Фотоплёнка наполнена чувствами

Из кухни доносился восхитительный запах пригоревших оладьев. Настолько привычный и родной, что стал даже приятным. Комнату заливали лучи летнего солнца, пробирающегося сквозь открытые нараспашку шторы. Больше света никогда не помешает. По кровати раскинулась вывернутая из шкафа одежда, которая, по мнению обладателя, не вписывалась в концепцию сегодняшней прогулки. Хотелось выглядеть как минимум симпатично. — Может, эта? — спросил Гоголь у своего отражения в зеркале, примеряя ярко-жёлтую рубашку с короткими рукавами. Ткань приятно ложилась к телу и чувствовалась лёгкой. В такой точно жарко не будет. Юноша одобрительно улыбнулся, проходясь расчёской по непослушным белоснежным вихрям на голове, именуемым в простонародье волосами. Пальцы принялись ловко сплетать их в косу, перекинув на плечо. Чтобы не мешались лишний раз. Натянув разноцветные носки, Николай быстро пролетел по лестнице, находя взглядом тарелку с завтраком на столешнице. Мама, похоже, вновь с самого утра отправилась на работу, наспех приготовив хоть что-нибудь. Это, естественно, нисколько не ухудшило отличное настроение. Гоголь зажал между зубами оладушек, впрыгнул в любимые потёртые кеды, окрашенные чудаковатыми рисунками с помощью специальной краски по ткани, и выбежал за пределы дома. Правда, потом пришлось возвращаться за забытой сумкой и ключами заодно, но это так — вторичное. Зато фотоаппарат бессменно висел на шее. К месту встречи энергичным шагом можно было смело добраться за минут пятнадцать. Учитывая, насколько пунктуальный у него лучший друг, следовало поторопиться. Вообще, Коля проснулся довольно рано, оставалось много времени в запасе, однако всё равно умудрялся опаздывать, собираясь в последний момент. Внимание слишком завлекла картина восхода солнца над линией горизонта, заливающего виднеющиеся крыши домов морковно-золотистыми оттенками. Красотища невероятная! И занимающая не малую долю утра. Пока сделал снимки с разных ракурсов, перебрал самые удачные, надышался свежим воздухом через открытое окно, уже и пришло время чистить зубы и собираться. — Прости, долго ждёшь? — Гоголь остановился около входа в городской парк неподалёку от центра, согнувшись пополам в попытках перевести сбившееся от длительного бега дыхание. Фёдор оторвал свои потрясающие аметистовые глаза от экрана телефона, спрятав его в карман штанов. Тёмные волосы обрамляли острые скулы, спадая ближе к плечам. В некоторые моменты приходилось сдерживать желание прикоснуться к шелковистым локонам кончиками пальцев, пропустить сквозь и вызвать такую редкую, но от того не менее родную улыбку на искусанных бледных губах. — Нет. Я сам только пришёл. — Достоевский качнул головой в отрицательной форме, вызвав таким незамысловатым обыденным жестом неимоверную жажду запечатлеть его на фотоплёнке. — А... Я очень рад! — Гоголь неровно выдохнул и широко улыбнулся, тут же бросившись заключать в объятия Фёдора, который знакомым движением слегка похлопал по спине ладонью. На секунду удалось уловить носом слабый аромат крепкого чёрного чая. Тот всегда исходил от Достоевского, словно въелся в кожу. Так приятно. По-домашнему. — Хорошо выглядишь. — подметил Фёдор, проходясь коротким взглядом по фигуре приятеля. На щеках залёг полупрозрачный румянец. Коля кивнул, расплываясь в улыбке. Не зря, видимо, с нехилым энтузиазмом наряжался. Парни развернулись и последовали в нужную сторону, одному из них не до конца известную. Гоголь же в свою очередь прекрасно знал, куда хотел пойти, поэтому вёл Достоевского за собой. Тот наверняка догадывался. — Это наша первая встреча за начало лета. — внезапно подметил Фёдор, пнув носком кеда пустую банку из-под газировки на трауре. — И вправду. У нас ещё всё лето впереди, Федь! Нагуляешься со мной на год вперёд! — посмеялся Николай, заправив выпавшую из косички прядь за ухо. — Как скажешь, — Достоевский тихо выдохнул. — Особенно учитывая, что в этом учебном году нам поступать. — Не напоминай. — буркнул он в ответ. Перед глазами виднелась знакомая кафешка. Здание было небольшим, внутри уютным и выполненным в деревянном стиле с зелёным карнизом. Рядом с входом стояло немного столиков. Фёдор, конечно, обратил внимание на пункт назначения, понимающе хмыкнув. Похоже, подумал, что они собираются зайти внутрь, дабы купить чего-нибудь попить или поесть. А может и то и другое. Зная Гоголя, он точно не успел нормально позавтракать, пока спешил на их прогулку. От этой мысли почему-то на долю секунды захотелось улыбнуться. Коля, правда, подхватил его под локоть и увёл за здание кафе, огибая внушительный цветочный горшок на асфальте под окном. По коварной лисьей ухмылке Достоевский понял, что другу несколько забавно запутывать подобным образом. Пусть радуется, если хочет. С таким раскладом не жалко ошибиться в первоначальных предположениях хоть сотни раз. — Это моё любимое место. — Гоголь воодушевлённо усмехнулся, плюхнувшись задницей на выступ бордюра. Довольно широкий и удобный, стоило подметить. — Догадываюсь, почему. — Фёдор едва слышно фыркнул. Солнце находилось за зданиями, что пускало на них блаженную тень. Нельзя назвать погоду слишком жаркой, но всё равно достаточно душно. Лёгкий ветерок и тень явно лишними не станут. Около бордюра прямо сквозь асфальтные трещины прорастали маленькие зелёные стебли вперемешку с обычной травой. Николай провернул некие манипуляции с фотоаппаратом, удобно устроив вещицу в руках. Взявшись за боковые поверхности лампы-вспышки и поворотом вверх зафиксировав её в рабочем положении, он нажал на спусковую кнопку, сумев поймать на снимке лениво проходящую мимо кошку рыжего окраса. Животное очень кстати попало в кадр, направившись ближе к правому краю. Слабые лучики солнца играли бликами в густой шерсти. Гоголь удовлетворённо улыбнулся, смотря, как любимый полароид выплёвывал получившуюся фотографию. Пальцы ловко перехватили за белый край, отводя чуть в тень, чтобы изображение благополучно проявилось. На это потребуется некоторое время. Достоевский с неким интересом наблюдал за чужими махинациями, уложив щёку на согнутые колени. Ему всегда нравилось свидетельствовать тому, как Коля с нескрываемой искрой находил новые кадры, принимаясь за работу. Тот выглядел удивительно сосредоточенно, вдохновлённо. За этим было приятно просто наблюдать, несмотря на то, что к неповторимому искусству фотографий не имелось никакого толком личностного отношения. — Так ты уже решил, куда пойдёшь учиться после каникул? — спросил Фёдор, прервав спокойную молчанку. — Хей, я же просил! — простонал недовольно Гоголь, опираясь корпусом на здание за спиной. Макушка уткнулась в деревянную поверхность. Блеклые ресницы слабо дрогнули. — Ну, если честно, то мне хотелось бы на... — Фотографа. — закончил за него Достоевский, улыбнувшись краешками уст. Николай вдруг почувствовал, как в горле немного пересохло. Остро ощущалось желание тут же сфотографировать Фёдора во всей красе — с лёгкой полуулыбкой сидящего на бордюре, обращённым взглядом аметистовых глаз и падающей тенью из-за соответствующего освящения. Иногда казалось, что Достоевский не человек вовсе. Скорее ходячее произведение искусства. Сущее вдохновение, созданное, разве что, высшими силами. Однако нет, он видел его маму, схожую внешне довольно сильно, бывал в гостях дома, в котором тот живёт, и самолично вместе с ним зазубривал формулы перед тестом по геометрии. О никаких неземных силах не шло и речи. Обычный подросток, таких на планете миллиард. От чего-то Гоголю в любом случае кажущийся самым особенным. Хотя причину юноша понимал куда лучше, чем хотелось бы. — А... А ты? — Коле собственный голос показался ненастоящим, чужим, далёким. Язык быстро облизнул губы, возобновляя потрескавшейся поверхности влагу. — Ещё не решил. Не думаю, что у меня возникнут проблемы с поступлением. — Фёдор флегматично пожал плечами. Это чистая правда. Достоевский никогда не имел проблем с занятиями, был в целом умным и учился на высшем уровне. — Получается, мы вряд ли сможем продолжать так активно видеться, когда придётся уезжать учиться... — Гоголь тихо выдохнул, несколько нервно перебирая пальцы. Фёдор остановил на нём довольно длительный взгляд, из-за чего вызвал неожиданный приступ слабого смущения. Сложно оставаться равнодушным, когда он смотрит таким образом. Изучающе, с неведомыми мыслительными процессами за коробкой черепа. Затем вдруг поднялся с места, отряхнул несуществующую пыль на джинсах и качнул головой, развернувшись спиной. Николай сначала даже произошедшее не успел обработать, непонимающе хлопая веками. — Знаешь... — Достоевский усмехнулся, чего не было видно по причине положения тела. — Я бы хотел как минимум попытаться найти для себя хороший университет в штате с наличием факультета фотографий. Если ты понимаешь, о чём я. Гоголь, право, сначала не понял. Он пару секунд просто прокручивал слова в мыслях, пытаясь вытащить смысл с двойным дном. На это потребовалось всего ничего, но ощущалась как целая вечность. — Феденька, ты... — Коля расплылся в немного глуповатой улыбке, тут же подскочив на ноги. И успел незаметно щёлкнуть на камеру друга со спины в едва заметном полуобороте. — Идём уже. — С тобой хоть в один универ, дорогой мой! Лето действительно выдавалось поистине интригующим. Не менее занимательным тоже. Однако солнце неприятно припекало макушки и спустя некоторое время подобных гуляний по улицам города, им пришла гениальная мысль свернуть к дому Гоголя. У него всё равно мать на работе допоздна, а на заднем дворе удобно имелся домик на дереве. Тот был построен ими лично ещё прошлым летом из соображений создать место, где можно посидеть вместе, что-то посмотреть, укрыться от жары и банально провести досуг. А так как во дворе Достоевского не нашлось нормальных подходящих деревьев и жилище Николая находилось ближе к школе, то решение о локации принялось моментально и единогласно. Мать сказала, что постройка кривая, зато возражать не стала. Да и смысл? Домик-то они уже на тот момент начали строить. Каркас, так сказать, установлен, пути назад не было. — Ты будешь против, если я зайду за сигаретами? — Фёдор вопросительно выгнул бровь, переключив полностью внимание с дороги на Колю. — Мы зайдём только за газированной водой. Ты же знаешь, как эта дрянь вредит здоровью. Ещё заболеешь раком лёгких и умрёшь. Вот что мне тогда без моего Феденьки делать? — Гоголь капризно надул губы и ущипнул Достоевского за тощую щёку, оттянув кожу. По инерции, глаз, скрывая максимально неординарный и завораживающий цвет, зажмурился с той стороны, где схватились за щёку. Иногда товарищ вёл себя в некоторой степени открыто и не подбирал выражения. Фёдор уже давно привык и перестал предавать подобным ласковым версиям имени и громким заявлениям какое-либо значение. Не сказать, что ему не нравилось. Напротив, таилась чёткая уверенность, что назови его такой формулировкой кто-то другой, то это непременно бы вызвало негодование. — Холофо, я поняф. — пробубнил Достоевский. — Чего говоришь? — Николай хитро улыбнулся и наконец-то отпустил чужую часть лица. — Я тебя понял. — Фёдор вздохнул, двинувшись дальше. Как и планировалось изначально, зашли в ближайший магазин только за бутылками газированной воды. Не гоже царским задницам пить обычную домашнюю воду. Нужна именно с газами! Калитка привычно скрипнула, пропуская подростков внутрь своих владений. Гоголь ловко прошмыгнул на задний двор, ведя Достоевского, который, на самом деле, знал правильный путь ничуть не хуже самого владельца. Заговорщицки подмигивать, играя в импровизированных шпионов, сей незамысловатый факт не помешал. Фёдор справедливо отметил, что Коле нынче семнадцать, а не пять, на что тот только отмахнулся: не понимает современная молодёжь радостей жизни! К домику на дереве вели немного кривые деревянные ступеньки. Небольшое здание находилось на довольно невысокой дистанции, поэтому ещё больше казалось безобидным. К тому же, сама коробка выглядела совсем не внушительно. Деревянные балки крепили её к толстому стволу крепкого дерева, чьё продолжение разместилось сразу в импровизированном крыльце. Широком, чтобы сидеть удобно было. Гоголь обвил окна со светлыми занавесками, обшитыми маленькими цветками ромашки, гирляндой и приклеил внутри некоторые сделанные снимки для пущей атмосферы. Плюс добавил много декоративных подушек. Часть из них купил по дешёвке на собственные деньги. Друзья поднялись по ступенькам, усевшись прямо на крыльцо, свесив ноги вниз. Николай облегчённо выдохнул, оказавшись в приятной прохладе тени, опёршись спиной о стену домика. Фёдор устроился рядом, достаточно близко, и отпил воду из бутылки, убирая нежеланную сухость в горле. Редкие порывы ветра пробирались под тонкую ткань жёлтой рубашки, лаская разгорячённую кожу. Хотелось стянуть верхнюю одежду полностью, разлечься во весь рост прямо на этом месте и наслаждаться едва уловимой щедростью погоды. Если бы это не было слишком смущающе, то Гоголь непременно бы это сделал. И если бы Достоевский воспринимался им как обычный товарищ. — Думаешь, я не замечаю, как ты фотографируешь меня, Николай? — Фёдор приоткрыл один глаз, смотря на Гоголя, сидящего рядом. Достоевский расслабленно сидел, немного сгорбившись, пока ноги свисали с досок вниз, едва заметно покачиваясь. Лёгкий ветерок трепал угольные пряди, а по тонкой шее рядом с кадыком стекала капля пота. Как можно было не сфотографировать подобную картину? — У меня твоих снимков почти нет, так что терпи. — усмехнулся Гоголь, несколько нервно теребя пальцами край белоснежной косы. Пришлось чуток приврать. Фёдор ведь не знал, что у него под кроватью отдельная коробка с фото этого ходячего произведения искусства. — Дурачок. — Зато свой. Коля улыбнулся ещё шире, нажимая на спусковую кнопку повторно, только с немного другого ракурса. Раз ему, фактически, дали разрешение на своевольничество путём того, что не препятствовали процессу, то стоило воспользоваться возможностью на полную катушку. Гоголь внезапно приобнял Достоевского за плечи, притянул ближе к себе и запечатлел их вместе, перевернув камеру объективом к ним. Чуть удивлённое лицо брюнета стоило проделанного эффекта неожиданности. Живые эмоции ему всегда нравились, особенно Фёдора. Пускай получилось наспех, немного не качественно и не профессионально, однако по-настоящему, с ощутимыми нотками жизни. Именно эти аспекты для Николая являлись самыми важными в искусстве фотографий. — Доволен? — Достоевский наклонился ближе, наблюдая, как готовое изображение выскальзывает из фотоаппарата. Гоголь чувствовал в паре сантиметров чужое дыхание на своей коже, из-за чего по шее прошёлся слабый импульс. Прохладные кончики пальцев — а у Фёдора температура тела оставалась прохладной почти постоянно в независимости от ситуации — случайно коснулись его тыльной стороны ладони, пустив по запястью мурашки. — А... — Николай негромко втянул воздух носом, кажется, забыв дышать последние несколько секунд. — Да... Да, спасибо, Феденька. Гоголь постарался улыбнуться максимально непринуждённо, будто не он минуту назад находился под угрозой остановки сердца от одного несчастного прикосновения рук. Оставшееся время пролетело до ужаса быстро, стремительно и незаметно. Они попивали заготовленную воду, банально разговаривали о вопросах насущных и валялись на деревянном полу, лениво играя в какие-то обыденные словесные игры. Коля очень даже удачно пародировал учителей, их излюбленные фразочки, проскакивающие на каждом уроке. С Достоевским всегда было так. С ним приятно проводить вместе весь день, смеяться над чем-то абсолютно глупым и получать полуулыбку в ответ. Николай мог часами просто лежать на его коленях, изредка поглядывая, как Фёдор лениво перебирает белые локоны, и говорить о различных вещах с полуприкрытыми веками. Стоило Достоевскому оказаться в поле зрения, как на душе становилось теплее. В его компании было исключительно комфортно, несмотря на практически полностью противоположные характеры. Гоголь ещё никогда раньше такого не чувствовал и ничего подобного вообще. Николай бодро проскочил в дом, предварительно закрыв за собой дверь. Есть пока не очень хотелось, поэтому достаточно захватить булочку с кухни, поднявшись в свою комнату. Юноша воровато огляделся, словно действительно собирался выкрасть нечто баснословно дорогое, и задёрнул шторы на окне. Желание сразу приступить к главной задаче на вечер было неимоверным, но пришлось всё равно перекусить и переодеться в более удобную домашнюю одежду. К приходу матери с работы осталось не так много времени, хотя это как повезёт. Иногда она задерживалась, приходя глубокой ночью, иногда предпочитала остаться с коллегами выпить в баре, а иногда приходила согласно своему обыденному рабочему графику. Лотерея, в которой любой вариант останется не имеющим никакого толком смысла. Гоголь уселся на махровый ковёр, доставая из-под кровати полностью тёмно-коричневую коробку, рядом с контейнерами с различными разносторонними буклетами. Каждый раз бросая хоть малейший взгляд на предмет и в частности его содержимое, уши предательски горели. Коля бережно откинул верх коробки, открывая вид на хаотичные стопки фотоснимков. И на всех красовался Фёдор. Поодиночке, совместные, конкретные части тела, например их ботинки вместе или руки, находящиеся в непосредственно близком расстоянии друг с другом. Николай собирал по кусочкам собственную коллекцию изображений Достоевского, которая немного пополнилась сегодня. Это казалось ему, возможно, в некоторой мере глупой, странной, несуразной идеей. Пускай и на большинство фото из всего изобилия Фёдор давал согласие. Изредка прямое, а чаще безмолвное. Он замечал, что Гоголь снова подключил камеру, но никак не возражал и никаких негативных комментариев не давал. Николай осторожно, с кропотливой нежностью, разглядывал свежие проявленные снимки, ласково улыбаясь. Для него эта коробка была чем-то безумно сокровенным, близким сердцу. Не появлялось ни малейшего желания никому доверять подобную тайну. Повезло, что мать никогда не роется в его комнате и ничего не проверяет, иначе пришлось бы прятать куда надёжнее. И с какого бы неудачного ракурса не ловил, Достоевский всегда получался совершенным. Словно был создан для того, чтобы оказаться под прицелом его фотоаппарата. Это захватывающе.