смеркает.

Бывший муж всегда был ее проблемой. Отвратительно-омерзительное свинотное и бухущее подобие человека, которое по утрам валяется в канаве за мостом в лес, а по вечерам достает соседей позорными просьбами скинуть с окна хлеба да чекушку — можно ли вообще было подумать, что когда-то этот расплывшийся в пивном жире и грязный от вылитых на него помоев мужик был ее мужем? Да, когда-то она действительно могла сказать «Я люблю тебя» тому, кто сейчас не дает ей спокойной жизни. Когда-то она была счастлива быть с ним, и все девки по селу только и говорили о том, что вот, мол, урвала такого пацана, жизнь ей теперь с ним писанная будет! — а он и красавец, и умелец, и балагур первый на деревне, в общем, парень что надо. Марьянка и радовалась своему счастью — урвать-то такого женишка не каждой деревенской девке сподобится! А ей вот сподобилось. Она своего дролю и так обхаживала, и этак, любила до беспамятства, что все ради него готова была сделать. Золотко, хочешь то! Золотко, хочешь это! Хотелось бы ей верить, как своему золотку, что так было бы всегда. Да не понимал тогда никто, что Андрей — такая дубина стоеросовая. Как женились с ним, так сразу в растекшееся повидло превратился. У них же, мужиков деревенских как принято! баба, раз есть в доме, пущай им и заправляет. Марьяна сначала и заправляла хозяйством их даже с толикой гордости и восхищения своим положением жены того, женщине которого обычно все белой завистью завидовали. Но потом это стало невыносимо. Да и как вообще такой завидный жених смог превратиться в обрюзгшее животное с маниакальным синдромом и безвозвратной алкогольной зависимостью? Марьяна и сама часто задается этим вопросом, да жаль ответа не находит. Развелись они с ним официально уже год назад, а достает он ее до сих пор. Яркое солнце заметно сменяется приятной прохладой и смольным небом со звездами. Романова накидывает на свои плечи тонкую кофту поверх платья, а во дворе — шум непонятный стоит. Длинные волосы падают неаккуратно на её спину, кончики мгновенно заставляя завиваться, а громкий хлопок двери даёт понять о том, что женское тело стоит на крыльце дома и внимательно на него смотрит — пьяную тушу, который невольно хмыкает, как только бывшая появляется в поле его зрения. В правой руке — бутылка крепкого алкоголя, а еле перебирающие ноги заставляют брюнетку сделать несколько шагов назад. — Боже мой, что ты делаешь здесь? Иди домой и проспись, хватит мне пугать всех соседей. Я никакие разборки с тобой не собираюсь проводить. Марьяна тяжело вздыхает, скрещивая руки на груди. Глаза невольно закатывает, прежде чем ступить с деревянных ступенек на мокрую траву, что неприятно по лодыжкам ног била. Но ухмылка от собеседника даёт понять о том, что это только начало — приехали. И действительно: следующие действия заставляют Романову вцепиться в мужскую шею, пьяное тело от себя в надежде убрать — тщетно. Противная ладонь ложится на острые скулы, а звонкая пощёчина заставляет ведьму опешить, несколько шагов назад делая — ублюдок. как был, так и остался им. — Не успели мы разойтись, как ты уже в койку к другим прыгаешь? Молодец! Слухи о том, что ты шлюха — истинная правда. Как я вообще мог жениться на такой, как ты. Громкие крики, кажись, слышно на весь посёлок, ведь уже через несколько минут вокруг дома Марьяны небольшое количество местных жителей собирается из близлежащих домов — ублюдки, которые сделать ничего не могут, а только смотрят, чтоб днем вновь новую сплетню разнести по всей округе. Романова чётко в глаза напротив смотрит, а силуэт нового знакомого это, может, спасение? Иногда Марьяна думает, что является гребаной мазохисткой, которая с удовольствием получит ещё пару шлепков, но точно не от этого ублюдка, а вот её новый сосед — идеальный вариант для этого. Тихое «помоги» одними лишь губами, прежде чем ранее стоящая бровь бывшего мужа выгибается в удивлении — явно не ожидал такой ход событий, как и большинство односельчан, которые охают и ахают невольно, а кофта с тонких плеч падает прямо на землю, оставляя хозяйку в одном лишь лёгком сарафане на обнажённое тело. Поздним вечером, когда ветер рисовал за окнами свои невидимые для людей пейзажи, растекаясь теплотой и приятной свежестью по полям и березовым просторам деревни, где люди давно закутались в свой домашний уют и совсем не собираются сбрасывать с себя это одеяло, Константин сидел на маленькой, но, как и все подобные, деревенские и старомодные, милой душе кухне и читал книгу, завалявшуюся у него в сумках где-то между толстой кожаной курткой и коробкой старых кубинских сигар, которые, к слову, он даже и не курит, но всегда, с самого момента их приобретения, зачем-то таскает с собой. И, казалось бы, все должно было так и остаться: нежновато спокойный вечер окутывал бы его своей теплотой и темнотой до того момента, пока книга не перестала бы представлять для него такой интерес, как расстеленная в комнате постель. Сверчки пели бы мелодию какую-то совсем новую, незнакомую до толе Гецати. А вместе с ними из-за окон слышались чьи-то почти истеричные крики, которые он сначала даже не заметил, увлекшись «Алхимиком». И уж то-ли крики нарастали, словно гром в ясную летнюю ночь, то-ли голосов становилось больше, чем пара. О да, ведь Константин, переезжая в деревню, совсем позабыл о том, что здесь могут разгораться различного вида драмы. Но в этой драме, судя по виду из окна, напрямую участвовала его милая утренняя соседка. На самом деле, ему и не привыкать к пьяным дракам. А в этой ситуации он будто бы даже выступал каким-то единственным спасителем, единственным героем — даже тошно становилось от такой формулировки, но делать ничего не оставалось. Он резко направился к ним и одернул пьяного в хлам мужика от соседки. — Спокойно! — как-то даже неожиданно для себя грубо и громко крикнул на него Константин, указывая ладонью на то, что стоило бы ему остановиться. — Ты кто такой, сука?! — после этой реплики и еще парочки матных фраз, мужик прямо ударил по его по лицу. Гецати, в свою очередь, захватил забулдыгу за обе руки и выкрутил их так, что тот оказался повернут к нему спиной. Благо, много усилий не потребовалось — в стельку пьяных на лопатки уложить проще простого. Но бить его он и не собирался — плевать на этику, но он врач. У него кредо. В секунду пришло непонимание того, почему все эти люди, все односельчане и друзья, казалось бы, почему все они не хотят помочь ей? Почему никто не вызывает полицию (хотя Константин все еще сомневался в том, что местные органы правопорядка не в полном, но хотя бы порядке), почему никто не хочет разнять их? Почему рядом стоят взрослые мужики и смотрят на это? Почему в людях сидит огромное и всепоглощающее бездействие? Возможно, это уже стало классикой. Равнодушием сочатся эти увядающие в ночной тьме облака, отрешенностью текут местные реки, листья шуршат на прохладном ветру свою, полностью безразличную к очередной деревенской пьяной драме, мелодию. Все живет так, как будто так должно быть, как будто это — закон природы. Хотелось бы верить в то, что даже природные законы можно обжаловать на референдуме. — Либо съебываешь отсюда, либо в канаве от синьки помрешь. Она не сделала, так я сделаю, — говорит он совсем тихо, чтобы не услышал никто в толпе. Мужик сразу же понял, о чем он. Свечку за упокой в церкви легче простого поставить, никто совсем не заметит, а ты потом ходи и оглядывайся — то-ли черт за тобой идет, то-ли смерть косая. Мужик кинул в сторону соседки и Константина еще парочку нецензурных и не совсем лестных выражений и испорченной походкой пробрался через толпу, чтобы уйти. На самом деле, Гецати даже не ожидал, что его слова так повлияют на оппонента.