Бесогоны

Боль в голове отзывается непрерывными ударами молота.  Медленно прихожу в сознание, Мысли – Кисель в голове, а память – как степные кони, неукротимо уносятся прочь от меня. И эта боль, страшная боль от которой хочется кричать, но почему-то у меня этого не получается, вместо крика я лишь тихо постанываю, в унисон окружающих. Открыв кое-как глаза будто в дымке, я понял, что обезвожен, скован, ослаблен... голова почти не соображает, меня накачали каким-то наркотиком, моторчик в груди дрожит, толкая битые стекла по венам. Я странном помещении, похожим на вырытую яму, бочку, что накрыта брезентом, напротив жутко горит зеленый костер, языки пламени ласкают уже раскаленные до красна железные клейма, железные пруты собраны конусом, их основания воткнуты в рыхлую землю по краям этого кострища. Темные силуэты тенями танцуют на стенах ямы. Я замечаю, что узоры на пугающих клеймах отличаются друг от друга, но смысл этих узоров мне все еще не понятен. Краем глаза я зацепился за то что способно вывернуть нутро любому вояке, я не исключение... Возле меня лежат кровавые куски мяса, это чьи-то изуродованные трупы, в нос боксером ударил запах дерьма и запекшейся крови, запах страха и ужаса, пережитого этими пацанами... И источник этого запаха был этот костер, в голову закралась мысль, от которой мое тело само задрожало, будто топливом для этого демонического пламени, были трепещущие души этих пленённых ребят... В зеленом, демоническом свете я вижу их гладкие мышцы, сверкающие в полутьме, мокрые, красные, вскрытые животы, выпотрошенные внутренности случайно валяются по полу... Не до конца, содранная кожа их тел в узле собрана у них над головами, их освежевали как скот, нет, в отличии от скота их свежевали свирепо, выплескивая всю накопленную злобу и жестокость, явно эти трупы будут отвезены и сброшены возле одного из наших пунктов дислокации, в назидание остальным шурави...  Красный тюльпан... И вправду, будто те красные тюльпаны, из историй седых вояк... Цветок афганской войны... Мой взгляд прикован к этой ужасающей картине, Обжигающее чувство быстро разливалось внутри, заполняя огнем живот и легкие, я попытался выбраться, взять под контроль свое тело, здесь нельзя оставаться, нужно бежать! Руки в узле закреплены у меня над головой, ноги тоже связаны и еле касаются земли. В зловещем свете я вижу, что у всех трупов что-то выжжено на грудных мышцах... Какая-то метка... Клеймо, или что-то такое. Я с волевым усилием повернул голову вправо, рядом со мной висят мои боевые товарищи, все бледные как смерть, под ними лужи крови, их пустые лица сжимают пружину у меня в сердце, слюна капает с их подбородков, они в каком-то приходе. Нас всех накачали... *А-а-агх!* Сбоку кто-то вскрикнул взахлеб, я посмотрел и увидел Фрунзу с перерезанным горлом, а над ним стоял злой Моджахед с окровавленным кинжалом, чье лезвие похоже на тело змеи. За спиной у него я заметил старого пуштуна, он сидел по-турецки, соль афганской земли, кожа сухая как кора, глаза черные как ночь, на голове у старика тюрбан, а в ядовитой ухмылке курительная трубка, он что-то кричал Моджахеду со змеиным кинжалом: – Yajib ke itha dikh alkilab baed 'an narsum aleal amat! Что он говорит... Я не понимаю. Персидский? Это вроде арабский. Я пытаюсь сорвать затекшие руки с петель, кисти болят, проводка впивается в кожу, кровь стекает по локтям... – Yum kin dabh bi'a ela sav tea la a al fawr , sav fyag fir lina. Он? Кто он? Моджахед о ком-то говорит старику... Черт, где я вообще? Выглядит как какой-то подвал дома в любом кишлаке... – Alla yenat shuravi , alji ni ya at alka libat bial bana diki. Моджахед снял Фрунзу и бросил его труп к остальным, старик убрал трубку в сторону, взял ржавый нож с крюком, которым обычно свежуют дичь, и вспорол брюхо Фрунзе, затем он подошел к костру.  Выбрав взглядом клеймо, он сунул руку в зеленое пламя! Оно не обжигает его?! Он схватил раскаленный прут и вытащил его из костра, старик со спокойным лицом вернулся к телу Фрунзы.  *П-с-с-ш-ш* Раскаленный металл мерзко шипел на мокрых фасциях мышц, клеймо что отличалось от других узором теперь находилась на теле мертвого Молдавана. Все это время я пытался вырваться, сорваться с петель, моджахед с кинжалом продолжал ходить от одного моего товарища к другому... Старик, вернувшись на свое место начал что-то тихо шептать зеленому пламени, будто бы пел ему колыбельную... – yak bal al sharoo rae... ha-dih altad hiyat vayamna huna... al quat lil kital! Огонь танцевал, медленно закручиваясь в вихрь под потолком, с каждым словом старика пламя усиливалось, и конце вовсе взорвалось, волнами пройдя над нами, но жара не было, наоборот, чувствовался холод.  Моджахед, что-то фыркнул себе под нос, подойдя к столбу пламени он взял клеймо из костра и подошел ко мне.  *П-с-с-ш-ш*  *ААААААГХ!!!* он... вогнал этот прут прямо мне в грудь! Я бьюсь в конвульсиях срываюсь, ноги не держат, я падаю на спину, Моджахед отбрасывает в сторону клеймо, и хватает мое горло рукой. Одной рукой он поднимает меня с земли, затем мои ноги отрываются от земли, смеясь мне в лицо он берёт в свободную руку змеиный кинжал. Сердце бешено бьется! Кровь толкает по жилам огонь! Пытаясь бороться, я бью его по руке, блять! Я не хочу умирать! Он продолжает душить меня! Я нахожу в себе силы и толкаю его голову в сторону! *Бах! * Он бьется виском об какой-то угол. Моргнув, я вижу перед собой совсем другую картину. До ушей доноситься стук колес, больная рука заболела, слегка укачивает, я сижу на краю нижней койки, голова гудит с бодуна. Я начал понимать. Чую адский перегар, душно... Я в купе, под столиком лежит какой-то грязный цыганенок в отрубе, на верхних полках спят какие-то пьяные вахтовики, у цыганенка в руке грубо сорванная с моей груди медаль-насмешка. На моей койке, вместо подушки лежит мой мятый рюкзак, не застелено даже, спал как...  – Что это было? – вслух я задался вопросом.   Этот кошмар... Наверное, просто кошмар? Нет. Я будто прожил его, я реально был там... В той бочке, с тем зеленым костром... Как вспомню вид того пламени... тех изуродованный тел... взгляд черных как смоль глаз того старика... Меня до сих пор трясет, тело озябло из-за холодного пота. Вдруг я заметил след чернил на щеке спящего под столом цыгана, я посмотрел на ладонь, которой его приложил, какие-то каракули, мелким, неряшливым почерком было написано следующее: «...красивые у тебя шрамы Француз! Я взяла у тебя немного деньжат, это плата за водку! А ты стеснялся! Весело было! В следующий раз на своих ногах завалишься в поезд! Насчет твоего вопроса. Тот шрам у тебя и не шрам вовсе. Ну ты бык, это же клеймо... Будешь еще раз в Москве, захаживай в гости, расскажешь откуда появилась эта херабора у тебя на груди. Где меня искать – знаешь. Фрунза.»  – Это залет... – вслух заключил я, массируя переносицу.  Я вспомнил лицо молдаванки, и лысого паренька что помогал ей затащить меня в поезд... Я еще сижу на койке какое-то время, туплю переживая фрустрацию, эка-е какое слово я вспомнил... Наблюдаю в окно своей купешки, холодно. Зачем они на окна повесили решетки? От стыда тело запыхтело жаром. Дышать нечем, тем кто на верхних койках, наверное, вообще жопа... Думать больно, так что не важно, что у них там... Минут десять сижу и качаюсь в такт громко стучащим колесам, вытираю сопли из уголков глаз, побитое тело болит... В окне вечер, мимо проносятся снежные пейзажи глухой тайги, повсюду снег и не редкие елки. Вспомнил, я наконец посмотрел на вороватую крысу у себя под ногами. Цыган, в каком-то задрипанном пальто, и лаптях, грязных... Кое-как перетерпев свое жуткое похмелье, я спускаюсь к нему вниз, на пол купешки. Ебучий воришка, спящего ветерана решил обнести...  – Что ж ты еще спиздил... – бубню себе под нос, забирая из его рук свою медальку. Если ты воруешь, будь готов быть обутым.  Я начал шарить по карманам его драпового пальто, на вид – теплое, воришка спит как убитый... Чуть посмеявшись от этой мысли я нашел толстый кошель и целлофановый пакетик с золотыми кольцами... напёрсточник какой-то, мало ему этих колец было... Я взял пару барбосов из кошеля и пакетик. Кинув их на койку, я заметил, что мой дембельский комок страшно воняет, если даже мне, с похмелья воняет, то что скажут люди в поезде. Это – не дело, даже выходить из купе стыдно, что уж думать про местный буфет...  Я скинул с себя все, даже трусы, осмотрел себя, черт, да на мне живого места нет! Че же произошло... Ничего не помню, вообще. Я открыл рюкзак чтоб достать свежие вещи, заодно проверил содержимое, помимо денег все на месте, какие-то бумаги. Бутылки пустые. Мешочек с купленным мною в Кабуле чаросом, здесь это называют планом. Письма, написанные друзьями, когда я лежал на больничке. Здесь, в рюкзаке, и тот самый поясок "Живые помощи", сохранил его как-то, еб твою мать, тут и гильзы-смертники, моих боевых товарищей... Стыд. Вообще ничего не помню! Молдаванка, взявшая себе фамилию Фрунзы и вправду забрала денег лишь на водку, не опрокинула меня, видно честная. Обязательно навещу ее как буду в Москве... В общем, все хорошо, лишь голова этиловая гудит молотками.  Переодевшись в около-чистые вещи, я приметил номер своей койки – 23, странное совпадение, но много думать с бодуна – вредно. С собой у меня были лишь легкие вещи, уезжая на войну было жаркое лето, я тогда молодой не позаботился о зимних вещах...  Давай-ка сюда и пальто...  Сняв с цыгана теперь уже мое драповое пальто, я надел его на себя, сидит как влитое! на нем оно выглядело будто мешок.  Закинув на плечо рюкзак со всеми вещами, я вышел из купе, оставив позади мирно спящего на полу цыгана и вахтовиков. Странно же я блять проснулся... – Этот кошмар... – продолжаю бубнить, шаркая ногами по длинному коврику коридора, пол волнами дребезжит под ногами, всем телом непроизвольно врезаюсь, больно цепляясь за ручки и поручни, н-да, не кошачья у меня грация. Брожу в поисках проводницы, но, этот сон, я ведь реально чувствовал ту жуткую боль... Такое вообще бывает?  Дойдя до предбанника, где купе проводника, я постучался.  *Тук-тук* Никто не отвечает, я постучался еще раз, прождав пять минут за дверьми, я зашел внутрь, повезло что было открыто. Никого внутри нет, видно в купе все заняты своими делами, а у проводницы вечерний обход или что-то еще, неважно. Жрать охота, но сначала нужно попить, во рту кислый привкус похмелья.  Я подошел к угловому титану, такая знакомая бочка из нержавейки, похожая на самовар, хромированные рычажки и краники, тыльной стороной ладони проверил не кипяток ли внутри, вроде прохладно. На тряпочке под самоваром нет стакана, странно, но не страшно. Спустил слегка воды на тряпочку, пальцем потрогав заключил что не кипяток. Пригубив кран, выкручиваю вентиль, закрыв глаза я делаю глоток прохладной воды, и еще один... и еще... В знойной пустыне начался проливной ливень. Пока я жадно глотал эту прохладную воду, смакуя, за спиной открылась дверь.  – Мужчинка! – меня окликнул громкий женский голос – Что ты тут делаешь?!  Режет ножом на живую, мерзкое ощущение. Напившись прохладной воды, я закручиваю краник, медленно выпрямившись я обращаю хмурый взгляд на лающую проводницу. Женщина в годах с рассерженным лицом русских глубинок.  – Не кричите так. – Вытерев рот рукавом своего пальто, сказал – Извините, стакана не нашел.  – Спросили бы у кого! – крикнула красная проводница. Боль похмелья аж глаза мне зажмурила, голова разрывается от ее криков, ну что ж за люди, она больше испуганная, чем злая... – Не кричите. – сиплым голосом повторяю, потирая виски.  Не знаю, наверное, поняв, что я серьезен она замолчала, и начала странно смотреть на меня. – ... Похмелье? – вдруг спросила она – Сынок, а не ты тот пьянчуга-афганец?  Вот такое здесь отношение к нам? Поняла, что я не буйный и кабалить меня начала? Нужно вытравить из себя эти чувства. Ребята в своих письмах рассказывали, что люди на гражданке уже не такие дружелюбные, у людей ни еды, ни денег, ни веры в это правительство... – Пристыдила мать. «Где мы сейчас?» —успокоившись я спросил. Мне жалко стало ее, столько злобы внутри, неужели торговля водкой и чаем не задалась? –...Ну и долго ж ты спал... – тихо ахнув сказала, – ... Благовещенск прошли, подъезжаем к Хабаровску...  – Понял, – кивнув я спросил – а буфет работает?  – Еще час как будет работать, давай-давай, выходи... – она начала выпроваживать меня из предбанника – иди, не мешай тут.  – Чаю потом занесешь?  Было б прекрасно попить кипяточку, ну и в туалет бы сходить... – Ага. И чаю, и конфет. Давай! Иди! Опять раскричалась, чтоб ее, но все же что-то мне удалось узнать, Комсомольск-на-Амуре проехали, Благовещенск... Как? Как я проспал где-то 5–6 суток, как? Что я натворил? Сколько я пил? С этим вопросом иду в туалет, замечая, как мало людей сейчас в вагоне-купе, да-а, этот стыд, мне ужасно жарко... Все люди едут в плацкартах, может в тамбуре, чароса хапнуть? Допустим, компромиссы – мой путь. Странно, 5 дней по-черному пьянил? Скорее всего, вообще ничего не помню.  Выйдя из туалета, иду в вагон-ресторан, местный буфет, остановился в набитом тамбуре. Открыл рюкзак, достал афганский сувенир... Люди смотрят с придурью, я в углу, рассыпав из сигареты табачку, забиваю план.  *Т-с-с* Затяжка... она посадила меня на задницу, забористая вещь, расслабляет нервы... Какой-то мужичек почуяв запах афганского неба, подошел ко мне.  – Мужик, дашь курнуть? – спрашивает вахтовик, почему-то мне он кажется каким-то вахтовиком. Рыжая борода, на плечах телогрейка, я долго смотрю, вдупляю что-почем, выкурить растабаченный план, это панацея.  – На, затянись. – говорю я, протягивая ему папиросу.  Мужик, поблагодарив меня затянулся – Ух ты ж.. – раскашлявшись прокрихтел мужик.  Видно, зелень. Не знает, что я ему дал, наверное, думал сигарета... Хах, и тоже  – Ахахаха – я рассмеялся, а потом пригрозил – Утырок! в себе держи! Мужик сразу догнал, что ему дали, сделав еще затяг, дым теперь держал в себе. Тамбур медленно рассосался, как и глазенки вахтовика передо мной.  – Это что такое?  – Афганский мак. – с улыбкой отвечаю. – ... Опиум?! – Чарос.  Видно, серьезный мужичек, сразу подсел ко мне, на пол тамбура, теперь сидим вдвоем, по-турецки, на холодной стали, дрейфующей по снежному морю... – Травка что-ль? – переспрашивает вахтовик, делая еще затяг.  Я не останавливаю его, что есть трава если курить ее в одиночестве? Одиночество.  – А сам еще не понял? – улыбаясь спрашиваю.  Раскинув своими мозгами, мужик вдруг сказал: – ... Благодарю.  – Слышь, Вахтовик, а куда едешь?  – Владик, Матросом еду... В рейс уйду. – с грустной придурью в голосе отвечает Матрос. – С головой? – дебильно шучу, и сам смеюсь – Хахаха. – Хахаха, по самые яйца! – звонко поправил матрос. Так мы и пообщались ни о чем, пока меж пальцев дымился план, но вот он кончился, и чувство голода вновь нахлынуло на меня с новой силой. – Слушай, а чего ты как баклажан такой... – смехнув спросил матрос. Что мне ему ответить? – Уснул на пляже – сухо отшутился я.  Матрос смекнул, что не стоит спрашивать о таком, мы пообщались обо всем, он рассказал о моих постыдных похождениях в поезде... Н-да, нельзя мне так нажираться... – Где тут вагон ресторан знаешь? – встав на ноги, спрашиваю. – Это в самый хвост, но ты туда сейчас не иди! – он схватил меня за штанину, остановив – там какие-то братки сидят, с азерами мутки крутят, убьют же!  – Убьют? С чего это?..  Какие-то братки, азеры? Азербайджанцы что-ли? По испуганным глазам мужика вижу – не шутит, что ж происходит в этой стране, я еще не до конца понимаю... Молдаванка тоже что-то говорила об этом.  – Ладно, пошел я. – Вырвав ногу из хватки мужичка, направляюсь на выход из тамбура.  Поняв, что мне побоку кто там сидит, матрос почесал репу. – Слушай, а где ты едешь? – спросил он.  – В купешке, тебя как звать? – Вадим – ответил он.  – Вадик... Будем знакомы.  – Будем. Удачи. – ответил Вадик.  – Удачи. – попрощавшись, я выхожу из тамбура и попадаю в плацкарт...  Прохожу мимо чьих-то ног, вижу грустные лица, и странные осуждающие взгляды, буянил я под синькой, ох...  Контингент в плацкарте как всегда, не меняется. Кто-то в карты играет, кто-то с детьми сидит, единственное общее между людьми здесь – это водка, на каждом столике стоит по-несколько бутылочек водочки...  Среди людей вижу подозрительных личностей, узбеки какие-то разводят пьяных мужичков, обыгрывая в билот. Они странным взглядом провожают меня до выхода из вагона. Я ухожу все дальше в хвост локомотива, за спиной уже несколько вагонов стучат, странно. Обычно вагоны рестораны едут где-то в середине, почему этот поставили в самый конец?.. Наконец-то!  Я выхожу из душного плацкарта в буфет, запах еды и курева вскружил мне голову. Посетители здесь и вправду не располагают к себе, что-за?!  Не сделав и шагу вперед, земля начала ходить ходуном под ногами! Поезд накренился! Я, не успев схватиться за поручень, начинаю вместе со всеми летать по вагону, адский шум, крики, мы будто в барабане стиральной машины! Внезапно я получил удар чем-то в голову.