Твоя душа - моё спасение 2. Кровь

      Чимина возвращают в палату сразу после того, как Тэхён сдаётся. Их всех возвращают на прежние места. И Чимину, в принципе, всё равно. Тэхён ведь тоже остался. Значит, у них ещё будет шанс увидеться. Если Ким придёт. Если Чимина выпустят отсюда, и он сможет пересилить себя снова и пойти за Тэхёном. А он сможет. Это самому Чимину, кажется, неподвластно. Крошиться будет, ноги в кровь сотрёт, умирать будет, но за Кимом пойдёт. Потому что больше некуда. Даже если Тэхён его не воспринимает. Сегодня Чимин снова ощутил, что никому не нужен. Ни брату, ни мужикам, ни кому-то ещё. Они все сами по себе, а про Пака и думать забывают. Просто ему действительно больше некуда податься. Один не справится, остаётся только идти за Кимом.       А Тэхён на него даже не посмотрел. Проигнорировал, как и всегда. Словно Чимин — пустое место. Хотя, чего удивляться? Для Тэхёна он таким являлся и является, пустым местом. И, что тоже не странно, именно так Чимин себя и ощущает. Никем. Буквально. Это так прочно оседает в голове и в сердце, что, кажется, по-другому никогда и не было. Пак не помнит уже своего детства, не помнит времени, когда был с родителями. Это почему-то стирается, а на место этих воспоминаний приходят мысли о Тэхёне — его обращении, отношении и жизни с ним. Это Чимин помнит прекрасно. Это его самые яркие воспоминания о прошлом. И всегда, в каждом дне он был пустым местом. Не только для Тэхёна. Для всех.       Чимин, снова ощущая дикую разбитость, идёт к ванной, в очередной раз запираясь там. И тут же выуживает из глубокого кармана штанов скальпель. Он носит его с собой, оставлять в палате не рискует. Мало ли, какая-нибудь надоедливая медсестра найдёт, оставив его ни с чем. Чимину это не нужно.

Осторожно, селфхарм. Пропустите следующую сцену, если не можете или не хотите читать, как персонаж причиняет себе боль

      На этот раз Чимин не садится на унитаз. Плечи болят и немного чешутся из-за порезов, которые начинают покрываться бордовой корочкой. Из-за этого Чимин выбирает другое место для того, чтобы переключиться. Бёдра — отличный вариант. Их тоже никто не видит. Никто даже не подумает, что там что-то может быть. И даже не полезет смотреть в случае чего.       Пак стягивает с себя свободные штаны чёрного цвета, откидывая их в сторону и оставаясь в боксерах. Он доволен тем, что штаны тёмные — крови, если она вдруг просочится, видно не будет. Но даже если кто-то увидит, плевать. Отчитываться ему буквально не перед кем.       И мысли, отчаянно лезущие в голову, это подтверждают. Они разные. Но все уродливые, жуткие и неприятные. Одна хуже другой. И каждая мысль кричит о том, что Пак никто. Что он пустое место, что его вообще существовать на этой Земле не должно. Что он не заслужил и грамма любви, потому что он не такой хороший, как Чонгук. Он не такой добрый и честный, не такой способный, не такой милый, не такой симпатичный и маленький. Не такой отзывчивый и мягкий. Он буквально никакой. Хотя нет. О, у него множество качеств. Он злой, противный, гадкий, жестокий, грубый, агрессивный, совершенно не способный ни на что, он завистливый, мстительный, эгоистичный. Он холодный, он отвратительный, лицемерный, жадный, лживый, он маленький монстр. Он — разочарование. Всё это он слышал на протяжении нескольких лет. Видимо, сам виноват в том, где оказался сейчас. Будь он лучше, Тэхён бы относился к нему также, как к Чонгуку. Они были бы настоящими братьями, а не просто незнакомцами. Чимину словно нашёптывают на ухо, что он ничтожество, раз не смог добиться того, чтобы Тэхён и другие его приняли. И Чимин, никогда прежде не задумывающийся об этом, теперь обращает на это внимание. Где он оступился? Что сделал не так? Почему он десятилетний не справился с тем, чтобы привлечь внимание Тэхёна и взрослых? Был недостаточно хорош? Не так себя вёл? Много просил? Много плакал? Больше, чем Чонгук? Не слушался? Доставлял неудобства? Или, может, он и для родителей своих был разочарованием? Что, если он с рождения такой урод, просто не помнит этого? Что, если его мозг просто стёр это? Он ведь ничего почти не помнит из того, что было. А подобные мысли роятся в голове, мельтешат и словно бьются о череп с внутренней стороны, из-за чего пульсирует в висках и затылке. Чимин бы многое отдал, чтобы они замолкли и не мешали.       Именно поэтому он делает первый надрез, в надежде на то, что это поможет заглушить дурацкие мысли, лезущие буквально со всех сторон. Они словно атакуют, а Паку и деться некуда. Только сделать себе больно физически и переключиться, наконец-то.       Место пореза тут же начинает жечь и саднить. Но Пак не успокаивается. Он, оттянув мясистую часть ляжки на другой ноге, проводит лезвием и по ней, кусая губы, чтобы не быть громким. Он откидывает голову назад, нанося ещё один порез, очередной. Они все не сильно глубокие, но такие необходимые. Кровь течёт по ногам и капает на пол, снова. Как и в прошлый раз. Но Чимину всё равно. Он по-другому не умеет. В глазах собираются слёзы, в висках всё также пульсирует, но теперь пульсируют и порезы, отвлекая от кучи мыслей. Чимин поджимает пальцы на ногах, дыша через рот и втягивая в грудь побольше воздуха. Не обращает внимания на дрожащие губы и слишком быстро бьющееся сердце. Сейчас так и нужно. Сейчас его отпустит, сейчас так правильно…       — Что ты делаешь? — Чимин крупно вздрагивает от звука чужого голоса, тут же роняя скальпель на пол и резко оборачиваясь. Места порезов жжёт и щиплет, ноги немного трясутся, но это не мешает стоять на них.       — Папа?.. — у Чимина во рту пересыхает, когда он понимает, кого он перед собой видит. Отец. Точно такой, каким Чимин его запомнил. С несколькими морщинами, густыми бровями и парой прядей седых волос.       — Что ты делаешь, Чимин? — отец спрашивает строго, и Чимин не может понять, что происходит. Потому что помнит, как погиб его отец.       — Тебя здесь нет… — говорит задушено, ощущая, как его начинает трясти. Слишком сильно. Не так, как от порезов, злости или обиды. Его трясёт от того, что он видит. Даже голос дрожит, а Чимин не в силах совладать с собой. Он словно с места сдвинуться не может, не может даже пошевелиться. Он просто застывает, боясь даже дышать. Потому что видит то, чего просто не может быть. И, кажется, истерика готова накрыть его буквально сейчас, когда он всё отчётливее видит в мужчине напротив своего отца, — тебя не может быть…       — И тем не менее, я здесь, Чимин, — мужчина подходит ближе, не сводя глаз с Чимина. А Пака обдаёт холодом. Ледяным и колючим, просто отвратительным, — мне повторить вопрос? Забыл, как говорить с отцом?       — Папа… — Чимина хватает только на то, чтобы едва слышно прошептать это слово. Потому что после отец наклоняется и подбирает скальпель.       — Ты меня разочаровал, Чимин, — мужчина не встаёт. Сидит на корточках перед парнем, которого дико трясёт, — ты — ничтожество.       Мужчина с нажимом проводит скальпелем по ноге Чимина, из-за чего тот отшатывается назад, с громким криком падая на пол. Рана огнём горит, из неё струится алая кровь, снова капая на пол. А Чимин, отползая, размазывает эту кровь по покрытию, пачкая и свои ладони в красной, липкой жидкости. Он прижимается к стене, замечая, как лицо отца перекашивает — оно становится злее, агрессивнее. Оно таким никогда прежде не было. По крайней мере, Чимин не помнит.

Конец сцены с селфхармом

      Чимин жмурит глаза и зажимает ладонями уши, потому что отец начинает говорить, что он самый ужасный ребёнок, и он даже рад, что умер. Что ушёл от Чимина, оставив его здесь. И мама этому тоже рада. Потому что никто не захочет быть с таким, как он. Никто и никогда. Он урод, самый никчёмный и ненужный человек. И им понятны слова и действия Тэхёна, который его ненавидит. Потому что Чимина все ненавидят. Его не за что любить. Потому что он отродье. Чимин сильнее давит на уши, но всё равно слышит голос отца. Отец говорит, что жалеет, что Чимин родился. Говорит, будь его воля, убил бы его ещё в утробе матери. Но пожалел. Потому что Чимин слишком жалкий. Его никогда не любили. Никто. Чимин машет одной рукой перед собой, словно пытаясь прогнать образ отца, заткнуть его, не слышать его холодный, стальной голос, но не может. Слова становятся только громче, а к ним добавляется ещё и смех. Противный, заполняющий всё пространство и явно насмехающийся над Чимином…       Внезапный громкий стук в дверь буквально вырывает Чимина из омута, в котором он оказался. Пак тут же разлепляет влажные от выступивших слёз глаза, замечая, что отца в ванной нет, а его самого всё ещё трясёт. В его руках зажат скальпель, а весь пол измазан в красных разводах. Чимин поджимает губы и бросает скальпель на пол, проводя испачканными в крови ладонями по лицу, громко шмыгая и заламывая брови. Трясёт его не по-детски, осадок после такой «встречи» с родителем крайне странный. Чимин даже не понимает, что это было.       — Эй, ты, там! — в дверь снова настойчиво стучат, окончательно приводя Чимина в чувства, — если не ответишь, я позову муррийцев, и мы взломаем дверь!       — Всё нормально, чё ты пристала?! — Чимин дверь не открывает, но отвечает, переходя на крик. За дверью та надоедливая девчонка, которая уже была у него в палате.       — Потому что грохот слышала, придурок! Если ты где-нибудь откинешься, то мне из-за тебя прилетит! — Чимин быстро обматывает порезы бумагой, натягивает штаны, валяющиеся на полу, обувается, наспех вытирает пол, моет руки и лицо, пытаясь прийти в себя. Делает это всё так быстро, как не делал никогда прежде, — ты точно нормально? — очередной, но уже тихий стук в дверь.       — Точно, — Чимин, едва успокоившись, выходит, тут же закрывая дверь и становясь прямо перед девчонкой. Он замечает, что они одного роста. Он весь взмыленный и взъерошенный, глаза красные, но плевать, — вали уже. Поссать не дают спокойно, — его голос всё ещё слегка дрожит, но Чимин пытается придать ему твёрдости. Хотя дрожит не только голос. А всё тело.       — Чё, ревел? — девчонка вскидывает брови и усмехается, а Чимин сжимает кулаки, злясь на эту девчонку, на себя и всю ситуацию ещё сильнее. Надо было выходить позже. Или вообще не выходить, — Так бы и сказал, нытик, — она фыркает, закатывая глаза, — просто не хочу, чтобы из-за тебя у меня были проблемы, — она разворачивается, а Чимин буквально в последнюю секунду замечает на её бейдже имя «Кара».       Когда она уходит, Чимин снова залетает в ванную. Стягивает с себя штаны, шипя от боли. Свежие порезы кровоточат, бумага уже пропиталась. Чимин убирает её, снимает всю одежду и, дрожа всем телом, забирается в душ. Встаёт, правда, лицом к двери, чтобы в случае чего быстро побежать к ней.

***

      Тэхён стоит у двери в комнату Чонгука и пытается собраться с силами. Ночь прошла… сносно. Он почти не спал, на самом-то деле. И думать тоже не мог. Как будто вчера, когда подрался с Ильсаном и обнял Чонгука, перегорел. Просто как спичка. Раз и всё. Словно в нём сработал какой-то переключатель, который отключил часть чувств, эмоций и мыслей, оставив после себя пустоту. Он до сих пор не может понять, что с ним и как правильнее поступать. Но двигается так, как считает логичным. И прийти к Чонгуку снова, дать ему обнюхать себя, покормить — это логично. Правильно, по сути. Просто прежде он этого не мог сделать. И сейчас до сих пор колеблется, перебарывая сам себя. Что-то ещё не даёт просто так взять и войти в комнату.       — Вам помочь? — Алонзо, наблюдающий за ним, спрашивает, кивая на дверь. Подталкивает на самом деле. Знает, что иногда некоторым необходимы толчки. Или пинки, кому что.       — Себе помоги, — Тэхён оборачивается на него, зло оскаливаясь. Говорит грубо и резко, словно бы защищаясь. Но Конте это понимает, — сам разберусь.       Ким дёргает ручку и толкает дверь вперёд, оставляя Алонзо в коридоре. Тот будет снаружи, если вдруг что-то пойдёт не так. Но Тэхён уверен, он справится сам. Придётся. Иначе дело с мёртвой точки так и не сдвинется, а Чонгуку снова будет плохо. А этого он бы точно не хотел. Хватило, увидел уже, как может быть. В тот момент сердце готово было разорваться. Повторения Тэхён не допустит, пусть и ценой своей крови и шеи.       Он заходит внутрь, останавливаясь у двери и сталкиваясь взглядом с Чонгуком. Тот смотрит внимательно и жмётся к Локи. Боится. Всё ещё боится. И будет бояться ещё долго, потому что слишком сильно доверял. И его доверие Тэхён собственными руками сломал. Разрушил, пусть и в последний момент обнял его. Теперь всё не так, как было раньше. Не так, как было в лагере, когда Тэхён вернулся, и Чонгук с готовностью почти сразу его простил. Нет. Теперь Гук чувствуют всё гораздо острее, чем раньше. И это предательство, уже не первое, коснулось его глубже.       Ему не хочется идти к Тэхёну, пусть его и влечёт. Чонгук обжигался об это слишком часто и слишком больно. Научился уже, увы. Знает не понаслышке, что такое боль от предательства самого близкого. И не хочет снова того же. А доверие Тэхёну, к сожалению, предполагает будущее предательство. Чонгук, конечно, знает, что Ким может быть очень хорошим, заботливым и понимающим, но теперь это знание не перевешивает обиду. Горькую и сильную. Такую, которую не забыть и сразу не простить. Конечно, Чонгук надеется, что всё наладится. Не может иначе. Просто теперь будет очень осторожен.       — Привет, — Тэхён говорит, пусть Чонгук его и не понимает. Он надеется, что его голос пацану не противен, как остальным муррийцам. Ким подходит ближе, замечая, как Гук напрягается сильнее, сжимая щупальца в шерсти волчонка, — я принёс поесть, эй, — Тэхён показывает пакет с кровью, снова делая небольшой шаг вперёд. Он и сам не знает, как разговаривать с Чонгуком. Он похож на маленького зверька, который боится людей. По сути так и есть. Чонгук напуган и загнан в угол, у него даже нет путей отхода, — я не сделаю больно, ты ведь знаешь, да?       Тэхён упирается коленями в кровать, становясь прямо перед Чонгуком. Тот смотрит снизу вверх, поджав губы и чуть нахмурившись. Ждёт дальнейших действий. Потому что сам, первым, не пойдёт. И Тэхён это понимает. Это он здесь взрослый, он должен брать ответственность, он должен понимать и принимать, он должен быть в ответе за того, кого сам к себе привязал. Он должен, должен, должен… Просто это всё чертовски тяжело. И делается через силу. Ким себе на горло сейчас наступает. Душит в зародыше кричащее внутри сомнение и дикий страх. Не до них сейчас. Тэхён не имеет права отступать. Больше не имеет права на ошибку, которая в этот раз может стать фатальной.       — Я сяду, ладно? — садясь на кровать, он не знает, зачем озвучивает всё, просто так проще. Так он создаёт хотя бы видимость диалога, пусть Чонгук и не отвечает. Даже не порыкивает в ответ, — хочешь есть? — Ким откручивает крышку у пакета-бутылки, снова махая ей перед лицом мальчишки. Смотреть на то, как пацан пьёт его кровь, всё ещё тяжело, но выбора не остаётся. Либо так, либо смотреть, как Чонгук умирает. И Ким себе об этом постоянно напоминает, чтобы думать о цели. Потому что в этот раз она оправдывает все средства, — давай, иди сюда, Чонгук.       Он сам двигается в его сторону, не дожидаясь ответных действий и реакции от мальчишки. Старается не обращать внимания на его дрожащие щупальца и белые, словно бы стеклянные глаза с узкими зрачками. На них сложно, конечно, не смотреть совсем, но Тэхён и отвращение в себе давит. Потому что нельзя идти на поводу у своих чувств, которые, оказывается, очень яркие. Просто негативные.       Тэхён садится максимально близко, поднося бутылку к губам Чонгука. Смотрит внимательно, тоже, на самом-то деле, боясь того, что происходит. Они оба боятся. Но Ким пытается взять ответственность. Не обещает никому, что справится. Даже себе не гарантирует, потому что знает, что может подвести. Он далеко не человек слова. Он, наоборот, предатель. Будь на его месте Немец, было бы лучше, Тэхён признаёт. Немец бы всё сделал и для Моники, и для ребёнка, и для Чонгука. Чимину бы тоже, наверное, время уделял. Но Тэхён не такой. Тэхён подлец, всегда таким был. Просто сейчас придётся кардинально себя переделать.       А Чонгук обхватывает осторожно губами соску, начиная втягивать в себя кровь. Закрывает глаза, не в силах смотреть на Тэхёна. Не хочет. Не может. Да, он в глубине души рад, что Тэхён пришёл, но теперь эта радость омрачена горечью. Если бы Тэхён в первый раз, когда пришёл, вёл себя также, было бы намного лучше. А теперь Гук не может нормально его воспринимать, ближе прижимаясь к волчонку.       Когда кровь заканчивается, Чонгук тут же отстраняется и отворачивается, не открывая глаз. Знает, что Тэхёну противно, уже запомнил это, пусть сейчас и не чувствует это так ярко. В запахе Тэхёна всё равно то самое отвращение немного отражается. И это больно. Пить его кровь и знать, что ему противно. Чонгук бы с радостью сейчас пошёл к кому-то другому, но не может. Не может поменять того, что он привязан к Тэхёну, хотя и пытался. Только хуже сделал себе. Вчера ему было нестерпимо больно, всё тело горело и пульсировало. А всё потому, что хотел отказаться от Тэхёна.       — Нужно обработать клыки, Чонгук, — Ким видит, что Чонгук морщится, слыша его. Видимо, голос всё-таки ему неприятен. Но Гук хотя бы открывает глаза, снова глядя на него. Тэхён показывает ему баночку с мазью, убирая бутылку на кровать. Чонгук наверняка знает, зачем эта мазь, Алонзо ему не раз обрабатывал клыки, — откроешь рот? — Тэхёну неловко всё это говорить и спрашивать. Ему в принципе неудобно находиться здесь, он чувствует скованность и растерянность. Честно говоря, хочет побыстрее сбежать отсюда, — давай, открывай, — Ким указывает себе на губы, пытаясь объяснить Чонгуку, что от него требуется. А Чонгук понимает и без этого, просто ему не хочется это делать. Он бы с удовольствием дал Тэхёну поухаживать за собой, но чувствует ведь в его запахе и действиях неприязнь. Однако всё равно послушно приоткрывает рот, обнажая клыки.       Тэхён тут же наносит на них мазь, не говоря ни слова. Пальцем размазывает субстанцию по дёснам. Быстро и едва касаясь. Боится сделать больно Чонгуку, боится сам прикоснуться к клыкам. Боится, что вскоре эти небольшие клыки прокусят его шею. Это осознавать всё ещё неприятно и странно. Тэхён заканчивает быстро, а Чонгук почти сразу отворачивается, снова поджимая губы. Они словно чужие друг другу теперь. Словно и нет той связи, что их объединяет. Оба потерянные и сломленные. Ким, глянув на скулящего Локи, быстро подскакивает с места, подхватывает бутылку с мазью и покидает комнату. Не замечает того, что мальчишка смотрит ему вслед полными слёз глазами. А Чонгук и сам не замечает, как солёные капельки собираются в уголках глаз. Он просто сползает по кровати вниз, зарываясь под одеяло и обнимая Локи. Вылазить и контактировать с кем-то не хочется совсем.

***

      Тэхён идёт по коридору вместе с Алонзо. Позади них два муррийца. Без охраны Кима пока не оставляют, мало ли что выкинет на этот раз. Тэхён ни слова не произнёс с тех пор, как вышел из комнаты Чонгука. И Алонзо не станет его торопить и что-то спрашивать. Пускай сам всё обдумает и решит для себя. Процесс запущен и это главное. Сейчас ни в коем случае нельзя давить на Кима, который уже перенёс неплохую встряску. Хотя, ещё одна подобная взбучка точно снесёт все его прежние установки и даст возможность родиться в нём чему-то новому.       — Как Чимин? — Тэхён спрашивает, чувствуя себя обязанным. Всё-таки, за этого парня он тоже в ответе, пусть тот и не ребёнок.       — Как и был, — Алонзо мельком смотрит на Кима, удовлетворённый тем, что Тэхён начал спрашивать и про Чимина. Тот, честно говоря, в отвратительном состоянии, — анализы очень плохие, врать не буду. Хуже, чем у всех остальных. Если бы он ушёл с вами, не протянул бы долго. Как он до этого держался, не знаю, — Алонзо даже не будет перечислять все проблемы, которые сейчас есть у Чимина со здоровьем. Тэхёну это ничего не даст, — сегодня с ним поговорю, уточню симптомы. Не хотите после прочитать? Или, может, пойти к нему?       — Как-нибудь потом, — Тэхён, пусть и зол на Чимина, но что-нибудь придумает. Им между собой тоже стоит разобраться, рано или поздно Ким захочет об этом поговорить и услышать причины того, почему Чонгук превратился в белоглазого. Но не сейчас, — Я могу увидеть Монику? — Тэхён смотрит прямо перед собой, осознавая, что должен и с Моникой наладить отношения. Всё-таки, его побег и её коснулся, он буквально назвал её предательницей, хотя сам поступил хуже.       — Да, без проблем, — Алонзо соглашается, как и всегда. В конце концов, Ким и его люди действительно не пленники в прямом понимании этого слова. Они всё ещё находятся под заключением ради общей безопасности. Но это не значит, что Лорд или Алонзо будут игнорировать их просьбы или состояние. Наоборот. Просто почти никто из них самостоятельно ничего не просит. Лагерные не привыкли просить помощи и говорить о проблемах.       До палаты Моники доходят быстро. Она не так далеко от Чонгука. Ближе, чем тюрьма, где сейчас живёт Тэхён. Перед её палатой Ким тоже останавливается, колеблясь. Знает, что та будет или зла, или разочарована. Недовольна будет точно. Сталкиваться с этим не впервой, но проблем не хочется. Просто Тэхён всё ещё помнит о том, что ему показывал и рассказывал гниющий человек. А если вспомнить ад и те десять лет… Назад не тянет. О чём Ким только думал, пытаясь бросить всех?..       Тэхён, вздыхая, всё же открывает дверь и заходит внутрь, тут же встречаясь с удивлённой Моникой. Она его уже не ждала.       — Пройду? — Тэхён прислоняется спиной к двери, скользя по девушке взглядом. Она выглядит уже лучше, чем тогда, когда они только пришли сюда.       — Попробуй, — Уильямс пожимает плечами, потому что даже не знает, как реагировать на появление Тэхёна. Очередное. Она действительно уже смирилась с тем, что Кима не будет ни в городе, ни в её жизни. А тот снова появляется.       — Хосок нашёл свою дочь, — Тэхён садится рядом с кроватью, не особо зная, как вести этот диалог. Он вообще не знает, что хочет услышать от Моники, — и мы решили остаться, — не вдаётся в подробности, как и с Немцем. Не хочет рассказывать о том, что происходило у ворот города. Не будь там дочери Чона, он бы ушёл. Поэтому обсуждать очередную свою ошибку не хочется.       — У Хосока есть дочь? — Моника удивляется ещё больше, потому что про семью Чона она вообще не слышала. Даже не знала, что у него был кто-то.       — Ага, но это долгая история. Расскажу как-нибудь позже, — Тэхён замолкает, просто глядя на Монику. Пытается в её глазах найти ответ на вопрос, который не может задать. Однако Моника только отворачивается. Не может смотреть на Тэхёна. Ей тоже надоела эта игра в вечные догонялки, но не она это начала.       — И зачем ты здесь? Только не говори, что хочешь начать всё сначала, — предупреждает, уже чувствуя, чего хочет Тэхён.       — Хочу начать всё сначала, — однако именно это Тэхён и говорит, мысленно благодаря девушку за то, что помогает сформулировать мысль.       — Я не удивлена, знаешь, — Моника фыркает. Она уже сбилась со счёта, какая это попытка Тэхёна начать всё заново, — ты постоянно так делаешь. Приходишь, уходишь, потом снова приходишь. И каждый раз одно и то же, Тэхён.       — Злишься? — если Моника злится, это хорошо, значит, чувства есть. Значит, будет за что ухватиться.       — Я устала от тебя и твоих попыток, понимаешь? — Моника тяжело вздыхает, на сей раз поворачиваясь к Киму и глядя ему в глаза, — я не хочу больше видеть тебя в своей жизни. Ты сам понимаешь, что ты просишь, Тэхён?       — Я просто хочу попробовать, понимаешь? — Тэхён знает, что пробовал уже слишком много, знает, что шанса не заслуживает, но хватается за последнюю надежду. Как и с Чонгуком, собственно говоря.       — Пробуй. Только меня не втягивай больше. Найди другую.       — Ну, у нас всё-таки будет ребёнок, — Тэхён чуть хмурит брови, потому что не такого ответа ждал.       Найти другую, конечно, можно, но… Моника — единственная девушка, с которой всё было так, как надо. Она его понимала. Не то чтобы Тэхён однолюб, как Немец, но всё же, не хотелось бы пытаться с кем-то другим. Не сейчас. Ким знает, что он сам виноват, плохо относился к Монике изначально, но, чёрт, он ведь может измениться… Может быть лучше.       — У нас? — Моника вскидывает брови, в голосе явно слышится обида, — Давно вспомнил, что он наш? Давно решил, что он твой? Помнится, ты говорил совсем другое, — Моника не злопамятная, нет. Но простить те слова не может. И не только их. Слова про Паскаля не забудет.       — Я ошибся, — Тэхён знает, что это самое идиотское оправдание, но на большее нет сил. Да и оправдания не имеют смысла.       — Ты ошибался слишком часто, Тэхён! — Моника восклицает, потому что в ней говорит обида. Тэхён будто бы и не думает, что всем им слишком больно сделал. Простые извинения уже не помогут, — И слишком часто я давала тебе шанс, — злится. Имеет полное право. И Тэхён это понимает. Он бы тоже злился, будь он на месте Моники. Он бы и одного шанса себе не дал.       — Но я ведь могу попытаться, — Тэхён говорит спокойно, принимая всё, что говорит Моника. Он заслужил. Как и тогда, когда пришёл в лагерь после военной базы.       — Знаешь, твои попытки обычно ничем стоящим не заканчиваются. Делай, как хочешь. Пока что твои слова громче твоих поступков. И я не могу подпустить к себе и к моему ребёнку такого человека, как ты, — Моника делает и говорит это даже не ради себя. Ради ребёнка. Ради его будущего. Не хочет, чтобы он страдал, чтобы видел, какой у него отец. Поэтому и отгораживается, принимая решение. Его давно нужно было принять, на самом-то деле. Но всё время не хватало духу. Сейчас хватает, потому что Моника теперь отвечает за две жизни.       — Как скажешь, — Тэхён поднимается, идёт к двери, для себя делая определённые выводы, — ещё зайду, — говорит, не оборачиваясь. И снова не замечает, как смотрят ему вслед. Во взгляде у Моники слишком много боли.

***

      — Как всё пройти? — Немец, сидя за столом с новой книгой, поднимает взгляд на Тэхёна, которого возвращают в камеру.       — Нормально, — Тэхён валится на кровать, подминая под себя подушку и ложась на живот. Сейчас только утро, а он уже устал. И всё равно ничего не чувствует. Вообще. Эмоций как будто не было никогда, хотя сегодня он и с Чонгуком виделся, и с Моникой. Но Ким просто не может уловить хоть что-то, кроме пустоты и дикой усталости, — меня ненавидят, на меня обижаются, меня не прощают.       — А ты ждать другого после своих поступков? — Немец склоняет голову вбок, прекрасно понимая всех, кто обижается. Тэхён сложный человек. А строить с ним какие-либо отношения ещё сложнее.       — Да ничего я не ждал, — Ким переворачивается на спину, закрывая глаза и немного расслабляясь, — просто хочется закрыть глаза, и чтобы ничего этого не было. И никого.       Немец молчит на это, не собираясь прерывать тишину и как-то докапываться до Кима. Тэхёна понять можно, конечно. Каждый проживает проблемы по-своему. Но отвечать за свои поступки и слова надо, это все понимают. Но Тэхён, увы, этого не делал. А сейчас, когда пришло время, он не знает, что делать. Впервые, наверное. Немец раньше на него равнялся. Думал, что тот стена, защитник для своих людей. Считал его лидером, как и все в лагере. Но недавно Клаус увидел в Тэхёне сломленного мальчишку. Того самого, который остался без родителей в жестоком мире. Один на один с трудностями. Немец точно знает, что этот мальчишка всё ещё напуган. Потому что впереди слишком много неизвестного, много боли, много взрослых решений. А этот мальчишка так и не научился по-другому выживать во взрослом мире. Только атаковать, грубить и прятаться. Потому что это безопасно. Так он знает, что точно будет цел, пусть и другим причинит боль. А сейчас эту крепость, эту защиту, которую Тэхён выстраивал годами, начинают рушить. И рушат не просто по кирпичику — её сносят. Беспощадно и быстро. Тэхён, понятное дело, к такому готов не был, он пытается сохранить эти стены вокруг себя. Боится выйти за свои же рамки, но выйдет. Немец уверен.

***

      Чимин ворочается пол ночи, не в силах уснуть. Потому что кошмары не отпускают. В них снова Чонгук, превращающийся в белоглазого монстра. И снова Чимин, который ничего не может с этим сделать. А ещё не отпускает ситуация, которая произошла сегодня в ванной. Пак поверить не может в то, что видел отца. Не самого отца, а его… что? Труп? Дух? Или это была галлюцинация? Чимин понять не может. И забыть те слова, которые ему говорил отец, не может. Всё это слишком давит на мозг.       — Чимин, — Пак распахивает глаза, снова ощущая мерзкий холодок по коже. Только теперь перед ним стоит не отец. Рядом с его кроватью стоит Чонгук, — Чимин, это ты виноват, — Чимин сжимает кулаки, со страхом глядя на пацана, глаза которого становятся полностью белыми.       У Чимина во рту снова пересыхает — его главные кошмары выходят наружу, приобретая форму.