Звук и тишина

      Дань Хэн поймал его снова: тело среагировало само, стоило Генералу прикрыть глаза и ослабеть в коленях. Оно ринулось вперед, будто чувствовало больше, чем его сбитый с толку хозяин, который частью сознания все еще ожидал угрозы, находясь на поле боя.       Цзин Юань снова оказался у его на руках. Он дышал, и Дань Хэн чувствовал, как циркулировала внутри его собственная энергия, оставшаяся после броска копья. Главное, что не сущность антиматерии, которая так и не смогла завладеть телом Генерала, и это даже успокаивало. Он сильный. Он справится. Что-то внутри него говорило: всегда справлялся.       Дань Хэн приложил острое ухо к едва вздымающейся груди. Сердце билось. Облегченный выдох потерялся в плеске волн, что образовывали теперь своды Чешуйчатого ущелья.       — Он… — начала Март, и Дань Хэн, едва подавил порыв закрыть Генерала своим телом: пришлось напомнить себе, что бой окончен, и никому из них опасность не угрожает.       — Будет в порядке, — с каким-то даже раздражением ответил Дань Хэн, и направлено оно было вовсе не на Март, если честно.       Дурак. При всем уважении — настоящий дурак. Он так старался отвлечь Фантилию на себя, разозлить ее, сосредоточив все ее внимание, чтобы она не атаковала экипаж экспресса? Чтобы его друзья были в порядке?       Дань Хэн должен был быть за такое благодарен, судя по скудным соображениям Генерала, но он… Прижимал к себе едва дышащее тело и думал, не милосерднее ли будет добить столь явно обделенное умом существо.       Как можно было подумать, что он будет рад хоть чьей-либо смерти? Как можно было представить, что он будет благодарен, если Генерал будет пренебрегать собой, лишь бы выжали его друзья? Что он будет рад, если жертвой станет Цзин Юань, а не экипаж экспресса?       Очнется — и Дань Хэн завершит то, что начала Фантилия. Просто возьмет эту глупую голову и…       ...и вздохнет в тишине покинутой всеми посетителями комнаты, где остались только он и Генерал, который все так же тихо дышал: его дыхание стало глубоким и спокойным.       Злость Дань Хэна исчерпала себя, пока он нес даже легкое для него тело через Чешуйчатое ущелье, пока помогал лекарям, которые взирали на него со смесью ужаса и узнавания; пока отговаривал Верховную Провидицу от мгновенной казни Генерала, обещая, что убьет его самостоятельно, и ей не стоит брать на себя такую грязную работу: в Доме Кандалов не самая уютная атмосфера…       Верховная Провидица смотрела на бессознательного Генерала с беспокойством и, кажется, почти плакала, нисколько не обращая внимание на ссыльного преступника. Маленькую видьядхару Байлу пришлось успокаивать всем, кто ее видел: та тоже стояла в очереди на то, чтобы высказать Цзин Юаню за пренебрежение собой, хотя они даже не знали причины его состояния, и никто не стал говорить, что Старейшина, а ныне — просто Дань Хэн, едва не добил его копьем.       А стоило бы. Добить, в смысле. Не говорить.       Он остался здесь, потому что… Потому что был должен. В конце концов, это ради его друзей Цзин Юань так рисковал жизнью. И из-за удара его копья так тяжело восстанавливался. Было ли это… Достаточной причиной, чтобы назвать его поступок рациональным?       В комнате тихо. За окном было пасмурно, и небо стремительно темнело, погружая комнату в тревожный полумрак. Дань Хэна единодушно не стали прогонять, ни то боясь прогневать Старейшину, ни то решая, что «старый друг» позаботится о Генерале гораздо лучше, если… Нет, «когда» тот проснется.       Или же просто никто не захотел жертвовать отдыхом. Дань Хэн мог их понять: все рисковали своими жизнями, всем хотелось перевести дыхание, а он и так сверлил взглядом каждого, кто подходил к бессознательному телу, так еще и занял надежную позицию на единственном помещающимся рядом с постелью стуле, всем своим молчаливым видом давая понять, что никуда не уйдет.       И что на вопрос «зачем» он отвечать тоже не будет. Он не знает, зачем остается. Помимо отговорок — правда не знает.       Да, он ощущал это внутреннее чувство. То, что тогда, когда его вели из Дома Кандалов под конвоем, рвалось обратно, за решетку, лишь бы снова увидеть единственного человека, который не смотрел на него с ненавистью. То, что готово было разверзнуть океан, поднять город со дна — что угодно, если он попросит.       Это были не его, Дань Хэна, чувства.       Это были лишь отголоски. Как воспоминания, которые он видел — не обретал, просто видел — на пути к Корням Амброзии, были просто образами, с которыми он не имел ничего общего. Имена, которые он слышал впервые, голоса, которые были лишь смутно ему знакомы.       Дань Хэну же принадлежало… Нечто другое. Чуть более робкое, сметенное, странное для него и несвойственное. Просто… Желание, чтобы Генерал, что был первым, кто отнесся к нему по-доброму, не как к чудовищу, был в порядке.       Вернее, не к нему. К Дань Фэну.       Это… Все портило, если честно.       Наверное, Дань Хэна Генерал винил в том, что он занял тело его дорогого друга, от одного взгляда на которого у него в глазах плавилось солнце, и Дань Хэну буквально приходилось опускать глаза, чтобы не обжечься.       Но Дань Хэну этот свет не принадлежал.       А ведь не он здесь преступник, не тот, кто поднял восстание, и даже не тот, кто стал причиной множество жертв, но почему-то… Не ему.       Дань Хэн осмотрел себя в зеркале, что опускалось до самого пола. Было ли у Дань Фэна… Такое же выражение лица? Цзин Юань говорил, что они похожи. Та же аура, хотя Дань Хэн не ощущал ничего такого: его рога мягко мерцали в полумраке комнаты, но не больше: выпрямить спину и завести руку за спину отчего-то привычным ему жестом смог бы каждый.       И все это не делает его Дань Фэном. Он тот, кто всем сердцем ненавидит этот облик и того, кто носил его раньше. Того, из-за кого Дань Хэн был изгнан. Всеми ненавидим. Заточен, и если бы не Генерал — был бы заточен и по сей день.       Безжалостное чудовище.       С постели послышался тяжелый вздох, и Дань Хэн обернулся, прерывая свои размышления.       — Любуешься? — с легкой хрипотцой со сна спросил Генерал, звуча выглядя насмешливо: оставалось загадкой то, как будучи столь тяжело раненым, он находил в себе силы для улыбок.       — Я испытываю ненависть к этому облику и к тому, кому он принадлежал, — строго ответил Дань Хэн.       Генерал опустил глаза. Если честно, Дань Хэн не хотел его расстраивать, тем более в таком состоянии: двигался тот явно через боль, и он поспешил подойти, чтобы помочь принять удобное положение.       Просто… Каждое сравнение заставляло его злиться. Наверное, Дань Хэн — совсем не тот, кого Цзин Юань хотел бы видеть сейчас. Он лишь скорбное напоминание, подтверждение того, что его друг никогда не вернется — вот чем был для него Дань Хэн, который был здесь для всех лишь тенью преступника, не больше.       — Тебя можно понять, — кивнул Генерал с улыбкой, и он вспомнил о своем обещании Верховной Провидице «прикончить старого дурака».       Как же Дань Хэна раздражал этот фасад, за которым от него, будто считая его последним глупцом, прятали то, о чем думали на самом деле.       — Без резких движений, не стоит вставать, пока нет врача, — тихо напомнил он, скромно занимая место на краю кровати. —Я уйду, если хотите, — без всяких церемоний сказал он.       Дань Хэн был прямолинеен. Поэтому, наверное, лицо Генерала с удивлением вытянулось: что ж, такие слова, как те, что были сказаны им, вряд ли могли бы принадлежать Дань Фэну, который был центром политических интриг среди видьядхара и наверняка не мог говорить все, что думает, с такой легкостью. Наверное… Так разница между ними более заметна.       — Почему я должен желать, чтобы ты ушел? — Цзин Юань наклонил голову с мягкой улыбкой, и Дань Хэна окутывало ненавязчивое раздражение, когда он делал так: то было то, что называли «очарованием», и Дань Хэн точно не был юной девой, чтобы с ним вели себя так.       Генерал хочет, чтобы Дань Хэн озвучил причину сам? Хорошо, он озвучит.       — Я напоминаю вам того, кого бы вы хотел видеть рядом с собой, но я не он.       Лицо Цзин Юаня не изменилось. Совсем.       — Его нет. Ты прав. Но с чего ты взял, что я не хочу видеть тебя? — невозмутимо ответил Цзин Юань.       — Я уже говорил: я напоминаю…       Генерал позволил себе перебить его.       — А еще о нем напоминает улун, бирюзовый цвет и свитки «Чжуан-цзы», но я люблю этот чай и точно не испытываю ненависти к философским трактатам и бирюзовому цвету, — спокойно сказал Цзин Юань, и Дань Хэн посмотрел на него так выразительно, что тому пришлось все же спуститься с вершин мудрости Лофу и изъясниться так, как это делают в нормальном здоровом обществе. — Не смотри так. Я рад, что сейчас ты здесь. Какой бы ни была причина.       Дань Хэн не верил. Было похоже, будто Цзин Юань не до конца понимает смысл его слов: Дань Хэну никогда не стать Дань Фэном. Даже если бы он хотел, то не смог бы: преемственность не означает полный переход личности в новое тело. «Личности»… Уже нет.       — Даже если я увижу его воспоминания, на что вы, вероятно, надеетесь — я им не стану. Его больше нет,— безжалостно сказал он, наконец, поднимая глаза: во взгляде Генерала не читалось ничего, будто ему правда было все равно.       Ему удавалось держать оборону даже тогда, когда его тело так ослабло.       — И я понимаю, что напоминание об этом Вы не хотели бы видеть. Поэтому и предлагаю уйти.       — Ты говоришь так, будто ревнуешь, — мягко усмехнулся Генерал, и Дань Хэн сделал свой взгляд еще более осуждающим. — У меня впечатление, что ты будешь осуждать меня, что бы я ни сказал.       — Вы отшучиваетесь.       — Это допрос?       — Нет, но я желаю знать правду.       Дань Хэн, к своему стыду, все эти годы надеялся на встречу с тем, кто первым увидел в нем кого-то достойного, а не чудовище. А теперь понимал, что «в нем» ничего и не собирались видеть, кроме тени прошлого, которое безвозвратно утрачено. Было… Неловко за собственные ожидания. И разочаровывающе.       Генерал отвел глаза. Потом усмехнулся, и Дань Хэн уже был готов исполнить обещание, данное Провидице, но улыбка Цзин Юаня была горькой-горькой, а губы почти дрожали. Он впервые видел на этом лице такую неприкрытую скорбь.       — Я скучаю по нему, Дань Хэн. — тихо ответил Генерал спустя пару мгновений.       Может, то, что он испытал сейчас, услышав эти слова, можно было назвать… Сочувствием. Или жалостью. Словом, он не знал, что на это может ответить тот, кто виновен в том, что Дань Фэна здесь нет.       — Но я не он.       — Но ты не он, — еще тише ответил Цзин Юань.       Солнце в его глазах, надежда на то, что тот, кто был ему дорог, вернется, не светило больше. Для него, Дань Хэна, не светило: то, что было ярче солнца, ему не принадлежало.       Он чувствовал, что поступает жестоко. Но ведь его целью не было оттолкнуть Генерала? Он лишь хотел… Чтобы тот увидел его. Не своего друга.       — А я хотел увидеть того, кто единственный из всех здесь был добр ко мне. А потом узнал, что добр он был вовсе не со мной, — так же тихо сказал он и услышал шорох: видимо, Цзин Юань все же обернулся к нему.       Его взгляд был удивленным. Дань Хэн встретил его без всякого смятения.       — Если я не он, это не значит, что мне все равно. Стоило подумать об этом прежде чем рисковать своей жизнью, сосредотачивая на себе все внимание Лорда-Опустошителя, чтобы она не направила свой гнев на моих друзей. Если вы думали, что меня не расстроит ваша смерть, мне следовало дать Верховной Провидице вас добить, потому что она была абсолютно права, отзываясь о ваших умственных способностях, — строго отчитал он Генерала, который совершенно не обратил внимание на ничем не прикрытое оскорбление.       — Я думал… Ты так упорно говоришь о том, что не имеешь с ним ничего общего, потому что не хочешь иметь ничего общего со мной, — честно высказался Цзин Юань, ловя в свою очередь удивленный взгляд Дань Хэна.       Как это… Вообще можно было связать? Он думал, что понимает то, что происходит в чужой голове, но совершенно зря: он никогда не «читал» и даже не чувствовал других. Почему-то теперь он решил, что Генерал понимает суть его претензии к данному… Обращению.       — Я думал, вы так настаиваете на том, что я Дань Фэн, потому что со мной лично не хотите иметь ничего общего, — в свою очередь высказал он, решая, что не один он может не понимать ход чужих мыслей.       Они смотрели друг на друга так, будто видели впервые.       — Что ж, это… Многое объясняет, — кивнул Генерал, пытаясь согнать скорбь со своего лица и вернуть на него непринужденную улыбку, сопровождающую его обычно.       Дань Хэн задумчиво поправил одеяло на его коленях, так и не пересаживаясь обратно. Он объяснял это тем, что… Цзин Юань в любой момент мог почувствовать себя хуже, и ему следует держаться как можно ближе.       Что ж, пока он не оформил эту мысль в своей голове, она ощущалась.. Логичнее.       Дань Хэн не понимал, его ли это желание не отходить ни на шаг, или же нет. Не понимал, хочет ли это он всеми силами сохранить их связь или тот, кому принадлежало это тело. Только вот… Представляя, как они прощаются и оставляют друг друга в прошлом, он чувствует боль. Свою.       Он не хочет оставлять Генерала один на один с этой пустотой и утратой.       — Когда… Отбывает Экспресс? — нарушил тишину Генерал, ставя взятый стакан воды обратно на прикроватную полку.       Дань Хэн недоуменно смотрит на него.       — Причем здесь это?       — Ты же не решил остаться здесь, верно? Тебя ждут те, кто дорог тебе в этой жизни, — сказал он с горечью, так что оставалось сделать только один вывод: себя к «тем, кто дорог», Генерал не причислял даже в мыслях.       И правда печально, что люди не могут просто читать мысли друг друга. Неужели Цзин Юань не понимал, что Дань Хэн не желает оставлять его в одиночестве? По крайней мере… Не так скоро. И не надолго. Он хочет убедиться, что Генерал будет в порядке и не станет больше пытаться самоубиться об кого-нибудь, чтобы закрыть выдуманный собой же долг.       Он не понимал, как такой умный с виду человек мог делать такие нелогичные выводы.       Дань Хэн вздохнул.       — Верховная Провидица предложила нам большую сумму, если мы заберем вас с собой. Наверное, за такую мы можем не работать пару десятилетий, просто путешествуя и рассматривая достопримечательности. О, Март будет в восторге, — кивнул он преувеличенно серьезно, не обращая внимание на то, что Генерал смотрит на него так, будто он на его глазах превращается в зараженного марой. — Не драматизируйте излишне. Если вы готовы принять тот факт, что воспоминания Дань Фэна не сделают меня им, то этого достаточно, — сказал он уже мягче, заглядывая в глаза Цзин Юаня.       Тот улыбнулся, выглядя растерянным и... Милым? Дань Хэн слишком часто в своих мыслях применял эпитет «милый» ко взрослому мужчине, и это настораживало.       — Ты такой решительный.       — Я рациональный, — отверг комплимент Дань Хэн, не зная, что делать с улыбкой, которая совсем неуместно просилась на лицо. — Два момента. Первый: экспресс может делать остановки по просьбе пассажиров, но не более пары дней. Второй: я знаю, что Март дала вам мой номер, — сразу обозначил Дань Хэн. — А теперь отдыхайте.       Дань Хэн, если честно, никогда не был таким разговорчивым, как сейчас. Благо, их разговор вот-вот должна была прервать видьядхара Байлу, чьи крадущиеся шаги он уже слышал на лестнице, и Дань Хэну больше не придется оставаться наедине с этими взглядами и недосказанностями.       Пришлось отвернуться, пытаясь скрыть так и просящуюся на лицо улыбку: глаза Генерала…        Снова сияли ярче солнца.