о вдохновении, принятии и, конечно, влюбленности

Аромат кофе заполнял небольшое пространство кухни, прогоняя остатки сна. Хайтам задумчиво вновь перемешал все чайной ложкой, всматриваясь в черный водоворот. Он же не добавлял ни молока, ни сахара, и зачем положил ложку?.. Он постучал ею по кружке, мягко откладывая после в раковину, облокотился спиной к столу, высматривая что-то в окне. Если он хочет успеть в Академию к восьми - а ему туда нужно было к восьми практически каждый день и даже сегодня, в субботу - то ему пора бы уже скоро выходить. Вчера ему сообщили, что встреча с представителем Фаросского Маяка, назначенная на утро, была отменена из-за внезапно навалившейся на него лихорадки. Вопрос об увеличении экспорта с другими государствами по морю был все еще открыт. Аль-Хайтам нахмурился. Как минимум, с их стороны было бы корректнее прислать замену, как максимум, не ему бы этим вообще заниматься. Струйки ароматного пара покачнулись из-за сдержанного выдоха. Давно пора поговорить с Нахидой о децентрализации власти, да и вообще изменении системы. Пригласить парочку юристов из Ли Юэ для консультации. Пустая кружка тихо коснулась дна раковины. Это все были планы в долгосрочной перспективе, куда больше над ним висели исследования пустыни и множества гробниц, что стали на порядок безопаснее и доступнее, благодаря Люмин. Слухи о новых возможностях разлетелись по академическому сообществу в мгновение ока, даром что Акаши не пользовались. Это и древние фрески, изучение мифов и легенд, что оказались явью, и механизмы, и до этого не тронутые конструкции, и источники древних, почти забытых языков, включая язык Короля Дешрета. Последнее, конечно, интересовало и самого Хайтама, но смотря на бесконечные стопки неправильно заполненных заявок, анкет и запросов на исследования, финансирование и экспедиции, он чувствовал лишь бурлящее раздражение. Ему нужно назначить нового Секретаря Академии. Или, о чем он уже всерьез задумывался, ввести в программу обучения обязательные курсы по правильному заполнению документов: иногда не понятны были не то что причины и полезность исследования, но даже почерк автора. В очередной раз ставя печать в графе «отказано», ему оставалось только потереть в тихом гневе переносицу и сдержать порыв разорвать данный клочок бумаги. Хайтам провел рукой по волосам, зачесывая назад и сгоняя поднимающееся раздражение. Слишком рано еще. Он осторожно, стараясь особо не шуметь, прошел в общую гостиную, кидая мимолетный взгляд на голубые бумаги, раскиданные по тахте и чайному столику. Среди них ярким выделялись лишь парочка забытых красных заколок, тонких резинок и разноцветных перьев. Кавех из-за порой необъяснимой суетливости особо часто умудрялся терять их, поэтому закупался сразу партиями, и теперь, на радость Хайтаму, они могли оказаться абсолютно везде. Он, конечно, никогда Кавеху в этом не признается, но когда тот уехал в пустыню, забирая с собой все свои запасы, аль-Хайтам только поджимал губы, смотря на чистую гостиную. Было что-то в этих маленьких, ярких пятнах. Подтверждение неопрятности и неряшливости Кавеха. Подтверждение его присутствия. Хайтам слегка нахмурился, смотря на дверь в комнату своего соседа. Кавех вчера был странным. Ему вообще-то несказанно повезло, что встреча Хайтама с утра отменилась и он был дома, чтобы разбудить его. Судя по всему заказчик опять был недоволен тем, что ему предложили. И бывшему Секретарю Академии не нравилось то, что это все, что он знает о встрече Кавеха. Обычно тот, даже если из упрямства заявлял, что ничего не расскажет, чтобы «не докучать своей болтовней», то все равно спустя пару минут, или по пьяни, вываливал миллионы нужных и ненужных подробностей, жалоб о том, как никто не ценит искусство по достоинству, не понимает важности деталей или причину того или иного решения. Но вчера он просто молчал. Отключился сразу же в его кабинете, что было неудивительно с его-то режимом сна и образом жизни, и все равно что-то неприятное засело в груди Хайтама, когда он увидел бледное лицо. Это что-то кололо периодически, но должного объяснения в словах представитель Хараватата найти не мог. Он еще на пару секунд застыл взглядом на узорах двери, бездумно рассматривая завитки, а после взял свои ключи, закрывая дверь ими, а не захлопывая.

***

Солнце было слишком ярким даже сквозь шторы и закрытые веки. Кавех недовольно пробурчал какое-то проклятье, переворачиваясь и закутываясь в одеяло еще больше. Вставать не хотелось. По телу даже после сна растекалась легкая усталость, будто он вчера не немного погулял, а пробежал до пустыни и обратно. Напоследок посильнее сжав в руках подушку, утыкаясь в нее носом, Кавех со стоном поднялся. Протер руками лицо, пытаясь хоть немного согнать сон. Часы на столе показывали одиннадцать. Он что, проспал больше половины суток? Он устало вздохнул, лениво сползая с кровати и принимаясь ее застилать. Открыл шторы и сел на мягкий плед, осматривая свою комнату. Ладно, даже учитывая, что Хайтам в его комнату заходит раз в сто лет, было понятно почему он был раздражен. Если такое же творится и в гостиной, возникает вопрос, почему его вообще не выкинули из этого дома. В течение, пусть в последнее время и болезненного, творческого процесса, когда под рукой уголь и чернила, а перед глазами лишь будущий архитектурный образ, все окружение уходит на задний план, если вообще не забывается. А в периоды откровенного разочарования или всполохов злости бумага летит клочками по всей комнате с громким вербальным сопровождением. Кавех часто получает пучок нотаций о том, что ему стоит прекратить «визжать и рычать, словно у тебя и попугай, и ришболанд, и плесенники в одной комнате». Бумаги, в основном ненужные, устилали кусочками пол. Скомканные черновики расположились ближе к книжному шкафу, куда были порывисто заброшены. Где-то валялись источенные карандаши, где-то кусочки художественного угля, мела, на столе виднелись уже подсохшие чернильные пятна, к сожалению, неизбежные, на краю были раскиданы и пару кисточек, которые он использовал для хоть немного визуального изображения и представления, а также вспомнить, как вообще работать с краской. Используемые, почти выученные наизусть книги стояли неровными стопками по всему периметру. Где-то, от греха подальше, были спрятаны пустые кружки из-под кофе и чая, что он предпочитал больше, но чтобы не заснуть требовался кофеин. Но, как не любитель горького вкуса черного кофе, он щедро разбавлял его молоком, добавляя немного сахара. Чайные ложки стояли в кружках. И как вишенка на торте, то тут, то там торчащие перья, вчерашняя одежда, скинутая уже почти во сне на стул. Что радовало, само рабочее место, где располагался чертеж, над которым он работал, было свободно. Уборка определенно требовалась, особенно в гостиной, чтобы его этими же бумагами и не пнули под зад на выход. Но, спасибо строгому распорядку дня Хайтама, тот вряд ли вернется раньше положенного — восьми-девяти вечера. Так что у Кавеха есть время даже сесть и хотя бы понять с чего ему начать работать над проектом, что удавкой сжимает его шею. Все еще с остатками сна в мышцах, он прямо как спал — в трусах и спальной, растянутой, с глубоким вырезом блузке (ему она так понравилась, когда он ее увидел у купцов в порту, что взял, не задумываясь, тем более тогда как раз были деньги после выполненного заказа, но потом оказалось, что она слишком длинная, да и широковата в плечах, но все еще очень удобная) — поплелся на кухню, хмыкая себе под нос при виде немытой кружки. На самом деле, удивительно, что Хайтам с ужина ничего не оставил. Вымытые тарелки, уже сухие с ночи, аккуратно стояли у раковины, ждущие пока их не разберут. Кавех поставил чайник, что-то мурча себе под нос, помыл кружку с чайной ложкой, вытер их полотенцем и оставил их же чистые для себя. Кипятком залил заварку, содержащую какой-то сбор тонизирующих трав, который ему передал Тигнари, со словами «не дай Архонт ты придешь ко мне с таким уставшим видом еще раз». Конечно, эффект от них был едва заметен, может они на перспективу работают, он не уверен, но вкус был приятный. Мягкое и сладковатое, похожее ароматом на лотосы кальпалата. Оставив чай, Кавех разобрал посуду по нужным местам, протер столешницу. Взял кружку, расслабленно сдувая пар и выхватил первую попавшуюся резинку в гостиной. Если он не возьмется за проект сейчас, то вряд ли сядет снова. Умывшись, он немного лучше начал осознавать этот мир, недовольно подмечая, что синяки под глазами за один сон, пусть и длинный, не ушли. Плюнув на хоть какой-то порядок, он пододвинул рукой бумаги, морщась, когда какие-то из них плавно попадали на пол, откинул одежду со стула на кровать, делая пометку, что нужно бы ее в стирку закинуть, и так и сел, затягивая в небрежный пучок волосы и посербывая мелкими глоточками чай. У него, конечно же, была яркая лампа, но он еще в первый день, когда переехал, передвинул свой стол прямо к окну. Не было в этом мире ничего лучше естественного освещения. Вид открывался как раз на Сумеру с высоты, на деревья и просторы за пределами самого города. Обилие зелени всегда успокаивало его, давая новые силы работать. Кавех подозвал Мехрак со всеми нужными инструментами, которая сразу же появилась рядом с радостной мордашкой. На сердце потеплело. Он довольно редко применял свои знания механизмов на практике, но гордился и радовался такому своему творению каждый раз, как смотрел на яркую в прямом смысле улыбку или задумчивость Мехрак. Раскатывая по столу бумаги, что свернутые пролежали всю ночь, он пробегается глазами по линиям и схемам. Во рту стало внезапно сухо, появился горьковатый привкус отвращения на корне языка, и Кавех поспешил его запить ароматным чаем. Хмуря брови он пролистал блокнот, находя пометки. Горько вздохнул, прижимая к себе левую ногу и кладя подбородок на голую коленку. Снова перечитывая записи, Кавех не мог собрать мысли в кучу. С каждым разом казалось, что он не улучшает проект, а только портит его. Все хуже и хуже. Мысли, что это просьбы самого заказчика и, непосредственно, дальнейшего пользователя, не помогали, а почему-то наоборот делали только хуже. Буквы быстрых, поспешных заметок поскакали перед глазами, и он зажмурился. Пожевывая нижнюю губу, он опустил ногу, садясь ровнее и удобнее для работы. Взял в руки нужные инструменты, всматриваясь в то, где нужны исправления. И не мог прикоснуться. С каждой секундой ощущение какого-то надругательства над его творением и самим бедным зданием заполняло его. Вновь и вновь исправлять, стирая углы и линии, чувствовалось сродни богохульству. Немного подрагивающими руками Кавех отпил чай, все же приступая к работе. Но все дальнейшее время, что он действовал в связи с указаниями и просьбами, слилось в какую-то серую массу. Ничего не получалось. Линии были слишком толстыми, слишком тонкими, углы на минуты острее, чем нужно, и каждый раз все казалось не на своем месте. Тошнота поднималась к глотке, во рту было сухо, а чай закончился. Кавех пытался и пытался хоть что-то сделать, но с каждым новым движением все больше отвращения вызывала работа под его ладонями. Отвращением к заказчику, к зданию, к себе, к архитектуре. Где-то на этом моменте, когда истерзанная губа была прокушена, а мысли шумным роем затмевали сознание, он устало откинулся на спинку стула, слизывая соленую кровь. С этим надо заканчивать. Пару недель назад Люмин помогла ему вернуть хоть какие-то крохи вдохновения и желания работать дальше, но не всегда же она будет рядом, не всегда вообще кто-то будет рядом, чтобы ему помочь. Кавех прикрыл глаза, накрывая их сгибом локтя, глубоко дыша. Тошнота проходила медленно. Неужели он даже не может нормально выполнить то, что ему сказали. То, за что ему платят. Не вечно же ему сидеть на шее Хайтама, который по каким-то неведомым причинам до сих пор закрывает глаза на аренду. И хоть изначально это был их дом, Кавех давным-давно отказался от него, при этом не очень хорошо расставшись с Хайтамом. Тот не был похож на человека сентиментального или жалостливого. Его терпение закончится со временем. Кавех сглотнул, не понимая, чувствует фантомную кислоту или настоящую. В груди неприятно что-то скрутилось при мысли, что Хайтам в конце концов оставит его. Он отодвинул со скрипом стул, опираясь локтями на колени и зарываясь пальцами в волосы, пытаясь отдышаться. Зубы сжаты, губа ноет. Почему он не смог вообще с первого раза сдать этот гребанный проект? Ничего же сложного, обычный богатый особняк для купца рядом с городом, но чуть подальше от суеты. И самое отвратительное и противное то, что он даже не помнит, как выглядел первый вариант здания. Со всеми этими исправлениями, что длятся месяцы, он уже почти забыл, как выглядит его собственный чертеж. В носу неприятно закололо. Сейчас бы еще и разрыдаться, что он не делал даже когда уезжала мама, даже когда вновь пьяный понимал, что одинок и никому так-то и не нужен. — Твою мать, да пускай он провалится со своим идеальным особняком! — Кавех резко поднялся, уходя в ванную и плеща себе в лицо ледяной водой. Зачесал мокрой рукой выпавшие пряди, смотря на свои бледные щеки, бормоча: — Если не этот заказ, то Тигнари убьет меня. Хватит с него на сегодня этой пытки. Хватит. Часы показывали полтретьего, а значит пора уже браться за основательную уборку. Хайтам же опять разворчится, если придет в такой беспорядок. Открыв окно, чтобы впустить свежий теплый воздух в комнату, Кавех собрал все кружки, относя и перемывая. Закинул одежду в корзину с грязным бельем. И начал убираться с гостиной. Окончательно испорченные листы сбрасывал в одну кучу у ножек тахты, ровные складывал в стопку, попутно складывая на стол заколки и перья, цеплял на запястья резинки. Много их, нашлись даже те, что, он думал, были утеряны. Где-то в середине заварил себе еще кружку чая, продолжая под незатейливую мелодию с одной из постановок Зубаира убираться. Книги, между прочим, в гостиной были в основном не его, но раз уж Кавех начал убираться, да и отвлечься хотелось, то всю лингвистику и физику с анатомией, которой Хайтам недавно заинтересовался (что только он в этом находит?) он занес стопками в его комнату. Там, как будто ему в пример и упрек, все было аккуратно и чисто. И хотя комнаты по площади у них были одинаковы, комната Секретаря казалась намного больше и просторней, хоть и до потолка была заполнена книгами и редкими личными вещами. В некоторых из фолиантов Кавех даже узнал экземпляры Дома Даэны, что в общем-то запрещалось, но кто указ нынешнему Главе Академии. Насмешливо хмыкая, Кавех забрал единственную какую-то грязную кружку с чистого стола. На кухне он нашел пару больших пакетов, впихивая туда весь мусор. Гостиная, казалось, даже светлее стала, по широкой тахте весело бегали салатовые солнечные зайчики. Захотелось даже пол помыть, раз уж на то пошло. Забирая очередную порцию чая, Кавех перешел в свою комнату, повторяя все действия. Время неумолимо шло, пол постепенно становился чище от книг и бумаг, шкафы же заполнялись. Какие-то интересные чертежи и идеи Кавех откладывал, как и мимолетные рисунки для души. Там были и озера у Алькасар-сарая, и верхушки пирамид, виднеющиеся из-за стены, и сеть домов лесных стражей. Где-то была сцена Зубаира с Нилу. Где-то вырисовывалась в почти ленивых мазках Академия. Где-то встречались умиротворенные сады на пути в Храм Сурастаны. Где-то пальмы и кактусы у оазисов в пустыне, которые он видел пару месяцев назад. Где-то попалась даже Зона увядания. В парочке рисунков он замечал Хайтама. Это было странно, но неудивительно — тот всегда перед глазами. Конечно, он будет рисовать его, пусть и щеки немного подпекало, когда он поспешно совал листы в пакет. Не темнело, но начинались уже вскоре сумерки. Оставив два огромных полных пакета у входа в свою комнату, Кавех в очередной раз закатал рукава блузки, перенося швабру и ведро с чистой водой в свою комнату. В голове было приятно пусто, потеплевшие оттенки желтого освещали чистый стол лишь с парой инструментов. Настроение было потрясающим. Может поблагодарить Аль-Хайтама за то, что все-таки заставил его убраться? Он мотнул головой. Обойдется. Вновь напевая себе под нос, Кавех прошелся влажной тряпкой по всему периметру комнаты, даже заглядывая под кровать. Было тепло, и приятная усталость от физической работы заполняла тело. Цепляя ведро и швабру, он подпихнул ногой дверь выходя из комнаты. Случайно задел один из пакетов спотыкаясь, но удерживая равновесие. И все равно несколько капель упало на пол. Бурча под нос легкие ругательства, Кавех поставил ведро рядом, опускаясь и принимаясь вытирать грязную воду. Он уже упоминал, что удача не на его стороне? И как подтверждение этому, он не расслышал из-за собственных же бурчаний звук аккуратно открываемой двери. — Кхм, ты каждый раз меня так встречать будешь? — Раздалось сверху, и Кавех тот час же поднял голову, сталкиваясь с серыми глазами взглядом. — Не берусь утверждать, но, кажется, это не особо удобно. — Ты!.. — Кавех сразу же вскочил на ноги, кидая тряпку в ведро и не замечая как меняется в лице аль-Хайтам. — Я вообще-то убирался, сам же просил, неблагодарный! Нет бы спасибо сказать, и где только твое уважение к старшим! — Он глубоко вздохнул, разгневанный язвительными комментариями. — Между прочим, в гостиной были далеко не только мои вещи, почти все разбросанные книги твои! — Кавех сложил руки на груди, недовольным взглядом прожигая Хайтама. Который, казалось, не дышал. Не то чтобы он хоть что-то ожидал увидеть по приходу домой, но только не это: Кавеха в одной широкой, слава Семерке, длинной блузке, чей открытый ворот доходил ниже груди, открывая вид на изящные ключицы. Он глубоко дышал, был немного порозовевший из-за работы и гнева, с блестящими глазами, без привычных больших сережек, с растрепавшимися волосами из пучка, редкими прядками прилипшими ко лбу и щекам. Хайтам не волновался нет, но было бы некомфортно снова провести вечер с тихим Кавехом, но тот снова возмущался. И в целом, выглядел таким… домашним. Аль-Хайтам, не понимающий собственных мыслей, опустил на секунду взгляд, натыкаясь на голые колени. Порозовевшие, из-за того, что Кавех, наверное, порядком постоял на них, моя пол. Ну нет, это было уже слишком… Хайтам не знал чего, но слишком для его уставшего после кучи документов и отчетов мозга. Во рту пересохло. — Кавех, — Тот снова вскинул голову, ожидая очередную претензию. Хайтам сглотнул, смотря ровно в алые глаза. — Ты так и собираешься ходить… так? — И выгнул бровь, не особо находя слов. Кавех на это за секунду стушевался, осмотрел себя и тут же, чуть ли не пискнув, скрылся в комнате. Кажется, Аль-Хайтам заметил красные пятна на его шее ниже волос. Он вздохнул, это было слишком. В глаза бросилось ведро с грязной водой. Смахивая ладонью с лица странное, теплое и неприятное чувство, он забрал ведро, выливая воду в клумбы у дома. Гостиная была по-непривычному убранной, аккуратной, чуть ли не блестела. Хайтам мягко уложил свою накидку на спинку тахты, садясь и вытягивая ноги. В голове было шумно. Даже если забыть про проблемы Сумеру, о которых впрочем забыть невозможно, в Академии тоже все было не в порядке. Требовалось назначить новых мудрецов даршанов, найти кое-куда преподавателей. Сайно, заглядывающий со своего нескончаемого отпуска, не уставал напоминать про сократившийся штат и введение необходимых указаний для действий матр в пустыне. Они-то могли, все же их контроль распространялся именно на деятельность ученых, а не строго определенную территорию, но это мало волновало народ, проживающий в самой пустыне, да и преступники все больше шли в огромные пещеры, пытаясь скрыться от правосудия. Справляться с этим совершенно не хотелось. За его спиной раздался звук двери, стали слышны легкие шаги. Перед глазами вновь возник образ Кавеха, в котором он предстал пару минут назад. Край скул подпекало, но Хайтам дернул головой, сгоняя странное марево. А потом наткнулся на алые глаза напротив, прочищая горло. — Ты прибрался, — Кавех на это хмыкнул, закатывая глаза и складывая руки. Ответа от него ждать не стоило. Молчать отчего-то тоже не хотелось. — Даже не переодевшись. — Слушай, — ожидаемо встрепенулся Кавех. Теперь он был в своих легких серых штанах и воздушной, но намного более закрытой, домашней блузке. — Я же говорил, что как только встану, начну убираться. — Надеюсь, твоего такого энтузиазма хватит надолго: больше я беспорядок терпеть не буду, — нахмурился Хайтам. — Выгонишь меня? — вскинул бровь архитектор, внутри содрогаясь даже при мысли о таком. Аль-Хайтам выглядел напряженным, уставшим даже. За столько лет Кавех мог прочитать малейшее движение бровей и губ, по мимолетному взгляду в нужную сторону сказать в каком настроении его сосед. — Нет, — ему спокойно ответили. — Я просто выкину все, что лежит не там, где надо. — Ты не посмеешь! — чуть ли не зашипел Кавех, подпрыгивая на тахте. Столько зарисовок, набросков, история изменений, его принадлежности. Да как он вообще смеет даже думать о том, что это можно выбросить! — Это мой труд, на который я трачу свое время, и ты не имеешь права к нему вообще прикасаться, не осознавая всю его ценность. Хотя кому я это говорю: человеку, что дальше книг и старых пергаментов не смотрит. Черствому, не сведущему в искусстве. — Кавех чуть не поперхнулся о свои же слова, необычно сильное раздражение поднималось откуда-то с глубин. Он понимал, что был грубее, чем обычно. Резче, и Хайтам в этом виноват не был. Но нарастающая фрустрация, съедающая его пару недель к ряду, так просто не отпускала и требовала выхода. — Кавех, — вздохнул Хайтам. — Тебе всего-то стоит класть все по местам. — Он провел рукой по волосам, зачесывая их назад. Продолжать такой разговор желания не было. — Ты голоден? — Что? — Вопрос был слишком неожиданным. — Я спрашиваю, голоден ли ты. Я заказывал ужин в таверне, — Хайтам поднялся, разминая плечи. — Если хочешь есть, то приходи на кухню. И ушел, оставляя растерянного Кавеха смотреть в след. Наверное, Хайтам слишком сильно устал. Через секунду архитектор осознал, что не голоден, хоть и не ел весь день. Второй день, если быть точнее. Сначала его полдня подташнивало из-за проекта и переполняющего его чувства разочарования и отвращения, навязчивых мыслей, затягивающих и не отпускающих. А потом он так воодушевился уборкой, что физическая активность поглотила его, не оставляя и минутки подумать о перекусе. Но что-нибудь в себя закинуть все же было бы неплохо. На столе у его места стояла теплая глубокая тарелка с мятно-фасолевым крем-супом, парочка закусок и бирьяни напротив для Хайтама, который уже, как обычно, захватив книгу, сидел за столом, неосознанно выбирая кусочки мяса из риса. Кавех, чувствуя себя странно неловко, будто за дело отруганный ребенок, тихо юркнул на свое место, зачерпывая и пробуя свое блюдо, жмурясь от приятных освежающих ноток мяты. Может он и был все-таки голоден. — Спасибо, — буркнул в полголоса, продолжая есть, пряча взгляд где-то среди узорчатых листочков декора. Внутри разливалось тепло. От супа ли, или чего-то другого, он не знал, но было приятно. Между ними зависла мирная тишина, прерываемая лишь чириканьем поздних птиц за окном. Кавех изредка кидал взгляды на Хайтама, надеясь, что тот не заметит. Он мгновениями пробегал глазами по серебристым волосам, по ровному носу и аккуратным, будто специально симметричным, губам, по светлой коже, по крепким, не свойственным обычным ученым мышцам под тканью черной водолазки. Как же это было несправедливо: совмещать такую красивую внешность и такой отвратительный характер. Кавех всегда был ценителем красоты и эстетом, никогда не отрицал и лишь подчеркивал, что визуальная составляющая важна — необходима даже, если говорить об искусстве. Он старался в своих собственных проектах уделять должное внимание внешнему виду, сохраняя тот самый невидимый баланс между практичностью и красотой. Да и в быту он не мог оторваться от приятных глазу цветов, красок, украшений и одежды. К сожалению, красивые вещи стоили немалых денег, а с этим у него были проблемы. Которые желательно в скором времени решить. Его долг Дори все еще был довольно большим — пару миллионов моры — но это лишь малая, оставшаяся часть. И, как минимум, наполовину это можно было бы покрыть его нынешним заказом, если только он все же сможет все завершить. Его все больше подрывало желание выставить новый процент на дополнительные требования, что было не в его характере, но в данной ситуации казалось необходимым. Люмин немного сожалеюще говорила, что ему не стоит быть таким добрым и компромиссным. В ее глазах читалось, что именно желание угодить всем вокруг в укор себе и не дали его матери восстановиться после смерти отца. На прощание она его крепко обняла, говоря, что полезно иногда стать немного эгоистичным. И курсы, на которые он наткнулся в поисках заработка. Лишь одно его имя становилось рекламой, так может ему и вправду стоит поднять цену на свои услуги? Но ведь он же не ради денег это делает. Он творит, вкладывает душу, а брать деньги за свое искусство — будто продавать ее монстрам Бездны. И все же, помешивая ложкой суп, Кавех выдыхает, наклоняя голову, стоит взять пару уроков коммерции, или хотя бы прислушаться к советам людей вокруг. — Сегодня от Сайно пришел отчет о тех мошенниках, что давали кредиты на курсы, — неожиданно прозвучало напротив. Хайтам уже отложил книгу и пару минут смотрел, как все больше темнеет выражение лица Кавеха. — Всех соучастников нашли и посадили в тюрьму под стражу. — А деньги они вернули? — Волнительно спросил Кавех, закусывая губу. Никто из семей позволить себе такие курсы не мог, и они буквально жили в долг, надеясь на большие заработки в будущем. Впрочем было там пару детишек, что искренне хотели стать архитекторами и последовать его примеру. Он твердо планирует посещать порт и дальше, устраивая небольшие лекции раз в неделю, приглашая своих маленьких студентов. Ему нравилось их учить, пусть он и терялся иногда, когда его спрашивали о вроде как самых очевидных понятиях. И даже учитывая, что он и это делал бесплатно, это приносило какое-то успокоение. В моменты искренне заинтересованного блеска в глазках напротив он понимал, почему Профессор Фарузан все еще остается преподавать в Академии. — Не все, — Хайтам нахмурился на поджатые в тонкую линию губы Кавеха. — Альками вел слишком богатый образ жизни. Все возможное имущество, купленное на «отобранные» деньги, у него конфисковали, возмещая стоимость пострадавшим, и все равно все деньги до монеты вернуть не удалось. — Это было ожидаемо, и все равно на душе от таких новостей стало еще поганей. — Понятно. — А ты, кажется, и сам решил в преподаватели податься? — Поднял бровь Хайтам. Брать на себя дополнительную работу, ненужную ответственность, не гарантирующую никакого успеха и отдачи. Еще и бесплатно. Это так иррационально, и так в духе Кавеха. — А в Академии согласился изредка преподавать только, когда сам мудрец пришел звать тебя. — Ой, не напоминай, — сморщился Кавех. Это было пару лет назад, за его плечами были успешные проекты Порта-Ормоса, Алькасар-сарай только строился, воплощая собой безнадежную мечту архитектора, в которую и верили-то далеко не все. Но репутация блистательного студента, пошедшего по стопам родителей, и довольно успешного специалиста сделала свое дело: его приглашали в Академию провести парочку лекций для первокурсников. Так сказать, воодушевить своим примером, преподнести сложный материал на легком языке, поделиться секретами успеха и облегчить какими-то хитростями студенческую жизнь. Но ему так не нравилась подобная перспектива, что ужас. Он не считал себя — и не считает в общем-то — ни хорошим преподавателем, способным донести знания до ушей, ни достойным примером. Не тогда, когда над его душой висел маревом дворец и вполне реальным бременем долги. Но весь Сумеру считал его лишь дерзким и целеустремленным молодым архитектором. До сих пор считает, приписывая «талантливый». Но понимая, что все совершенно не так, Кавех избегал такого поворота долгое-долгое время, пока к нему не пришел сам мудрец даршана. После этого он согласился. Никто до сих пор не знал, о чем они говорили, что ему обещали, но новость о встрече разлетелась, а Кавех, недовольный, отстоял свои приглашенные сорок часов. Многие считали, что подействовал авторитет, но Кавех лишь морщился на любое упоминание о том разговоре. — Это дети, — и замолчал, будто это как-то проясняло ситуацию для Хайтама. Вздохнул, собираясь с мыслями. — В них видно искреннее желание учиться. Их глаза не умеют врать. Да, они слышали обо мне, как об известном на все Сумеру ученом Академии, но восхищаются мной, как интересным преподавателем, который способен показать им искусство, здания, которые они смогут лишь усовершенствовать. Они считают меня успешным архитектором. — Семантика. Ты говоришь об одном и том же, — склонил голову Хайтам. — Нет, — повел головой Кавех. — Их родители посылали их на курсы, считая меня успешным, потому что думали, что я богат, — мимолетные морщины вокруг глаз. — Но после раскрытия мошенничества, остались только те, кто интересуются искусством, мной, потому что я успешный. Не богатый, но тот, кто спроектировал известные сооружения, Алькасар-сарай, реставрировал Порт, — он вздыхает. Не особо любит перечислять такое, но и умалять не собирается. Это его честный труд и он порядком положил, чтобы все получилось. — Они так по-детски воодушевлены идеей посвятить себя искусству, идеей поступить в Академию. — Он поднимает глаза, встречаясь взглядом. — Но мы оба знаем, что это практически невозможно без должной подготовки. У них нет денег на репетиторов. Только желание, упорство, неплохие способности, уже сейчас. Не горю желанием цитировать этого подонка, но Альками, к сожалению, был прав, когда сказал, что в Академии «каждый второй гений». Хайтам нахмурился, смотря в горящие заботой алые глаза. Академия — жесткое место отбора лучших и самых способных. Потому ее образование и котируется по всему Тейвату. — Порой мне кажется, что будь Академия на вступительных экзаменах немного терпимей, или, давай она хоть какие-то шансы на подготовку, было бы лучше. — Было бы больше лентяев, занимающих места в аудиториях. — Недовольно протянул Хайтам, вспоминая стопку с «отказано» в кабинете. Нет бы глянуть инструкции по оформлению. — Которые бы вылетели, не выдержав нагрузки, на первых же научных работах и экзаменах. — Сразу же возразил Кавех. — Но это бы и дало шанс менее… выразительным, но упорным, трудолюбивым и целеустремленным студентам получить должное образование. Может им и понадобится три года, чтобы освоить язык, а не как тебе год, но они это сделают и внесут свой вклад в его развитие и изучение. — Кавех закинул в себя последнюю ложку супа, облизывая губы, покалывающие холодком мятного аромата. — Но из-за абсолютной невозможности подготовки, недостаточного образования из-за жизненных обстоятельств, огромное количество воодушевленных людей остаются за пределами стен Даэны. Что уж говорить об иностранных студентах: раз, два и Лиза. Они оба тихо хмыкнули на упоминание общей знакомой. Она иногда писала Кавеху, с которым сблизилась во время учебы, и Сайно — своему младшенькому. Тот тихо бесился, поскрипывая зубами, но стойко принимал по-доброму насмешливые комментарии девушки. Любой признавал, что она невероятно талантлива. Что только поддерживало точку зрения Кавеха. — И что ты предлагаешь? Раздавать билеты? Ослабить вступительные, уменьшить этапы? Увеличить количество мест? Сразу говорю, последнее невозможно. — Хайтам принимал определенную правоту Кавеха, но был также ознакомлен изнутри о том, как подкосилось состояние Академии с арестом Азара, а за ним и всей сети единомышленников. Не хватало ни профессоров, ни даже некоторых мудрецов. Спантамад до сих пор пустовал, хоть ту же Лизу и зови. — Я готов признать, что не до конца осведомлен о нынешнем положении Академии, понимаю, что все эти политические игры неплохо все подпортили, — Кавех стушевался немного, но потом вновь уверенно посмотрел на Хайтама, у которого мелкая дрожь прошла по шее от такого взгляда. — Но сама идея о подготовительных курсах неплоха. Почему бы не открыть какие-нибудь курсы по подготовке при самой Академии? Брать туда по все тем же вступительным, но так, чтобы оценивалась сообразительность, целеустремленность студента. Не талант, а способность усваивать материал. Сколько раз ты сам встречал талантливых людей, которые однако не могли учиться? — И кто же будет финансировать твои воздушные замки? Вопрос был справедливым. Кавех сглотнул, царапая палец рядом с ногтем. — Сами желающие? Понятное дело, оплата будет меньше, чем у всех этих мошенников, такая, что средняя семья может позволить это себе, — он пожевал губу, раздумывая над дальнейшими словами под внимательными серыми глазами с алыми искрами. В них тоже одна мысль сменяла другую. Все, что он дальше предложит, в нем самом рождает сомнения — коммерция это не его стезя совершенно. Он прочистил горло, вставая и убирая опустевшие тарелки. Поставил чайник. — А если семья не сможет позволить? — Хайтам примерно понимал, куда движется их разговор. И хоть они снова вернулись к работе, и он сейчас забивал себе голову проблемами, о которых и не думал до этого, все равно было приятно вот так. Не то чтобы спорить, но рассуждать, говорить с Кавехом. — На самом деле, идея с кредитом на учебу не так плоха, — Кавех совсем сгорбился над столешницей, засыпая себе в кружку любимый чай. От него часто неуловимо пахло цветами. Ароматом лотосов кальпалата от одежды, впитавшей струйки пара от чая, мягким запахом шелковицы из Ли Юэ, чей экстракт он изредка добавлял, стирая постельное, нежным шлейфом от волос доносились орхидеи падисара. Он всегда был о чем-то светлом, нежном и прекрасном. Кавех молчал, заливая кипятком свой сбор и черный чай для Хайтама. Тот видел — знал — как ему претит сама мысль о необходимости кредита. Поставив горячие кружки на стол и, загипнотизированный узорами пара, Кавех тихим голосом продолжил: — Конечно, официальные, под разумные проценты. — А кредитором предоставить саму Академию? — Уточнил Хайтам, отпивая из кружки и чуть ли не жмурясь от приятного покалывания горячего чая на языке. В первые разы, когда Кавех, ненавистник горячего всего, видел это, то ужасался и искренне пытался изгнать из него скверну. Ответом на вопрос послужил кивок. — Матры правомерно и со всеми полномочиями смогут следить за выполнением договора, — Кавех продолжал изредка дуть на чай, завороженный подрагиванием поверхности. — Это даст уверенность в кредите потребителям и одновременно с тем отвадит тех, кто попытался бы обмануть — Сайно их из-под земли достанет. Хайтам хмыкнул на такое заявление, согласный. Кавех прикрыл глаза. Было спокойно, одна из вещей, что давно терзала его, была высказана, а что Хайтаму дальше с ней делать — лишь его дело. Было во всем этом что-то: аль-Хайтам, откинувшийся на спинку и пьющий горячий чай, задумчиво рассматривающий растворяющийся пар; Кавех, сдувающий периодически жар, уложив голову на ладони, прикрывший глаза и слушающий мерное дыхание напротив, прерываемое глотками; тихое спокойствие, умиротворение, разлившееся между ними; и дела, влияющие на судьбу всего Сумеру, что решались на кухне в сумеречном свете.