— Давай ходи

      Все признаки состояния собственного тела говорили о том, что ему было страшно.       Холодели пальцы рук и немели одновременно с этим дрожащим холодом, а внутри всё, вплоть до дыхания легких, замерло в преддверии к чему-то жуткому. К чему-то опасному, на что Кёджуро должен реагировать моментально и принять боевую стойку, но в данный момент сердце оглушало своим быстрым темпом слишком сильно. Это же был страх? Без всяких сомнений, те же самые чувства он испытывает во время страха, однако ему всегда удавалось взять верх над этим страхом, ступать без оглядки в пугающую темноту навстречу опасностям, чтобы распирающему грудь чувству не осталось и жалкого места на последних рядах представления его силы и выносливости. Его упорной работы над собой.       Страх... Он отличался от того, к которому Ренгоку привык, с которым был знаком до этого в разных вариациях. Здесь и сейчас власть над телом забрало совсем другое чувство, неизвестное, а оттого пугающее даже больше обычного страха.       Он не знал, как лавировать среди непонятного происходящего. Что нужно предпринять, чтобы остаться верным себе, а может, чтобы хотя бы выжить под давлением, которое давит на его слабую точку в душе. Как не смотреть на исполосованное лицо, которое должно отталкивать, но не делает этого; как не обращать внимания на слишком мягкие прикосновения монстра, от которых должно воротить, но не происходит и этого. Как вычеркнуть из поля зрения чуть свисающее кимоно на груди, которое приоткрывает вид на узорные пути синих полос, что ведут дальше, ниже, опоясывают белоснежную кожу вычурной клеткой.       Как хотя бы попытаться отвести взгляд и вздохнуть воздух, которого экстренно стало в убытке. — Мне жаль... Что я не взял с собой свой меч, — Кёджуро отвернулся, зажмурив глаза со всей силы. Он малыми попытками пытался восстановить прежнюю приемлемую для себя дистанцию, которую в очередной раз нагло без его спроса и тем более разрешения сократили. Впрочем, Ренгоку сам несколько раз нарушал границы личного и неприкосновенного бывшей ойран, однако даже представить себе не мог, что они именно так поменяются ролями. — Иначе бы... Всего этого не было. Я бы сразился с тобой и убил. На этом всё.       Столп Пламени говорил со всей честностью те слова, которые он и должен говорить при встрече с демонами. Должен. Потому что если он зациклится на том, что действительно думает по отношению к конкретному ночному злу перед ним, то может сразу увольняться и уходить в монастырь, а лучше вспороть себе живот, чтобы не быть изгнанным и опороченным. Чтобы не стать уничтожающим клеймом всего своего рода.       Демон вздохнул. Он всматривался в лицо, которое воротило от него взгляд и хмурилось так же, как это делают дети, когда чем-то показательно недовольны, насупив носы. Ренгоку сейчас и вправду был похож на большого ребенка, что пытается спрятаться от проблем протестами и молчанием. Это всё в какой-то степени даже позабавило демона и очаровало ещё сильнее. Могучий и великий Столп Пламени боится взглянуть на Высшую луну, потому что "чувствует странные ощущения", но не понимает, что это такое. Какое чудо.       Но прерывистое дыхание, до безумия частые удары сердца и пунцовые щеки твердили о том, что только сознание Столпа до сих пор держится за вековые моральные принципы и нормы. Сильно! Поддаться греху куда проще, чем стоять на своем до победного конца, за что демон в который раз отдает своему спутнику честь. Правда, мысленно. Но достаточно того, что он разок уже сказал, как его уважает! — Это я и так знаю, — демон сократил расстояние и придвинулся ещё ближе, когда как казалось, что ближе уже невозможно. Он наклонился к учтиво предоставленному уху, пока голова Ренгоку смотрела точно в другом направлении, чем не воспользоваться было бы ужасным преступлением. — Кёджуро, — теплое дыхание накрыло ушную раковину, которая сразу после произошедшего покраснела пуще прежнего. Существо перешло на тихий шепот, слышимый только Хашира, — позволь уже допустить мысль о том, что ты сам можешь думать обо мне что-то совершенно другое.       Демон не удержался и провел носом вдоль виска, наслаждаясь запахом сладкой человеческой кожи и мягкими волосами цвета солнца. Правда, волосы цветом больше походили на креветки в темпуре, но хуже ни в коем случае от этого не становились. В них был особый шарм, как и во всем Кёджуро в целом, который слегка затрясся после проделанных махинаций над ним. Слишком жестоко. Высшая луна, вообще-то, ранее пообещал, что мучить ничем таким сегодня не будет, но, как он мысленно твердил себе, здесь и сейчас такое не прокатывало. Как можно удержаться от того, чтобы не помучить самого Столпа Пламени, когда он так краснеет и сердится? Тем более, когда такое происходит именно из-за него? — Я... Н-не могу... — Кёджуро, немного трясущейся рукой, попытался оторвать демона от пробы себя же на вкус. Его голос отдавал хрипотой из-за всего внутреннего напряжения и стойкости, которую этот самый демон разбирал по крупицам. От него у Ренгоку шла кругом голова, а тело будто бы пробивал неизвестный разряд тока, потому что оно предательски реагировало на все действия ночного искусителя. Собственное тело отказывалось слушаться, это был катастрофически плохой знак.       За мысль того, что Высшая луна, по крайней мере, мучает только его и то особым видом садизма, Кёджуро хватался как за спасательную соломинку. Он был готов задержать демона такого класса всеми усилиями, но, если быть честным хотя бы с самим собой, к такому роду пыток он точно готов не был. Никак. Кёджуро также размышлял о том, чтобы поддаться и позволить тому делать с ним всё до восхода солнца, но чёрт! Как же это было трудно! Лучше бы он оббежал всю Японию, подрался лично с Мудзаном, да даже голыми руками, но точно не это!       Он совсем не так представлял себе первую в его жизни симпатию!       Ренгоку попытался вновь отцепить от себя это роковое существо, вернуть прежнее расстояние как при начале их разговора, когда все точки над i были расставлены и ужасная правда вскрылась окончательно. О, он ещё тогда переживал, что всё что-то как-то не туда пошло. Как же! Видимо эта бесконечная ночь не знает никаких границ в хитрых кошмарах! — Раз так, — демон насильно повернул голову Кёджуро, заставляя вновь смотреть на себя. Возвращая взгляд огненных глаз в который раз за вечер, будто бы он и так полностью не принадлежал только ему. — Упростим тебе задачу, — Высшая луна снова взяла Столпа за руку — до чего тактильный бес — и положила аккурат на своё лицо в таком же положении, как это было до перевоплощения в истинное обличие, кажется, вечность назад. В момент синие полосы исчезли, растворились, сменяясь белоснежной кожей с растертой синей помадой на губах, а на Кёджуро вновь уставились прежние голубые глаза с пушистыми ресницами и взглядом, полного необычайного недовольства.       Всё так, как и было до этого. Так, как он в мечтах грезил откатить время назад.       Но внутри Ренгоку что-то щелкнуло. Бывшая девушка-ойран была способна вернуть прежний облик, но возвратить обратно легкое чувство в душе Столпа она была не в состоянии. Демон, скрывавшийся за этим обликом, был не в состоянии собрать обратно то, что не подлежит восстановлению. И теперь от этой фальшивости, которую сколотили и воссоздали специально для него, Кёджуро выворачивало наизнанку. Это было странно, ведь именно образ ночного пиона в снежном кимоно так завладел его душой, но сейчас без тигровой окраски он будто бы выглядел не полноценным. Ещё больше ненастоящим, чем факт того, что это вовсе не прекрасная девушка перед ним, а хорошо сложенный и сильный мужчина. Столп Пламени сходил с ума от того, насколько сильно путался в собственных ощущениях, но он решил разыграть единственно-правильную, по его мнению, партию следующим ходом. — Нет, нет, нет! — Ренгоку бегло вскочил с сидячего положения, крепко цепляя демона за плечи. Преобразившийся, он лишь округлил глаза в удивлении такого резкого выпада. — Нет, ты... Верни своё настоящее обличие. Я готов принять правду, поэтому желаю видеть настоящего тебя. Настоящего!       Пара голубых глаз в недоумении и непонятном шоке уставилась на Столпа. Кёджуро решил развернуть такой ход, который пульсирующая голова была не в состоянии полностью осмыслить. Ему подсказывало сердце. Оно своим безумным барабанным ритмом твердило о том, чтобы Кёджуро решился на что-то для себя, чтобы отважился принять огромное количество фактов, которые открыли ему глаза на многие вещи в его жизни и это всего-лишь за один судьбоносный вечер. Он решил быть спасателем не только для простых людей, но, кажется, впервые для самого себя. — ...Аказа, — чуть слышно проговорил демон, опуская голову. Как только он поднял её вновь, на Ренгоку уставились привычные глаза с гравировкой кандзи и полным настоящим обликом синих полос. — Моё имя Аказа, — без прищура и презрительного взгляда — как будто бы демон только сейчас преобразился в свою истинную сущность по-настоящему. Доверие, неизвестное и скрытое за многослойными образами и двуличием, еле заметно просачивалось наружу и пронизывало Кёджуро насквозь. Оно пробивало похлеще смертельного удара в солнечное сплетение груди.       Просто имя. Но оно звучало так трепетно, так странно тихо от существа, которое успело и накричать на него несколько раз, и грозно пошипеть, и даже соблазнительно прошептать на ухо всякие непристойности. Оно звучало по-другому и, видимо, изначально демон вовсе не хотел раскрывать все карты сразу. — Аказа, — на выдохе произносит Кёджуро. Густые чёрные брови больше не хмурились так сильно, создавая волны на лбу, нет, его лицо сейчас выражало привычную настороженность, однако взгляд... Стал спокойнее, теплее, чем когда-либо был в лицезрении демона перед собой воочию. — Я запомню, — на его губах дрогнула лёгкая и робкая улыбка. Он возвратил слова самого демона теперь уже намеренно, ловя себя на мысли, что не в первый раз за вечер они повторяют действия друг друга. Зеркалят, подобно двум сторонам одной монеты. — Хотя Заки тоже звучало довольно красиво.       Назвавший себя Аказой демон из спокойного, отчасти расслабленного, но чуть подвешенного состояния, в момент напрягся всем телом, вскинув розовые брови. Секундное промедление, и его лицо опять исказилось в привычном злобном выражении, заливаясь очередной порцией румянца по щекам. Таким привычным для Ренгоку, потому он не сдержался от волны искреннего смешка. Объявленное временное перемирие не гарантировало запрет довести каждого из противников до белого каления одними лишь словами и любыми иными ухищрениями, и этим, похоже, каждый пользовался по очереди.       Кёджуро всё ещё двумя руками держал демона за плечи, что остановило предвиденные нападки ярости. По крайней мере, сдержало на неопределённый срок, потому что Аказа, шикнув что-то на подобии: "Ах ты!..", хотел кинуться в растерзании заживо любого смертного, кто ещё хоть раз упомянет этот чёртов маскарад и его сольный позор. Однако, после нескольких таких безуспешных попыток под нарастающие хихиканья Столпа, Высшая луна сдалась — держали его достаточно крепко — продолжая полыхать на месте. Глубокий вдох и выдох. Демонам не было нужды пользоваться кислородом, но это окончательно помогало собраться и провести ответную партию нападения. О, такой ход Аказа не собирался оставлять без внимания ни при каких обстоятельствах. Столп пожалеет и не раз, что заикнулся об этом! — Ладно. Ладно, — злобный и прожигающий взгляд сменился на задумчивый и чуть стервозный. Прямо как и интонация голоса. — Можешь запомнить и это, да хоть вечность припоминать такое грандиозное шоу. Кёджуро, обещаю не сожрать сразу же, если пару раз в одну из своих шуток запихнешь и это дурацкое имя, — но последнее предложение ещё требует корректировки. Аказа готов убить и Даки тоже, если она выживет за эту ночь с остальными Столпами и если ещё хоть раз его так позовёт, — взамен на, — демон приставил указательный палец к своим губам, прямо намекая на удивительную сделку всех столетий. Хитрая улыбка сразу же окрасила его лицо в преддверии желанной яркой реакции неловкости оппонента и сокрушительной победы.       Они действительно друг друга стоили, потому что каждый знал, где слабое место противника и куда именно стоит давить. Это вам не мечами размахивать и пробивать кости одним ударом, тут всё гораздо сложнее, но от того не менее интересней. Игра. Но чьи же карты окажутся в действительно выигрышной комбинации?       Аказа занервничал, когда вместо ожидаемого ответного всплеска бурных эмоций, что, безусловно, должен включать себя все оттенки румяного недовольства, увидел совершенно другое. Кёджуро больше не улыбался и смотрел так серьезно, будто увидел демона впервые. Сам его взгляд стал другим, томным и медленно-изучающим. Оценивающим. Он делал вид, что всерьез обдумывает предложение Высшей луны, но в своей голове уже давно принял окончательное решение.       Так ли великому и могучему Столпу хотелось поиздеваться над демоном и отплатить за весь сегодняшний кошмар? Да. Но помимо шуточной язвительной затеи, постоянно бьющегося и разрушающего всё изнутри чувства долга, в его груди после череды всех переживаний зародилось что-то новое. Что-то, что будет слишком громко и вульгарно назвать любовью, и он сам, по неопытности, не уверен, есть ли вообще в словаре подходящее для описания слово. Можно ли дать название тому, как было непозволительно приятно касаться и получать касания в ответ? Как радостно внутри взрывается ехидство, которого и не было никогда в помине, но которое появилось для того, чтобы отвечать на колкости? И как весело и одновременно легко было перекидываться этими колкостями именно с ним?..       Ренгоку чувствовал себя безграмотным дуралеем, но хотя бы на одно точно мог дать ответ — он хотел это сделать. Хотел почувствовать, каково же это на самом деле испытать то, к чему дали понятную и простую команду.       Столп Пламени, удерживающий демона за плечи, ослабил крепкую хватку, но так и не убрал рук. Напротив, подняв правую, он со всей имеющейся внутри нежностью коснулся исполосованного лица, кончиками пальцев ощущая гладкость кожи. Её холодные белоснежные цвета напомнили лик ночного светила, будто ему с барского плеча позволили прикоснуться к величественной и никому раннее недоступной луне. Только ему. И ощущая себя простым нищим, Кёджуро через силу сдерживал зародившуюся тряску перед ликом демонического, но одновременно прекрасного.       На него уставились широко распахнутые глаза. Аказа чувствовал, как быстро переливается кровь Ренгоку по венам, его до безумия оглушает этот звук, который слышится животным инстинктом, но сам он был не в состоянии даже шевельнуться. Боится, что спугнет. Боится, что это лишь ночной мираж, бредни собственной головы, что придумала сценарий не убийства Столпа Пламени, а невозможной в его мире ласки.       И мысль того, что всё это дурной придуманный мираж, рушится в один миг, когда Кёджуро приближается к его лицу. Он тяжело дышит, а робкое касание к синим губам отрезвляет демона — Аказа отдал все имеющиеся козыри в руки противника.