Рассвет республики

Один год, один месяц и двенадцать дней, ровно столько пришлось Регине фон Донау провести времени в своём новом заточении. Пусть прутья и сменились на золотые и стали более просторными, от этого они не перестали быть составляющей большой клетки. Воплощение этой клетки, поместье герра Шпрее, находилось у самого берега озера и от воды его отделял лишь небольшой деревянный пирс и тонкая полоска земли. Само строение было довольно старым, возможно его построили ещё в далёкие времена империи и только его нахождение в такой глуши спасло его ото всех разрушений, кроме природных. Деревянные стены снаружи местами обильно заросли зелёным мхом, соломенный кров на крыше временами сносило сильным ветром, да и ставни не редко скрипели по ночам, создавая с чуть прогнившими половицами своеобразную симфонию из ужаса. Первые ночи Регине постоянно мерещились шаги и что возможно Берхард решал сделать внезапный обход. Однако, вскоре ей всё же удалось к этому привыкнуть, но дверь в свою комнату она всё равно запирала на ключ. Сама комната, которую Берлин обустроил явно специально для своей пленницы, поражала своим уютом, несмотря на все их недавние разногласия. В углу стояла большая кровать под белым балдахином, рядом с ней ночной столик со многим необходимым и довольно массивный платяной шкаф, в котором лежали многие наряды Регины из её старой квартиры. Возле противоположной стены находился письменный стол, а справа от него — пианино, явно старинное, но настроенное, так что это не было проблемой. Передвигаться по дому и участку можно было свободно в любое время, но за ограждение Вена не имела права выходить без сопровождения. День и ночь возле резиденции дежурили солдаты, так что любая попытка побега могла закончиться если не пулевым ранением, то докладом герру Шпрее, и тогда последствий было точно никак не избежать. Сам Берхард появлялся дома только на несколько день, а потом мог пропасть на целый месяц по различным делам. Если и приезжал. То держался совершенно отстранённо и делал вид, что всё хорошо, не идёт никакой войны, а её друзей и соратников не держат под стражей или в лагерях. Он не позволял Регине получать газет и держал на огромном расстоянии ото всех дел в государстве. Такая мнимая беспечность и легкомысленность пугали намного больше, чем прошлые прямолинейная жестокость и угрозы, но всё равно приходилось стиснуть зубы и продолжать подыгрывать его тону. Если не приглядываться. То можно было со стороны подумать, что они — всего лишь парочка молодожёнов, где муж устроился в элитные ряды государственной полиции, а она — прилежная домохозяйка, что ждёт его верно дома с важной и престижной службы. Однако, каждое такое прибытие Берхарда означало потерю привычного образа жизни на всё время его нахождения в доме. Вена старалась тогда не покидать своей комнаты, лишь бы как можно меньше с ним пересекаться, да и сам Берлин чаще проводил время в своём кабинете, продолжая работать, так что их разговоры происходили только за совместными трапезами и редкими прогулками. Хотя, даже так Вене удалось найти лазейку и получить нужную информацию. В один из прекрасных дней, когда Берлин находился в очередном своём длительном отъезде, Вена решила всё же добраться до его кабинета. Обычно Берхард запирал его на ключ, а окон в той комнате никаких не было. Так что пришлось изрядно повозиться со шпилькой и стамеской, найденной в старом сарае рядом с домом, чтобы наконец вскрыть замок и пробраться внутрь. Как только Регина зажгла газовую лампу, то увидела большой стол из дубового дерева, заваленный различными папками, а в углу лежала большая стопка газет. Только мельком прочитав их, Регина поняла, что успела пропустить за первые месяцы нахождения в своём новом месте плена: в самом начале 1942 года появилась организация Объединённых наций, которая поставила задачу бороться с ними, Италией и Японией по ту сторону океана, первые поезда с пленными с восточного фронта прибыли в Германию и их начали распределять в лагеря, множество военных операций, а самое главное — начало тотального уничтожения всех, кто хоть как-то в понятия арийской теории. Вена читала всё это с замиранием сердца, понимая наконец причину своей изоляции, и понимая важность противодействия этому. — Можешь продолжать думать, что я твой союзник до самого конца. Но я не дам тебе уничтожить моих жителей и мой город, никогда. Именно поэтому Вене пришлось найти способ оставаться на связи с внешним миром, пришлось обменять свои украшения, подаренные последней императрицей, солдатам, чтобы получить в свои руки небольшой радиоприёмник. Совсем крохотный, на самом деле, он то и дело барахлил и мог то и дело не ловить связь, но спустя множество попыток удалось поймать хоть какой-то сигнал помимо вездесущего голоса немецкого радио и ВВС, чьи передачи регулярно тонули в помехах, но они хотя бы говорили что-то более осмысленное. Совершенно случайно, когда она решила покрутить колесо волн на низких частотах, когда вдруг услышала доносящийся из динамиков хриплый голос диктора: — Каждый день в это время мы будем с вами говорить об Америке и войне. Новости могут быть плохими и хорошими, мы собираемся говорить вам правду. От этих слов сердце в груди вены затрепыхалось, как никогда до этого. Это был немецкий диктор, и поймала она явно радио, которое находилось под покровительством у Америки. Самый настоящий подарок в этом вечном заточении, услышать родную речь, и человека, который не пытался ей всем видом показать, что на самом деле ничего не происходит. Именно так она начала узнавать сводки с фронта, и сердце обливалось кровью каждый раз, когда сообщалось, что на юге России и Украины под натиском пал очередной город. Судя по картам, быстро стало ясно одно: теперь уже практически все резервные войска движутся в сторону Сталинграда, где находился трубопровод с нефтью, доставляемой с ближнего Востока. И если этот город также падёт, страшно было представить, чего ожидать от Берхарда в дальнейшем. Даже дома теперь становилось всё больше боязно, приходилось прятать приёмник каждый раз, когда во дворе слышался скрежет колёс и знакомая чёрная лакированная машина выезжала из-за поворота. На лице Берлина было видно его ликование, он явно предчувствовал, что скоро победит и сможет продвинуться, хотя при Регине списывал всё на хорошее настроение. — Случилось что-то? — попыталась спросить Регина, хотя знала, что ей никогда не ответят правдой на этот вопрос. — Ничего такого, поверь — отмахнулся Берхард, как делал и всегда — Я не люблю говорить о своих планах, боюсь, что не сбудется. Хотя, это никогда ему не мешало делиться своими затеями с ней ранее. Подметила про себя Регина. Очевидно, он хотел преподнести захват Сталинграда как общую победу, ради которой и совершались те зверства, о которых Берлин загадочно молчал. Не хотелось бы испортить такую прекрасную картинку тем, чтобы показать, кровью скольких людей она была так ярко написана. Так что оставалось только молча улыбаться, кивать, словно болванчик. И продолжать наблюдать за тем, что происходило на фронте. А заодно и молиться о том, что планы Берлина пойдут прахом хоть в этот раз окончательно. Каждый день превращался в самую настоящую пытку, не понятно было, чего ждать и как именно повернётся ход боя. Города продолжали падать, задавленные гусеницами танков и растоптанные сапогами вермахта. Вена могла в красках себе представить, как себя ощущали Майкоп, Одесса, Новороссийск и многие другие, хотя она их всех не знала лично. Страх сковывал её перед приёмником, когда труппы подошли совсем близко, а в сентябре началась битва за Сталинград. Берхард перестал появляться в поместье на озере Аттер и практически всё время проводил на собраниях и, очевидно, в своём кабинете, решая ход дальнейших тактик. Появляется в следующий раз он уже только в конце ноября, настолько неожиданно, что Регина едва успевает закрыть и спрятать своё окно во внешний мир. Берхард уже далеко не настолько радостен и лучезарен, и причина этому крайне очевидна, по крайней мере для Вены: кампания на севере Африки близка к провалу, и Лучиано в этом ничуть не помогает, а его армия у Сталинграда взята в кольцо. Неужели генералы Московского всё же решили отплатить их фюреру той же монетой и переняли его тактику? Гениально, им стоило бы поаплодировать за такой гениальный ход. Настолько продуманный, что обычно холодный и самоуверенный Берлин стоял перед ней взмокший и на грани истерики. — Давно не виделись, Берни — начала Вена, привычно мило улыбаясь — И почему ты такой смурной? Неужели твой план всё же не осуществился? — Замолчи — шикнул на неё Берлин, судорожно снимая плащ, да так, что затрещали нитки, что держали пуговицы. — Ой, извини. Ты не в настроении? — снова спросила Регина, продолжая делать вид, что всё, как обычно. Око за око, Берхард — На кухне стоит готовая курица с печёными яблоками, тебе стоит поесть после долгой дороги. Можем открыть вина, тогда настроение точно… Но дальше она ничего сказать уже не смогла — огромная мозолистая рука обхватила в миг её шею и прижала к стене, от чего дыхание перехватило. Горло свело, дышать становилось с труднее с каждой секундой. Регина вцепилась со всей силы в запястье Берлина, но тот лишь злобно смотрел на неё, да так, словно из его глаз вот-вот полетят искры. — Приказ был замолчать — с ненавистью произнёс он, ещё сильнее пережимая дыхательные пути — Почему вы все так сильно действуете мне на нервы? Почему решили, что имеете право оспаривать мои слова? А тем более ты, недо-столица, от которой больше проблем, чем толку. Сиди тихо, если ты хочешь ещё целой остаться. Ты в любом случае пойдёшь со мной, а в ад или рай, это уже не мне решать. Сказав это, он всё же отпустил Регину, после чего она медленно сползла на пол. Горло ужасно болело, от чего каждый резкий вдох отдавал громким хрипом и сипом. Берлин вскоре удалился, стук каблуков его сапог расходился эхом по всему коридору, после чего их прервал резкий хлопок дверью. Только тогда Вена наконец смогла себе позволить по-настоящему разрыдаться от ощущения полного бессилия. Нет, одна она не сможет справиться с этим монстром, её сил точно на это не хватит. Нужно бежать, как можно скорее и как можно дальше. Для начала стоило понять, в какую сторону ей бежать. С одной стороны, есть Линц, но он далеко, и сам он сейчас далеко в не самом вменяемом состоянии. Скорее всего, Берлин изрядно постарался над тем, чтобы полностью лишить его рассудка и самосознания. С другой стороны, есть Зальцбург, но старик не объявлялся с самого начала войны. Очевидно, он засел в своих баррикадах и ни с кем не выходит на контакт уже несколько лет, искать помощи у него бесполезно. Палец Регины скользит по карте дальше, остаётся всего одно место, в котором она могла бы скрыться: Бад-Ишль. Альбертина Вильдштайн, она же Берта, была лучшей подругой с незапамятных времён. Её воплощение было в виде кроткой юной девушки с длинными золотистыми локонами янтарными глазами. Несмотря на свой довольно внушительный возраст, больше сорока, она всегда оставалась довольно миниатюрной и явно казалась младше своих лет. Вена всегда видела её в голубых или зелёных платьях, расхаживающей по саду возле виллы кайзера, прикрывшись своим кружевным зонтом. Она всегда была милейшей и заботливой особой, с которой приятно было провести светскую беседу в тени раскидистых деревьев, или выехать на прогулку с лошадьми в леса и горы, которыми был окружён весь город. Только вот с тех времён прошло уже почти полвека, а они так и не смогли увидеться, учитывая то огромное количество дел, что свалилось на бывшую столицу. Однако, сейчас будет явно лучший момент для того, чтобы наконец наверстать всё упущенное. Нужно было всего лишь подгадать нужный момент, чтобы сбежать из этого чёртового дома раз и навсегда. А для этого стоило бы разобраться с охраной, что окружала весь участок. План разрабатывался ещё несколько дней, но подходящего момента всё никак не выходило, Берхард обосновался в доме на многие недели. Он практически не покидал своего кабинета и постоянно сидел на телефоне, что не редко перерастало в крики и потоки оскорблений. Под вечер он, полностью выведенный из себя и измотанный донельзя, спускался на ужин и ужасно злился, если Регина не оставалась вместе с ним, а запиралась в комнате. Нужно было лишь сидеть с ним рядом очень тихо, лишь бы ненароком не получить в свою сторону косого взгляда. Вене была сейчас слишком дорога её жизнь, чтобы вот так просто отдаться в руки поехавшему психопату, который ещё пытался делать вид, что находиться в адекватном состоянии и способен всё контролировать. Так продолжалось до самого начала февраля 1943 года, когда в одно прекрасное утро в дверь в комнату Регины с треском отлетела в сторону. Она в то время спокойно сидела за своим столом и писала на клочке бумаги свои мысли, а когда услышала резкий стук, тут же обернулась. На пороге комнаты стоял Берлин, весь растрёпанный и бледный, как полотно. Его светлые волосы торчали во все стороны, как будто его ударило током, а глаза бешено оглядывались по сторонам, пока не остановились на фигуре Вены. — Подойди сюда, немедленно — скомандовал он, будто полевой командир своему солдату. Вена по началу была совершенно сбита с толку и не понимала, что происходит, так что Берхард закричал громче — Я сказал, подошла! Быстро! В полном ступоре и немом шоке, Регина всё же поднялась со стула и подошла к разъярённой столице. Он был явно на пике своей злобы, а это значило только одно: битва при Сталинграде была проиграна, и шестая армия капитулировала. Другой причины для такого поведения найти было трудно, но одно оставалось для Вены загадкой, а именно его намерения к ней. — Может теперь ты наконец скажешь, в чём дело? — она старалась казаться невозмутимой, но голос всё равно предательски дрожал при каждом слове, а ноги слегка подкашивались от волнения. Берхард, словно дикий зверь, который почувствовал слабость жертвы, тут же схватил её за запястье и толкнул Регину в сторону стены, рядом с письменным столом. Мертвецкая хватка будто заковала руку в стальные кандалы, так сильно, что вырваться не было и шанса. — Предатели. Вы все лишь кучка предателей — шипел Берхард, пока его пальцы сжимались всё сильнее — Думал, я уже достаточно показал всем, что я делаю с предателями. Но, видимо, некоторые даже так не понимают, что если звучит приказ «сражаться», то нельзя отступать! — его ногти с силой впивались в кожу, так что Регина вскрикнула от боли. Берлин явно был уже на грани срыва, его зрачки метались в безумии, а само лицо его исказилось от растущего градуса паранойи. — Берхард, остановись! — Вена снова попыталась наконец освободиться или хотя бы оттолкнуть столицу свободной рукой, но тщетно — Ты не в себе! — Я ведь пошёл навстречу и щадил вас, как соратников. Думал, вы все хотите нашей общей победы. Но вы… каждого теперь научу, что значит послушание и как нужно выполнять приказы — его рука резко вцепилась в нежную кожу бюста, цепкие пальцы обхватили грудь, словно это были когти коршуна, держащего свою пойманную добычу. Холодок прошёлся по спине Регины, второй рукой она судорожно пыталась в страхе ухватиться хоть за что-то, но на неё продолжали с силой напирать — Знаешь, ты была красивым трофеем после всего этого. Но будет жаль, если он будет просто пылиться на полке без пользы, верно? Регина продолжала сопротивляться, от страха она не могла даже плакать, слёзы застыли у неё на глазах, а дыхания стало резко не хватать. Пока она пыталась судорожно сделать хоть один жалкий вдох, чужие сухие холодные губы впились в неё, словно намереваясь высосать из неё последние жизненные силы. Каждое движение было грязным и хаотичным, в Берхарде как будто внезапно появился ненасытный животный инстинкт, который не видел ничего, кроме его низменного желания выплеснуть свою злобу на всех. Бледные руки Вены продолжали дёргано ощупывать стол, пока её пальцы не наткнулись на что-то холодное. Это были ножницы, которыми она обычно подрезала отрастающие волосы, но сегодня им было суждено сыграть иную роль. Схватив их дрожащими пальцами, одним резким движением Регина вонзила острые лезвия в спину, под рёбра. Что-то вязкое и горячее тут же покрыло руки, а хватка в миг ослабла. Берлин застыл перед ней, его взгляд остекленел, а рот так и остался приоткрытым в полном непонимании. — Я не твой трофей — на грани срыва прошептала Регина, всё ещё держа в руках наготове окровавленные ножницы — И убери от меня свои руки. От меня, моих жителей и моего народа, если жизнь ещё дорога. Берлин, совершенно потерявший остатки вменяемости, снова кинулся, но Вена тут же ринулась прочь из комнаты, не оглядываясь. Теперь остаётся только один выход — бросить в топку все планы и просто бежать, и как можно дальше от этого места. Плевать, если подстрелят, всё равно. Если она не найдёт дорогу — лучше так, чем снова видеть этот дом и то самое лицо перед собой. Времени не было ни на что, за доли секунды Вена схватила в прихожей свои сапоги и выбежала на улицу в ножной сорочке и чулках, когда на улице шёл снег. Добежав до забора, Регина тут же взобралась на рядом стоящие ящики из-под муки и сахара, чтобы в один прыжок перебраться на другую сторону. Стоявшие рядом на посту солдаты сразу же наставили на неё стволы винтовок, но Вена бежала дальше. Выстрелы оглушали из-за спины, а пулы свистели прямо над её головой. Каждый шаг сопровождался обжигающим холодом, ветер трепал одежду и волосы, пока всё больше солдат собиралось на зов о сбежавшей пленнице. Регина чувствовала, как внезапно лопатку и бедро пронзило жуткой болью, но адреналин слишком сильно бушевал в крови, чтобы останавливаться хоть на секунду. Сколько Вена так бежала, она не знала. Может час, может два, а может и всего пару минут. Вскоре начался более глубокий лес, и именно там ей и удалось сбросить хвост из преследовавших её солдат, спрятавшись в расщелине между высокими елями. В ужасе затаив дыхание, она слышала, как мимо неё проходят военные, скрипя снегом, как бряцает оружие, а курки один за другим снимаются с предохранителя. — Кровавый след оканчивается здесь! Ищите её, далеко она не могла уйти. Стараясь не дышать и не издавать и звука, Вена начала двигаться дальше по расщелине. Видимо, корни и талые воды так изменили землю, что внутри образовался овраг, который перерастал в подземный коридор, который вёл к самой долине. Босые ноги холодили огромные валуны, что лежали грудой на дне, а из щелей торчали сухие ветки и коряги поваленных деревьев. Вскоре послышалось тихое журчание и, не заметив горный родник, Регина потеряла равновесие на скользких камнях и полетела вниз, ударяясь о выступы. Голова ужасно кружилась и всё тело ныло от такого резкого спуска, очутилась она на земле, усыпанной галькой и камнями, а рядом с ней протекал ледяной ручей. Посмотрев дальше, Вена заметила, что в него стекается несколько таких же источников, образуя тем самым бурную горную реку, чьё течение несло с невероятной скоростью сухие листья и веточки. Значит, если идти дальше, велик шанс выйти к деревне или городу. Регина наконец-то смогла надеть на израненные ноги сапоги, чтобы продолжить свой путь. В глуши ветра практически не было, так что холод ощущался не так сильно, как возле озера. Плечо и поясница сильно ныли, а раны от пуль щипало. Могло пойти гноение, но Вена сама ни за что бы не смогла вынуть их, а тем более обработать раны в глухом лесу. Так что ничего не оставалось, кроме как стиснуть посильнее зубы и надеяться на то, что она сможет найти кого-то, кто мог бы ей помочь. Только спустя примерно час плутаний Регина наконец-то смогла выйти к дороге. Конечно, всё равно приходилось идти по лесу, чтобы случайно не пересечься с патрулём или ещё кем-то неравнодушным, кто точно подумал бы не то при виде девушки в сорочке в такой глуши. Однако, так точно можно было быть уверенной, что она доберётся до хоть какой-то точки, откуда сможет добраться до Бад-Ишля. Какого же было её счастье, когда вдалеке наконец-то мелькнули огни города, а на табличке возле дороги стояло название нужного ей города. — Господи… — от усталости и истощённости Вена упала на колени прямо в снег — Неужели… Боже, спасибо. Оставалось ещё буквально несколько шагов до того, чтобы наконец-то забыть обо всём хоть на пару часов. Еле поднявшись, Регина продолжила скитаться уже по пустым вечерним улицам городка, старательно избегая любого контакта с полицией в знакомой чёрной форме. Однако, в один момент, когда она пряталась от солдат за углом, задержав дыхание, одним резким захватом её дёрнули куда-то за дверь дома, после чего в лицо ударил свет газовой лампы. — Что ты делаешь? — спросил кто-то, невнятно тараторя — Откуда ты здесь? Ты ведь знаешь, что уже скоро комендантский час. И… Боже, что с тобой случилось? — Берта… Вена улыбнулась по-настоящему впервые за эти долгие месяцы. Наконец-то можно было выдохнуть. Голос Альбертины она бы узнала из тысячи, не смотря на то, что её внешний вид успел измениться. Её длинные светлые локоны были заплетены в тугую косу, одета она была в грязно-зелёную пуховую куртку, а голову её укрывал шерстяной платок. Да и её лицо стало уже не таким невинным и обворожительным, оно приобрело суровые черты, а на лбу появилось несколько морщинок. — Ина, это ты? — спросила Бад-Ишль, удивлённо хлопая глазами — Господи, вовек бы тебя не признала, столько лет прошло. Как ты здесь оказалась? Мои люди сказали, что видели странную девушку в кровавой сорочке на улице, я и подумать не могла, что это ты. Как Берхард? Вы с ним виделись? Столько вопросов и практически ни одной возможности вставить хоть одно слово. Берта обычно не отличалась разговорчивостью в больших компаниях, но, когда она оставалась с кем-то вот так, наедине, её было практически не остановить. Хоть что-то в этом дико переменчивом мире не менялось, и это давало хоть и маленький, но шанс найти якорь и зацепиться, чтобы не унесло в этот яростный водоворот событий. — Это очень долгая история — устало ответила Вена, оперевшись здоровым плечом об стену — Я всё расскажу, но позже. Прошу… — Да, конечно, пойдём Как обычно, в таких ситуациях Берта действовала практически молниеносно. Вену вовсе не удивляло то, что она осталась при своём уме, в отличие от многих других городов, всё же слишком сильна была её связь с прошлым империи, и так просто предавать это она не собиралась, не смотря на всё давление со стороны властей и Берхарда в частности. — Сейчас не безопасно ходить по ночам — говорила Берта, пока они шли дальше по каким-то коридорам — Наш дорогой фюрер решил обосновать здесь столько своих войск, что страшно сказать. Эти сволочи заняли наш лазарет, ты представляешь? Превратили его в… не знаю что! — от возмущения Бад-Ишль аж встрепенулась — С прошлой зимы сюда привозят ещё и пленных… Страшно аж на них смотреть, когда их ведут в шахты. Я пытаюсь помогать, чем могу, но не могу укрыть всех… Вскоре петляние по подземным коридорам прекратилось и они оказались перед глухой каменной стеной, где можно было разглядеть чуть ржавую железную дверь. Постучав особым способом, Берта прошептала тихо в щель: — Полёт майского жука близок. Только тогда перед ними открылся проход, который вёл в сумрачную комнату. Света в ней практически не было, кроме пары керосиновых ламп, в паре сантиметров от потолка было видно крошечное окошко, приоткрытое, чтобы не дать дыму и угарному газу оседать. Вокруг ламп, закутавшись в дырявые шерстяные пледы, сидело около пятнадцати человек, все замёрзшие и ослабшие от голода. Серди них двое детей, что сейчас спали, многие из присутствующих были в форме в сине-белую полоску, некоторые в обычной одежде, но всех их объединяло одно — никому из них не было места в той стране, что с таким рвением строил Берлин. — Наконец-то вы вернулись, фрау Вильдштайн — сказал мужчина, который, по всей видимости, и открыл дверь. Его лицо напоминало огромную каплю, участки кожи расплылись от отёков и складок, глаза были большие, водянистого цвета, а его голова была покрыта редким пушком седых волос. Зато с щёк и подбородка свисали длинные колтуны бороды, которая явно требовала ухода. Из одежды на нём было только несколько рубашек, вельветовые штаны и пуховик из овечьей шерсти, который успел сваляться. Голос его звучал странно, с явным акцентом откуда-то из Польши — Мы уже начали волноваться, что вас нашли солдаты. — Для этого им придётся перекопать весь город, Борислав, силёнок не хватит — с улыбкой ответила Берта — Я привела к нам ещё одного человека, выдай ей паёк. Марта, позаботься о ранах, похоже на два пулевых. — Сию минуту — отозвался чей-то глубокий женский голос из другого угла. Мартой оказалась довольно крупного вида женщина с вьющимися чёрными волосами, что свисали, словно водоросли с кормы. Её огромные карие глаза как будто сияли в этом сумрачном свете, но на их фоне всё равно выделялся нос с горбинкой. Закатав рукава потёртой грязной дублёнки, она взяла откуда-то из-за угла кожаный докторский саквояж — Иди сюда, красавица, посмотрим, что там у тебя. И дайте ей хоть одеяло, у неё губы уже синие! В ту же секунду Вене подали одеяло, им она укуталась по пояс, при этом стянув с корпуса сорочку, чтобы дать Марте работать. Судя по её вздохам, ситуация явно была критической, и она сама не понимала, как Регина ещё не отошла на тот свет. Хоть тут проклятие городов сыграло её на пользу, стоило признать. Как только из ран достали пули, пришлось потратить ещё прилично времени, чтобы остановить кровь и наложить повязки. Вене пришлось дать закусить полотенце, чтобы не поднять вахтёров своими криками. Всё тело ужасно горело и колотило в ломке, но благо хоть Марта работало искусно и эта пытка продолжалась не долго. — Терпи, красавица, осталось немного — приговаривала она, завязывая последний бинт — Ну вот и всё. Укутайся теплее и поешь. Паёк не представлял из себя ничего особенного — ломоть чёрного хлеба, похлёбка, о составляющих которой Регине и думать не хотелось, и немного воды. Явно не то пиршество, которое было практически каждый день в вилле на озере Аттер, но придётся привыкать к такому, если уж она решила бежать. Съев всё до самой последней крошки, тепло и общая усталость начали клонить в сон, почему Вена практически моментально прикрыла глаза и уснула, шепнув напоследок «Спасибо за всё». Проснулась она явно уже днём, когда яркие солнечные лучи пробивались сквозь окошко и яркими пятнами ползли по пыльному грязному полу. Регина невольно поднялась с него, щуря глаза, как вдруг почувствовала, что на ней лежит что-то, помимо одеяла. Этим чем-то оказалось багровое шерстяное платье с подкладом и вязанная накидка явно ручной работы. — Марта решила одолжит тебе часть своих запасов — Вена повернулась в сторону Берты, которая как раз сидела подле неё, возясь с чугунным котелком — Не в сорочке же ты поедешь к себе, верно? — Ты думаешь, что я смогу вернуться? — неуверенно поинтересовалась Регина — Берхард меня ищет, а на дороге через каждые пару метров стоят кордоны военных. Я ни за что не смогу… — Так это его люди стреляли? — Бад-Ишль указала на повязки, которые было видно из-под ночной рубашки, на что ей в ответ лишь кивнули — Значит, даже тебя он уже записал в предатели. Интересно… — Значит, Сталинград действительно выстоял? — Если бы только это — усмехнулась Берта — Красные взяли их в кольцо, уничтожили технику, а те, кто выжил, отправились к ним в плен. Линц рассказывал, как наш дорогой фюрер ходил и топал ногами от злости, зрелище то ещё. Жаль только, что я не видела — вскоре котелок уже сверкал от чистоты, и только тогда его наконец-то отложили в сторону — Мартин всё ещё верит, что мы победим, но я не настолько наивная, как он. Да и люди вокруг не дураки, видят, какие пополнения на кладбищах идут. И это только те, кого смогли вернуть… Вена лишь тяжело вздохнула, смотря куда-то в пол. Теперь остаётся только ждать, когда войска Союза, Англии и Америки двинуться на них со всех сторон, чтобы отбить все территории. Всё, как в той войне, сценарий повторяется, от чего становилось не по себе. Не известно даже, как они решат судьбу Австрии на этот раз, пусть и говорят о них, как о первой жертве фашизма. Все ведь они знают, что это не так, а самое главное — это знает Регина. — Я не могу. Не могу, Берта — Вена тут же прикрыла руками лицо, вздыхая — Какой от меня толк? Я ведь… ничего больше не решаю. И ничего уже не смогу изменить… — Ина… Альбертина тут же подсела поближе, обнимая подругу как можно крепче. Они сидели так несколько минут, когда вдруг в коридорах послышался детский смех и в укрытие ворвались те самые двое детей. Они были двойняшками, мальчик и девочка, оба с тусклыми рыжими волосами и укутанные в разные куски ткани так обильно, что напоминали маленькие клёцки. — Ах вы ж, пакостники — Берта тут же отстранилась и схватила обоих сорванцов за уши — Грета, Мориц, я вам то говорила по поводу игр? Нам нужно вести себя тихо, как мышки, чтобы эти дяди в форме нас не нашли. — Но тётя Берта, мы ничего такого не сделали! — взмолился парнишка, пытаясь вырваться. — Мы вам подарки хотели сделать! — вторила ему девочка, сжимая что-то в кулачке, как и братец. Как только Бад-Ишль их отпустила, они наконец показали, что же так хотели показать. Мориц держал несколько монеток и талонов на хлеб, явно украл их у кого-то на улице. Грета же несла в своих ручках небольшой букетик из подснежников. Улыбнувшись, она тут же подошла и вручила часть цветов Вене — Вы очень красивая, это вам, тётя. Регина молча взяла подснежники, не зная, что и сказать на такое. Нежные белые цветы казались ужасно хрупкими, словно их сделали из горного хрусталя, одно лишнее движение и они бы точно рассылались на сотни осколков. А ведь цветам нет дела до того, что где-то там идёт война, а в лагерях каждый день гибнут сотни. Им всё равно на все договоры и союзы земель, где они растут, да даже как они называются. Природа рано или поздно берёт своё, не взирая на всю боль мира вокруг, продолжая цвести и жить. И может, сам мир рано или поздно придёт к таком уже миру, если только хоть немного постараться. Хоть даже как те, кто оказался заперт в этом крошечном подвале, кому некуда идти, и всё равно не собирается сдаваться. — Спасибо тебе — Вена крепко обняла Грету, после чего посмотрела уже в сторону подруги — Берта, мне нужно ехать спасать мой дом. Как мне добраться? — Если Берхард тебя ищет, то придётся немного попотеть — Бад-Ишль нахмурилась, явно всерьёз обдумывая это дело — Каждый день через нас едет поезд из Зальцбурга, чтобы загрузить руду и соль из шахт. Ты должна будешь забраться в грузовой вагон в ящике, чтобы спокойно доехать до Вены. — Но… А что если меня заметят? Или ящик вскроют? — Груз, предназначенный самому градоначальнику, не посмеют вскрыть — с улыбкой возразила Берта — Так, народ, нам срочно нужен грузовой ящик для фрау фон Донау! Вернём же нашу управляющую в столицу! — под дружные овации все тут же начали думать, как это сделать, а у Регины полились слёзы, но уже от счастья. Пора вернуться домой. Дорога до Вены заняла несколько часов, которые прошли в полной духоте и холоде. Ящик постоянно трясло в вагоне, а в голову отдавал монотонный стук колёс об рельсы. И так час километр за километром, час за часом, пока поезд не остановился с громким свистом, и вдали не послышался голос машиниста. — Станция Главный вокзал Вены, точное прибытие в 15:34. Разгрузить вагоны! Пока грузики занимались другими большими грузами, Регина дотянулась рукой до монтировки — её дала с собой Берта, чтобы по прибытию быстро выбраться на волю. Треск фанеры звучал слишком громко для неё, но для рабочих этот шум тонул в пыхтении паровоза и скрежете металла загнанной машины. Ещё пара ударов, и крышка ящика отлетела в сторону, осталось лишь вылезти. Всё тело Вены затекло, а мышцы сводило от каждого движения. Пришлось подгадать момент, когда рабочие отойдут, чтобы спокойно выбраться из вагона и спрятаться среди груды ящиков, которую на телеге вот-вот повезут в сторону склада. Ещё пара минут тряски, и вот они уже находятся в огромном тёмном помещении, куда уже скоро подъедут грузовики, чтобы забрать свой груз. Вена как раз смогла незаметно шмыгнуть в темноту и, прокравшись гуськом за ящиками, выбежала на улицу. Вот и всё, она снова дома, у себя! И Берхард даже представить себе не сможет, что какая-то «недо-столица» смогла бы так быстро убежать у него прямо из-под носа на другой конец страны. Однако, долго радоваться не вышло, на другом конце улицы уже издалека были видны знакомые силуэты в чёрной форме, так что пришлось скоропостижно двигаться куда-то в сторону мелких улочек и подворотней, где её будет сложнее обнаружить. До квартиры придётся добираться окольными путями, на транспорте точно не выйдет проехаться незамеченной, а брать водителя слишком рискованно. Пришлось снова сжать покрепче зубы и пройтись, избегая любого столкновения с полицией. Не хватало ещё, чтобы кто-то доложил об её прибытии в бывшую столицу. Шагая уже недалеко от центра, она вдруг услышала треск возле столба, где висел рупор. Обычно по нему передавали самые важные радио-сводки, чтобы даже те, у кого не было радио, могли точно узнать о новейших указаниях фюрера. — Уважаемые граждане Германии, партийные работники и работницы, мне сложно передать словами, сколько миллионов сейчас сидят у радио, и всем вам я хочу сказать что-то очень важное. Что вы все невероятно сильные и можете принять правду, зная трудность всей ситуации и будучи наготове её улучшить! Стоявшая рядом толпа чётко поделилась для Регины на три типа людей: первые тут же восторженно воскликнули славу их главе, гордо выпрямив спину, вторые безучастно смотрели по сторонам и ждали, когда дойдут до сути выступления, а третьи тихо шептались о том, что партия вновь пытается увести фокус. Вена бы с радостью присоединилась к последним, но приходилось делать вид, что её интересует лишь сухая сводка, потому отвела взгляд от приёмника и стала ждать. Даже интересно стало, до чего додумался Берхард и его команда, чтобы хоть как-то вылезти сухими из воды в их то положении. Пока они лишь пытались оправдаться и завуалировать то, что явно недооценили врага и масштабы его армии. — Впрочем, нашей исторической миссией была и остаётся борьба с этой угрозой. Однако, как вы сами понимаете, планы наши исполинские и требуют ресурсов. Потому немецкий народ обязан защищать свои самые священные ценности, свои семьи, своих жён и детей, красоту и нетронутую природу своего ландшафта… И так далее и по спичку, Регина раздражённо выдохнула, слушая всё это. Как, впрочем, и многие окружавшие её люди. Очевидно, речи дорогих и уважаемых пропагандистов уже не так отчётливо трогали сердца людей, как несколько лет назад, а кто-то даже смел сказать, что немцы и отняли у них многое из того, что они по идее должны защищать. — Если бы германский вермахт не решился бы устранить угрозу с Востока, то Рейх, а вскоре бы и вся Европа, пали бы перед большевизмом. Только немецкий вермахт и немецкий народ способны в одиночку со своими союзниками осуществить фундаментальное спасение Европы от этой угрозы. Эта опасность уже совсем близко, а потому необходимы оперативные действия от каждого, пока не стало поздно… Очевидно, к сути своего доклада дорогой оратор не дойдёт сегодня никогда, пронеслось в голове у Вены. Перешёптывания становились всё громче, и теперь напоминало гудение в огромном пчелином улье. По всей видимости люди никак не могли понимать, что раз угроза так велика, почему они изначально занизили свои ожидания и не дали сразу нужный отпор. Вопрос занимательный, но ответ на него до ужаса тривиален для Регины: Берхард никого не считал своим настоящим врагом, ни Московского, ни Темзенда, ни тем более Анакоста, за что и поплатился. Дальше диктор готовил всех лишь к одному тезису, что был явно заготовлен у Шпрее — ужесточить условия, стиснуть зубы и действовать ещё более радикально, чем до того. Тотальная война должна продолжаться, уносить ещё больше жизней, без устали и промаха. С верой в фюрера и с полной отдачей, нужно идти на фронт, где все будут равны. Толпа негодовала, а недовольство накалялось уже до предела, а Вена продолжала едва сдерживать смех. Неужели это действительно всё, до чего ни смогли додуматься? — Фюрер отдал приказ, и мы обязаны следовать ему. Если мы когда то так сильно и верили в победу, так это в этот час национальной осознанности и внутренней непоколебимости. Она прямо перед нами, на горизонте, нужно только её ухватить. Мы обязаны собрать всю нашу решимость ради выполнения долга. Это — основная заповедь и потому сейчас звучит сигнал: люди, восстаньте, и да начнётся буря! Буря действительно началась, но только далеко не так, какую явно ожидали в высоких палатах, и Вена видела это своими глазами. Люди устали, они на грани, и хоть ещё не все это смогли осознать, но каждый хоть раз приходил к мысли, что никакой победы им не видать и хвататься не за что. Им всем остаётся лишь смотреть за тем, как начинает медленно полыхать и задыхаться рейх, а в их руках находиться власть, чтобы ускорить или же замедлить это необратимый процесс. Регина наконец-то смогла по-настоящему рассмеяться и заключить для себя: — Твои приказы больше не действуют, Шпрее. Как и твоя власть. ***