Звук и тишина

      Цзин Юань откладывает телефон, слыша короткий и скромный стук в дверь. Это не стук Пом-Пом, который раздавался откуда-то снизу, и не бойкий стук Март, которая открывала дверь почти сразу, едва успевая предупредить собеседника о своем прибытии. Не внушительный стук Стеллы, не ленивое постукивание Химеко и не четкие два удара костяшек о дверь и ни одним больше от мистера Вельта, который обязательно спрашивал, может ли он войти.       Этот скромный и едва различимый даже в тишине стук принадлежит Дань Хэну.       — Входи, — легко разрешает Генерал, не понимая, в какой ситуации вообще мог бы ему отказать.       Хотя, наверное, он сам бы выскочил отсюда, стоило увидеть Цзин Юаня, допустим, без верха, пока он переодевался, но… Они работают над этим. Не столько над застенчивостью Дань Хэна, которая Цзин Юаню нисколько не мешала, наоборот, очаровывала и заставляла подшучивать над ним снова и снова, сколько над его бесконечными страхами за все на свете. Дань Фэн не обладал такой неуверенностью в отличие от нынешнего своего воплощения, но у Дань Фэна был ориентир в виде бесконечных сводов правил и законов видьядхара, которым он должен был следовать, чтобы все было отлично, все были им довольны и вокруг царили мир и покой, в то время как Дань Хэн был свободен от них и существовал в реальности, каждое его действие в которой меняло ее и могло привести к совершенно неожиданным ситуациям, как взмах крыла робоптахи на другом конце Облачной переправы.       И Дань Хэн боялся. Лишний раз взять его за руку, подойти без повода, посмотреть — будто боялся сделать что-то лишнее и нарушить хрупкое доверие между ними, хотя, на взгляд Цзин Юаня, бояться тут должен именно он: ведь лунному свету было намного легче просочиться сквозь пальцы, чем грому, сотрясающему небо, остаться незамеченным.       Судя по тому, как хлопнула дверь по соседству — первым с проблемой пошли не к нему. Впрочем, это он зря: на всем экспрессе только Цзин Юань мог уснуть в объятиях хвоста и со светом от рогов, слепящим глаза. И дело вовсе не в его поразительном таланте засыпать в любом положении: это дело многолетней привычки.       — Стелла выгнала тебя, да? — с порога уточнил Цзин Юань, смотря на то, как Дань Хэн застенчиво прижимает к себе подушку и поправляет перекинутое через плечо одеяло. — Ну что ты такой печальный? Проходи.       Дань Хэн кивнул на его улыбку и опустился рядом на постель.       — Кошмары?       — Мгм, — Дань Хэн выглядел встревоженным, наверняка не мог заснуть снова.       Он уже привычным жестом расправляет одеяло и отворачивается к стене. Цзин Юань не выключает свет, чтобы тот мог не тревожиться относительно того, что может скрываться в темноте, но это явно будет не Инсин, как он боится: тот бы не рискнул приближаться к Цзин Юаню, тем более спящему. Он вечно будил его во времена его юности, отдыхающим в тени гинкго и знал, что сейчас, когда Цзин Юань уже не его проблемный шиди, а генерал в отставке, тот не станет терпеть такое отношение и отомстит со всей строгостью за обиды прошлого.       Ладно, ладно.       Для него это было предметом для шуток, но для Дань Хэна — кошмаром наяву. То, чем стал Инсин сейчас, и то, сколько жертв он оставил за собой, идя по призрачному следу Дань Фэна… Что ж, он не имел права считать кошмары Дань Хэна слабостью.       Он лишь хотел, чтобы тени прошлого больше не заслоняли ему свет солнца, только и всего.       Цзин Юань ложится рядом, выключая основной свет.       — Позволь мне…       — Да, — уже зная, о чем эта просьба, ответил Дань Хэн, и Цзин Юань прижал его к себе, утыкаясь носом в коротко остриженный затылок.       У него уже другой запах. Волосы больше не длинные и не струятся шелком сквозь пальцы, а в ответ на его прикосновения он не оборачивается с мягкой улыбкой, наоборот — отворачивается смущенно, но переплетает руки и дает понять, что нравится. Не против. Он больше не упрекает его в наглости, но этот упрек читается во взгляде. Он… Другой. Но он все еще тот, кого хочется оберегать. Он все еще тот, кто все еще использует окружающие предметы, чтобы слегка стукнуть его по затылку, когда выразить негодование словами уже не получается. Все еще тот, кто доверчиво утыкается в его грудь ночью и сворачивает на нем хвост во сне, сам того не зная возвращаясь в прежний облик. А может, и специально: утром он всегда делает вид, что ничего не изменилось, и Цзин Юань потакает его желанию, вальяжно укладываясь на массивном хвосте.       — Цзин Юань, — тихо и официально зовет Хэн-Хэн, заставляя его сонно усмехнуться. — Спасибо.       — Ты можешь оставаться здесь каждую ночь, знаешь? — предлагает он, не размыкая глаз, и чувствует, как на ноги опускается тяжелый хвост, а сквозь темноту закрытых глаз пробивается яркий лунный свет.       — Я… Подумаю.       И он остается