крапива и горицвет

— Желающие сопровождать обоз, шаг вперёд! Лейтенант угрюмо осмотрел шеренгу стражей. Те стояли не шелохнувшись, как и положено на построении: взгляд вперёд, спина прямая, руки по швам. На раз, два, три-и… из строя вышел Малек Шолеп. Ну, про него все знали, что вызовется. Он не скрывал, что не может дождаться очередного рейда на поверхность, потому что получил весточку из родного посёлка. Жена родила сына, вот и рвался к семье, всякое общение с которой было стражам строго запрещено. Как и письма, но любой запрет ведь можно обойти. Хмуро смерив Малека взглядом, лейтенант прошёл дальше вдоль шеренги. — Ещё добровольцы? Сразу после присяги, когда наблюдал за сборами обоза впервые, Рэйс удивлялся малому числу желающих. Это же, по сути, настоящий отпуск! Ни тебе дежурств в пещере, ни подъёмов среди ночи по тревоге, ни муштры. Да за одну только возможность выбраться из пещер драться должны! А вызвалось тогда, как и сейчас, всего три человека, остальных назначил лейтенант. — Почему? — спросил он было Питера, которого приставили к нему наставником. Тот скривился и махнул рукой, мол, долго объяснять. Сам поймёшь со временем. Сколько с тех пор минуло: пять обозов, семь? Их отправляли на поверхность за продовольствием, оружием и новобранцами каждый сезон, значит семь. И сам он в добровольцы тоже не рвался, а зачем? Слёз по нему точно никто не льёт, не скучает. Родня растерялась по миру, а воздухом подышать можно и в карауле на верхних уровнях, там через трещины в скалах даже небо можно увидеть, если исхитриться. Раз в пару месяцев очередь отдохнуть, патрулируя безопасные первые ярусы, каждому выпадает. А сегодня Рэйс просто ждал окончания развода, чтобы отправиться после него на хозуровень — обоз сам себя не загрузит. Оклик лейтенанта выдернул из неторопливых мыслей об обеде. — Ленц, Тонаш, Пешек. Пешек! — Так точно, командир, — Рэйс сделал шаг вперёд, к остальным счастливцам. Сам не понял, рад или не особо своей удаче. — Идёте на склад, получаете всё необходимое. Завтра на рассвете отправляетесь с обозом. Всё ясно? — для порядка уточнил лейтенант. — Так точно, командир, — гаркнули теперь обозники разом. — Выполняйте. Кого на какой уровень отправят, их теперь не касалось. У них другая задача, так что Рэйс и не вслушивался в дальнейшие распоряжения. По узкой лестнице спускались друг за другом — на скальных выступах не помаршируешь, — привычно стараясь не смотреть вниз. Упасть не упадёшь — защитное поле не позволит, но голова закружиться может. Да и муторно оно потом, если заглянуть в бездну, безнадёгой может накрыть. Пока укладывали на телеги рулоны мешков для провизии, крепили пустые бочки и ящики, Рэйс несколько раз качал головой, поглядывая на Малека. У того тряслись руки и слетали крепления, так покалечиться недолго. — Слушай, сядь. Я сам, — не выдержал, прикрикнул на вояку старше себя, дёрнул подбородком в угол между пирамидами из ящиков. Тот не огрызнулся в ответ, сил, видать, не осталось. Молча развернулся и не сел даже, рухнул на пустую бочку. Рэйс только глазом моргнул, а Малек уже крепко спал, иногда резко вздрагивая и невнятно бормоча. Снова покачав головой, Рэйс закинул в телегу моток верёвки. Слышал, что Малек чуть ноги не двинул, стараясь попасть на сегодняшнее построение и вызваться в обоз. Менялся с другими дежурствами, ходил в дополнительные рейды, вроде даже свой паёк отдавал. Карманы все точно вывернул, до дыр. По крайней мере на́ручей с серебром, которым многие завидовали — на серебро же самые мощные чары ложатся, — на нём давно не было. Понять подобной одержимости Рэйс не мог, но слегка сочувствовал, потому подавил раздражение и быстро доделал сам всё, что требовалось. — Идём, — толкнул спящего в плечо, когда ударил гонг. Быстро пояснил, когда тот вскинул ошалевший взгляд, — нормально всё. Обед. Совсем сдурел человек, — вернул рабочие рукавицы на полку. — Оно того стоит? Сказать, что ли, Борку, напарнику Малека, чтоб присмотрел за приятелем, они вроде дружат. Сам Рэйс держался особняком и в рейды на нижние уровни ходил с теми, кому по списку выпадет, а не в постоянной связке, как было удобно некоторым. Но он и до того, как попал сюда, к Разлому, ни к кому не привязывался, никому особо не доверял. Жизнь у него была такая, где одиночки имеют больше шансов уцелеть. — Смотреть в оба, не расслабляться, не на прогулку отправляетесь. — Выдавал короткие и вдохновляющие, как пинки под зад, последние наставления лейтенант. — Пешек, поможешь сержанту с закупками. — Так точно, командир, — бойко отозвался Рэйс. Быстро и привычно. Поначалу-то все эти «есть» да «так точно» у него в зубах вязли, наружу не шли. Он же волю пуще девок любил, до последнего считал, что выбор у него имеется. Помереть свободным, ага. А как до дела дошло, таки пожить подольше выбрал. Так и с уставом — лучше отрапортовать, чем тех же зубов лишиться. — Нушл, Ленц. Вы прикрываете сержанта при вербовке, ясно? Не ждёте каждый раз, чтоб он вам напомнил. Точно, вербовка же ещё. Почти все они здесь так и оказались — после пламенных речей сержанта. О долге, чести, спасении родины и всех сущих-живущих. Посулов денежного вознаграждения, отмены налогов для семьи на время службы, или освобождения от любого приговора. После таких речей к сержанту обычно выстраивалась короткая очередь из мнущихся желающих послужить во благо короны и её подданных. За жалование по большей части, конечно. Ну, почти. *** — Эй ты, колодочник! Давай, на выход, — в дверном проёме внезапно нарисовался надзиратель с тяжёлой связкой ключей на здоровом кольце. — Так ведь… — Рэйс обернулся от узкого окна, через которое силился разглядеть, что на тюремном дворе происходит. — Приказано выволочь всех, кто меч удержать в руках сможет, — дёрнул за цепь надзиратель, открывая на ней замок. — Это точно про тебя. Так что пошевеливайся, не один тут. Надзиратель криво усмехался, глядя, как Рэйс торопливо семенит в ножных оковах. — Может и на Рубеж тебя возьмут. Хоть какой-то толк от тебя будет, послужишь добрым людям перед смертью. Добрым людям служить Рэйс не хотел от слова совсем. Хватит того, что добрые люди в детстве продали его практически в рабство. Ну, с другой стороны, спасли от голодной смерти весь выводок, когда мать умерла. Но всё равно подло соседка поступила, когда собрала их в кучу, дала каждому по сухарю и отвела в ближайший городок. За пятерых замурзанных детей — от восьми до трёх лет, — квартальный отсыпал ей горсть медяков. А их запер в тёмном чулане, кинул краюху хлеба и поставил миску с водой, очень уж похожую на собачью. Восьмилетний Рэйс тогда быстро краюху отобрал у остальных, чтоб не передрались, и поделил на пять кусков. Ночью он ещё надеялся, что сможет присматривать за младшими, как велела мать перед смертью. Утром надежда улетучилась. Самых мелких увели благообразные тётки в чепцах и белых передниках. Сестру забрала пожилая пара, брата — болтливый булочник, пропахший корицей, а его отвели к оружейнику. Никого из своих Рэйс больше не видел. Поначалу его не выпускали со двора, потом не знал города и где их искать, а после сам не хотел. Проще думать, что все остались живы и здоровы, чем корчиться от чувства вины, всматриваясь в каждого тощего ребёнка у ступеней храма, которого жрицы выгнали просить милостыню; или переворачивать обезображенное женское тело в подворотне у притона, гадая с ужасом — не твоя ли сестра. — Сейчас вам дадут деревянные мечи, ставайте по двое. Тех шестерых, кто останется на ногах после удара гонга, мы заберём с собой на Рубеж. Вся ваша толпа криворуких неумех мне без надобности, — зычно командовал главный из рубежников во дворе. Рэйс щурился от непривычно яркого света и оглядывался по сторонам: ничего себе народу. Тюремное начальство, проявляя служебное рвение, выгнало из камер половину заключённых. Явно надеялись от части избавиться, так или иначе. Речь рубежник толкал, стоя на ящике посреди двора — седой, поджарый, очень коротко стриженный. В холщовой безрукавке и клёпаном бляхами жилете поверх неё. Его охрана скучала поблизости в лёгких, затейно, как паутина, плетёных кольчугах и тоже в холщовых рубахах. И это в конце октября, когда лично Рэйс проклинал всеми напастями ретивого охранника, что порезал на нём куртку. Через прореху дуло, морозило раненый бок. Рэйс коснулся повязки, вяло ругнулся, вытирая кровь о штанину. Насражается он сейчас, эт да-а. Но деревяшку взял, почему нет. Всё равно его завтра на рассвете вздёрнут, здесь правосудие быстрое. А так какое ни есть, а развлечение напоследок. — С этого оковы сни́мите? — указал на Рэйса седой рубежник, что был у них за главного. — Особо опасный, не положено, — надзиратель даже руки с ключами за спину убрал. — Пущай так скачет, висельник. Седой кивнул согласно и дал отмашку начинать. Через пол оборота ударили склянки — посреди двора стояло семь человек, остальные валялись или отползали помалу к краю. Рэйса шатало из стороны в сторону, но он не собирался падать, а когда прозвучал сигнал, оперся о деревянный меч. Бочину заливало кровью и в глазах по большей части было темно. — Это тебя сейчас так? — подошёл ближе седой. — Нет. Когда вязали уделали, — Рэйс крутнул было головой, о чём сразу пожалел — мир мгновенно мотнулся вбок, грозя опрокинуться. Кажется, он таки упал, потому что очнулся ночью, на телеге. Посмотрел, как качаются звёзды, поморщился от вони овчины, которой его укрыли и снова вырубился. Лечили его всерьёз — не то, что лекарь тюремный. Тот прилепил не самую чистую тряпку на пробитый бок и вытряхнул из склянки несколько дурманящих пастилок. Рэйс не возмущался — действительно, смысл с висельником возиться. Ступени эшафота кровью не зальёт, и то хорошо. У рубежников ко всему подход был основательный. Они опросили каждого добровольца: кто, что, откуда родом. Записали имена и погнали в городскую мыльню — травить вшей и отдирать грязь прежде, чем пустили в свой обоз. Рэйсу же зашили рану, намазали вонючей мазью и, кроме чистой рубахи, выдали куртку. Ношенную, но крепкую, тёплую. — Кольчуги у вас хороши, — не удержался он тогда, благодаря за вещи. — Не пойму только чьей работы. Плетение на южное вроде похоже, а вроде и нет. — А ты разбираешься, что ли? Рубежник спросил без издёвки, с интересом. Был он, как все — светлокожий и коротко стриженный, в одном подкольчужнике поверх рубахи. — Свои мастера у нас, пещерные, — усмехнулся. — Такую же получишь, если дашь присягу. Рэйс хмыкнул на это «если» — у него-то какой выбор? Петлю же с шеи сняли в обмен на службу. Позже оказалось, что был — мог в поселении остаться. Далеко не уйти, но и не сражаться — хлеб печь и мечи чинить тоже кому-то надо, да вот, те же кольчуги постоянно требуются. Но однажды спустившись к Разлому, увидев тварей, Рэйс понял, что назад дороги для него нет. Две недели до присяги слились в один нереальный день. Стражи Последнего Рубежа честно показали новобранцам всё: и посёлок у входа в пещеры, и верхние уровни, где стирали, лечили, готовили. Тут Рэйс задержался бы надолго — очаровала его не только огромная библиотека, со стеллажами до высоченного свода пещеры, но и мастерская. Имелись и залы для тренировок, и мыльня, и часовня. Средние — где располагались казармы и дежурки, оружейные и прочее. И вниз, к самому Разлому, сводили тоже. — Сейчас вы рассчитаетесь на первый-второй и проверите друг у друга броню. Чтоб ни один ремень не болтался, но и не был пережат. Ясно? Всё тот же седой сержант теперь раздавал им амулеты. Матовые кристаллы на простом шнуре, которые не внушали особого доверия. Те, что продавали в лавках, всяко выглядели внушительнее: и на цепочке обязательно, может даже серебряной, а то и золотой, и кристаллы яркие, с бликами и сиянием. — Чего ждём? — рявкнул сержант. — Шнуры на шею и тепло-камни под рубахи, сразу. Без них на глубине вы попросту околеете за несколько минут. Тут уж все шустро принялись амулеты натягивать, без раздумий. — Всё проверили? Сам прошёлся вдоль строя, придирчиво оценил каждого. — Значит боги в помощь. Пошли, пошли, живее! Голос у сержанта был зычный, аж отлетало эхо от сводов, так что все привычно уже, дружно ускорились. К тому, что он увидел на нижних уровнях, Рэйс оказался не готов. И это при том, что вырос он не так и далеко от Рубежа. В стране, где про Разрыв ткани миров, и про ледяных демонов рассказывали не сказки, а вполне себе реальные истории. Где помнили, как эти твари вырывались на поверхность и уничтожали за сутки несколько деревень и посёлков, никого не оставляя в живых, включая последнего воробья на ветке. Но всё равно — было жутко. Холод, пронизывающий не только тело, но кажется и мысли. Бездна, что не имеет конца и края. Твари — огромные, чуждые, странно изогнутые льдисто-сверкающие силуэты. Голубое сияние кристаллов, которыми покрыты скалы. И всё это слепит и давит, сжимает так, что больно за грудиной и невозможно вздохнуть. — Сдурел? — сержант хлопнул Рэйса по спине ручищей в тяжёлой рукавице. — Не пялься, они же всё чуют. Пробить заслон не могут, но постоянно пытаются. И не только с той стороны. Моргнув, Рэйс с минуту пытался сообразить. Потом понял: мысли, что тяжкими жерновами еле-еле ворочались в его голове, пока он глазел на завесу — не его. Вернее, их пытались подталкивать, словно тонким прутком искали зазор между камнями в кладке стены. — Раз в три года хоть один да попытается. Если не кинуться вниз, так хоть кровь себе пустить — а им только того и надо. Капля по капле, завесу лишь на точку от иглы разъест — они сразу рванут. Мгновенно. *** До ближайшего небольшого городка добирались без малого три недели. Останавливались в деревнях и посёлках, ночевали в амбарах и на постоялых дворах. Телеги постепенно наполнялись мешками с зерном, корзинами с овощами, круглыми головами сыра, бочонками с мёдом и маслом. Возвращаться будут по кратчайшей безлюдной дороге, что идёт через лес, порой петляет по кромке болот, потому каждый радовался просторной кровати или душистому сену, да разносолам в тавернах. Тем, как идут закупки, сержант был доволен. Рэйс, оказавшись в своей стихии, устраивал на каждом базаре не то, что торг, а настоящее представление, достойное столичного балагана. Селяне, по привычке, ведь угрюмые рубежники без разговоров платили сколько скажут, не моргнув глазом взвинчивали цены сразу в два, а то и в три раза — на сколько совесть позволяла. Поэтому, когда Рэйс отмахивался и сходу сбивал цену вдвое, они поначалу недоумённо замолкали. Крякали, оглаживали бороды и начинали торговаться. Со стенаниями, гневными возгласами, причитаниями: так они по миру пойдут, что ж это делается! И довольно ударяли по рукам, стоило прийти к согласию. Каждый раз, как обоз оставался ночевать в посёлке, вечером сержант говорил с людьми на площади. В принципе, так близко от Рубежа объяснять куда и для чего нужны люди, не требовалось, местные и так сызмальства знали. Но порядок есть порядок. Сержант отвечал на вопросы, рассказывал о монстрах, о прорывах завесы, о том сколько сейчас на рубеже стражей. Рэйс в свою смену стоял рядом, молча рассматривал жителей. Вспоминал, как сам глазел на рубежников, дивился тогда, не мёрзнут ли в своих тонких кольчугах, надетых чуть ли не поверх рубах — и это в подзимник , когда осень, считай, закончилась, все уже в плащи и куртки кутаются. Холодно нет, не было. Привык, оказывается, к службе в промозглых пещерах. Даже на сеновале спалось лучше, чем в душном большом зале постоялого двора, у коптящего очага. И под кольчугой, само-собой, поддет был стёганый подкольчужник, не на рубаху же. Но вот сыро и слякотно — было, куда ж деваться. К городу телеги еле дотолкали, потому как зарядили ливни и тракт развезло. — Рано задождило в этом году, — хмурился сержант, пытаясь раскурить трубку возле будки городской стражи. — Немного совсем не успели. Ну да, делать нечего, всего не угадаешь. И того, что городские охранники возле ворот такие крохоборы окажутся, тоже — Рэйс чуть голос не сорвал, споря с ними из-за въездной пошлины. Пока все телеги и подводы разместили, пока лошадей выпрягли, пока конюхам помогли их в стойлах обустроить, накормить-напоить, уже смеркалось. Заселялись на постоялых двор почти ночью, чему хмельной и сонный хозяин не особо радовался. Но считал монеты старательно. — За шестерых? — сгребал по одной полсеребрушке в ладонь. — А шестой где, вас же пятеро грязь по моим доскам толчёт. Жена завтра как увидит, сколько вы земли нанесли, ох и ору будет. — Пятеро? — обернулся сержант, считая своих по головам. Оказалось, удрал Малек, что в общем-то, никого не удивило. Все молча смотрели на сержанта, ожидая приказа. Пошлёт искать самовольщика среди ночи, нет? — Пусть, — махнул тот рукой. — Сам вернётся, если не дурак. На следующее утро, когда надеялись: может распогодится и получится прогуляться по городу, небо оказалось затянуто плотными серыми тучами, из которых к полудню снова полил дождь. Он лил, и лил, превращая в реки и ручьи улицы с переулками, настолько глубокие, что местами и взрослому выше колен вода доходила. — Повезло дураку, — вспомнил сержант про Малека, раздавая наряды: кому сторожить телеги с мешками, кому ходить за лошадьми. Остальные отсыпа́лись у очага в большом зале, потому как за порог ступить и то сложно было. За первые сутки и Рэйс выспался так, что аж бока болели. На вторые есть и валяться надоело, да и дождь приутих, превратился в унылую морось. Привычные ко всему горожане накинули на камни хлипкие доски — теперь ясно стало зачем эти валуны торчали на перекрёстках. Чтоб на таких переходах балансировать, надо было постараться, конечно, но Рэйс рискнул. Вот уж не думал, что будет ему недоставать службы с её чётким распорядком, когда каждый час в сутках занят. Казалось, в жизни не привыкнет к подобному, а надо же — втянулся. Большинство городских лавок, понятное дело, оказались закрыты, а куда же ещё путнику податься, как не в другой трактир, где пьют и в кости играют. Вспомнив старое, Рэйс быстро отыскал и нужное заведение, подальше от своих, и подходящую компанию. Хотелось немного развеяться, взбодриться, вспомнить былой кураж от игры, а оказалось… скучно. Ходы он просчитывал наперёд, как пытаются ловчить здешние доморощенные шулера — видел сразу, они ж настолько топорно мухлевали, до смешного. Даже выигрыш уносить из трактира стыдно, как леденцы у детворы отобрать, право слово. Пришлось заказать всем выпивку и угощение — лепёшки с толчёными орехами, вкусно. Хоть с собой бери, но ведь не донесёшь, намокнут, а скользкий ком жевать уже не то. Доел потому до крошки и начал к двери проталкиваться — народа вечером только прибывало, как той воды на улицах. Всем, видать, надоело по домам сидеть. У самой лестницы в Рэйса врезался скрюченный парнишка, мелькал он возле столов, подметал всякий мусор и осколки, когда посуда летела на пол. — Эй-эй, малец, полегше! Сапоги у меня, пусть и не новые, но с утра начищенные, — ухватил пацана за шкиряк и развернул под лестницу, чтоб блевал там, где люди не ходят. — Не надо! — из общего зала выскочила тощая девчонка, что вытирала столы и собирала грязные кружки. — Не бейте его, пожалуйста! — Да я и не собирался, — пробормотал Рэйс, разжал пальцы и отступил к стене. Девчонка сразу подхватила болезного, погладила по голове, закрыла собой. Поддерживала, пока того выворачивало, а после вытерла ему лицо, явно той же тряпкой, которой крошки смахивала. — Простите, ради богов, господин. Брат это мой. Приходит с уборкой помочь, чтоб до утра сама не возилась. А сапоги я вам вычищу! — Не надо, — отмахнулся Рэйс. — Пока доберусь, всё равно по колено в грязи буду. Парень между тем разогнулся, но смотрел осоловело и за стенку придерживался. — М-да, тот ещё помощник, — оценил видок Рэйс и хотел путь продолжить, считая, что разговор окончен. Ошибся, получилось. — Вы ничего про нас не знаете! — обиделась девушка, распрямила плечи, задрала подбородок, становясь повыше. А старше ведь, чем в полумраке показалась. — Он старается! Просто пить не умеет, а отказаться робеет. А его угощают, доброхоты всякие. Или глумятся, такие, как вы вот! Всё им смешно, всё им развлечение. Голос у неё сорвался, донеслось несколько всхлипов, начались рыдания и всё это — на пути к выходу. Причём пацан пошатнулся, уткнулся лбом в плечо сестре и тоже всхлипнул. Хотя может задремал, сразу не разберёшь, но видно было, что держит равновесие девушка с трудом. — Ладно, — смирился с тем, что быстро уйти не получится, Рэйс. — Есть кладовка какая? Помогу братца уложить. Пусть проспится. — Нельзя, — девушка быстро взяла себя в руки, вытерла щёки ладонями. — Хозяин увидит, браниться станет, а если без меня найдёт, так и поколотит. Я его сейчас домой отведу, мы недалеко живём. Дверь, словно участвуя в разговоре, резко отворилась и в помещение плеснуло ледяной влагой — дождь и не думал стихать. — Ага, — оценил ситуацию Рэйс. — Отведёшь, да. Бери фонарь, одевайся. Будешь дорогу показывать. Как девчонка собиралась брата тащить — богам ведомо. Балансировать на мостках, с еле волочащим ноги пацаном, Рэйс даже не пытался — сразу шагнул в воду. Мальчишка от холода слегка взбодрился и пытался держаться ровно, чем больше мешал. Добрались относительно быстро, ни разу не упали, повезло. Девушка, что ловко ступала по доскам впереди, держала фонарь и показывала дорогу. — Вот сюда, сюда проходите. На лавку его… только не бросай! — придержала двери в тёмную, еле тёплую кухню. — Ой, простите, господин. Пацана он, точно, чуть с плеча не сбросил, угадала. После окрика сделал одолжение, осторожно привалил спиной к стене, придержал, чтоб головой не ударился. — Да ладно, не выкай. Рэйс я, с Рубежа, — переступил, примеряясь, как бы выйти, чтоб меньше наследить. — Я знаю, про ваших третий день только и разговоров в трактире, — она пошевелила кочергой еле тлеющие угли в очаге, подкинула рубленных веток из объёмной корзины. — Одни говорят, что вы герои, монстров в наш мир не пускаете. Другие, что нет давно никаких ледяных демонов, а стражи все дармоеды, разогнать пора. Подошла ближе, пытливо заглянула в лицо огромными глазищами. Давно так на Рэйса никто не смотрел. Не на воина в форме рубежника, не покупателя в лавке, не постояльца в трактире — именно на него. — Есть. Мало, их сдерживает магический заслон, но никуда они не делись, — ответил, не отводя взгляда. Мальчишка на лавке начал заваливаться вбок, наверху раздались шаги и послышался старческий кашель. Девчуха заметалась от брата к очагу, чтоб огонь не погас, покричала в сторону лестницы, что скоро поднимется — Рэйс успел тихо отступить к двери. — Оставайся, — аж вздрогнул, когда она оказалась совсем близко, тронула за рукав. Мяла в руках полотенце, смотрела растеряно. — Куда ты ночью, весь мокрый. Да и дороги не знаешь. А ведь права, — прикинул, что петляли переулками, пойди, вспомни теперь как назад добираться. Глянул на лужу, что натекла с его сапог и одежды, м-да. Помочь девчонке тоже не помешает. Звали её Лиена — представилась, вручая стопку чистой одежды. — Это моего отца. Погиб он год тому, ничего? — стрельнула глазами снова в сторону лестницы. Как Рэйс успел запомнить, парнишку звали Терек, а наверху ждала бабушка. История у семьи оказалась обычная — жили счастливо, вот только до поры до времени. Отец служил в ратуше при канцелярии, мать управлялась по дому и вышивала на заказ скатерти к свадьбам и новосельям. Терека пристроили учеником пекаря, как подрос, Лиену просватали за сына бондаря. Порушилось всё, как водится, почти враз. Две зимы назад мать поскользнулась, упала, забила спину. Долго болела, вроде пошла на поправку, а по весне простыла и сгорела в лихорадке за неделю. Летом отец выпил лишнего в трактире, задержался до ночи и, видать, натолкнулся в переулке на лиходеев — нашли его мёртвым в подворотне. Много позже узнали, что он не успел погасить весь долг за лечение матери местному врачевателю. Пекарь, смекнув, что защитить детей некому, обвинил Терека в воровстве, но милостиво разрешил отработать долг. Жених Лиены, прознав, что она заплатила долги — и лекарю, и прохиндею пекарю, — из своего приданного, от женитьбы отказался. Пока рассказывала, девушка почти не останавливалась — сноровисто накрывала на стол, развесила мокрые вещи сушиться, подогрела молоко и отнесла кружку с куском мякиша наверх. Пока её не было, Рэйс вытер пол, подкинул дров в очаг, пригрелся рядом и задремал. Слышал, что Лиена спустилась, двигает посуду, легко ступает от стола к кладовке и назад. Не ожидал, что прикоснётся — вскинулся со сна, перехватил чужое запястье, потянул на себя. Её глаза оказались совсем близко, прямой взгляд, пытливый, просящий? И приоткрытые девичьи губы, и пальцы, что пугливо скользили по его щеке, шее, гладили затылок. С Лиеной было неловко, не то, что с бойкими служанками в тавернах, что трещали без умолку, сами подсказывали, хотят в подарок пару серебрушек или во-он те, агатовые бусы из лавки. Она смущалась, краснела, куталась в покрывало и требовала сразу задуть свечу. Но и горячо было — целовала жадно, требовательно. Прижималась всем телом, быстро шептала на ухо и стонала тихо, чтоб никого не разбудить, но так, что оторваться от неё не получалось до рассвета. И заснуть рядом Рэйс не мог — горело разгорячённое тело, стучал в висках кровоток, кружились в памяти моменты ласк и слов, не желая отпускать. Дожидался, пока девушка заснёт и перебирался вниз, на лавку под лестницей, где тянуло прохладой. Двери к зиме не мешало бы утеплить, чтоб не сквозило, но пока Рэйс там только и дремал. А на третье утро услышал наверху тихие всхлипывания. И смоги, догадайся, чего сырость развела? — Мне с тобой хорошо, ну ты чего, — гладил по худой спине, пока Лиана плакала ему в плечо. — В пещерах у Разлома жуткий холод, без амулетов — верная смерть. Сначала надо носить не снимая, чтоб магия подстроилась под твоё тело и наоборот. Потом забываешь их снять, а через год и без амулета на верхних уровнях не мёрзнешь. Тем более на поверхности. Потому и ходят зачастую в одних рубахах. — Могу подарить, сама проверишь, — поискал в карманах, вложил амулет девушке в руку и тут его осенило. — А напиши мне своё имя и адрес. Только всё полностью — номер дома, как улица называется. Как на документах в ратуше. Сможешь? — Зачем? — хлопнула мокрыми ресницами. — Роднёй моей будешь. Есть бумаги клок? Лист нашёлся, а на идею Рэйса переводить ей часть жалования Лиана согласилась не сразу. Хмурилась, отрицательно крутила головой. Убедил. — Вам подспорье не помешает, а у меня никого нет, вообще. Это просто так, ты ничего должна. Сержант обстоятельно разладил записку, заполняя графы в бланке. — Красивый почерк у зазнобы твоей, ишь, грамотная. Кем вписать — невеста? Рэйс дёрнулся, как от удара. Зла он девушке точно не желал, только помочь. Захочет замуж выйти — хорошо же, пусть жизнь устраивает. Его-то судьба навсегда с Разломом связана. — Сестра… двоюродная. — Ага, — невозмутимо ткнул пером сержант в походную чернильницу. — Кузина. Уточни потом у кузины своей девичье имя матери и запомни. Вдруг тебя в канцелярии спросят. Сам с ней в ратушу сходи с этой бумагой. Заплати писарю, чтоб как надо всё оформил. Пять дней пролетели как один, словно и не было. Рэйс отмечался у сержанта, сторожил грузы или работал в конюшне сколько нужно, а после спешил к Лиане. Уходить было невыносимо тяжело — когда успел привязаться накрепко? Дорогу прихватило первым морозцем, двинулись дальше. Покинув город, рубежники шли за телегами. Строили планы на грядущую дорогу, делились, кто как нежданный почти-отпуск провёл. Молчал Рэйс, молчал Малек, который вернулся как раз, когда обоз потянулся к городским воротам. Навалилась безнадёга — тягучая, вязкая, мрачная. Словно в болоте загруз и не то, что сил нет выбраться, а даже охоту бултыхаться в мутной жиже отняло. Мир виделся размытым и серым, хотя через пару дней распогодилось и по утрам проглядывало солнце. Вот тут-то Рэйс смекнул, почему так мало желающих идти с обозом всегда было. *** Возле разлома всё вернулось в колею — служба, отдых. Обучали новобранцев, а через месяц, когда они дали присягу, накрыли праздничные столы. На отдельном стоял серый кувшин и тяжёлая кружка, теперь-то Рэйс знал, что в нём за отвар. Заповедные травы, редкие чары, выбор, на который не каждый решится. Уже когда встали из-за стола, разбрелись по пещерному залу, обсуждая всякое, к кувшину подошёл Малек. Быстро выпил и никто ему не помешал. — Жрец в храме разрешил им забрать обеты, — шёпотом пояснил Питер, хотя Рэйс не спрашивал, догадывался и без подробностей. — Жена сказала, что его десять лет службы — слишком долго. Так и жизнь пройдёт, которую ещё как-то жить надо, ребёнка подымать, на ноги ставить. Сосед у них рядом овдовел. Своих трое, так он не против чужого. Мол, одним больше, одним меньше, без разницы. Позвал её за себя, она согласилась. Рэйс смотрел, как Малек поставил кружку, обвёл зал мутным взглядом и медленно побрёл прочь. Столько труда, усилий, шалое, горячечное ожидание встречи, ведь считаешь не дни даже — часы, минуты… может и правда лучше забвение? Сходил в караул, отработал наряды, поспал-поел-отдохнул и счастлив. Преданность службе и никаких сомнений. Легко оттолкнувшись от лавки, Рэйс направился к столу. За спиной Питер выдохнул недоумённо, но окликать не стал. Правильно, здесь советовать не принято, каждый сам решает. Бесконечные месяцы то надежды, то разочарования, и снова по кругу, которые буквально выжгут тебя изнутри. Или спокойствие, дарованное зельем? Лёгкий ведь выбор, простой. Рэйс отложил крышку с кувшина, поднял его, вдохнул аромат отвара. Повеяло вересковым мёдом, полынной горечью, брусничной свежестью, слегка кисловатой — так и тянуло попробовать. Только кружку подставляй, наливай и пей, пей!