Твоя душа - моё спасение 2. Кровь

      — Опусти пушку, Хосок! — Тэхён повышает на него голос, глядя на мужчину краем глаза. С двух сторон на него направлено оружие, и это не входило в его план, — опусти ствол! Забыл, кто твой враг?       — Мой враг тот, кто не даёт мне пройти к семье, — Хосок снимает пистолет с предохранителя, не медля и не жалея об этом. Его рука тверда, принципы понятны и чисты. Он не остановится, — и сейчас это ты.       — Чон, какого хрена…       — Если ты решил бросить свою семью, потому что ты трус, я не стану этого делать, — Хосок больше не станет держать язык за зубами. Не сейчас, когда на кону жизнь его дочери, — появилась проблема, так ты, поджав хвост, снова убегаешь, да? Ты прав, ты действительно хуже, чем твари. Они хотя бы дохнут друг с другом. А ты свою задницу вечно прикрываешь, всё никак прикрыть не можешь, — слова льются потоком. И все его слушают, не прерывая. Потому что Тэхёну в принципе мало кто что-то говорил раньше. А сейчас… наступает точка невозврата, и он падает в глазах других всё ниже и ниже, — что, испугался того, что пацан прокусит твою шею? Да плевать вообще. Он, чёрт возьми, твой, не чей-то. Ты сам его к себе привязал. И ты виноват в том, в каком дерьме он оказался! Потому что это ты его привёл. А сейчас что? Резко решил от него отмахнуться? Оставить в самый хреновый период в жизни? Как и Монику со своим, мразь, ребёнком. Молодец, браво, Ким! Вот только Чонгук бы тебя не бросил. Даже такого гнилого ублюдка.       Скотт, глядя на это и слушая чужие слова, мысленно складывает цепочку событий воедино. И вывод напрашивается сам собой. Чонгук теперь здесь, и он белоглазый. И это тот самый Чонгук, ради которого Тэхён сбежал с охраняемой военной базы, несмотря на то, что это угрожало его жизни. Тот самый Чонгук, ради которого Ким хотел выходить на две недели и преодолевать проклятый лес, полный ловушек. Тот самый мальчишка, который рыдал у Тэхёна на плече, пока тот его успокаивал, проявляя отцовские чувства и заботу. И теперь Скотту банально интересно, в какой момент Тэхён из благородного человека превратился в гнилого труса, который пытается сбежать от маленького, беспомощного ребёнка? Ноа понимает, что оценить всю ситуацию не может, он не на месте Тэхёна, не знает, что тот чувствует и проживает. Но, чёрт, случись такое с Уиллом, он бы остался. Это же ребёнок… невинный и нуждающийся в помощи взрослого. Вакцину со временем они всё равно придумают. Но бросать ребёнка… Ноа не думал, что Тэхён упадёт настолько низко. И в этот момент он принимает решение остаться. Ему некуда идти. Базы скоро не будет, сражаться за своих людей больше не получится, до новой базы они явно не доберутся, шансов нет. А ещё на него смотрят три парня, которым стоит преподать жизненно важный урок. Те ведь будут брать пример со взрослых. А какие из них моралисты, если они готовы бросить родных, чтобы только попробовать спасти свою шкуру? Они предатели, в таком случае.       Скотт отпускает девушку, которую держит, и осторожно заводит её за спину, прикрывая собой. Та дрожит и уже давно плачет, готовая попрощаться с жизнью. И что ж, это тоже было подло. Устраивать живой щит из таких же людей, как они сами… А что бы чувствовали они, если бы из них устроили такой щит? Или из их родных? Ноа не понимает, в какой момент сам докатился до такого. Он и раньше был не самым правильным и мог кем-то пожертвовать, но чёрт… Кажется, война убивает всё хорошее, что есть в человеке. Меняет взгляды, заставляя людей опускаться до уровня дикарей. Скотт переводит автомат на Тэхёна, тоже снимая его с предохранителя.       И теперь на Тэхёна направлено оружие с трёх сторон.       — Хватит, Тэхён, — Скотт хотел бы убежать и спастись, но пора посмотреть правде в глаза, — нам придётся вернуться.       — Эй, кэп, ты теперь на стороне тварей? — Тэхён пятится в сторону, всё ещё держа Алонзо на прицеле. Знает, что поступает как последний трус, но не может себя пересилить.       — Я на стороне логики, чести и морали…       — Ты-то? — Ким прыскает. Нервы сдают, ситуация хуже некуда. И, кажется, Тэхён в ней проигрывает, — ты хотел убить меня, помнишь? Только чтобы про твою базу не узнали. Только чтобы я вернулся…       — И тогда ты мне нравился больше, — Скотт не врёт. Тот Тэхён, который готов был жертвовать собой ради родных, был лучше, — я не скрываю, что я не идеал, но пора заканчивать этот цирк. Опусти пушку и возвращаемся.       — Да, Тэхён. Заканчивай, — Ильсан, ухмыляясь, тоже переводит на него автомат. Он на стороне большинства. Но совсем не из-за морали и чести, его эти понятия не касаются. Он беспокоится о своей шкуре, и сейчас видит, что Ким в невыгодном положении.       И у Тэхёна больше нет выбора. Один против всех он явно не справится. Он не ожидал, что его группа будет против него же. Не ожидал того, что у Лорда найдутся рычаги воздействия на них. Видимо, от судьбы не уйти. И его судьба — остаться с прокушенной от клыков пацана шеей. Не конец света, но для Тэхёна личное испытание. Испытание, которое он всей душой, всем своим существом не хотел проходить и пытался избежать.       Ким медленно отводит пистолет от чужого виска, отпуская Алонзо. Бросает оружие на снег и поднимает руки, чтобы Лорд это видел. Тэхён сдаётся. Подписывает себе приговор. Не то чтобы у него был выбор, это всё сделано под давлением. Однако пусть и так, но решение принято, судьба сама раскладывает карты так, как ей угодно. И дальше только от Кима зависит то, какие решения он будет принимать.       Хосок, бросая пистолет, срывается с места. Ему плевать на всё остальное, он глаз не сводит с дочери, которую тоже отпускают. Девочка бежит к нему, громко плача и с разбега прыгая в объятия отца. Плачет навзрыд, обнимая того за шею, пока Хосок и сам слёз не сдерживает, прижимая её к себе ближе. Он её не потерял.       — Наён, Господи… Наён… — он шепчет, не переставая повторять её имя. Слёзы сами текут, сердце щемит от боли. Он так долго её не видел. Он почти что успел попрощаться, почти не надеялся на то, что она жива. И это просто подарок свыше, не иначе, — Наён, Боже, как же я благодарен, Наён…       Девочка, роняя слёзы, утыкается отцу в плечо. Прячется там, как раньше, в детстве. Она каждый вечер умоляла небеса, чтобы отец и мама нашлись. Надежды почти не было, их давно разлучили. И теперь поверить в то, что отец стоит прямо перед ней так сложно. Наён обнимает его, выражая всю свою любовь. Она безумно скучала. Страх был её вечным спутником. Страх того, что она больше не увидит родителей и не сможет вот так просто утонуть в объятиях.       — Я так боялась, папа, — девочка встаёт на снег, но от отца не отходит. А тот её и не отпустит больше. Гладит по волосам, не в силах оторваться от её лица. Разглядывает и со слезами на глазах улыбается, не веря в своё счастье, — я думала, ты умер…       — Теперь всё будет отлично, Наён, — Хосок обнимает её, целуя в лоб и словно пряча девочку в своих руках. Теперь он точно не допустит того, чтобы его дочь осталась одна, — я тебе обещаю, всё будет отлично, Наён-а. Папа с тобой. Я больше не исчезну.       И Наён доверчиво льнёт к нему, точно также не обращая внимания на посторонних. Она всхлипывает, не в силах отойти от пережитого шока. Она так долго ждала встречи с отцом, так долго боялась. Она дни считала. Верила, что отец жив, пусть мысленно уже готова была попрощаться с ним иногда. Просто она знает, что её отец сделает всё для того, чтобы вернуться и быть с семьёй. Он сделает всё ради них. Она убеждена в этом с рождения — давно знает про свой шрам на груди, про сердце и про то, что сделал отец для её жизни. Для Наён её отец настоящий герой, несмотря на то, что говорят остальные о моральности его поступков. Если бы не отец, Наён бы умерла ещё в младенчестве. Она и маму тоже любит и ждёт, мечтает обнять, но с отцом иная связь.

***

      Тэхён, пристёгнутый к стулу, сидит в кабинете Лорда. Оба молчат, не зная, как лучше начать диалог. В это утро они оба угрожали друг другу на более серьёзном уровне. Это едва не обернулось несколькими убийствами и превращением невинной девушки в муррянку. Благо, никто не пострадал, а кое-кто даже снова обрёл семью. Лорд не стал бы её превращать, это была просто угроза. Он прекрасно знал, что Хосок её отец. Они нашли девочку почти сразу, как просканировали мозг Хосока. Наён была в другом городе, но Лорд послал туда муррийцев, чтобы её привели. Он хотел сегодня позвать Хосока, чтобы он встретился с дочерью, но их встреча вышла более драматичной. И, Эбад не станет скрывать, она была очень полезна, пусть и подла.       — Сделай это побыстрее, Лорд, — Тэхён, наконец-то, начинает говорить. Голос посажен, глаза больше ничего не выражают. Ни протеста, ни ненависти. Просто пустоту, — отправь меня к Чонгуку.       — Ты ведь понимаешь, что укус в шею ничего не означает? — Эбад пытается достучаться, но у них слишком разное восприятие.       — Ничего не означает? — Тэхён хмыкает, но отнюдь не весело. Скорее горько, — он означает потерю свободы и контроля над своей жизнью. А ещё то, что каждый человек теперь будет знать, что я прогнулся под тварями…       — Но ты ведь не прогибаешься. И не под нами, а для Чонгука. Не думаешь, что это разные вещи? — Лорд, взмахивая щупальцами, пожимает плечами. Он понимает позицию Тэхёна, но всё ещё считает, что люди слишком драматизируют.       — Ты решил устроить мне психологический сеанс, Лорд? — Тэхён отводит взгляд в сторону, не желая разговаривать, — просто отдай уже чёртов приказ, пусть меня уведут, и всё закончится.       И Лорду ничего больше не остаётся, только нажать что-то на своём экране. Тэхён больше ничего не говорит. Он не сопротивляется, когда его уводят из кабинета и ведут к Чонгуку. Молчит и не противится, когда его заводят в комнату мальчишки и сажают на стул, пристёгивая к нему наручниками. Вот только его поражает то, что пацан, увидев его, тут же соскакивает с кровати и забивается под неё.       Доверие подорвано. Чонгук больше не идёт на контакт.       Никакие уговоры не могут заставить мальчишку вылезти. Даже запах крови Кима, на которую прежде была молниеносная реакция. Пацану говорят что-то на языке муррян, а он, кажется, не слушает. Из-под кровати раздаётся только хныканье, сдавленный плач и тихие, неразборчивые хрипы. Они больше похожи на бульканье, словно в горле что-то застряло. Что говорит Чонгук, не понятно, но он явно выражает протест. Его поведение говорит за него. И поведение его волчонка — тоже. Локи бегает вокруг кровати, воет, скалится на всех, кто пытается подойти, и клацает пастью. Волчонок растёт и не даёт маленького хозяина в обиду. Он не подпускает к нему никого, да и Алонзо качает головой, запрещая муррийцам трогать Чонгука. Сейчас нельзя. Ребёнок слишком ранен, потерян, истощён и уязвим. Морально Чонгуку сейчас слишком плохо, он и не вылезет, а применение силы только усугубит ситуацию. Поэтому все уходят, уводя и Тэхёна за собой. И только после этого Гук вылезает, снова перемещаясь на кровать и укутываясь в одеяло.       Он устал. Так сильно устал. Каждый раз, когда он шёл к Тэхёну, он получал жёсткий отказ. Каждый раз, когда он был готов подойти к мужчине, тот его отталкивал. И Чонгуку сейчас неимоверно больно где-то внутри. Он не может это всё объяснить. Ему просто плохо. Внутри как будто всё скручивается в узел, органы сдавливает, хочется плакать и кричать от этого состояния, что Гук и делает.       Он ворочается в постели, собирая под собой светлую простынь. Проводит влажными щупальцами по лицу, пытаясь прийти в себя. Его тошнит. А ещё хочется есть, безумно. Он на стену готов лезть, лишь бы убрать эти чувства из своего тела. Оно как будто горит, а картинка перед глазами плывёт, рябит и кружится. Чонгуку словно становится плохо из-за того, что он сам отверг Тэхёна. Просто так будет лучше, видимо. Тэхён не примет его, так зачем надеяться и каждый раз идти к нему? Чонгук слишком много раз обжигался за эти дни. Он не может заставить себя поверить в то, что Ким ему поможет и примет такого, какой он есть сейчас.       У Чонгука начинает болеть голова. Очень сильно. Виски сдавливает, череп как-будто раскалывается. Гук, чувствуя горячие слёзы на щеках, трёт лицо щупальцами. Обхватывает ими голову, пытаясь хоть как-то скрыться от распространяющейся по всему телу боли. Ему нехорошо. Его мутит и, кажется, вот-вот вырвет. А Чонгук даже сказать об этом не может. Ему слишком плохо. Ещё и клыки дают о себе знать. Начинают болеть. Десна там опухшая, Гук чувствует, проводя по ней языком. И это всё так сильно влияет на Чонгука, что он обессиленно валится на кровать, ворочаясь из стороны в сторону и пытаясь успокоить себя.       — Если он сейчас не поест, всё может закончиться очень плохо, — Алонзо смотрит на него через экран. Они уже в кабинете Лорда, который видел всё, что произошло. Конте разглядывает Гука, поражаясь тому, какой мальчик, всё-таки, сильный. Оттолкнуть родителя самостоятельно — это отчаянный поступок. Это буквально грозит смертью ребёнку, которого не принимают. И сейчас, по всей видимости, именно это и происходит. Чонгук медленно умирает, страдая из-за нерешительности взрослых, — он умирает…       — Чё? — у Тэхёна холодок пробегает по спине, когда он слышит это. Слова доходят до него не сразу, но их смысл врезается в мозг. Он говорил об этом, даже хотел, чтобы это произошло, чтобы мальчишка не мучился. Но сейчас, когда Ким видит, как это происходит, внутри начинает разъедать, — в каком смысле умирает?       — В прямом, — Конте спокойно отходит от экрана и встаёт напротив Тэхёна, решая сыграть на этой ситуации. Его люди, медработники, по его команде ворвутся к Чонгуку в комнату и сделают необходимые инъекции, но пока ему нужно, чтобы Тэхён ощутил, что происходит. Понял, что мальчик на грани. А Лорд внимательно за ними наблюдает, не желая вмешиваться. Ему тоже интересно, как Тэхён отреагирует на такую провокацию, пусть они её и не планировали. Судя по всему, в Тэхёне ещё есть что-то, за что можно ухватиться. Совесть у него ещё не мертва, надо же, — ребёнок, которого не принимали и который оттолкнул родителя сам, умирает за несколько часов. Сейчас в его организме идёт мощное противодействие. Буквально сражение за жизнь. И Чонгук вполне может не справиться, учитывая все его проблемы и то, сколько раз вы сами его отталкивали, — Алонзо наблюдает за вспыхнувшим огнём в чужих глазах. Наконец-то. Они добились от Тэхёна того, чего хотели, пусть и такой ценой. Теперь необходимо довести эту искру до настоящего пожара, — у ребёнка начинает медленно отказывать каждая система. И он просто высыхает, изводя сам себя. Особенно, если он голоден. А Чонгук не ел со вчерашнего утра. И сейчас отказался от еды. Понимаете, что он доживает свои последние часы? — Алонзо притворно вздыхает, не выражая сочувствия, — но вы ведь этого и хотели, правильно? Одной проблемой меньше. Думаю, для вас не будет сложно уйти сейчас в камеру, а завтра похоронить мальчика? Смерть такого ребёнка это неприятное зрелище, я бы даже сказал отвратительное…       — Отстегни меня, — Тэхён дёргает наручниками, видя, как Чонгук елозит по постели и сползает на пол. Мальчишке явно плохо, он катается по полу и пытается сжаться в комок. Даже Локи бегает вокруг него и воет, пытаясь что-то сделать, — Отстегни меня, мразь!       — Не могу, сами понимаете, — Алонзо знает, что у них есть время в запасе. Тем более, они хотят довести Тэхёна до точки невозврата. Чтобы больше не думал отказываться от пацана, — вы сейчас не в адекватном состоянии…       — Что там, чёрт возьми, делает Ильсан?! — Тэхён сильнее дёргается на стуле, пытаясь вывернуть руки. На экране он видит, как Ильсан заходит в комнату, останавливаясь у двери и глядя на Чонгука сверху, — зачем он там?       — О, — Алонзо, даже не оборачиваясь на экран, пожимает плечами и смотрит Тэхёну в глаза, наконец-то видя там полыхающее пламя, — мы приказали ему добить Чонгука, чтобы он не мучался. Мы подумали, что вам это будет не под силу, а мальчик слишком долго страдает…       — Слушай ты, мразь, — Тэхён, сжимая кулаки, говорит сдавленным от злости голосом. Краем сознания понимает, что это чистая провокация, но не может так. Столько обманывал себя, столько убеждал всех, что Чонгуку будет лучше умереть, столько гнался за своей свободой… Всё ложь. Он не сможет без Чонгука. Не сможет себя простить, если с ним снова что-то случится. Гук и без того страдает, но смерть… Тэхён был последним идиотом, когда думал, что это облегчит их страдания, — если ты меня сейчас не освободишь, я тебе хребет вырву…       — Я думал, вам будет проще…       — Лорд, какого чёрта?! — Тэхён срывается на крик, больше не контролируя себя. Оборачивается на Лорда, который спокойно сидит на месте, — убери наручники, чёртова тварь! Мне нужно к нему, слышишь?!       Алонзо, подходя к нему со спины, отстёгивает наручники, всовывая в ладони пакет с кровью — Чонгуку необходимо поесть. И на сей раз покормит его именно Тэхён. Они должны установить ту связь, которую сами разорвали. Обоим из-за этого плохо, только Ким бесится, а Гук почти умирает. Вину Тэхёна никто не отрицает и не станет этого делать, но его можно понять. Конте тоже видел его анализ, понимает, что таким людям чертовски сложно пересилить себя.       А Тэхён срывается на бег, крепко сжимая в руках пакет с кровью. Ему плевать становится на людей, которые на него смотрят, на тварей, которых стало больше после их неудавшегося побега. Киму всё равно на лифт — он его не дожидается и бежит вверх по лестнице, лишь бы успеть. Ему всё равно на снег, который летит прямо в лицо, на холод, щиплющий голую кожу — Тэхён даже верхнюю одежду забывает надеть, поглощённый ситуацией.       Внутри пустота. Только сердце дико колотится, желая проломить грудную клетку. Тэхён себя не ощущает, пока несётся по коридорам к Чонгуку. Кажется, только в этот момент он действительно осознаёт всю важность их связи. Думал, раньше осознал, принял и понял. Но нет. Это происходит только сейчас, когда вместе с Гуком начинает умирать что-то внутри Кима. То самое незримое, что он отчаянно от всех прятал. То тепло и доброту, которую показывал только мальчишке. Сострадание, принятие, понимание, помощь, беспокойство, благородство, жертвенность… Умрёт Чонгук — умрёт эта часть Тэхёна, а за ней и он сам. Потому что больше не будет смысла жить. Ким думал, сможет принять смерть мальчишки. Но нет. Ложь, ложь, ложь! Он врал сам себе, пытаясь отгородить себя от ненужных привязанностей, врал, чтобы не чувствовать, чтобы его оставили, чтобы не сделали больно в очередной раз, чтобы не видели его слабостей. Он заврался до такой степени, что сам себе уже не верит. Сам себя последним уродом считает. Потому что так оно и есть. Они все были правы насчёт него. Трус, ничтожество, конченый псих, неблагодарная мразь — всё это про него. Даже хуже. Он не достоин был вообще иметь такую связь с Чонгуком, не достоин был видеть доброе. Но ему сами небеса послали Чонгука. И не только его — Чимина, Монику, ребёнка. И от всех них Ким отказался. Всем невыносимую боль причинил, пытаясь отгородить себя. Начал ценить, когда всех потерял, как иронично…       Ему нет прощения. Оправданий нет и не будет. Но сейчас Тэхён снова попытается вернуть чужое доверие. Пусть не сразу, пусть с борьбой, даже с самим собой, но постарается. Постарается вернуть себя прежнего, адекватного и думающего не только о себе. Он ведь может, сам знает, что может быть таким. Вернуть это всё будет сложно, он достиг такого дна, которого прежде никогда не было. Но сможет ведь оттолкнуться от него и всплыть?       Тэхён врывается в комнату Чонгука, тяжело дыша и свирепея с каждой секундой. Ильсан рядом с плачущим Гуком — как красная тряпка для быка. Тэхён звереет на глазах, с нечеловеческим рычанием оттаскивая мужчину от Чонгука и роняя пакет с кровью на пол. Ким отбрасывает Ильсана к стене, не понимая, откуда в нём столько силы. Она как будто его окружает, словно это и не он дерётся, а кто-то за него. Ким подлетает к Ильсану, нанося удар за ударом по чужому лицу, животу, рёбрам, груди. Везде. Не жалеет, превращая мужчину в ходячее кровавое месиво. Гематомы на теле останутся надолго и будут напоминать о сегодняшних событиях. Ильсан даже сопротивляться не может — удары Тэхёна настолько быстрые и сильные, они весь воздух выбивают из груди.       — Еще раз ты к нему подойдёшь, я тебе кишки выпущу, мразь! — Тэхён шипит сквозь зубы, его самого трясёт от злости, которую он сейчас испытывает, — пошёл вон, пока я не убил тебя.       — Что такое, Тэхён? — Ильсан растягивает губы в улыбке. Зубы окровавлены, во рту яркий привкус металла, — сам к нему не идёшь и другим не даёшь? Жадный…       Тэхён, не церемонясь, наносит ещё один удар по чужому носу. А после нагибает Ильсана, ударяя коленом в лицо. Тот мычит от боли, валясь на пол и закрывая кровоточащий нос ладонью. Но Ким не останавливается. Ногами принимается пинать Ильсана по рёбрам и груди, словно так выплёскивая всю боль, агрессию и накопившуюся ярость. Он не жалеет и не беспокоится о том, останется ли мужчина в живых. Однако Тэхён тут же прекращает, услышав позади всхлипывания и хрипы.       — Чонгук… — Тэхён останавливается, словно вкопанный. Смотрит на мальчишку, который рыдает, забившись в угол и глядя на происходящее покрасневшими от слёз глазами. Ким вглядывается в них, делая первый, до жути несмелый шаг навстречу. Он наклоняется, поднимая с пола пакет с кровью и вертя его в руках. Не знает, как подступиться, что вообще делать сейчас. Внутри слишком много эмоций, которые противоречат друг другу, но Тэхён просто пытается сейчас заглушить их. Разберётся со всем этим после того, как успокоит пацана. Локи рядом подвывает и скалится, но уже не так сильно, как раньше, — Чонгук-а… — Тэхён говорит негромко, присаживаясь на корточки и чуть хмурясь. Не знает, что говорить. Да и есть ли смысл? Гук ведь его не понимает. Улавливает другую волну. Они теперь даже поговорить не смогут… Ким и не сможет извиниться перед ним, не сможет сказать, что теперь всё будет по-другому.       Тэхён подсаживается к Чонгуку ближе, а тот вылетает из угла, прыгая к открытой двери. Пытается сбежать, отчаянно сопротивляясь их связи, которая может восстановиться. Он боится, что даже после этого Ким его снова бросит. Боится, что он опять привыкнет к Тэхёну, а тот оттолкнёт его, сделав ещё больнее, чем сейчас. Гук не выдержит очередного такого сценария. Не сможет. Локи на это громко воет и подлетает к двери, преграждая маленькому хозяину путь.       И именно в этот момент слегка опешивший от чужой скорости Тэхён ловит Чонгука, притягивая к себе поперёк живота. Садится с ним на пол, не обращая внимания на попытки выпутаться. Знает, что сейчас так и будет. Потому что мальчишка всё ещё упрямый. Всегда таким был. Он пинается и бьёт Тэхёна щупальцами — теми самыми, скользкими и противными. Но Тэхён не обращает на это внимания, своей широкой ладонью перехватывая чуть влажные запястья пацана. Ногами прижимает чужие ноги к полу, полностью обездвиживая пацана. Не в целях навредить, совсем нет. Наоборот. Он успокаивает разбушевавшегося, плачущего и такого сломленного мальчишку. Ким помнит, как Чонгук может противиться, помнит, как тот может убегать и прятаться, плакать в углу и не приходить ни под какими предлогами. И в такие моменты важно сделать первый шаг, чтобы дать пацану опору и помощь.       — Тише, Чонгук-а, тише, — Тэхён обнимает его, спиной прижимая к своей груди. Укладывает подбородок на его макушку, стараясь не причинить Чонгуку физической боли. Сам садится к кровати, глядя на то, как Локи подбегает к ним, обнюхивая обоих и поскуливая. Переживает, чувствуя, что его хозяевам плохо. Тэхён на это только хмыкает, снова удивляясь тому, что у Гука всегда была связь с животными. Что те волки в лесу, что этот. Они мальчишку любят и оберегают, — всё будет хорошо. Я постараюсь, слышишь? — Ким знает, что его не слышат, но после этого Гук почему-то успокаивается. По крайней мере, немного.       Тэхён, быстро открывая пакет с кровью, подносит его к губам Чонгука, чтобы тот начал пить. И Гук, не в силах больше сдерживаться, припадает губами к своеобразной соске, начиная пить кровь. Плачет, но пьёт, постепенно расслабляясь всё больше. Тэхён смотрит на него сверху вниз, замечая, что сверху отличий почти что и нет. Тот же широкий нос, те же губы, ресницы, брови, шрамик на щеке. Всё как раньше. Он не знает, справится ли с этим, но попытается. Чувства все притуплены, но ему так приятно ощущать, что пацан расслабляется, откидывая голову ему на плечо. Чонгук не доверяет, просто так пить удобнее — в пакете остаются последние капли и их нужно поскорее отправить в рот, чтобы не потерять ни одной.       — Я ведь говорил, что получится, — Алонзо, глядя на экран, складывает руки на груди. Он доволен тем, что видит.       — И всё же, это было жестоко, — Лорд тоже смотрит. Видит, как Тэхён прикрывает глаза, начиная перебирать тёмные волосы мальчишки. Пытается успокоиться. У него костяшки все в крови, на лице вселенская усталость, плечи напряжены… Не один день пройдёт до того, как он сможет всё принять, но теперь процесс точно запущен, — Чонгуку, думаю, сильно плохо.       — Ему было бы хуже, не сделай мы этого, — Конте говорит правду, и Лорд с этим согласен. Но всё же ему хотелось, чтобы это всё прошло более гуманней, — Ильсан бы его не тронул, вы знаете, за дверью стояли муррийцы и наблюдали. Мои медбратья тоже были готовы, чтобы войти и сделать мальчику инъекции. Беспокоиться было не о чем.       — Его моральное состояние теперь не в лучшем состоянии.       — Знаю, но для этого ему и нужен Тэхён. Думаю, сейчас для него всё будет попроще, когда он понял, что действительно может потерять мальчика, — Лорд на это согласно кивает. Ким просто не оставил им выбора.

***

      Тэхён заходит в свою камеру, глубоко погружённый в мысли. Он даже не замечает того, как на него косятся мужики. Они явно не ожидали его увидеть. Ещё и такого спокойного и тихого. А Ким прокручивает в голове все сцены сегодняшнего дня. За утро так много произошло, а эмоций как будто нет. Внутри всё ещё та пустота, которая там образовалась после слов Алонзо о том, что Гук может умереть. Ким ушёл из комнаты Чонгука после того, как тот успокоился и уснул. Они долго сидели, долго молчали. Не то чтобы они смогли поговорить, но Чонгук даже не порыкивал, лёжа у Тэхёна на груди. А Ким и не знал, что говорить. Даже для себя. Правда, Ким потом ещё долго сидел около его кровати, разглядывая его. Пытался свыкнуться с его новой формой. Пока всё получается очень странно, очень туго и не понятно. Что будет дальше, не понятно. Можно ли превратить Чонгука обратно в человека — тоже. Остаётся только надеяться.       — Тэхён, ты как здесь? — Намджун всё же спрашивает это, спустя несколько минут. Потому что они все удивлены, Кима никто не ждал.       — Наш побег немного провалился, — Ким опускает подробности, потому что рассказывать всё слишком муторно и долго. Да и не хочется говорить о собственном провале, — Хосок нашёл свою дочь.       — И? Что дальше? — Джун не хочет напирать, но им всем хочется узнать больше.       — Ничего, — Ким закрывает глаза, желая просто провалиться в темноту и прожить этот момент поскорее. Чтобы не было такого странного ощущения внутри, — мы все решили остаться.       — Как-то слишком просто…       — Решили не усложнять.       Намджун больше не спрашивает, видя, что Ким совсем не настроен на разговор. А Тэхён действительно не настроен. Ему бы самому всё осознать. Опять. Сколько раз он пытался всё вернуть и столько же раз сворачивал с этой дорожки, подводя себя и близких людей. Очищать душу придётся слишком долго. Странно, что теперь гниющий человек молчит. Даже не ехидничает, не говорит ничего, не шепчет гадости на ухо, пакостливо улыбаясь. Он как будто исчез… Тэхён и рад с одной стороны, но с другой — спросить, что будет дальше, теперь не у кого. Не то чтобы демон ему что-то раскрывал, но давал намёки. В последний раз он сказал, что всё будет хуже после попытки к бегству. Что конкретно будет хуже?..       Когда дверь открывается в очередной раз, Тэхён едва открывает глаза. Проскальзывает внезапная мысль о том, что с Чонгуком что-то случилось. Или с Моникой, ребёнком, Чимином… Мысль мимолётна, но из-за неё холодеет в желудке. Тэхён бы этого не хотел.       — Ким Сокджин? — в камеру входит мужчина в белом халате. На сей раз не Алонзо. Он смотрит на заключённых, дожидаясь, пока названный даст о себе знать.       — Это я, — Джин садится на кровати, потирая влажные ладони о штаны. Беспокойство накатывает волнами. Он знал, что за ним придут, но уходить страшно до безумия. Вдруг станет хуже? Вдруг его пустят в расход? Смерти он не боится. Боится, что его превратят в овоща, который ни на что не способен.       — Прошу пройти со мной. Вас поместят в больницу, — Джин кивает, вставая на пол. Мельком смотрит на Намджуна, во взгляде которого читается искреннее беспокойство.       — Я иду с ним, — Джун поднимается за ним, стеной вставая между ним и доктором. Прикрывает собой, стискивая челюсти. Они братья навсегда. И друг друга не оставят. И плевать, даже если нужно будет отдать свою кровь. Друг за друга отдадут.       — Хорошо, — доктор только кивает, соглашаясь. Ему беспокоиться не о чем, рядом охрана из трёх вооружённых муррийцев. А приказ был доставить Сокджина и, если Намджун изъявит желание пойти, то и его.       Они уходят, а Тэхён остаётся в камере вместе с Немцем. Тэхён ложится на бок, медленно моргая и пытаясь уловить хоть одну мысль. Не удаётся. В голове звенящая пустота. Как будто после шока. Возможно, это он и есть, иначе не объяснить это состояние. Всё как будто застыло на том моменте, когда он сидел с Чонгуком в его палате. Словно время остановилось. Внезапно с верхнего яруса свешивается рука Немца с сигаретой и спичечным коробком.       — Что это? — Тэхён спрашивает, когда за этим жестом не следует никаких слов.       — Ты курить? — Немец спрыгивает сверху, садясь на лавку, прямо напротив Тэхёна.       — Откуда это у тебя? — у Кима даже сил нет, чтобы подначивать Немца или вступать с ним в распри. Как будто все силы вышибли одним случаем с Чонгуком.       — Мне дать один из заключённых, — во время шумихи Немец тоже не сидел просто так. Он, увидев, что у одного из заключённых торчит из кармана пачка сигарет, сказал ему об этом. И этим, видимо, заслужил чьё-то одобрение.       — Вот так просто?       — Решили не усложнять, — Немец, улыбаясь, возвращает Тэхёну его слова, на что Ким только закатывает глаза. Сигарету однако берёт. Покурить очень тянет, особенно после того, что произошло.       Какое-то время они сидят в полном молчании. Тэхён только курит, с наслаждением делая затяжки. Вдыхает едкий дым, по которому соскучился, в себя. А после плавно выпускает его в воздух, наслаждаясь этой горечью во рту. Сейчас это кажется чертовски правильным. Он даже закрывает глаза, слегка расслабляясь. Но даже так чувствует на себе взгляд Немца.       — Тебе нечем заняться? — Тэхён спрашивает это, не открывая глаз, — Чего тебе ещё надо?       — Давай сыграть в игру? — Клаус действительно не знает, что делать. Он прочитал уже все книги, которые лежат на столе. А просто ничего не делать — это уже наскучило.       — Тебе пять лет? — Ким всё же открывает глаза, стряхивая пепел на пол. Больше некуда. Всё равно потом уберутся. Странным образом камеру поддерживают в чистоте. Бычок и спичку он кинет в унитаз, но ради пепла вставать не хочется.       — Хорошо, не игра. Вопрос-ответ? Или факт на факт, — будучи ребёнком, Клаус часто играл в такие игры. Иногда даже в лагерях, если с кем-то удавалось пообщаться поближе.       — Не думаю, что твои ответы могут меня удивить, — на это Немец только жмёт плечами. Может, и не могут. Он вообще затеял это для того, чтобы хоть как-то узнать о Тэхёне, а там и про Чонгука, Чимина и Монику, — но ладно. Давай, — делать всё равно нечего, а заполнить пустоту внутри слишком хочется. И болтовня Немца для этого подходит, — во сколько лет лишился девственности? — Ким намеренно задаёт пикантный вопрос, но Клаус остается спокойным.       — В двадцать, — и отвечает спокойным, ровным голосом. Цифре Тэхён не удивляется. Для такого, как Немец, в самый раз, — ты любить Моника?       — Другой вопрос, — Тэхён и себе-то ответить на него не может. И теперь он понимает, почему Клаус решил сыграть в такую игру. Проверяет почву, — а впрочем, не надо. Тебе она не достанется, ок?       — Я не хотеть, чтобы она достаться мне. Точнее, — Немец подбирает слова, задумываясь на некоторое время. Тэхён терпеливо ждёт, следя за его эмоциями, — я быть однолюб, так это называть? Я не представлять никого вместо неё, хотя у меня быть возможность. Я бы хотеть, чтобы она остаться со мной. Но она выбрать тебя. И спать с тобой. У вас быть ребёнок. Поэтому я и спрашивать. Ты быть с ней в будущем?       — Быть-быть. Скажем так, симпатия у меня есть. Но это всё сложно, ок? — Тэхён совсем не хотел откровенничать, но что-то в обстановке и в его состоянии буквально заставляет это делать.       — Я думать, это не сложно. Ты либо любить, либо нет. Разве хорошо иметь промежуточные меры? — Клаус пожимает плечами, а Тэхён садится на кровати. Конечно, он понимает, что Немец прав. Но у него никогда не получалось так просто.       — Ладно, моя очередь, — теперь и Тэхён хочет играть серьёзно, без ужимок и тупых вопросов. И ему почву прощупать надо. Всё-таки, он к Немцу всегда относился плохо, несмотря на то, что он, вроде как, адекватный. У них была личная неприязнь, — принял бы чужого ребёнка как своего? — на случай, если Моника его не простит, Немец будет идеальным мужем и отцом. И Ким это понимает. Как и то, что Клауса Моника точно примет.       — Да. Чужих детей не бывать, я так думать. Тем более сейчас, когда идти война, — Немец кивает на свои слова, невербально их подтверждая. Потому что он действительно принял бы, — ты дать Чонгуку прокусить свою шею?       — Ага, — Ким откидывается на стену, вздыхая, — дам. Через пару дней.       — Если нужно, пусть взять мою кровь. Я не против, — Тэхён снова хмыкает. И вот почему Немец его раздражает — слишком идеальный. Такой, каким Ким никогда не был и не будет.       — Следующий вопрос, — Ким долго не затягивает. Не хочет, — почему ты такой добрый, а? Почему не ненавидишь меня, хотя должен? Что ты скрываешь? Расскажи подробнее, без отмазок по типу, что ты просто такой, как есть. Я же чувствую, что за этим что-то есть, да? Или ты не такой уж и хороший, как кажешься?       Клаус, поджимая губы, молчит. Стоит ли рассказывать? Это не такая уж тайна, просто Немец ни с кем особо об этом не говорил. Моника знает, люди из прошлого знают. Это то самое прошлое, которое не хочется ворошить. Но раз затеял игру, нужно держать ответ. Тем более перед Тэхёном, с которым, на удивление, можно нормально общаться. Тот смотрит на него выжидающе, щуря глаза. Словно насквозь видит.       — У моего отца быть ферма, — Клаус начинает, подбирая слова, — ну, знаешь, лошади, коровы, овцы. Обычный ферма, — Тэхён хмурится, не понимая, как его вопросы связаны с фермой отца Клауса, — отца убить на этой ферма, — Ким удивления не показывает, но слушает внимательно. Такое от Клауса он точно не ожидал услышать.

Двадцать лет назад

      Десятилетний Клаус забегает домой, быстро открывая холодильник и вытаскивая бутылку с холодным молоком. Он только вернулся с пастбища, есть и пить хочется неимоверно. Они с отцом выгоняли скот, что делают каждый день. И сегодняшний не стал исключением. Солнце печёт, но пасти скот приходится.       Клаусу нравится на ферме. Он живёт здесь с рождения, как и его старшая сестра Амелия. В будущем эта ферма перейдёт им, а пока они должны помогать, чем могут. Каждый день их забирает школьный автобус и каждый день он же отвозит их обратно. После Клаус с Амелией обычно делают уроки и помогают по дому. Клаус часто уходит к отцу, чтобы помочь со скотом. Он учится у него всему, что должен будет уметь в будущем.       И Клаусу очень нравится его жизнь. Нравится каждый день вставать на рассвете, каждый день бегать на конюшню и иногда тихо возиться в мастерской вместе с отцом. Нравится, как мать готовит каждую субботу праздничный ужин, нравится учиться. Ему просто нравится жить. Для него его жизнь идеальна.       И она остаётся такой до тех пор, пока однажды ночью его не будит шум.       Клаус подскакивает на кровати, слыша грохот с нижнего этажа. Собаки начинают громко лаять, поднимая всю округу. В сердце закрадывается страх, а ладони потеют. Даже пошевелиться страшно. Страшно двинуться с места, потому что их собаки лают только на чужаков. А шум снизу усиливается.       — Klaus! Versteck dich, Klaus! — в комнату забегает встревоженная Амелия, громким шёпотом предупреждая Клауса об опасности.       И Клаус не может ослушаться. Он сползает с кровати, на негнущихся ногах подходя к шкафу в стене. Вся их мебель так устроена — это удобно, остаётся больше места в комнате, когда мебель спрятана. Амелия закрывает за ним шкаф, сама убегая в коридор. Тоже прятаться. Просто сначала нужно было убедиться, что с младшим братом всё в порядке. Амелия, проснувшись, успела сбегать вниз. Она, пусть и боялась, но проверить, что произошло, и где родители, нужно было. И тогда, на первом этаже, она увидела, что их родители сидят на полу перед людьми с оружием.       Однако добежать до укрытия Амелия не успевает. Клаус слышит её визг буквально через несколько секунд. Слышит и сжимает дрожащими пальцами края пижамной футболки. Никогда прежде он не испытывал такого страха. Никогда. Он не знает, что происходит. Не знает, что случилось внизу. И не хочет узнавать, но дико боится за свою семью.       Проходит несколько секунд, минут или часов — Клаус не знает, сколько стоит в шкафу. Это мучительное время, которое кажется вечностью, словно оно тянется, как жвачка. Клаус, пытаясь быть тихим, даже не замечает того, как начинает плакать. Слёзы сами текут по лицу, расчерчивая щёки влажными дорожками. Он боится до трясучки. И не знает, почему его до сих пор не вытащили отсюда. Может, его уже ждут в коридоре или в комнате — Клаус ведь не видит всего, ему открыта только небольшая щель из шкафа. Даже свет в неё не падает. Им овладевает мысль добраться до телефона. Если позвонит в полицию, те приедут и всё решат.       Мальчик крупно вздрагивает из-за нескольких выстрелов и очередного грохота. Он вылетает из шкафа, не думая, выбегает из комнаты и несётся по коридору к лестнице. И там, прыгая через ступеньки, останавливается, застывая на месте. То, что он видит, отпечатывается в памяти и приводит в ужас.       Его мать вытаскивает топор из чужого тела, нанося ещё один удар. С топора и с её рук капает кровь. Пол весь в крови. Амелия и отец лежат на полу вместе с двумя мужчинами. Они не дышат. Клаус может только видеть, как кровь вытекает из них, уродливым пятном расползаясь по полу. Его трясёт. Он не знает, что здесь произошло, но видит только, что его мать тяжело дышит, оборачиваясь на него. И только сейчас Клаус замечает нож в её животе. Огромный кухонный тесак, которым отец часто рубил мясо. Брови медленно ползут вверх, а глаза округляются. Клаус даже забывает, как нужно дышать.       — Mutter… — Клаус на ватных ногах идёт к матери, которая на его глазах оседает на пол, — Mutter! — мальчик подбегает к ней, садясь рядом и с беспокойством глядя ей в лицо.       — Klaus, versprich es mir, — женщина окровавленными ладонями обхватывает его щёки, еле слышно говоря, — Versprich mir, dass du niemals jemanden töten wirst. Sogar ein Schurke. Versprechen Sie, dass Sie Menschen nicht hassen oder demütigen werden. Versprich mir, dich nicht auf schlechte Dinge einzulassen, Klaus.       — Ich verspreche es Mama… — Клаус произносит это, пока его слёзы смешиваются с чужой кровью. И твёрдо знает, что содержит это обещание.       Мама улыбается ему. И это последняя её улыбка, которую Клаус запомнит. Потому что после она теряет сознание. Мальчик, опомнившись, всё же убегает к телефону, заполошно говоря полиции о том, что все умерли.       Идеальная жизнь с треском рушится. Заканчивается. Всё, что было прежде — тоже. Амелии и отцу Клауса устраивают похороны, а его мать остаётся инвалидом на всю жизнь и лечится у психиатра. Её даже лишают родительских прав, потому что она не в состоянии позаботиться о сыне. Клауса помещают в детский дом, а после усыновляют. Он навещает мать постоянно, новая семья не такая плохая, но всё равно не та, что была раньше. И как раньше уже не будет — Клаус достаточно взрослый, чтобы это понять. Он, как и его мать, получает лечение, только у детского психиатра и психолога.

Сейчас

      — Я не ненавидеть тебя, потому что это быть мой выбор, — Клаус заканчивает рассказ тихим голосом. Он не то чтобы хотел всё это рассказывать, но так вышло, — в мире быть слишком много ненависти. Я не хотеть ненавидеть, это слишком тяжело и ничего не давать. Ненависть убивает, — для Тэхёна эти слова внезапно начинают играть новыми красками.       — Кхм, — Ким, откашливаясь, кивает. Он даже не знает, что сказать на весь этот рассказ. Он действительно не ожидал, что у Клауса будет что-то в прошлом. Выходит, ошибался, — думаю, закончим на этом, ок? — Немец только кивает, слегка улыбаясь. После внезапных откровений он и сам не горит желанием говорить. Он прожил этот период, но внутри всё ещё тянет. Ему часто бывает печально и грустно, но он не ненавидит. Даже негодяев.