After the storm

Солнце уже давно залило своими лучами каждый уголок прибрежного города, чайки, казалось, решили нарушить идиллию спокойного весеннего утра и во всю перекрикивали друг друга. Но, не смотря на всю прекрасную атмосферу, для Йена Галлагера день начался не так радужно. Вчерашний день с его безумным окончанием тяготил мысли, но самочувствие определенно было лучше. Казалось, ударная доза седативных пошла на пользу — депрессивный эпизод по ощущением немного отходил. А был ли это вообще он? Открыв глаза, но до конца не проснувшись парень не мог не заметить плотно зашторенные окна, через которые в комнату пробивались единичные солнечные лучи. Также без внимания не остался стакан с водой, заботливо оставленный кем-то на прикроватной тумбе. Сквозь сладкую дремоту, которая все еще окутывала парня, слух Йена начал улавливать тихий разговор, что происходил за приоткрытой дверью. Понять конкретную тему дискуссии было сложно — собеседники говорили в полтона, так что до Галлагера долетали лишь обрывки фраз, которые не помогали составить общую картину. Ясно было одно — диалог происходил между девушкой и парнем. Вставать с кровати не было сил, да и особо не хотелось — ясное сознание всё еще плавало где-то на задворках разума. В очередной раз сон выиграл, и Йен отключился.

***

Около полудня в спальной наконец началось шевеление. Рыжая макушка показалась в проеме двери. Сонный, похожий на приведение молодой человек нелепо щурился, заходя в залитую солнечным светом кухню-гостиную. По-детски потирая глаза, парень не сразу заметил темную фигуру, что стояла возле его кухни. Легко читаемый силуэт — невысокий, коренастый, с тёмными волосами. Йен узнает его из тысячи. Микки был тут. Все таки произошедшее вечера не было игрой воображения. Галлагер двигался медленно, будто боясь спугнуть дикого зверя. Сердце пропустило несколько ударов, а всё тело прошибло резким холодком, отчего парень невольно дернулся. Брюнет услышал шевеление, и бросив равнодушный короткий взгляд, отошел к окну, оказавшись спиной к Йену. -Утро. Без лишних вопросов- завтрак на столе, съесть обязательно. Твои таблетки там же — фирменный взгляд Микки вкупе с стальной интонацией не оставлял шансов на сопротивление Взгляд Йена медленно упал на стол. Тарелка с заботливо уложенной на ней яичницей и налитое в любимую кружку кофе не вызывали никакого аппетита. Картину завершали аккуратно лежавшие пилюли, которые окончательно отбили какое-либо желание садится за стол. Но выбора ему не оставили, поэтому парень медленно опустился на стул, неохотно принимаясь за завтрак. Микки все также стоял у окна. Судя по принесенной с балкона пепельнице, закуривал пятую подряд сигарету и попивал свой кофе. На его лице не было эмоций, но буквально все кричало о дикой усталости парня. Тяжелый взгляд небесно-голубых глаз был устремлён куда-то вдаль. Йен слишком хорошо знал Микки. Даже в таком состоянии как сейчас парень мог разглядеть неподдельные эмоции за маской напускного равнодушие, и это убивало. Звенящая тишина повисла в просторной комнате, и все неозвученные мысли и вопросы вместе с ней. Резко дернувшись от своих же мыслей, Мик тихо выругался и уходя из комнаты бросил вслед: -Как закончишь жду тебя в ванной Дверь с грохотом захлопнулась, оставляя Йена наедине со своими мыслями

***

Прохлада ванной комнаты немного отрезвляла — самое то сейчас для Микки. Тяжело держать себя в руках, когда перед тобой, несомненно, самый дорогой тебе человек и одновременно самый злейший обидчик. Дрожащими руками парень распаковывал пакет с необходимыми лекарствами, переданный с утра соседкой Йена. Похоже эта девушка, Лилит кажется, знала о парне достаточно и была в курсе его жизни. Видимо, рыжий ей доверял. Она точно знала довольно много подробностей для обычной знакомой, да и не была удивлена, когда дверь квартиры открыл абсолютно незнакомый ранее ей человек. А настолько ли незнакомый? Он точно спросит об этом рыжего. В целом, вопросов очень много, слишком много. Задавать их сегодня? Ответит ли Йен правду? Разговор с этой дамой оставил очень много сомнений в голове Микки. Лилит утверждала, что необходимо сообщить о случившимся Липу (она знала даже о нём), но брюнет решительно сказал «В пизду этого ебанутого маразматика, я и сам справлюсь». Но фраза «Лип обязан это знать», которую «Йен говорил постоянно» настораживала. Что происходило пока Микки не было? Хуй его знает, но выяснить нужно, и не потому что Микки безумно волнуется, совсем нет. Размышления парня прервала тихо открывшаяся дверь ванной. Галлагер с потухшим взглядом, выражавшим чувство сожаления и вины молча стоял и неловко мялся в проёме, ожидая указаний. Микки невыносимо тяжело было смотреть на своего Йена. Настолько разбитым он его не видел, кажется, никогда. -Садись — брюнет рукой показал на край ванны -Зачем? — тихий голос ответил. Йен все также стоял в проеме, не поднимая головы -Меньше вопросов, больше дела, рыжий лобок — брюнет принялся читать какую-то бумажку, лежавшую возле раковины. Рыжий все-таки подчинился, аккуратно опустившись на край ванны. От прохлады чугуна по телу пробежала легкая дрожь — руку давай сюда свою Йен осторожно протянул дрожащую руку, предоставляя брюнету полный контроль. Он же, в свою очередь, глубоко вздохнув, принялся аккуратно разматывать уже успевшие пропитаться кровью бинты. Холод рук Микки буквально обжигал горящее запястье Йена, а нежность движений заставляла расслабиться и довериться. Между парнями словно пробежал импульс, настолько сильный, что ощущался как настоящий удар током. Тишина все также заползала в каждый уголок ванной, в каждую щелочку этой комнаты, и никто не смел её нарушить. Момент, и вот уже небесные глаза пожирают изумрудные. Глаза в глаза, и время останавливается. Момент, и давно нет тут никаких Йенов и Микки — есть две родственные души, что воссоединяются после долгой разлуки. Что-то неземное, словно бушующее море за окном. -Будет больно, терпи — слова брюнета эхом разлетелись по комнате. Секунда, и резкая боль пронизывает запястье Йена. Он знал, что так будет, но все равно позволяет руке дернуться. Микки замечает это движение и с нежностью дует на глубокие порезы — господи боже, Йен — тихо бормочет Микки. За напускной злостью Милковича буквально сочится безумная грусть за свою родственную душу. Брюнет пытается сопротивляется этим мыслям, отчаянно подавляет свои эмоциями — обида внутри яростно не желает уходить. Мозг борется с сердцем, но все всё равно знают исход этой битвы. Все, кроме этих двух парней. Может, это им еще рано понять? Но душа… Она все чувствует. Душа — ребенок, что не может лгать, что говорит всё напрямую, что выворачивает себя наизнанку вместе с чувствами. Йен понимает Микки, кажется, с полуслова. Может, оттого его в семье окрестили эмпатом. Светлый, солнечный — он буквально ребёнок в теле взрослого. Чувствовать другого — это некая суперспособность, что доступна ему с детства. Никакое притворство не скроется от него — Галлагер чувствует, что Микки грустно. И рыжему от этого также невыносимо — чувство вины грызет изнутри. Все с такой же нежностью брюнет промакивает порезы, которые, казалось, начинают немного кровить от ударной дозы антисептика. Всё те же холодные руки аккуратно кладут заживляющую мазь и с ювелирной осторожностью заматывают белоснежный бинт на запястье. Йену остаётся только наблюдать за магическими движениями. Рыжий ловит момент абсолютного спокойствия — он абсолютно доверяет Мику, что бы тот не делал. Взгляды парней снова находят друг друга. Это похоже на безумие, но секунда — и ледяная корка, что покрывала сердца начинает трескаться, открывая истину. Может, банально, как в ебаных мелодрамах, но отрицать факты бессмысленно. Обоим хочется одного. Души рвутся наружу, буквально сливаясь в одно единое облако под названием любовь. Такое сладостное чувство, пережившее десятки лет разлуки, сотни ссор, тысячи километров — и ни на миг не угасшее. Это всепоглощающее пламя, что при попытке задуть разгорается с новой силой. Им не выжить друг без друга. Порознь они как море без берега, как дерево без корней, как человек без кислорода. Именно они делают друг друга сильными. Может, им это рано понять?

***

Прошло уже около часа, как парни просто занимались своими делами. Йен сидел и безэмоционально пролистываю список бесплатных ТВ каналов, Микки в свою очередь вышел поговорить с кем-то по телефону, наматывая круги возле подъезда. Он что-то оживленно обсуждал и выкуривал одну за одной сигарету. Судя по всему разговор был довольно напряженный — парень то и дело смачно выругивался и повышал тон. Дверь с грохотом закрылась, заставляя Йена обратить внимание на зашедшего Микки. Парень явно был на эмоциях — в помещении буквально стало жарче градусов на пять. Быстро скинув с себя кроссовки, он прошел в комнату и с громким вздохом опустился на кресло, которое стояло аккурат возле дивана. Казалось, что между молодыми людьми летали искры. Все-таки разговора было не избежать, как бы не хотелось Йену — прийдется объясняться. Деваться некуда — Микки уже запустил руку в тёмные волосы, опуская голову. Он знал этот жест — брюнет всегда так делал чтобы успокоится и собрать свои эмоции в кулак. Прошло ещё несколько секунд, прежде чем он почесал большим пальцем бровь — еще один явный жест — и начал говорить -Как ты себя чувствуешь? — Микки старался звучать максимально буднично. -Я в порядке. А ты беспокоишься слишком много — Йен перевёл взгляд на парня перед собой -Блять… — брюнет повел большим пальцем по губам, как бы пытаясь успокоится — не хочешь ничего рассказать? -Это не твоя забота, я не думаю что тебе нужно это знать — слова лились непроизвольно, это было совсем не то, что хотелось сказать Йену. -Нихуя. Блядский Галлагер… — собеседник громко вздохнул, а тон сменился на жесткий — выкладывай давай всё, я блять тебе не хуй с горы, мне такой ответ не устроит. -Хорошо, ты хочешь знать все с самого начала? — рыжий парень заметно напрягся, смотря в пустоту -Было бы бля не плохо… Тяжелый, стальной взгляд Микки буквально прожигал если не всего парня, то точно огромную дыру в его голове. Какой-то частичкой своего существа он знал, что Мик имеет право все знать. Да и на самом деле — он чувствовал, что не может сопротивляться натиску брюнета. Будем честны — именно он был тем самым человеком, которому закрытый, отстраненный ребенок внутри Йена мог доверить хоть свою жизнь. Так было и десять лет назад, так будет и сейчас. Микки был сродни его спасательной шлюпки посреди шторма в открытом море. Галлагер хотел исправить ошибки прошлого, а это значило рассказать все как есть, и плевать что из этого выйдет — так нужно. Было достаточно времени подумать, осмыслить свои чувства — лгать и недоговаривать он больше не мог. С тяжелый сердцем парень начал свой рассказ, понемногу открывая дверь в пыльную комнату с самими ужасными воспоминаниями старой жизни.

***

Хмурый декабрь вовсю царствовал в Южном Чикаго. Слякоть, мороз, ненависть к жизни и полное состояние апатии накрывали с головой также стремительно, как снегопад засыпал старый захудалый задний двор дома Галлагеров. На дворе 24 декабря — Рождественский сочельник. Пора суеты и радости для всех членов семьи. Фиона целый день бегает с Дебби и Ви по магазинам, покупая еду для Рождественского стола. В этом году он будет пышнее, чем обычно — все-таки старания не прошли даром и доходы семьи выросли, а вместе с ними растет и масштаб празднования. Остальные тоже не сидят без дела — кто таскает столы, кто занимается остальной предпраздничной суетой. Йен Галлагер общего настроя не разделял — то ли это был очередной депрессивный эпизод, то ли он не мог проникнуться всей этой праздничной атмосферой. Парень просто сидел на своей старой маленькой кровати и смотрел на медленно падающий снег, витая в мыслях. Прошло уже точно больше полугода как он вернулся из своего недопутешествия в Мексику. Сказать, что Йен начал жить дальше будет грубой ложью. С каждым днем он буквально угасал на глазах — началось все с периода спада. Первые две недели после возвращения парень был весь в себе, мало ел и много спал. На удивление семьи Йен продолжал ходить на работу и вроде как даже пил свои таблетки — точно никто не знает, потому что сами не следили. Проблем у Галлагеров всегда было предостаточно, так что политика проводилась такая — он жив, ходит на работу, закидывает деньги в общий фонд, не собирается никого убивать и красть чужих детей — значит все отлично. Никому собственно не было дела до его состояния, главное было дать свои очень нужные советы из серии «Молодец что ты остался, Йен. Тут тебе будет лучше с нами». Но правда в том, что не было. Единственное, что заметила семья — Йен оборвал все контакты с Тревором, своим бойфрендом. Сам рыжий ничего не объяснял родственникам, и причину никто не знал, а даже если и знали — разбираться в этом не стали. Хотя всё, вроде как должно быть очевидно — ему нужен был только Мик. После того дня Йен многое осознал для себя, и пришел к выводу — лучше он будет один, чем с кем-то, кто не был брюнетом по имени Микки Милкович. После двух недель спада последовал период депрессии. Пришлось даже взять неоплачиваемый отпуск — очередная неделя прошла буквально лежа на кровати. Произошел последний прием у врача — больше до самого переезда он его не посещал. Вроде как всё начало налаживаться, но с каждым днем Галлагер выглядел всё хуже. Он заметно исхудал, общий вид парня был болезненный. Йен больше не разговаривал с семьей о работе, по правде сказать он вообще почти перестал с кем-то контактировать. Во время семейных ужинов, на которых он и так был редким гостем, чаще всего молчал. Иногда задавал дежурные вопросы — спрашивал у Лиама про школу, изредка у остальных про работу. Сам же ничем не делился. После посиделок он молча уходил куда-то, возвращаясь только когда весь дом спал. Парень окончательно закрылся в себе. Не хотелось признавать, но психиатр был прав — депрессивный эпизод перерос в затяжную депрессию, которая продолжается до сих пор. Ну а потом все было как в тумане — еще месяц, и Йен отказался от таблеток. Второй месяц, и Йен все чаще не выходит на смены, третий — и у парня появляются странные порезы по всему телу. Все как обычно заняты своими заботами, и только один Лип удостаивал младшего брата встревоженными взглядамм, как-бы пытаясь подтвердить или опровергнуть свои догадки. И вот он тут. За окном снегопад, а от прежнего солнечного мальчишки осталось лишь имя в документах. Йен Клейтон Галлагер существует лишь на бумаге. По факту — это бесчувственное нечто, которое просто плывет по течению, просто существуя. Состояние полного нежелания жить — всё, что было за душой у Галлагера. Всё чаще молодому человеку снились кошмары с черной комнатой, в которой он оставался наедине с Микки, что смеялся, пока рыжий тонет в черной вязкой жиже, постепенно умирая. Он просыпался и не понимал, почему всё ещё жив. Именно поэтому он старался спать как можно меньше, проводя половину каждой ночи на старой заброшке. Это было место их воспоминаний. Только там Йен чувствовал себя не одиноким — совместные моменты пропитали эти стены, помогали забыться и хоть на секундочку перенестись назад во времени, ощущая на себе привкус таких родных губ и тепло таких родных объятий. Но и это продлилось недолго — реновация пришла и в этот богом забытый кусочек Саутсайда, и буквально за двое суток одно из немногих мест, где Йен чувствовал себя хоть немного живым было уничтожено в угоду бизнесменам, что построят тут очередной модный жилой комплекс. Это произошло всего 3 дня назад и стало той самой пресловутой «точкой невозврата». Йен для себя всё решил — семейный вечер станет его прощанием с семьей, а потом он уже осуществит задуманное где-нибудь вдали от этого дома. Отгремела рождественская ночь, и семье даже казалось что прежний Йен возвращается. Каждый получил от него дорогой подарок, и брат, казалось, старался угодить каждому, вызвав искреннюю радость у родственников. Он весь вечер был огромным солнцем, которое покрывает своим светом и теплом каждого. И только Лип видел за этой маской какое-то волнение и изумрудные глаза, что совсем не горели как раньше, а лишь бледно поблескивали. То и дело он замечал, как при очередных семейных объятиях глаза младшего брата предательски слезились. Необъяснимая тревога нарастала. Все подозрения Филлипа подтвердились, когда утром двадцать пятого декабря, пока все спали Йен тихо ушел в неизвестном направлении, оставив на холодильнике прощальное письмо. И всё же рыжий знал конкретное место, куда он направляется. Набережная озера Мичиган, которую когда-то в детстве ему показал Френк была местом единения с богом. Именно там он сможет достигнуть полного умиротворения и спокойно отправится в свой лучший последний путь. Руки тряслись, но больной мозг ни на секунду не отказывался от своих безумных идей. Голоса в голове твердили «Иди», и он не сопротивлялся. Вот он тут. Бутылка водки уже пуста, а время близится к вечеру. Вот в руке лезвие. Йен кричит. Кричит от боли, безисходности. Кричит на себя, на блядскую судьбу, на Бога, на город. Голос срывается, а он продолжает. Это не он — эта больная искалеченная душа прорывается изнутри, через все человеческие оболочки. Злость на себя накрывает с головой. Виноват в этом только он сам. А продолжать совершать ошибки и портить жизнь родным людям он не хотел. Йен спас столько жизней на работе, видел смерти своими глазами. Костлявая с косой стала ему буквально подругой. Может оттого ему не страшно. Голоса твердят, кричат «Давай» и он не сопротивляется. Очнулся Йен уже в карете скорой — очень иронично, что теперь именно он был тем, кого спасают. Сначала он не понял, что смотрел на себя со стороны. Бледное тело, истекающие кровью запястья. Именно тогда Йен по настоящему испугался. Липкий страх пронизывал тело. И еще помнится та самая старуха с косой, что стояла сзади и твердила на ухо одну единственную фразу — «Тебе еще рано». Злодейка смеялась над жалким парнем своим оглушающим мерзким басом. Прежде чем снова отключится смог разглядеть испуганное лицо Липа, что был рядом и держал его за руку. В миг темнота поглотила парня с головой и он отправился в небытиё. Потом была больница — тоже мало что помнится. Вроде как Лип отследил с помощью знакомого из университета телефон Йена и направился за ним. Он чудом успел вызвать бригаду скорой. Рыжий был в шаге от долгожданного эпилога — буквально десять минут и всё бы закончилось. Пережив клиническую смерть в скорой, Йен пролежал в коме около трёх дней. Потом был психиатр, реабилитация, сообщество переживших суицид, долгие дни дома и полный контроль старшего брата и сестры. Именно тогда он принял решение уехать — жить так было совсем невыносимо. Раны затягивались, моральное состояние возвращалось в норму. Но шрамы не давали забыть о произошедшем. Это всегда будет внутри него, напоминание об этой ошибке навечно высечено на бледных запястьях. Около года он жил словно в тумане, дни были похожи один за другим, а воспоминания, коими был пропитан Чикаго с болью отдавалось в сердце. Отгремело второе рождество, весна вступила в свои права и Йен покинул родной дом и родной город. Обещание, данное Липу он сдержал — все контакты, новый адрес и остальное он ему оставил. А в новом месте вроде действительно жить стало полегче — давно забытое увлечение музыкой давало стимул двигаться дальше, не скатываясь в яму прошлого. Тихий город, любимое дело, психотерапия и море — то, что давало душе Йена какой-никакой шаткий покой.

***

Йен замолчал. Слезы стали литься градом. Воспоминания тех двух лет всегда доводили молодого человека до истерики. Как бы долго он не ходил к врачам, психологам и в прочие центры помощи — боль остаётся, и с этим ты ничего не сделаешь. Сейчас же, осознавая всё свою слабость, никчемность от того, что позволил этой темной стороне снова пробиться он чувствал себя еще хуже. Обнажив свою душу перед тем, кто стал катализатором всего пиздеца, что творилось внутри его ебанутой головы, Йен ощущал облегчение, но на подкорке всё равно маленький червячок твердил одно и то же

«Ему все равно, это только твои проблемы»

Микки сидел также молча. Брюнет сам и не заметил, как осознание вдарило в голову. Внезпно бросило в жар. Сейчас он ощущал себя главным пидорасом на планете. Столько лет он винил Йена, хоть и не беспочвенно, думая что тот живет припеваючи с каким-то престарелым виагроидом, не зная проблем и по настоящему наслаждаясь жизнью. Хотя, если честно — он надеялся, что так и есть. Мик просто хотел, чтобы у Йена всё было хорошо. Оттого и чувство вины подкралось, а глаза предательски заслезились. Тут не нужно слов. Секунда, и Микки обнимает Йена. Родные руки обнимают родного человека. Это то, чего не хватало обоим. Их поддержка, их любовь — вот то, что заставляет поезда сходить с рельс и реки выходить из берегов. Настоящая сила. Может, они скоро это поймут? Поглаживая Йена по спине, Микки все-таки произносит — не столько для него, сколько для себя

«Йен, извини меня»