Фотоплёнка наполнена чувствами

Гоголь в предвкушении облизал языком губы, ловко подхватил свой излюбленный фотоаппарат и удовлетворённо улыбнулся, не сводя зачарованный взгляд с объекта воздыхания. Фёдор поправил рукава белой рубашки, расстёгнутой на две верхние пуговицы, и зачесал тонкими пальцами угольные пряди волос назад, чтобы не лезли в глаза. Личная фотосессия была полностью инициативой Достоевского, о чём буквально в начале лета Николай даже мечтать не мог. После того инцидента с найденной коробкой, Фёдор сделал вывод, что Гоголь неплохо фиксирует его в кадре. Поэтому изъявил желание провести фотосессию на официальном уровне, а не исподтишка. Постарался, нашёл красивое безлюдное место в парке и нарядился, что вдвойне приятно. Коля весь день просто светился от счастья, нетерпеливо перебирая полароид в пальцах. Судьбоносная коричневая коробка бессменно лежала под кроватью, ожидая пополнения новыми фотографиями. — Идеально. — Гоголь широко улыбнулся и хлопнул в ладоши, оглядывая местность. Самая дальняя часть парка, которую удалось найти. Утки, проплывающие по зелёному заросшему озеру, большое старое дерево, свисающее кривые ветви вниз. Небольшой холм и косая деревянная лавочка, покрывшаяся мхом в некоторых местах. Кто-то скажет, что это заброшенная уродская частичка парка, а Николай утверждал, что отличное место для фотосессии. Тем более, Фёдор в любом случае будет выглядеть великолепно на абсолютно разном фоне. — Спускайся потихоньку к озеру. Только естественно, не размахивай слишком руками. — Гоголь тут же включился в работу и настроился на фотосессию, удерживая полароид в пальцах. Достоевский послушно кивнул, молча разворачиваясь спиной и неспешно спускаясь вниз по некому склону. Тот был не сильный, поэтому даже не ускорял шаг. Сзади слышались воодушевлённые вздохи и щелчки камеры. На губах непроизвольно прояснилась улыбка. Ничто не выглядело более замечательно, чем любимый человек, увлёкшийся своим делом. Фёдор никак не позировал и не старался это делать. Просто ходил по берегу, разглядывал озеро, иногда неосознанно улыбался, ощущая присутствие внимательного Коли рядом. Присел над водой, проводя кончиками пальцев по мутной воде. Затем отряхнул, двинувшись дальше. Аметистовые глаза изучали внушительное дерево, россыпь зелёных листьев. Чуть ли не каждое движение сопровождалось характерными шагами со стороны в такт. Удивительно, как Гоголь успевал менять плёнку, ибо по ощущениям делал внушительное количество новых изображений. — Теперь идём на лавочку. Там прийдётся немного попотеть. — Николай довольно усмехнулся, потащив своего парня обратно к изначальной точке. Достоевский всё делал согласно указаниям Гоголя. Укладывался на саму скамейку, нисколько не жалея белую ткань рубашки на спине, усаживался в любое положение, даже действительно начинал читать, воспроизводя максимально правдоподобную картинку. Ему, на удивление, было абсолютно комфортно под прицелом камеры Николая. Не создавалось никакого неприятного чувства, словно тебе нужно позировать для непонятно какой цели. Фёдор вообще никогда не являлся фанатом подобных мероприятий. Сложно найти в его арсенале какие-нибудь семейные снимки, самостоятельные, нашумевшие среди подростков селфи. Редко что-либо фотографировал и крайне редко фотографировался сам. Но Гоголь переворачивал данное мнение на все сто восемьдесят градусов. Он смотрел так, будто Достоевский самое потрясающее и уникальное создание в этом мире, любой кадр ловил с нескрываемым удовольствием, гордостью и энтузиазмом. Жадно изучал эмоции, реакции и черты лица, получив разрешение легально таким заниматься. В конце концов, Фёдор в некоторой степени имел особую слабость к горящим глазам возлюбленного. — Идём, фото скоро проявятся. Хочу показать результат тебе прямо сразу. — Гоголь взял Достоевского за руку и поволок за собой, направляясь в более оживлённую часть парка. Две юношеские туши опустились на лавочку, опёршись немного взмокшими спинами о доски сзади. Николай спрятал фотоаппарат в сумку, перебирая пальцами получившиеся иллюстрации. — Вот, смотри, какой ты тут красивый... И тут... И вот тут ещё... — приговаривал Гоголь, показывая буквально каждую фотографию, что попадала ему в руки. Фёдор только кивал, практически никак не комментируя. Со стороны Николай выглядел совершенно очаровательно. Настолько, что хотелось прижать ближе к себе, вдохнуть запах волос и прошептать соответствующие слова. Тихо, на ушко, чтобы никто другой никогда не услышал и не разгадал глубину его чувств к белокурому фотографу. — Спасибо тебе большое. Ты самый лучший. — Гоголь улыбнулся и поцеловал Достоевского в щёку, крепко обнимая за плечи двумя руками. Тот слабо усмехнулся, сдув с лица мешающую прядь угольных локонов. Вдоволь насмотревшись на снимки, Николай поднялся с места и схватился пальцами за фёдоровскую ладонь, прогуливаясь дальше по парку. Фёдор переплёл их между собой в замок, чуть сжимая. Раз появилась возможность спокойно погулять вместе, то почему бы не пойти ей навстречу. Погода отлично располагала к подобному. Ближе к дню выглянуло солнце, поэтому стало немного жарче. Какая-то бабушка на скамейке бросала купленные семечки собравшимся вокруг неё птицам. Получив лакомство, те взлетели в небо, рассыпаясь в разные стороны, лишь бы не пасть жертвой воровства еды. Гоголь хихикнул и подпрыгнул на месте, норовя задеть свободной рукой пролетающего над беловолосой макушкой голубя. Конечно, этого сделать не получилось. Достоевский насмешливо фыркнул, решив никак произошедшее не комментировать. Неподалёку расположился фургончик с мороженым. Николай, посчитав это отличной идеей при текущей температуре воздуха, подбежал к нему, спрашивая у Фёдора насчёт приобретения мороженого. Получил короткий отказ и пожелание взять обычную бутылку минеральной воды. Коля возмущённо схватился за сердце, ибо отказываться от холодной сладости неистовый грех, однако не возражал, расплачиваясь за небольшие покупки. И с радостной улыбкой широко провёл языком по клубничной шапочке мороженого. Достоевский незаметно издал тихий смешок, отпивая щедрый глоток воды. Некие газы кололи горло от резкости. Фёдор спрятал бутылку в сумку, утерев тыльной стороной ладони влажность с губ. Гоголь же съедал своё мороженое в кротчайшие сроки, не собираясь медленно растягивать удовольствие от химозного вкуса клубники. Быстро есть, вообще, не самая лучшая привычка, но, похоже, ему было всё равно. Достоевский знал, что Николай часто подъедал в спешке, что по итогу распространилось на любые ситуации в независимости от поджимающего времени. Коля бухнулся на лавочку, задорно покачивая ногами. Руки вытереть он салфеткой додумался, а вот рот нет. Скомканная бумажная салфетка полетела в ближайший мусорный бак, ударилась о бортик и попала в цель. Фёдор, задумчиво хмыкнув, огляделся вокруг на наличие нежелательных зрителей, наклонился ближе и на несколько секунд прижался губами к губам Гоголя, слизав языком оставшееся мороженое с чужих уст. Николай удивлённо хлопнул блеклыми ресницами, пока щёки наливались румянцем. До сих пор происходили периодические сомнения насчёт проявления чувств в общественных местах. Коле было совершенно всё равно, что про них могут подумать абсолютно незнакомые люди, да и у матери в Северной Каролине не находилось кучи знакомых, способных передать горячую новость, но чётко не сформулировал ответ о мнении партнёра на этот счёт. Даже перед тем, как полноценно взяться за руки, он аккуратно хватался пальцами за ладонь, как бы безмолвно спрашивая разрешения. Поэтому внезапные вспышки тактильности на всеобщем обозрении по сей день вводили в ступор, принося при этом не меньше позитивных эмоций. Гоголь смущённо улыбнулся, перебирая пальцами. Откуда-то сбоку через пару мгновений послышался странный свист, вызванный явно человеком. — Кто это тут у нас? — Оливер мерзко ухмыльнулся, подчёркивая россыпь прыщей вокруг рта. Проблемы с кожей у парня начались только в пятнадцать, что стало для него настоящим ударом по огромному эго. Впрочем, ненадолго. — Неужто наш снежок и Достоевский? Николай искренне не любил это прозвище. Оливер придумал его ещё в средней школе и не отпускал до выпуска. Фёдору тоже пытались подобрать различные варианты кличек, однако, раз тот совсем никак не реагировал ни на одну из них, даже на самые, казалось бы, обидные, затея быстро наскучила ребятам. В конце концов, Достоевскому действительно было откровенно плевать. — И тебе привет. — буркнул Гоголь, не радуясь перспективе встретить бывших одноклассников на свидании. С Оливером, Генри и Тимми отношения натянутые, пускай до класса десятого Николай иногда ошивался в их компании. Фёдор даже слова не проронил, окинув безразличным взглядом появившихся выскочек. Во всяком случае, именно такую характеристику в своей голове им дал Достоевский за годы совместной учёбы. — А вы типа... «того»? — Оливер гадко хохотнул, поднимая вверх оттопыренный мизинец. Парни за его спиной тут же подхватили настроение, хрюкая сквозь смех, словно свиньи. — Что ты имеешь в виду? — напрягся Гоголь, поднявшись со скамейки на ноги. Разговор, толком не начавшись, уже стал порядком раздражать. — А то ты не понимаешь, — собеседник фыркнул, смахнув грязные блондинисто-каштановые пряди волос. Ему не нравилось, как локоны выглядели в мытом состоянии. Они оказывались пушистыми и непослушными, поэтому из соображений какой-никакой гигиены их приходилось мыть в свободные дни, не занятые выходом на улицу. — Давно догадывался, что вы педики. Постоянно вдвоём ходили, когда этот перевёлся. Может, вы ещё и в туалете зажимались? — Я как-то мимо мужского туалета проходил и стоны оттуда слышал. Не вы, часом, там были? — вклинился Генри, моргнув маленькими глазками, неестественно смотрящимися на фоне круглого жирного лица. Кажется, на подбородке виднелся засохший кетчуп. — Это ты у Оливера спроси. Не удивлюсь, если Тимми ему отсасывает за сигарету и банку колы. — Коля стиснул челюсти, нахмурившись так, что между бровями проявилась складка кожи. Достоевский встал рядом, ненавязчиво коснувшись прохладными пальцами руки своего парня. Предупреждающе качнул головой. Лучше не влезать в лишние конфликты, тем более, когда доказывать что-то индивидуумам бесполезно. Пусть живут дальше в своём узком мирке, не выходящему за рамки обсценной лексики и воровству дешёвых журналов с обнажёнными женщинами на обложках. — Защитничек нашёлся, — Оливер не успокаивался, наоборот, распалившись сильнее от необдуманно брошенного комментария. Тимми от чего-то побледнел, стерев ядовитую улыбку с лица. — Небось, под этого альбатроса ложишься каждый вечер? И как оно? Нормально с пятью сантиметрами трахаться? Фёдор тихо вздохнул, сжав руку Николая крепче, дабы тот не вздумал высказать очередное оскорбление прямо в лицо. Слово за слово, там и до драки не далеко. Оливер был глуп, жалок и мерзок. Отпускал пошлые шутки в отношении девушек, трепал с лихвой гордости всему классу о каждой новой пассии в постели и мыслил одними сплошными стереотипами. Слово «гомосексуал» знал, похоже, только в оскорбительной форме и презирал в открытую всех, кто не вписывался в выстроенную обществом картинку мира. Ума не хватало на то, чтобы как минимум приводить аргументы. Оставалось ему кидаться бессмысленными словами про маленький размер члена и половой акт между мужчинами. Смешно то, что Оливера самого задела безобидная шутка про минет в туалете. На такие вещи Достоевский даже тратить силы не хотел. Гоголь успел успокоиться, глубоко вдохнул воздух носом и развернулся вместе с Фёдором, решив уйти от раздражающего объекта. Действительно, зачем обращать внимание на всяких придурков. В добавок, Достоевского отнюдь не задевали всяческие издёвки в свой адрес. Пусть говорят, что вздумается, на их же совести. — Эй, может, поэтому твои родаки и разошлись, снежок? — Оливер ухмыльнулся, наконец нащупав нужную ниточку. — Узнали, что их бракованный сынок заднеприводный и... Николай резко развернулся, собираясь в весьма грубой форме прервать фразу, но Оливер не успел договорить предложение. В его перекошенное злобой лицо полетел плотно сжатый кулак.

***

— Дурачок ты... Зачем в драку полез? — Николай обеспокоенно поджал губы, аккуратно утирая ваткой кровь под носом Фёдора. На белом воротнике рубашки остались красноватые капли. Парни сидели на кухне гоголевского дома, вывалив на стол содержимое аптечки. Старой сумочки с кучей различных медикаментов, о существовании которой вспоминали разве что в крайних случаях. Там, наверняка, валялось множество просроченных таблеток. — Оливер позволил себе лишнего. Пустяки, жить буду. — коротко ответил Достоевский, прижимая клочок ваты к разбитому носу. Благо, не сломали, уже хорошо. Зато на скуле Оливера теперь ещё некоторое время точно будет красоваться огромный уродливый синяк фиолетового цвета. — Пф, ты ж мой герой. — Гоголь мягко улыбнулся, слегка потёршись носом о щёку Фёдора. Хорошо, что остальным хватило ума не влезать в разборки и ситуация быстро разрешилась. Неопытного в драках Достоевского с худощавым телосложением вряд ли сильно страшились, а вот закалённого подобными инцидентами Колю с высоким ростом и достаточно спортивной фигурой — очень даже. Вообще, Фёдор никогда не начинал драки самостоятельно и не влезал в них. Так планировалось идти до конца, но что-то пошло не по плану. Ему всё равно, если пустословят в негативном ключе за его спиной. Всё равно, если бросаются пустыми оскорблениями, не несущими ни малейшего смысла. Просто задевать тему родителей Гоголя и называть «бракованным» стало ошибкой. Достоевский прекрасно знал, насколько деликатна тема развода для Николая. Заметил, как вена на шее того забилась быстрее с произнесёнными словами надоедливого одноклассника на эту тему. И в той же мере знал, что его парень самый очаровательный. Бракованный, разве что, сам Оливер. — Нам... Нам нужно привыкнуть к таким моментам. Сам понимаешь... — Коля тяжело вздохнул, неуверенно перебирая пальцы между собой. Присутствовал страх, что Фёдора сегодняшний день наведёт на... определённые мысли. Как бы в Америке не толерантно — относительно многих стран — относились к людям с «нетрадиционной» ориентацией, в любом случае на их пути попадутся те, кто посчитает обязательным высказать своё никому не нужное мнение на этот счёт. Достоевский всегда просчитывал наперёд и строил планы на будущее шаг за шагом. Возможно, в конце концов он решит, что отношения с Гоголем не принесут ему никакой перспективы и выступят в роли помехи. Николай нервно прикусил нижнюю губу, опустив щёку полностью на плечо Фёдора. Во всяком случае, у него имелась уверенность в собственных чувствах. Сомнения появлялись ещё в лет пятнадцать, однако теперь Коля далеко не только влюбившийся подросток, не способный с твёрдостью заявить: Да, мне хочется быть с конкретным парнем. Сейчас Гоголь желал занимать позицию возлюбленного Достоевского всем сердцем. Хотел ощущать лишь его поцелуи на своих губах, вдыхать лишь его аромат чёрного чая, исходящий даже от одежды, и называть парой его одного. Вкусив сладость взаимности Николай серьёзно боялся это потерять. — Приходи ко мне в субботу на ужин, — вдруг сказал Фёдор, сжимая руку Коли в своей. От внимательных аметистовых глаз не ускользнули изменения в настроении Гоголя. — Хочу познакомить тебя с моей матерью в качестве моего парня. Ты не против? — Что, прости? — Николай изумлённо поднял голову, уставившись на невозмутимого Достоевского. — Ты не против прийти на ужин в субботу, чтобы познакомиться с моей матерью заново, как мой молодой человек? — терпеливо повторил тот. В голову ещё могла бы проникнуть мысль, что это просто шутка, если бы у партнёра присутствовало нормальное чувство юмора. Это значит, что... У них всё официально? Фёдор предложил окончательно закрепить статус пары? — Да... Конечно приду. Гоголь улыбнулся настолько широко, что, казалось, заболели скулы.

***

Гоголь нервно переминался с ноги на ногу, оставаясь стоять на крыльце, не решаясь позвонить в дверной звонок. От чего-то полная неуверенность сковывала движения, мешая нормально сосредоточиться на предстоящем ужине. Пальцы теребили кулон в виде радужного цветка на шее, чуть наматывая цепочку. Он был прекрасно знаком с матерью своего любимого человека и считал её поистине замечательной женщиной. Изредка и совсем немного, когда перед глазами открывалась картина готовящих вместе Фёдора с мамой, появлялся маленький укол белой зависти. Едва ощутимый, ибо Николай всегда в такие моменты чувствовал себя незаменимой частью процесса. Однако сам уже и не помнил, когда в последний раз комфортно проводил время с родителями, пускай даже по отдельности. Адель Митчелл открыла дверь, прежде чем гость наконец-то решился объявить о своём присутствии. Глазок для просмотра пришедших на порог спас ситуацию в некоторой степени. Чёрные волосы были собраны в небрежный пучок с выпадающими прядями. После смерти мужа ближе к корням начала проступать седина, которую женщина настойчиво закрашивала. Адель была коренной американкой, но, выйдя замуж за русского мужчину, осталась на длительный период жить в другой стране, где родила сына. Сбежала от собственной неуравновешенной семейки. Потом, случись вышеупомянутый инцидент, переехала с Фёдором в дом на родине, доставшийся по наследству. — Коленька! Проходи, проходи. Мы тут почти закончили. — Адель доброжелательно улыбнулась, блеснув глазами, похожими по цвету с аметистами Достоевского. Она вытерла пальцы в муке о фартук, не заботясь о чистоте ткани, и сдула с лица мешающую прядь. Из-за угла высунулся Фёдор, перепачканный в муке на уровне носа. Гоголь мог поспорить, что это дело рук Адель. — Спасибо за приглашение, миссис Митчелл. — Коля неосознанно улыбался в ответ, проходя на порог дома. Конечно, протянул в руки хозяйки жилища букетик цветов. — Брось формальности. Мы, можно сказать, почти родные. — Адель хихикнула, с благодарностью ставя подаренный букет в минималистичную стеклянную вазу. — Рад тебя видеть. — Фёдор поцеловал Гоголя в щёку, на что тот слегка покраснел, немного не привыкнув быть настолько открытым перед взрослыми. Кухню заливали лучи вечернего солнца, пуская лёгкие оранжевые отблески на посуду. Вокруг витал запах свежей выпечки. Теперь стало понятно, чем тут усердно занимались Адель с Фёдором. На столе уже стояла миска с салатом и три с запечённым картофелем. Также тарелка только испечённых мафинов. — Пахнет супер! — Николай воодушевлённо усмехнулся, взявшись мыть руки перед ужином. От каждого уголка исходила атмосфера дома. Именно того самого уютного дома, коего Гоголю так не хватало в повседневности. Не малым удивлением стало поведение Адель весь вечер. То есть, то, что оно совершенно ничем не отличалось от обыденного. За исключением, разве что, редких шуток и умилительных взглядов, от которых щёки предательски горели. При желании Достоевский имел способность смутить его буквально молниеносно. Коля чувствовал, словно ему всегда рады в этих стенах. Адель принимала стечение обстоятельств и, казалось, наоборот лишь радовалась за них. Хоть и тема в открытую не заводилась. Все вели себя так, как обычно. Будто таким образом всё и должно быть. Происходящее ощущалось максимально естественно, с домашним уютом. — Фух... Наелся. Было очень вкусно! — Гоголь погладил ладонью свой живот и поднялся из-за стола. По телу разрасталась удовлетворённая сытость. — Да. Спасибо, мам, — Фёдор чмокнул мать в щёку, взяв Николая за руку. — Мы пойдём в мою комнату. Достоевский уверенной походкой потянул своего парня на второй этаж, свернув в небольшую комнату. Правда, это как посудить. Комната, по сути, была очень даже хороших размеров, просто бо́льшую её часть занимали книжные полки, внушительный шкаф и удобный письменный стол. Из-за скопления различных предметов создавалось впечатление, что помещение довольно ограниченное в пространстве. Фёдор притянул ближе за талию и мягко впечатался в губы, опаляя потрескавшуюся кожицу тёплым дыханием. Гоголь с удовольствием прикрыл веки, обвивая руками шею Достоевского, чья свободная ладонь прошмыгнула по спине к белоснежным прядям, непроизвольно взъерошив. Коля по натуре был тактильным до мозга костей. Ему нравился физический контакт. Чем ближе — тем лучше. Длительные объятия за просмотром фильма, поход за руки, поцелуи в разные части тела, будь то пальцы, нос, лоб, щёки. А главное — губы. Гоголь зачастую самостоятельно тянулся для получения новых поцелуев, довольствуясь перспективой наново исследовать сухие, тонкие губы на вкус. От того не менее желанные, само собой. — Мхм... Погоди, Федь, я обещал твоей маме помочь помыть посуду, — Николай отстранился на несколько сантиметров и с благоговейной улыбкой оставил короткий поцелуй на переносице Достоевского. — Не хмурься. Скоро вернусь. Ты пока выбери, что мы вместе почитаем. Гоголь выскользнул за дверь, аккуратно спускаясь по ступенькам. Самая нижняя неприятно скрипнула, царапнув слух. Адель что-то напевала под нос, растирая губкой разводы на тарелке. Сколько не прислушивался, уловить смысл мелодии более чётко так и не удалось. — Я помочь пришёл. — Гоголь пристроился рядом, готовясь к вовлечению в работу. Всё-таки не красиво получилось бы. Заявился в чужой дом, поужинал, а никак не посодействовал удалению последствий. — Мы вдвоём быстро управимся. Николай кивнул, выдавливая на вторую губку немного моющего средства. Часть времени стояла спокойная тишина, прерывающаяся тихим звуком воды из крана и соприкосновениями посуды друг с другом. Не была то некомфортная, неудобная тишина. Скорее умиротворённая. — Вам... Вам было сложно? — Что именно, дорогой? Гоголь прикусил нижнюю губу, неопределённо поводив кистью в воздухе. Данный вопрос застрял в его голове на протяжении сегодняшнего дня, очевидно, не собираясь уходить без должного ответа. Адель не торопила мыслительные процессы, давая сформулировать всё как следовало. — Ну... Принять сложно было? Сделать выбор смириться с тем, что ваш сын на самом деле встречается с парнем. — выпалил Николай, неловко отводя глаза в сторону. Адель хмыкнула, раздумывая над поставленным вопросом. Это также черта, которая в ней привлекала. Умение слушать. С ней приятно поддерживать диалог, учитывая, что она действительно будет вникать в суть и разбираться с ответом, а не говорить от балды, несмотря на возраст собеседника. — У меня изначально не имелось никакого выбора. — женщина пожала плечами, ставя чистую тарелку на подставку. — Это как? — Гоголь непонимающе моргнул. Адель снисходительно улыбнулась. — Понимаешь, Коля, любовь занимает не малую часть жизни каждого человека, просто по-разному. И ориентация это очень важный аспект личности, — пояснила она, вытирая мокрые руки кухонным полотенцем приглушённого зелёного цвета. — Я думаю, что тут выбор без выбора. Если ты не принимаешь безусловно важную часть личности своего ребёнка, то ты его теряешь. Можешь считать, он больше не твой. Настоящий любящий родитель никогда не оставит своё дитя в нужную минуту, не обращая внимания на его счастье. Николай в задумчивости медленно кивнул. Адель человеком была мудрым, рассудительным, и Гоголь внимал каждому её слову, впитывая информацию, словно та же губка, которой минуту назад мыл посуду. Не подвергал сомнению ни одну мысль. Возможно, это ещё одна схожесть матери с сыном. Мастерство правильно доносить свои тезисы. — Тем более, я догадывалась о том, что ты ему нравишься. И об ваших отношениях тоже. — Адель многозначительно подмигнула. Коля открыл рот, чтобы задать ещё вопросов только уже на эту тему, но решил повременить, просто кивая. — Позаботься о нём, пожалуйста. Я вижу, как Феденька становится счастливее рядом с тобой. А это невероятный показатель. — Обязательно. Женщина улыбнулась, ласково пригладив ладонью взъерошенные белые волосы на макушке Гоголя. Верно. Настоящий родитель поддержит своё чадо в любом случае.