплоть до тех пор, пока не нашел новый карандаш. Сев, подросток перевел взгляд на остальных учеников и с облегчением обнаружил, что на него никто не обращает внимания. За одним-единственным исключением. Джессика смотрела на него. Обычно от одного этого у него вспотели бы ладони и разыгралось воображение, но на этот раз Морти обнаружил, что утратил свой обычный интерес к ней. Ему было больше любопытно, почему она вообще всё ещё смотрит на него. Морти понятия не имел почему, но, когда они встретились взглядами, она ободряюще улыбнулась ему. У неё была мягкая улыбка, такая, которую Морти не привык получать в свой адрес, и он рассеянно подумал, что он мог сделать, чтобы заставить Рика вот так же улыбнуться ему. Если Рик вообще был способен на такое. Мгновение спустя она отвернулась, и Морти почувствовал, как тяжелый туман окутывает его сердце. Рик затмил даже его влечение к Джессике. Он начинал думать, что всё в его жизни в конечном счете придет к одному и тому же концу, и, глядя ей в спину, чувствуя, как его давняя любовь против его воли превращается в пепел, он молча оплакивал потерю всех остатков нормальности, которые у него могли бы быть.

***

Морти не был уверен, сколько ему должно было быть лет, чтобы классифицировать то, что он испытывал, как кризис среднего возраста, но, сидя за обеденным столом, встревоженный и эмоционально выжатый из-за мысленных кругов, которые он набегал за весь день, Морти решил, что на самом деле это не имеет значения. Учитывая всё то безумное дерьмо, с которым он столкнулся в космосе вместе с Риком, Морти был почти уверен, что продолжительность его жизни значительно сократилась. Шестнадцать лет, вероятно, были для него серединой жизни, предположил он, а если нет, что ж, тогда к черту всё это. Потому что Морти не мог придумать ничего лучше, что бы описывало его чувства. После своего противоречивого внутреннего кризиса Морти полностью понял, почему люди справляются с шоком, покупая новую модную машину или встречаясь с кем-то вдвое моложе себя: чтобы преодолеть то, что подпортило им жизнь. Ему, конечно, не помешало бы отвлечься от своих собственных проблем или, по крайней мере, сосредоточиться на чем-то другом, и горошек, который он сейчас помешивал в картофельном пюре, определенно не справлялся с этой задачей. Еще хуже было то, что его самая большая вероятность отвлечься была именно тем, от чего ему нужно было отвлечься. Морти украдкой взглянул на Рика. Мужчина не смотрел на него, слишком занятый спором с его отцом, чтобы хотя бы осознавать существование Морти рядом с собой, и подросток был, по крайней мере, отчасти благодарен за это. Ему казалось, что он провел весь день, думая о своём дедушке, пытаясь понять, что он чувствует по поводу того, что произошло между ними, и что это может значить для него и его жизни, и какой смысл вообще имеет его жизнь вне Рика. Он был измучен. Всё вытекало из чего-то остального, каждая мысль возвращалась к другому скоплению запутанных проблем, и Морти не мог разобрать на части и понять что-то одно, не запутав всё остальное. Дело доходило до того, что, если бы Рик посмотрел на него сейчас, Морти был почти уверен, его проблемы были бы тут же выплеснуты на его лицо яркими, привлекающими внимание красками, и мужчина бы их увидел. Это казалось нелепым, но не выходило за рамки возможного. В прошлом Рик замечал что-то и с меньшими подсказками. Морти был так занят, лениво разглядывая Рика, погруженный в свои мысли, что чуть не упал со стула, когда эти пронзительные голубые глаза внезапно остановились на нем. Они заставили Морти застыть на месте, его глаза расширились, когда он молча молился, чтобы Рик не смог каким-то образом прочитать его мысли. Часть его беспокоилась, что его молитва осталась без ответа. Или, что было более вероятно, какая бы сила ни существовала, она услышала их и решила досадить ему, вместо этого поступив с точностью до наоборот, и это чувство усилилось, когда в глазах Рика промелькнуло что-то похожее на удивление. Вероятно, дело было в том, что он не ожидал увидеть Морти уставившимся на него, но осознание этого не уменьшило возникшую у парня паранойю. Что бы это ни было, оно исчезло в одно мгновение, за что Морти был невероятно благодарен, и он был почти счастлив, когда неназванная эмоция сменилась первыми зарождающимися признаками раздражения. — Не игнорируй свою мать, придурок, — проворчал Рик, сузив глаза, в то время как глаза Морти вновь расширились. Подросток взглянул на свою ожидающую мать и почувствовал, как его щеки слегка порозовели, когда он понял, что она, как и остальные за столом, пристально смотрят на него. Морти неловко откашлялся. — П-прости, мам. Я не расслышал. Что ты сказала? Улыбка, украсившая ее губы, напомнила ему о той, которой Джессика одарила его всего несколько часов назад — мягкой, ободряющей, но слегка другой. В этой чувствовалась какая-то фамильярность. Она была ласковой, если не сказать немного раздраженной, и у Морти внезапно возникло ощущение, что она, вероятно, не так уж и удивлена его очевидной рассеянностью. — Я вижу, милый, — ответила она, и в её тоне прозвучала нотка плохо скрываемого веселья. — О чем ты там думаешь, что заставило тебя так глубоко задуматься? Повинуясь инстинкту, Морти выбрал простой ответ и произнес: — На самом деле ни о чем. Я просто думал о путешествии с Риком на днях. Его мама понимающе кивнула и, очевидно, решив, что ее первоначальный вопрос больше не важен, отвернулась, чтобы что-то сказать Саммер. Возможно, ему следовало бы немного обидеться на то, что его маму, похоже, не волновало, что он делал во время путешествия с Риком, по крайней мере, не настолько, чтобы выпытывать подробности, но к тому моменту Морти уже перестал обращать на нее внимание. По правде говоря, его гораздо меньше интересовало то, что она собиралась сказать его сестре, чем то, как внезапно напрягся Рик рядом с ним. Это была немедленная реакция, за поимку которой Морти мысленно похлопал себя по спине, но также и та, которую он на самом деле не мог понять. Пока наконец не понял. Понимание снизошло на него в мгновение ока, и Морти чуть не подавился куском свинины, который пытался проглотить, когда это произошло. Ему потребовалось всё, что у него было, чтобы не покраснеть и не вытаращить глаза на своего дедушку, когда он понял, что Рик, вероятно, подумал, что он говорил об… инциденте. О котором он и говорил в некотором роде. В конце концов, это то, о чем он думал весь день. Не говоря уже о предыдущих днях. На самом деле ему не следовало так уж сильно удивляться тому, что мысли Рика тоже обратились туда. Но за этим испуганным удивлением быстро последовала вспышка обиды. Беспокоился ли Рик о том, что он всем расскажет? Мысль казалась абсурдной, особенно для Морти, но, возможно, лучше было бы если бы она таковой не была. Рассказать было бы нормально. Беспокоиться о том, идти или не идти к взрослому, было бы нормально. Черт, пытаться осмыслить то, что произошло, было абсолютно нормально. Может быть, для Рика имело смысл напрячься. В конце концов, ему было что терять, если Морти решит рассказать о том, что произошло между ними на корабле. Но Морти это не нравилось. Он не мог представить, что предаст их новообретенную связь — да и разве это не было просто новым уровнем их ебанутых отношений? Их так называемая связь, по крайней мере та, о которой он сейчас думал, была тайным инцестуозным столкновением, и он был готов унести это знание с собой в могилу. Не для того, чтобы защитить Рика, и уж точно не для того, чтобы защитить их семью, а из-за эгоизма, потому что он хотел расширить эту связь и посмотреть, что ещё он мог бы с ней сделать. От этой мысли сердце Морти затрепетало. Украдкой бросая взгляды на Рика между поглощением своего ужина, Морти понял, как осторожно Рик избегал смотреть на него, и от этого дыхание его участилось. Мужчина казался полностью расслабленным, ел свою еду, время от времени отпуская комментарии, но его тело рассказывало совсем другую историю. Оно было невероятно напряжено. Расслабленность, проявлявшаяся в его движениях, была чересчур резкой, как будто Рику приходилось время от времени напоминать себе о необходимости сохранять спокойствие и есть медленно. Его пальцы сжимали вилку чуть сильнее, чем это было необходимо, и, хотя он периодически поглядывал на каждого члена семьи, пока они болтали, он ни разу не взглянул на Морти. Это заставило подростка задуматься, думал ли Рик об этом. Или, может быть он как раз старался этого не делать. Он задавался вопросом, не скрываются ли за равнодушными голубыми глазами Рика мысли о том, что произошло между ними на корабле. Он что-то расчитывал? Разрабатывал какой-то план на случай, если Морти проболтается, намеренно или случайно? Сожалел ли он о том, что сделал? Уставившись через стол, слушая, но на самом деле не вслушиваясь, пока Саммер всё рассказывала и рассказывала о чем-то, что Итан делал на английском, Морти лениво гадал, как Рик отнесся к их «общению». Он размышлял, понравилось ли это Рику, хотел ли его дедушка сделать это снова, как он, или мужчина прикоснулся к нему только из-за квэмптонских маков. Он задавался вопросом, думал ли Рик когда-нибудь о том, чтобы прикоснуться к нему таким образом до проишествия, или он сделал это только в ответ на их ситуацию из-за какого-то искаженного чувства морального долга, которое только Рик мог надеяться понять. Любой вариант казался возможным. Таким же возможным, как и вариант, что ничто из этого не было реальной причиной и дело было в чем-то совершенно другом. Этот человек был загадкой. Морти не понимал и половины того, что он делал, и сомневался, что когда-нибудь поймет, но Морти это и нравилось в Рике. Или, по крайней мере, он уважал это достаточно, чтобы это ему не не нравилось. Ему было интересно, видит ли Рик его таким же. Был ли он загадкой для своего дедушки? Хотя бы чуть-чуть? Морти сомневался в этом. Рик был гением, а Морти не был очень спонтанным или чрезмерно непредсказуемым, но всё же. Морти нравилась мысль о том, что, возможно, он всё-таки может удивить человека, в котором он так мало понимал. Ему так понравилась эта идея, что, не тратя ни секунды на обдумывание своих действий, Морти потянулся через пространство между ними, под столом, где его родители не могли видеть, и положил руку Рику на бедро. Небрежный жест заставил старика на долю секунды замереть с вилкой на полпути ко рту, но Морти не получил ничего кроме этого. Секунду спустя Рик пришел в норму, почти не обращая внимания на руку на своем бедре, пока он болтал со своей дочерью о её дне на работе и продолжал есть её стряпню. От Морти не ускользнул весь сюр ситуации, ни с учетом того, где они были, ни с окружающей их компанией, но он все же почувствовал себя слегка обиженным на отсутствие реакции от Рика. Даже разделенный взгляд был бы предпочтительнее притворного незамечания. Морти нахмурился и сжал бедро Рика, а секунду спустя скользнул ладонью выше, пока не остановил её, почти касаясь промежности своего дедушки. Это, безусловно, вызвало ответную реакцию. Хотя и не обязательно ту, что он себе представлял. Вздох Рика был смиренным и тихим, незамеченным его теперь уже препирающимися родителями или раздраженной сестрой, и к тому времени, когда Рик отложил вилку и повернулся, чтобы посмотреть на него, приподняв бровь, Морти был вынужден признать, что, возможно, одного взгляда тоже было недостаточно. Даже при зрительном контакте и внимании Рика Морти всё ещё не понял, был ли результат положительным или нет. Он мог прочесть мысли Рика по его лицу так же легко, как если бы тот произнес их вслух, но они не давали ответа ни на один из возникших у него вопросов. Он мог видеть тщательно сохраняемую дистанцию в глазах Рика и глубину его нахмуренных бровей. Он мог видеть то фирменное выражение раздражения, которое иногда появлялось у Рика, когда он был вынужден иметь дело с чем-то, что он очень целенаправленно избегал, по его морщинам и тонкому сжатию губ. Но все эти незначительные признаки лишь добавляли глубины выражению лица Рика, которое, казалось, говорило: «Серьезно? Мы будем делать это сейчас?» Сглотнув, Морти почувствовал скрытую дрожь, но всё равно сжал бедро Рика во второй раз, молча сомневаясь в разумности этого решения и продолжая надавливать. Тем не менее, Рик не давал ему четкого ответа. Мужчина просто закатил глаза — определенно «как хочешь» — и вернулся к своему ужину, одним плавным движением взяв вилку и откусив кусочек картошки. Морти поник и отпустил бедро Рика, чтобы взяться за свою вилку. В итоге у него осталось больше вопросов, чем ответов, а непомерное количество беспокойства начало тихонько разъедать желудок. Аппетит у Морти пропал, и он снова принялся перекатывать еду по тарелке, вместо того чтобы просто съесть её. За остаток вечера он не произнес больше ни слова.