— Давай ходи

      Кёджуро был в шаге от того, чтобы соскочить с места и ринуться в бой с демоном Варабихиме прямо из окна, выламывая стекла. Несколько прыжков по крышам, пробежка вдоль карниза и решающий удар в падении с использованием каты Чистилища — Высшая Шестая луна будет повержена в мгновение ока.       Но им ли одним?       Пять сильнейших Столпов среди всех истребителей сражались прямо напротив с одним единственным демоном, и даже если у неё были какие-то козыри в рукаве, то это навряд ли спасло её от смертельной участи. Чего только стоил один Гёмей, который, к тому же, ещё и абсолютно трезв! Ренгоку искренне верил в своих друзей и глубочайше извинялся за то, что не может их уберечь своими силами сейчас, потому что если пять Столпов там сражались с одной Шестой Высшей луной, то он...       Он был один на один с Третьей. И под привычное описание кровавых и всегда страшных сражений происходящее сейчас было мало похоже.       Огненное сердце готово было выпрыгнуть наружу, но почему-то Ренгоку был уверен, что всё делает правильно: он всё ещё жутко смущался и не мог раскрепоститься в полную меру, однако был уперт и упрям до невозможности. Но самое главное он был предельно уверен в том, что его решающий выбор сделан в правильную сторону. Туда, где ощущалось то самое, за чем он наблюдал только мельком и то не видел всей полноты картины этого чувства. Туда, где разум потом будет ужасным образом оправдываться, что это делается для "задержания Высшей луны", пока для Аказы Кёджуро сейчас хотел сделать только самое приятное и удивительное. Отдать все яркие и нежные чувства, чтобы получить взамен живую самую пламенную реакцию во всем мире, которая была в состоянии выжечь даже Столпа Пламени.       Но сначала он получает удар кулаком прямо в плечо. С размаху и, похоже, сразу в полную силу, потому что этот демон и так слишком долго сегодня пытался себя контролировать. Кёджуро чувствует, как был в опасной близости к перелому и как по плечу ползет боль от удара — там точно будет красоваться огромный синяк — но он не разрывает поцелуя, сминая губы, синяя помада на которых была давно стерта. Аказа весь извивался, пытался сопротивляться и нанести ещё парочку ударов такому упрямому Столпу, что никак не отпустит его, но его ведущую руку перехватывают, а другой прижимают ещё ближе за талию, углубляя поцелуй. Невыносим! Ренгоку точно обладал какими-то магическими силами, потому что после ещё нескольких попыток вырваться, Высшая луна ослабевает и предательски поддается навстречу, будто бы ничего, кроме огненного Хашира сейчас больше не имеет значения.       Кёджуро пользуется промедлением противника, игнорируя собственную нехватку воздуха. Легкие, натренированные усердной и многолетней концентрацией, сдают так, будто бы он вовсе разучился ими пользоваться, и всё это в присутствии демона. Он был не допустил этого в настоящей схватке, конечно нет, он же великий Столп Пламени, который вообще-то долго и усердно шел к этому званию! Ренгоку просто отложит это внутреннее осуждение подальше, закапывая под шумными выдохами и легкими покусываниями того, кого сейчас аккуратно кладет на пол. И вправду словно фарфоровую куклу, но это Кёджуро делает точно не в оскорбление недосягаемой вершины гордости Третьей Высшей.       Он разрывает поцелуй, нависая сверху и осматривая проделанную работу: залом розовых бровей разгладился, а полосы на лице больше не преображались в подобие тигрового оскала; оранжевые глаза замылились и почти закатывались в животном желании получить больше; клыкастый рот жадно глотал воздух, а губы приобрели чуть ли не глянцевый оттенок красного из-за слишком агрессивного и влажного столкновения. Хороший знак к тому, что Аказа пока что не выглядел так, будто хотел бы растерзать Кёджуро на месте, но ужасно плохой знак для самого Ренгоку — на открывшийся перед ним вид отреагировало не только сердце своим громким ударом, но и всё остальное тело. А когда взгляд упал на чуть спавшее с плеч снежное кимоно, Столп Пламени казалось вовсе схватил тепловой удар, потому что по ощущениям так оно и было. Как безумно начала давить всегда удобная униформа истребителей!.. — М-м-м... — демон чувствует бурлящую человеческую кровь, из-за чего голову сносит окончательно. Всё это полноправно принадлежало сейчас именно Аказе, поэтому дикий восторг сразу же отразился в хитрой улыбке, когда Высшая луна ощутила случайным прикосновением вставший каменный орган Ренгоку своей ногой. Не поиздеваться с тем, чтобы "случайно" коснуться ещё раз и слегка провести вдоль, было невозможно, однако демон почти тут же поплатился, вздрогнув от неожиданной боли.       Кёджуро быстро встрепенулся от смущающих заигрываний, обращая внимание на вновь недовольного демона. На немой вопрос в огненных глазах Высшая луна лишь прижала руку к собственной голове, точнее к вычурной прическе, пытаясь то ли достать что-то, то ли подправить. Бросив взгляд на саму прическу, Ренгоку отметил, что та несмотря ни на что всё ещё стойко держалась, словно была сделана из глины или из какого-то ещё материала покрепче. — Эти заколки! Пронзают хуже всяких ваших клинков, — под недовольное сопение Аказа пытается самостоятельно нащупать и убрать надоедливые острые и лишние предметы из своих волос, явно желая разобраться с этим как можно быстрее. Но быстрее не получалось. Видимо, прическа была сделана лучшим образом и именно для такого неспокойного демона, чтобы точно не развалиться в первые часы вечера. — Давай помогу, — после нескольких провальных попыток, Кёджуро, внимательно и с заметной улыбкой наблюдавший за всем этим, перемещается позади демонической головы, приступая к вытягиванию заколок, похожих на спицы, из кокона розовых волос. Он не ждет разрешения, учтиво соблюдая нормы этикета и морали, а сразу делает, в ответ получая тихое ворчание о том, что "как всё это вовремя" и что Аказа "перетерпел бы протыкание башки насквозь". Однако демон сидел спокойно, лишь нервно отстукивая пальцем беспредельно долгие секунды на скрещенных на груди руках. Жутко торопился. — Не пыхти. Тебе бы всё равно было неудобно и ты бы в любом случае обращал на это внимание, — доставая третью заколку-спицу из шести, проговорил Ренгоку. Он мысленно поражался тому, как вообще это можно было вытерпеть в течение всего вечера, будучи абсолютно не привыкшем к такому виду пыток. Спицы были удивительно красивы и интересно сделаны, но вместе с тем и весьма тяжеловаты для непрерывной носки. Красота стоила таких жертв? — Правильно. Всё моё внимание должно принадлежать только тебе, — Аказа с хитрым прищуром откидывает голову назад в попытке собственными глазами посмотреть на Столпа, к которому тянуло каждой клеточкой кожи. Жадный до малейшего внимания, от былой спокойной, но всё равно нетерпеливой сидячей позы не осталось ничего, поэтому Кёджуро стало в разы труднее продолжать работу. Демон извивался и вел себя хуже кошки, которая играется с клубком ниток и в итоге путается в нем с головой.       Ренгоку оставалось убрать две заколки и размотать основной пучок. Он надеялся, что двигается в правильном направлении, действуя наугад, но когда Аказа вместо того, чтобы помочь и облегчить задачу, демонически отвлекает его всякими заигрываниями, Кёджуро становится ещё тяжелее. Вообще-то его собственное состояние никак нельзя было обозначить "нормальное" и тем-более "настроенное на работу". Ему до одури хотелось продолжить начатое несколькими мгновениями ранее, а особенно расцеловать этого засранца ещё больше, но сперва нужно было убрать небольшую преграду. — Аказа, — Кёджуро опускается к исполосованному лицу, оставляя горячий шепот на губах, — посиди спокойно ещё немного. Я закончу заниматься заколками и смогу полностью заняться тобой, — он оставляет легкий поцелуй и быстро возвращается обратно к своему занятию, упрямо игнорируя собственное пламенеющее лицо от осмысления сказанного. Отличный способ сбить оппонента с толку, потому что на Аказу это подействовало как нельзя лучше: демона пробило током вдоль позвоночника, из-за чего он выпрямился и напряженно смирно сидел теперь до самого конца. Может, это было даже хорошо, что сейчас они не видели раскрасневшиеся до ужаса лица друг друга.       Розовые волосы были мягкими и достаточно длинными. Относительно быстро расправившись с заколками и игнорируя легкую тряску рук, Кёджуро наконец распустил центральный пучок, пальцами выравнивая прядки, словно гребнем. Он не удержался в вольности на то, чтобы немного помассировать кожу головы Аказы у самых корней, прекрасно давая себе отчет в том, как от такой нагрузки может быть болезненно. И не прогадал — демон чуть ли мурчать не начал от таких малых ласок, ластясь ближе и произнося на выдохе одними лишь губами еле различимое имя. Единственное имя, которое хотелось произносить настолько часто, чтобы в итоге появилась мозоль на собственном языке.       Столп Пламени слишком просто поддается смене позиций. Он, завороженный переливающимися в лунном свете волосами цвета пионов, слепо ведется на прекрасный новый образ демона, которому, по его мнению, шло любое преображение. С распущенными волосами, сползшим кимоно и игривым нетерпеливым взглядом Аказа вызывал внутри такое теплое чувство, которое страшно было назвать уютом, но и ничего другое не подходило так идеально, как этот чертовый уют. С демоном. С Третьей Высшей луной. Даже учитывая временное перемирие — это был один из многих звоночков за этот вечер к предстоящей в будущем катастрофе, которая будет, по всей видимости, смертельной. Потому что другого исхода в их реальном мире быть попросту не может.       Но это роковое будущее пока не наступило же? Сейчас происходит то самое настоящее, которому Кёджуро, возможно чересчур легкомысленно, но с огромным удовольствием отдает всего себя без остатка. Поддается вновь целующим его губам, нетерпеливым и горячим, так же легко, как поддается тому, что демон теперь сидит прямо на нем, чувствуя нескрываемое возбуждение Столпа, а Ренгоку, в принципе, абсолютно не против такого расклада. Никто здесь, в этой забытой комнате, был не против того, что Кёджуро провел огненной ладонью вдоль крепких мышц исполосованных ног, пробираясь выше, за допустимые границы снежного кимоно, касаясь особенно горячей и нежной кожи. Никто был не против того, что Аказа, вслед за влажными поцелуями в губы, начал выцеловывать и шею, сходя с ума от того, как любезно она сейчас предоставлена ему, страшному кровопийце. Грань допустимого, но Высшая луна всё равно слегка прикусывает, пробуя на вкус пламенную сладость и, самое главное, любовно оставляя на шее свои метки.       И всё ещё никто был не против? Конечно нет, ведь тихие мольбы о продолжении действий были слышны в каждом вздохе, в каждом мычании и в каждом стоне за плотно сжатыми зубами.       У Кёджуро было столько вопросов в голове, столько неразгаданных головоломок, которые тяготят с момента хождений по всем бесконечным коридорам Цветочного квартала и до последней встречи с ойран Варабихиме... Кажется, её настоящее имя Даки? Шестая луна? Она-то точно была женщиной, безоговорочно, потому что сама её бывшая лже-ученица поведала всю правду, но для чего нужен был столь вычурный как морозный узор план? Для чего Третьей Высшей, которая возвращает внимание Столпа к себе тем, что велит ему освободить демона от лишней, ставшей слишком тесной одежды... А о чем ещё раз Ренгоку думает? — Моя очередь заниматься тобой, — Аказа хитро улыбается, предвкушая лучшие мгновения ночи. Он нагло пользуется румяным замешательством на лице напротив для того, чтобы начать самому расстегивать белые пуговицы, распаковывая Кёджуро как долгожданный подарок. Оставалось только запищать от восторга как малое дитя от открывшегося перед ним вида крепких мышц, которые очерчивались ещё больше при малейшем движении. И конечно же шрамы! Их бессчетное количество поражало и приковывало взгляд к себе с наивным искренним интересом узнать историю абсолютно каждого. А откуда тот, такой большой и напоминавший ожог? От собственных тренировок или от противника с такой же способностью? А если второе, то любопытно до жути узнать во всех подробностях этот бой!       Но одна ночь слишком коротка для того, чтобы тратить её ещё и на разговоры. На то, чтобы вдоволь поспрашивать не только про один шрам-ожог, а вообще про все, и узнать не просто историю их появления, а то, у кого именно Кёджуро их выиграл. Было ли это больно? Конечно было, но давно забытое чувство того, каким именно отпечатком остается на теле пережитая боль, манило к себе непонятной для Аказы силой. Одна ночь для них была преступно коротка.       Поэтому Высшая луна, затаив дыхание, мягко проводит вдоль конкретного ожога прямо под ребрами. Кожа под пальцами рыхлая, с выступающими светлыми зазубринами, этот участок давно не чувствует прикосновений к себе, ловя лишь слабые сигналы ощущений. Завораживает. Как и фантазия того, какой Кёджуро с пламенной боевой аурой может быть в битве, какие приемы и секреты использует против противника? Ах, как же Аказе захотелось и от себя что-то оставить на память на этом прекрасном теле доблестного защитника смертных!       И это желание было видно по смене взгляда с внимательно изучающего до беспредельно обаятельного с всё такой же хитрой улыбкой. Ренгоку сдавленно сглотнул, внутренне подозревая какую-то пакость, но поддаваясь чарам той самой улыбки, перед которой любые его замки отлетали напрочь. Особенно слетали последние ограждение перед легким нежным поцелуем в губы. Аказа поцеловал его так, будто они женаты и счастливы в крепком браке уже несколько десятков лет, так по-особенному, как ещё не целовал до этого, а значит пакость точно будет серьезной. — Что ты, — Кёджуро пробивает несильной дрожью, когда демон размашистыми поцелуями спускается ниже к его солнечному сплетению. — Задумал... Аказа! — Ренгоку чувствует, как острые клыки прокусывают кожу ровно в центре, оставляя точный отпечаток зубов. Выступающую кровь тут же заботливо слизывают, выцеловывая покрасневшее и отдающее болью место. По сравнению с другими полученными ранами от демонов простой укус без дальнейшего выпивания всей имеющейся в теле крови казался пустяковым, но спасти довольного проделанной работой Аказу от хмурого и грозного пламенного взгляда этим фактом не получится. Однако сам преступник, с гордо поднятой в победной улыбке головой, зацикливается лишь на том, как Кёджуро идет быть хмурым с его темными большими бровями. — Я захотел оставить что-нибудь, — демон ласково целует щеки Столпа, пересиливая в себе желание укусить и их тоже. Такие мягкие, словно воздушные моти, но это уже будет слишком. Может, как-нибудь потом? — На память, — не прерывая зрительного контакта, синие пальцы медленно нащупываю белый ремень Ренгоку, чуть ли не с силой вырывая его из петель. Сдерживается, но явно нехотя, расстегивая пряжку и быстро откидывая ремень почти за пределы комнаты. — Но нам нужно поторопиться, — Аказа несильно давит ладонью на торчащий бугор под нижним бельем, слегка сжимая твердый член Кёджуро. Сдавленный стон как лучшие практически осязаемые колебания воздуха, которыми демон жадно и по-собственнически упивается. Смакует, неосознанно двигая рукой ещё в желании снова услышать то, как реагирует человеческое тело именно на его действия. — Иначе я уничтожу утро, солнце — весь свет — для того, чтобы насладиться тобой.       По всей видимости, существует или точно должен существовать определённый кодекс, который гласит, что вместе со взаимной симпатией к злодею всегда бонусом будут идти его угрозы по полному уничтожению мира. Этим сводом правил и предупреждений сейчас оставалось только обмахиваться словно веером, потому что Кёджуро практически задохнулся от подобных выпадов. Сладкие речи, которые специально слишком жарко произносили на ухо и прикосновения к разгоряченному телу Столпа убивали внутри героя, что должен воспрепятствовать греху. Стирали небрежными, но сильными движениями заученные от корки до корки слова долга.       Кёджуро должно было напрячь то, как он чересчур легко выкидывает всё это из головы, но единственное, что его сейчас напрягало — туго завязанный пояс снежного кимоно. Он будто бы специально не поддавался торопливым рукам Ренгоку, вызывая у разгоряченного демона легкие кокетливые смешки. И всё же ему немного помогли.       Правда, никакая помощь не помогла бы Столпу Пламени спастись от легкого головокружения перед представшей полной картиной полосатой клетки на теле. Кёджуро пытался собраться и не трястись словно товарный поезд по рельсам, но тяжелый вздох восхищения всё равно вырвался наружу. Сильное натренированное, но одновременно такое нежное и гладкое тело, и всё это в его собственных руках. Отказывать себе в удовольствие уткнуться носом в центральную линию на груди, чтобы оставить там поцелуй, зеркальный укусу на своей коже, Ренгоку не желал ни под каким предлогом, особенно ловя вслед своим махинациям вздрагивание и тихое мычание. Волшебно. Если бы ему сказали, что всё это лишь галлюциногенный сон и больная фантазия, последнее, что хотел бы Кёджуро, так это проснуться.       Только боль в солнечном сплетении твердила о том, что это всё ещё реальность. Звуки побоища за окном стихли, исход был предопределен ещё до рассвета, и теперь совсем другие звуки, пошлые влажные и неимоверно возбуждающие, были главнее всего. Стоило прикрыть глаза лишь на секунду, как все другие чувства обостряются до максимума. Ощущение синих пальцев будоражит, они будто бы везде и сразу касаются и ублажают податливое человеческое тело, а демонический язык, кажется, уже исследовал весь его рот, напористо проходясь вдоль линии зубов. Ренгоку притягивает Аказу за поясницу, ещё ближе к себе, сокращая и так ничтожное расстояние между ними, чтобы тоже доставить приятное чувство, которое распространялось по венам самой настоящей лавой. Пусть в его движениях и прослеживалась неопытность, Кёджуро старался схватывать и перенимать прямо на ходу и, судя по реакции закатывающихся гравированных глаз и лепетанию на выдохе собственного имени, у него это получалось неплохо. Удивительный ученик.       Дыхание двоих слилось в мелодичный унисон. Ренгоку поначалу трепетно касался красивого — хоть где-то он был некрасив для него? — члена Аказы, который тоже был окольцован синими полосами несколько раз, но с каждым новым движением руки Столп действовал увереннее. Увереннее, подстраиваясь под заведенный темп и теряясь в накаляющееся между ними страсти. Кёджуро становилось сложнее сдерживать вырывающееся слишком похабные звуки, когда синие пальцы очерчивали головку или пульсирующие вены, но особенно тогда, когда ускорялись в неистовой стимуляции.       Ренгоку за всю жизнь столько не целовался, сколько делал это в сегодняшний вечер, точнее, прямо сейчас. Аказа глушит свои стоны в его рот, почти жалобно взвывая от разрывающих изнутри чувств. Это было похоже на маленькую смерть. Нечто такое, будто кровавое и обязательно голодное, но вместе с этим одновременно живое настолько, что казалось вся остальная прошлая жизнь была лишь подготовкой к главнейшему блюду.       Слияние воедино тех, кто изначально даже не должен был задумываться о подобном. И такая недопустимая, запретная грань дурманила похлеще самых крепких настоек, самых настоящих голубых лилий и даже больше, чем самые вкусные мисо-супы всей Японии.       Кёджуро мелко дрожит, когда ощущает желанную разрядку. Он изливается в демоническую руку, следом чувствуя схожее тепло в собственной. Лоб горит как при самой высокой температуре, покрытый чуть заметным каплями пота, но Ренгоку, несмотря на резкое отсутствие вообще каких-либо сил, поднимает блаженный взгляд вверх, навстречу гравированному. Такому же уставшему, однако весьма довольному.       Полосатая грудь вздымалась от частых вздохов, но Аказа решает проделать свой финальный трюк — он подносит испачканные белым семенем дорогого Хашира пальцы к своему рту, из любопытства пробуя на вкус. Улыбается хитро-хитро, проводя вверх от костяшки языком и почти заглатывая целиком синюю фалангу, естественно не сводя при всем представлении глаз с самого Кёджуро. Он что-то говорит по типу: "Вкусно", но Столп действительно не в состоянии сейчас разобрать смысл сказанного. Он окончательно выпал из реальности, сраженный наповал.       Да, Кёджуро решил, что он безоговорочно проиграл, но, блять, с каким удовольствием.