Крылья

***

Только познакомишься с хорошим человеком, как выясняется, что его любимое занятие — чтение твоих мыслей. Макс Фрай

      Шура Уман не травит за крылья, не называет их «цыплячьими» и «уродливыми», а самого Лёву – ребёнком. Кажется, Шура не зацикливается на подобных мелочах и интересуется чем-то более существенным. Это вполне естественно: не всем же пялиться на крылья Лёвы, однако тот всё равно искренне удивляется. Наверное, поэтому его так тянет к Шуре, от которого все советуют держаться подальше, потому что он «плохой парень и думает только о возможности выпить».       Держаться рядом с такими бунтарями опасно: слишком много лишнего внимания, а ещё появляется возможность быть избитым человеком, не согласным с этим бунтарём, Особенно небезопасно рядом с «яркими людьми» находиться тем, кто неправильный и изначально страдает от насмешек. Последнему типу, вообще, желательно держаться ото всех особняков, особенно от «ярких личностей» и учиться развлекать себя самостоятельно, чтобы потом хуже не стало.       Лёва понимает эту правду, но всё равно таскается за Шурой хвостиком и ловит каждое его слово, прокручивает в голове сказанное по сотню раз и просто греет уши. Плевать, что половину монологов Шуры тяжело понять: он использует много «умных» слов, постоянно говорит цитатами каких-то неизвестных философов и к месту и не к месту использует иностранные слова.       Обычно после монологов Шуры болит голова, она прямо-таки раскалывается от потока новой непонятной информации, которую так тяжело усвоить и запомнить. Вот вроде Лёва всё по сто раз прокручивает, раскладывает по эдаким полочкам, а в итоге слова мешаются в одну непонятную кашу. Из-за подобного невозможно не чувствовать себя самым большим идиотом на свете.       Как-то Лёва жалуется на эту проблему одному из знакомых в театре, на что тот мальчишка говорит: «Да чего ты удивляешься? Никто не понимает этого словесного поноса Шуры. Он говорит, и его хрен заткнёшь. А знаешь почему он так любит языком чесать? Да потому что такие, как ты, его слушают и верят каждому слову, а он ещё ту херню несёт. Просто забей на него».       Забить не выходит. Что-то внутри тянет к Шуре и его «умным» длинным монологам. Это напоминает больную страсть к тому, что причиняет боль, но отказываться от подобного не хочется. В жизни и так мало причин для радостей. Так зачем отказываться от того, что заставляет чувствовать себя живым? Вот именно! Незачем. Необходимо просто взять себя в руки и слушать.       Лёва старается не попадаться на глаза Шуре, потому что тот старше и возиться с «малолетками» не станет. Ему определённо нравится внимание младших, но уделять своё им он не спешит и продолжает держаться рядом со своими ровесниками. Те тоже слушают Шуру, но постоянно стараются его перебить или заткнуть. Лёву подобное раздражает, но он молчит: нельзя вмешиваться в чужие разборки. Если поступить иначе – старшие не побрезгуют «размять кулаки» и припомнить обо всех внешних недостатках, в перечень которых входят крылья.       Их Лёва пытается прятать за кофтами, широкими свитерами и куртками. Не получается. Со спины всегда видно, что что-то выпирает. Лёве кажется, будто на его главный недостаток нагло пялятся все, кроме Шуры. Тот общается со всеми на равных, не обращая внимания, кто перед ним: такой же человек или бриди. Нет, лишь с девушками Шура обходится более галантно.       Он кажется эдаким идеалом, к которому стоит стремиться. Он выглядит самым умным человеком на планете, а ещё говорит так, словно прочитал не меньше сотни книг от всяких философов. Правда, тяжело понять, какие именно книги читал Шура. Приходится много гадать, а в итоге Лёва «вылавливает» Шуру и робко просит посоветовать литературу. Тот сперва удивлённо вскидывает брови, странно смотрит на невольного собеседника, а после усмехается и кивает.       Через неделю Лёва получает список умных книг и самодовольную улыбку Шуры. «Развивайся давай, пацан... И не носи эту кофту: она смотрится на тебя, как презерватив на крысе» – говорит тот, взъерошивает волосы Лёве и уходит. Последний некоторое время рассеянно хлопает глазами, а после снимает кофту и больше не надевает её. Она, действительно, ужасна, раз так сказал Шура, а он врать и просто так издеваться точно не станет.       Он по-прежнему толком не обращает на себя внимания, не выделяет из толпы и лишь изредка здоровается. Это своеобразная победа, ведь Шура явно не против молчаливой компании Лёвы. Тот не рискует что-либо говорить: он так и не прочитал большую часть «умного списка». Дело не в том, что Лёве лень, наоборот, он готов «поглощать» книгу за книгой сутками напролёт. Просто обстоятельства такие, что этих «умных книг» нет ни в одной библиотеке. Вроде вины Лёвы в подобном нет, но ему всё равно неловко: он занял чужое время, а в итоге так и не оправдал его. Как же хорошо, что Шура об этом даже не подозревает.       Кофты больше не скрывают маленькие крылья, а пух на них не сменяется на полноценные перья, и вряд ли это изменится. Свыкнуться с этой мыслью почти получается, но боль не уходит. Где-то в груди отчаянно бьётся наивная и от того невероятно глупая надежда на обратный исход. Ещё она распространяется на то, что Шура не заметит этого нездорового фанатизма по своей персоне и не поднимет на смех, унизив перед друзьями, и не станет прогонять.       Надежда разбивается вдребезги. Во-первых, крылья за лето не вырастают и остаются "цыплячьими", то есть мелкими, даже на тринадцатый день рождения. Глупо было верить в то, что за три несчастных месяца произойдёт невероятная трансформация, и физический недуг так легко пройдёт. Однако разве можно было запретить мечтать? Нет, вот и Лёва воображал себе, как приходит в школу, и все противные одноклассники смотрят на его красивые большие крылья, покрытые цветными перьями. Правда, в итоге школа после линейки, на классном часу встречает насмешками и колкими вопросом от самого задиристого мальчишки класса Славы: «Неужели, ты так и остался тупым цыплёнком, Бортник?» В итоге Лёва срывается и безрассудно набрасывается на сказавшего с кулаками, позабыв о страхе сломать руки.       Удары наносятся хаотично, кажется, кулаки попадают по лицу, горлу и куда-то в грудь. Обидчик пытается скинуть с себя Лёву, но тот упирается, матерится, рычит, как какой-то дикий зверь, и нервно смеётся. Ему плевать на ненависть к насилию, на все страхи и на то, что драку видят одноклассники, которые вот-вот позовут классную руководительницу. Она расскажет родителям, а те точно не будут в восторге от новости о том, что их «тихий мальчик» избил кого-то.       Трудовик и физрук оттаскивают Лёву от тела, говорят успокоиться, но он не слушает и продолжает вырываться. Из горла вырывается благой мат, который мешается с вопросами: «Доволен?», «Я достаточно взрослый, сука?!», «Нравится, сучий сын?!». Трудовик с силой трясёт, а Лёва всё не может взять себя в руки. Адреналин бушует в крови, в горле ком обиды. А сердце сжимается от ужаса. Нет, получить не страшно, а вот понимать, что только кулаки способны заткнуть обидчиков – да. Драться Лёва не любит, ненавидит, но ему придётся смириться с правдой.       Славе помогают подняться одноклассники. Он мерзко воет, булькая и хрипя. Отвратительное сочетание, под стать владельцу. Лёва смотрит в эти зелёные глаза и ловит себя на мысли – ему совершенно не жаль Славу, наоборот, хочется вырвать ему язык, сломать все конечности и оставить одного. Слава – не кошечка или собачка, которую избили просто так, нет, он заслужил каждый удар.       Родителей вызывают в школу в этот же день. Слава перед всеми корчит из себя жертву, а Лёва оспаривает каждый его аргумент. Однако все, кроме родителей Лёвы, становятся на сторону Славы, ведь «бриди чуть умнее животных и всегда идут на поводу у инстинктов». Тогда Лёва вместо извинений говорит Славе: «Раз ты такой умный и сильный, что тебе мешало цыплёнка скинуть с себя? М? Да то, что ты слабая тупая сучка, так что рот закрой и не выёбывайся!» Естественно подобного никто не оценил, все попытались заставить Лёву извиниться, но он упёрся и заявил: «Я лучше крылья себе отрежу, чем перед этой тварью извиняться буду!»       Вечером Лёва ругается с родителями, отказывается их слушать и забивается в угол своей комнаты, где ревёт и проклинает весь мир. Успокоиться выходит лишь под ночь и то, из-за того, что слёзы просто закончились. И их сменила бесконечная усталость и желание уснуть вечным сном, который унесёт из несправедливой и жестокой реальности в идеальный мир, где нет проблем с крыльями. Это можно осуществить, но Лёва слишком труслив, чтобы наложить на себя руки. Вот и остаётся ему позорно сидеть в углу и ненавидеть белый свет и одноклассников.       Лёва не ходит в школу и театр несколько дней, а потом возвращается. Одноклассники смотрят испуганными глазами и мерзко так перешёптываются, говоря о том, насколько сильно пострадал Слава. Его в школе нет, возможно, что родители переведут его в другую, чтобы не создавать лишних конфликтов. Тогда Славе придётся расстаться со своими друзьями. Лёва сидит один на задней парте, не рисует, не пишет и не слушает учительницу, предпочитая просто молча злорадствовать и радоваться чужому горю. Слава определённо заслуживает худшего.       В театре же всплывает то самое «во-вторых»: Шура, оказывается, заметил отсутствие Лёвы. Так что возвращение последнего ознаменовалось громким приветствием Шуры, его похлопыванием по плечу и началом расспросов. Они сыпятся на голову, словно град во время ливня.       – Ну и где ты был? Я уже успел соскучиться по своему главному фанату! – Весело произносит Шура, крепко придерживая Лёву за плечо, дабы тот не попытался вырваться и сбежать.       Он мнётся, не знает. Что говорить и как объяснять произошедшее. Нельзя же вот просто прямо заявить: «Я подрался, разнервничался и ревел несколько дней подряд, поэтому нос из дома не высовывал». Если подобное услышит такой крутой парень, как Шура – больше не подпустит к себе. Поэтому Лёва врёт, говорит, что приболел и криво улыбается. Ложь должна прокатить.       Шура хмурит брови, сильнее сжимает плечо и смотрит нам костяшки собеседника. Тот вздрагивает, понимая, что по нему видно – он совсем-совсем недавно дрался. Что-что, а драки Шура, мягко говоря, не любит, о чём говорит достаточно часто. Так что Лёве тут становится особенно стыдно. Он пытается по привычке «спрятать» ладони в карманы кофты, которую больше не носит. После внимание переключается на карманы штанов, но уже слишком поздно.       Воцаряется молчание. Оно напряжённое и чем-то напоминает натянутую струну, готовую лопнуть от одного лишнего прикосновения. Лёва боится его совершать и просто в ужасе ждёт дальнейших действий Шуры. Тот всё хмурится, поджимает губы и морщит нос, будто не решаясь сказать что-то определённое. Однако Лёву не спешат отпускать, от чего он мелко дрожит.       Неожиданно Шура отводит Лёву в туалет, где одним рявканьем прогоняет младших. Те шугаются, но послушно уходят, не решаясь вмешиваться в чужие разборки. Ох, как же Лёва хочет, чтобы те мальчишки остались и не позволили Шуру начать откровенный разговор. Непонятно только зачем последний нужен. Лёва для Шуры буквально никто, просто мелкий бриди с недоразвитыми крыльями, который постоянно крутится где-то по близости и внимательно слушает.       Снова повисает нервное молчание, давящее на грудную клетку, не дающее нормально вздохнуть.       – Что ты там успел натворить? В жизни не поверю, что такой тихушник, как ты, полезет на кого попало с кулаками, – с губ Шуры слетает непринуждённый смешок. – Рассказывай давай, а то из окна выкину. А тут второй этаж. Помереть-не помрёшь, но кости себя переломаешь. Не хочешь этого? Тогда не молчи, – спокойно, но серьёзно произносит Шура, по-прежнему держа Лёву за худое плечо.       На удивление, настолько пристальное внимание к своей персоне Лёве несколько льстит. Он чувствует себя нужным и интересным. Ощущение становится во много раз сильнее и благодаря тому, что Шура глядит прямо в глаза, а не на недоразвитые маленькие конечности на спине.       – Ты не захочешь этого знать... Повод был глупым, просто не забивай голову. Пошли к остальным? Нас наверняка уже все заждались... Ну, тебя уже устали ждать, – быстро отвечает Лёва.       Его не отпускают, награждают хмурым взглядом и фактически вынуждают «расколоться», или же это просто чувства сами на волю выбрались? Непонятно. В любом случае, поток правды уже не остановить. Лёва говорит об одноклассниках, самом большом предательстве в своей жизни, а потом переходит на драку. Рассказ о последней окунает в самые паршивые воспоминания, из-за которых хочется плакать. Но Лёве удаётся взять себя в руки и более-менее нормально закончить.       – Вечно у вас, мелких, всё через жопу, – подытоживает Шура, отпуская собеседника. – Не уходи, тебе расслабиться нужно.       Лёва хлопает глазами, а Шура с важным видом протягивает «главное лекарство от стресса» – сигарету. Лёва бездумно берёт её, а после манипуляций товарища (?) закуривает, кашляет, снова затягивается. Облегчение не приходит, зато появляется приятное чувство собственной взрослости.       Горечь неприятно обжигает язык, но оставляет за собой приятный осадок, прямо как разговор с Шурой. Тот признаётся, что выпытал правду из любопытства и скуки, и Лёве не обидно, что его использовали, как развлечение. В конце концов разве не скука порождает дружбу?       – А ты не такой уж и скучный, – изрекает Шура, делая этим комплимент Лёве, никогда не слышавшему ничего подобного.       Он широко улыбается и слабо затягивается, забывая о том, какой вред приносят лёгким сигареты.

***