Бесогоны

Медленно прихожу в сознание. Тело разбито... Жарко, и холодно... Руки, страшно болят. Пару ребер точно сломано... Что произошло? Спиной я лежу на чем-то мокром и теплом, мысль что это кровь меня настораживает. В нос бьет запах горелого масла, железа и холода. Я открываю глаза, вижу над собой опустошенный прилавок, прибитый к полу, вверх и низ поменялись местами, тут темно.  *Скр-р-р...* Где-то недалеко скрюченный металл, тихо трещит по швам, готовый треснуть, ощущение будто еще мгновение – и свалимся в пропасть.  Я лежу где-то посреди вагона ресторана, в мокрой куче еды и еще чего-то, меня ничем не накрыло, не придавило, мне повезло.  Голова работает нормально, зеленый праздник меня уже отпустил, и похмелье как вижу прошло, спасибо титану, я отлеживался в отрубе примерно час, я-то свое тело знаю, плюс вижу, что на улице сумерки. Произошло крушение поезда, или же вагон отцепившись от локомотива сошел с рельс, маловероятен второй вариант, но все может быть... Главное сейчас, это проверить себя на наличие травм, рванный металл или же битые оконные стекла могли ненароком пустить мне кровь, а так как прошел уже час, то, возможно и смертельно...  Так, хватит! Нужно встать!  Больно упираясь рукой под себя, пытаюсь сесть на жопу. Черт, мои руки, ебаные, дают о себе знать... Пальцами почти не пошевелить... Нужно выпить. –Блять! Как же больно! – стиснув зубы бранюсь, мат своего рода обезболивающие. По неизвестной мне причине, мое тело сейчас и так один большой синяк, к этому прибавилась еще парочка сломанных ребер, пока это не критично, ведь я не захлебываюсь кровью, а значит легкие не проколоты ребрами.  Приняв сидячее положение, я огляделся, н-да, все посетители вагончика которых я заметил либо мертвы, либо лежат в отключке. В-первую очередь я должен позаботиться о себе, иначе умру спасая других. Я скидываю с плеч грязное пальто, пропитавшаяся чьим-то разлитым бульоном, в нем куда холоднее, чем без него. Кое-как я расстегиваю пуговицы на рубашке, своими онемевшими пальцами, снимаю ее и начинаю осматривать себя, прощупывая ими же переломы. Голову опустить – сразу в шее болит. Черт, помимо сломанных ребер, есть еще кое-что... Этот шрам на груди, бугорок, он мне не знаком, и в памяти нет ничего про него, у него странная форма... это ведь было не огнестрельное ранение? Да и не осколочное вроде... Так, идем дальше, не стоит зацикливаться на этом. Пальцы скользнули вниз, это не перелом конечно, но... на фиолетовом животе, продольная рванная рана, видно я за что-то зацепился, когда вагон ходил кувырком... Рана не слишком длинная, но широкая и кривая, мне будет сложно ее зашить... дальше мышц она не ушла. По краям запекшаяся кровь, из живота непрерывно вытекает моя жизнь. Кроме раны на животе, на теле я ничего не нашел, кости у меня широкие, крепкие, за что могу сказать спасибо только матери-доярке и плотнику отцу. Нужно найти рюкзак, в нем было лекарство для моих рук – водка, и швейный набор, нитки и иголка, нужно залатать эту рану, и чем-то прижать, желательно чистым бинтом, но что уж поделать...  Взявшись за ножку перевернутого рядом со мной стола, я, уперевшись встаю на ноги, начинаю осматриваться, потолок под ногами залит кровью, смешанной с разбросанной повсюду едой, вижу частые бугорки и вмятины, долго же нас колдоебило... Взгляд медленно кружиться, дёргано уходя в бок, видно сотрясение, да и анемия дает о себе знать, свою голову я еще не проверил. Повсюду перевернутые столы и грязные скатерти, вилки и ложки блестят на полу, По середине бока вагон продавлен чем-то снаружи создавая узкий проход во вторую половину вагона. В разбитое окно мне видно, мы врезались в толстый ствол дерева. В этом пиздеце найти мой рюкзак будет сложно, но я начинаю осторожно бродить, придерживая рукой живот. Стоя на месте, я себя не спасу! Сука! Жжется... Ненавижу! Ненавижу такие блядкие ранения в подвижную часть тела! Любое движение вызывает жгучую боль! Я брожу по вагону, хлюпая кровавым бульоном в ботинках, переворачиваю столы, грязные скатерти, трупы людей, заглядываю во все темные уголки... Наконец-то! Вот ты моя аптечка! Спряталась под чьим-то толстым брюхом! Кабан какой-то придавил своим животом мой рюкзачок, у него спина страшно разодранная, он уже не жилец... найдя в этой неразберихе отломанную от случайного стола ножку, я рычагом осторожно перекатываю его на спину.  Черт возьми, зимняя тайга – это зимняя тайга, из-за разбитых окон мои и так нездоровые пальцы начинают коченеть, но я не могу ничего с этим поделать, скорее всего выйдя наружу я увижу такие же вагоны, в таком же разбитом состоянии, скорее всего теплого места я в них не найду, да и если выйду, то встречусь со всей жестокостью матушки природы. Пока остаюсь здесь. Попытаюсь зашить себя, и найти сухую одежду, затем выйду и поищу выживших, может и им помогу... Взяв свой мокрый рюкзак, я нашел целый стул, поставил его и уселся, нужно все делать быстро! Вытащив пакетик с сухими нитками и пузырек с недопитой водкой, убираю рюкзак в сторону, так...  Отбросив крышку в сторону, начинаю хлестать водяру.  *Глоть-глоть-глоть*  Большая часть водки теперь во мне, остальное пойдет на обеззараживание раны, жду пока блондинка ударит в голову и начинаю лить... СУКА!!! Меня чуть ли не скрючило от боли! Но я сдержался от криков и лишних телодвижений... Опустошив до конца пузырек, скидываю его на пол под себя. Чувствую, как рукам возвращается подвижность, боль медленно вытекает с кровью... Пора, вытерев руки об сухую часть штанов, я провел ими по нижней части живота, кое-как обеззараживая их в разлитой на себе водке, затем беру свой пакетик швеи, клубок и воткнутая в него иголка. Радует, что я уже продел нитку в иглу, но, эта игла не подходит, все же она для шитья, небольшая проблемка.  Развязав узелок, я осторожно взял ее в руки, в этой полутьме и холоде мне требовалась концентрация... Я упираюсь большими пальцами в ее середину и изгибаю ее в форму полумесяца, медленно и осторожно. Она опасно дрожит, пытаясь выскользнуть из моих влажных рук. Но как иначе? Я не хочу ничем заразиться, в Афганистане каждый второй болел малярией и гепатитом, каждый первый заносил инфекции в открытые раны, и неважно, как быстро оказывалась помощь... Если игла упадет на пол, я заражусь! И это только в том случае, если я вообще найду ее в такой темноте! Но, как ни странно, все прошло спокойно. Тихо. Так, как мышки ебутся.  Водка взяла меня, словно женщина на сеновале, чувствую, что на мне выросла вторая кожа. – Фу-ух, душновато...  Дышать становится нечем, но я начинаю себя зашивать.  Блять, игла больно вошла в мясо, отвожу руку и нить быстро ныряет за ней, клубок мотается, в свободной руке, танцуя колобком, чувствую, как проспиртованная нить дергает дырку! Спокойно... Еще раз ныряю иглой, продеваю нить, стягиваю швом края раны, кое-как придерживаю, еще раз ныряю, оттягиваю, сдерживаю, иду дальше, ныряю, стягиваю...  Спустя минут двадцать, я больно раскусываю нить, на моем лбу выступили испарины, а на животе теперь красуется уродливый шов из обычной нитки... Кровь перестала хлестать и медленно начала сворачиваться; если бы я совсем не двигался, рана перестала бы кровоточить, но, если бы я перестал двигаться, я бы умер. Это как цугцванг... Укладывая вещи в рюкзак, я что-то услышал: - Жив... в-жив в помощи Божьей... В б-крови Божьей... Небесный... О, кто-то проснулся... Читает молитву, знакомую мне... Я обращаю внимание на прерывистый шепот, доносящийся откуда-то справа от меня. В пяти метрах от меня, на столе, лежал лысый мужчина, живот его был вспорот, кишки дымились на бедрах... Не повезло бедняге.  - Как печально... - бормочу я себе под нос и делаю вывод.  Я встаю с рюкзаком за спиной и иду к нему, пусть каждая секунда на счету, но я не хочу оставлять его умирать в одиночестве...  - Агх!... Черт! Нечестивец... - закричал он. Мужчина резко потянулся в карман своей кожаной куртки с остекленевшим взглядом! Я рывком бросился к нему! Удерживаю его, видно, он испугался меня и решил как-то защититься! Он брыкается, а я продолжаю его держать! Кровотечение на животе усилилось! - Мужик! Успокойся! - Черт! Дьявол! - изрыгая кровь, кричит мне в лицо. Мужчина продолжает рваться, захлебываясь кровью, словно его переключили!  - Успокойся! Не трать силы!  Он в бреду, кричит, что я дьявол, это всё мой загар? Черт, удерживая его, я слегка ухмылялся, чего теперь стыжусь. - Бес... - пробурчал он последнее слово.  Наконец-то он успокоился.  - Все, все кончено. - Я выдохнул и сказал ему.  Что на тебя нашло, парень? Какого черта, во время долгой службы я слышал много всякого предсмертного бреда, но это? Как будто его уже встречали на той стороне, и явно не ангелы... Я проверяю карман его кожаной куртки, в который он отчаянно сунул руку, чувствую холодный металл, знакомую форму, это... Пистолет?! Вытаскиваю его, осматриваю - тульский Токарев... Откуда он у простого человека? Пожалуй, я возьму его себе, на всякий случай...  Кожаная куртка мужчины тоже цела, переворачиваю его на живот, да, она в хорошем состоянии, снимаю рюкзак, потом снимаю кожаную куртку и надеваю на себя, мое пальто местами промокло, выходить в нем на улицу в лютый мороз - смертельно опасно.  Я не хочу так умирать. Я переворачиваю его на спину, накрываю ладонью его глаза и перекрещиваю.  - Помяни, Господи Боже наш, в вере нашей и надежде на жизнь вечную, раба Твоего усопшего...  Я коротко провожаю его молитвой, как бы благодаря его за пистолет и кожанку, кем был этот мужик? Скорее всего, бандит, милиция в поездах так не одевается... но это уже неважно в загробной жизни... В Афганистане мне часто приходилось провожать кого-то с молитвой, никто и слова против не говорил, хотя в СССР религии не было, но на войне ты молишься Богу, Зевсу или Будде, не важно, атеист ты или еще кто, ты готов на все, лишь бы вернуться домой не в цинковом гробу. Закончив читать молитву, я открываю глаза, закидывая рюкзак за спину, взглядом цепляюсь за целлофановый пакет с конфетами, что целый лежит рядом со мной и мужиком. Взяв его, делаю дырку, на глаз тут граммов триста птичьего молока... Приятная находка, да и знакомый вкус у батончиков, видно кто-то взял гостинец в дорогу... Я встаю на ноги, уплетая конфеты одну за одной, я страшно голодный, ведь до крушения я так и не успел нормально поесть. Если бы Мать увидела, как я ем эти конфеты, то сказала бы что у меня жопа слипнется. Улыбка сама оттягивает уголки рта в разные стороны, мама... Я иду дальше, засовывая несколько целых бутылок алкашки в свой рюкзак, вспоминая при этом мозолистые руки матери... Во второй половине вагона выживших нет, из чего делаю вывод: из всех посетителей вагона-ресторана, уцелел лишь я один... Страшное везение. Выйти через дверь у меня не получится, ручка слишком высоко, придется выходить через разбитое окно. Подойдя, ногой выбиваю остатки стекла из перевернутой оконной рамы, делаю шаг через нее, и вот я снаружи.  Холодно! Здесь пиздец как холодно, ночная пурга идет страшная! Как в густом снежном тумане, из-за темноты и ветра дальше носа не видно! Прикрыв рукавом лицо, иду вперед вдоль вагона, держась рядом его как ориентира.  Черт, поезд сошел с рельс, причем далеко! Выйдя за угол, вижу в сумерках очертания, поваленного монстра, все вагоны лежат замертво, прижавшись к деревьям... Видно поезд входил в поворот, куда так гнал машинист?! И что остановило поезд?.. Уши разрывает гулкий рев ветра. Снег под ногами тихо похрустывает, блять, забыл вылить кровавый бульон из своих кирзачей... Ну ничего. Подхожу к заваленному набок вагону плацкарта, вижу, что он проскользнул по земле, оставив на ней свежий снег... Внутри него должно быть теплей ведь разбитые окна смотрят вверх, и не пропускают через себя сквозную пургу, да и людей там больше, своеобразная печка... Как бы зайти внутрь, сука, придется потерпеть...  –Х-хыть! На выдохе подтягиваюсь на перекладину, швы на животе опасно трещат! Делаю выход силы, держу баланс пока шов на животе еле держит кишки... Упираюсь в перекладину ногами и встаю, как какой-то гимнаст. Дверь ведь была не заперта, когда я проходил этот вагон, тяну ее на себя...  *Бах! * Дверь поддалась, и громко хлопнулась чуть, не прибив меня, повезло что вагон был повален на нужный мне бок, иначе было бы сложно поднять ее и зайти внутрь... закинув внутрь рюкзак, я заваливаюсь в вагон оставляя шум ледяной пурги позади. – Помогите...  – Мама! Мне страшно! – Кто-нибудь! Помогите! Нос вспорол запах теплой крови. Внутри вагона жара стоит жуткий вой, боже... Женщины, мужики и дети, все в проходе плацкарта валяются друг на друге, вдоль всего вагона стоит адский шум, все стонут, мычат, кряхтят друг под другом, все измазаны кровью, дерьмом и соплями, здесь царит застоявшийся запах отчаянья... Я гуляю напряженным взглядом вдоль этой больно стонущей кучи мяса. Черт! Да сколько же тут переломов! Я вижу на них лишь переломы! Где открытые, где нет, явно кто-то уже лежит мертвый под грудой всех этих скрюченных тел! Складывается у меня ощущение что этот вагон контузило хлеще буфета...  – Черт возьми... – от этого жуткого вида я слегка растерялся, не зная с кого начинать, да что я могу сделать?! Как мне пройти? Давить что-ль их кирзачами?! Где я возьму медикаменты?! А как буду накладывать шины?! Блять, это не поможет! Я же и не медик вовсе, так, просто есть опыт...  *Шлеп!* Дав себе пощечину, я пришел в чувства, не знаешь за что сперва взяться – берись наугад, и похуй! бездействие в этой ситуации приведёт лишь к большим потерям! Я решаю спасти хотя бы детей, наступаю на стенку туалета, осторожно проходя, наступаю на чей-то изуродованный труп...  – Эй! Есть здесь дети! – Нахмурившись кричу, сдерживая боль в животе.  – помогите!  – Помогите мне!  – Помогите моему ребенку...  Все в унисон начали звать на помощь, сквозь общий крик, слышу отчаянный женский голос, она просит помочь ее ребенку! Взглядом нахожу ее спину вдалеке! Она в середине вагона, сидит на полу, спиной уперевшись в стенку боковых коек, ноги ее передавлены людьми... Я начинаю идти к ней вперед, руками держась за перекладины, что висят надо мной, там же и плацкартные койки, рассчитанные на четырех.  – Помоги... – Помогите! – ... Люди в ногах продолжают молить меня помочь им, некоторые даже слабо хватают штанины моих ног... Пока, я не могу вам помочь, я должен сперва взглянуть на ребенка! узнать можно ли его спасти... Идя вперед я смотрю вниз, они смотрят на меня, вижу их изуродованные тела, они уже мертвы... в их глазах воплем видна, мольба о помощи, никто не хочет умирать... Живых детей среди них я тоже не вижу. Пиздец, неужели на весь плацкартный вагон всего лишь один живой ребенок?..  – Как вы? Где ребенок?! – близко подойдя спрашиваю у нее. – Милочка моя... Все будет хорошо... – слезливо успокаивает она кого-то у себя на руках, укачивая. Со спины я еще не вижу кого она держит, но это скорее ее малыш.  Наконец подойдя, я вижу. ОХ, блять! В рот изнутри плеснула блевотина! Меня чуть не вывернуло наизнанку от этого зрелища! – Вы поможете моему малышу? ...  Ты блять сошла с ума! Пиздец, да что здесь происходит... Женщина с неестественно согнутой шеей укачивает у себя на руках трупик младенца с продавленной вмятиной на голове... на него будто бы наступили. Вместо глаз у младенца пустые глазницы, с оборванными глазными нервами! Пиздец! Я смотрю ей в глаза, в ее пустые глаза, она в невмендозе! Блять! Что же делать... Ребенка не спасти, как и эту бедную мать, это очевидно, мне искать других?! – Дети! Вы есть здесь?! – на измене я закричал. Весь этот вагон, все эти люди сводят меня с ума, сквозь их крик я слышу детский голосок, зовущий меня на помощь. – Помогите...  Он где-то в конце вагона! я, быстро зашагав, уповаю на господа, пусть с этим ребенком все будет хорошо!..  Мне повезло, правда, дойдя до самого конца вагона я увидел мальчишку лет тринадцати, он лежит с разбитой головой, в майке алкоголичке, он спрятан в пространстве меж верхней боковой койки и потолка, в этом "отсеке из шести коек" кроме него никого нет.  Спустившись к нему на колени, я начинаю осматривать его тело.  – Тут болит? – прощупывая на наличие переломов спрашиваю.  – Нет... – мотая головой отвечал он.  Переломов у него я и вправду не нашел, видно у него есть свой ангел-хранитель.  – Сколько пальцев показываю? – растопырив пальцы одной руки, спрашиваю. – десять...  Сотрясение, если ни еще чего похуже. Но это лучше, чем смерть, этот вагон полон живых мертвецов, которые умрут, так и не дождавшись помощи...  – папа и мама где?  – ... Я не знаю. – Не знаешь, где мама и папа?  – ... – мальчик замолчал, с пустым взглядом смотря мне в глаза.  – Сколько было детей в вагоне ты знаешь? – спросил я, за пять дней пути он мог запомнить число ребят в плацкарте. – Шесть... Семь. – долго размышляя сказал.  Примерно такое число я и насчитал, он единственный живой ребенок... *Бам-бам-бам* Вдруг послышался шум откуда-то сверху, я посмотрел вверх в темное окно, будто чьи-то шаги, они приближались к оконной раме. Наконец, звук приблизился вплотную, показался силуэт какого-то огромного мужика.  – Есть кто живой?! – донесся сверху из темноты голос.  Помощь не могла за такое время к нам подоспеть, не в такое-то время, скорее это уцелевший из другого вагона...  – Да!  – Сколько уцелевших?! – спрашивает он. Я бы сказал, что больше двух, но, уже увидев всех пассажиров плацкарта... Их уже не спасти, в плацкарте способных дождаться спасательную бригаду лишь я и мальчик.  – Двое! Я и мальчик!  – Вы ранены?!  – Я не серьезно! А у мальчика сотрясение! – Спускаюсь!  Огромный мужик ловко спрыгнул в окно, держась за края, наступив на перекладину, и спустился рядом со мной. Молодой парень на вид лет двадцати, мой одногодка, огромный медведь...  – Старый пацан, у ребенка есть чем прикрыться от холода?  Странный у него говор, что это за старый пацан? Не важно. – Щас найду.  – Я пока займусь дверью, снаружи она заперта.  Мы быстро решили, что делать и без лишних слов, я снял куртку несколько свитеров с мужиков, один надел на себя, в оставшиеся два свитера я закутал мальчишку. Взяв его на руки, я пошел молодому медведю что сейчас ногой выламывал дверь.  Когда я подошел она отворилась. *БАХ! *  С силой стукнувшись о металлическую стенку снаружи, в открытый проход ворвалась пурга.  – Мы идем в лагерь выживших неподалеку! «Не отставайте!» — крикнул парень выпрыгнув наружу.  Я оглядываю этот вагон... Все эти полумертвые люди, мы впустили сюда холод... Спасая себя, мы помогли старухе смерти забрать их души. – Господи, прости меня грешного...