Нельзя.

      Олег стоит в центре квартиры, именно в центре — почему-то в этом присутствует полная уверенность — совсем один. Одиночество — привычное состояние, а вот ощущение, что температура под сорок — нет. Жарко, душно и…       Внезапно страшно.       Нет, Олег не сомневается: это существо сидит сзади на кухонном столе. Подоконников в этом помещении нет, а зверь на них сидеть любит, потому в качестве альтернативы выбирает стол. Жадно облизывает губы, а жертва, не поворачиваясь спиной, буквально чувствует каждое действие нападающего. Это всё как будто бы со стороны.       — Скучал по мне?       Это не Саша. Это не подобие, обличие, образ дьявола. Это сам дьявол. Спустился из ада и, наверное, яблоки отравленные с собой принёс. Если запретный плод залечит глубокие раны, Олег готов хоть подавиться этим фруктом.       Но никаких яблок нет. Конечно, Саша, точнее дьявол в теле Саши, сам справится с искушением на отлично.       — Нет.       Олег ощущает паузу сразу после ответа, как глубокую вечность-пропасть. В омуте тишины страшно, в этом омуте один чёрт. Вот он подходит со спины, хватается за кукольно-шарнирное запястье, поднимает его наверх.       — Не ври.       Нет, такие горячие касания языка бледной кожи испугают кого угодно. Саша облизывает тёмно-синие вены и почему-то холодно дышит на неживые от подступившего страха пальцы.       Олег не видит этих бесконечно пустых глаз, но уверен, что в них разливается бензин, пролитый на мировой шедевр в музее.       — Ну ты дурак, Олег? Мне за тридцать уже. Я не могу вечно заботиться о тебе. — громкий хруст запястья размывается под немым биением двух сердец. У дьявола оно тоже есть, да ещё какое. Саша ломает Олегу руку. — Я же знал, что сосёшь ты охуенно, и у нас с тобой в целом будет классный секс.       Боли нет. Любая притупилась. Вязкость моральной стала чем-то ничтожным, неприязнь физической куда-то исчезла. И от этого больнее вдвойне.       Отличное положение дел: Саше просто надо было поебаться, Олегу надо было просто тысячу раз ощутить на собственной коже его неровное дыхание после изощрённо-яркого всплеска оргазма.       — Это непра…       — Снова тебя затыкать? — недовольно цокает дьявол, а после тянет сломанное запястье ближе к себе. — Это правда. За что тебя ещё любить, Олег?       За что. Тебя. Ещё. Любить. Олег.       Воздушные линии электропередач в голове предательски обрываются. Неужели Олег не заслужил любви?       Занимать «правильные позы», терпеть ядовитое давление пола на колени, схватывать налету обрывки фраз «глубже-медленнее-быстрей», чей владелец невольно выдаёт приглушённый стон… Потом целоваться, целоваться мало, искусственно, лживо, потом пытаться поговорить хоть о чём-то, только бы не слушать безразличное молчание на ногое тело.       Стараться быть рядом, терпеливо ждать всего и не требовать ничего одновременно. И всё верить-верить, как глупая собака, обожающая своего жестокого хозяина.       Встречать самого близкого на свете человека ночью пьяным и нельзя угадать, но, может быть, чем-то легким накуренным. Слушать о собственных несуществующих промахах, терпеливо молчать, а потом уговаривать пойти попробовать заснуть.       Нежно целовать в скулу, выворачивая душу наизнанку.       Ведь если Саша после их первой ночи сказал, что хотел помочь, то…       За что тебя вообще любить, Олег?       Дьявол откусывает кисть, и та за несколько мгновений исчезает. Саша жует кости, но их владелец даже не думает шелохнуться. Ест и ест, пускай. Багровая кровь вытекает из огромной раны, потерянный взгляд провожает её на пол.       — Никогда тебя не полюблю даже как брата.       Дьявол улыбается, а потом и смеётся, счастливо облизываясь. Он не ждёт слишком долго, клыками прокусывает шею, попадая на кадык, а после буквально мычит от удовольствия вкушения плоти.       Съест же ведь и не подавится.       Олег закрывает глаза. Любой исход. Теперь уже не важно. Любой исход.       Олег открывает глаза.       Будильник звенит презрительно долго. Это просто очередной чертов сон. Сон, который выбил бы из колеи кого угодно, даже озлобленную сущность, застрявшую между мирами.       Нужно настроиться на поездку в город, где будет проводиться испытание. Потом Олег этого сделать уже не сможет, потому и раскидывает ненавистные Сашей руны вместо того, чтобы пить дешевый растворимый кофе.       Символы-карточки не выкладываются в нужную последовательность — знак беды. Каждая руна хорошее сулит, выпавшую первой нужно всегда носить с собой после «расклада».       Но Олег ни одну не берёт, ладонью смахивает всю негативную энергетику и с плохим предчувствием вызывает такси.       За всё всегда нужно платить.

✕ ✕ ✕

      «Я не хочу быть первым», — сотни раз повторяет Олег и перед испытанием, и по дороге, и даже сейчас, стоя на берегу реки, у которой они настраивались втроём: Саша, Марьяна и он.       Саша и на маленькую просьбу, о которой давно был в курсе, плюёт. Плюёт не только через левое плечо, а через два. Ведь зачем слушать кого-то, кроме себя, когда всегда знаешь, как лучше?       — Я хочу идти после Саши. — в глубину ночного леса проникает голос Олега. Съемочная группа не переживает по поводу происходящего. Больше камер, больше эмоций, больше рейтинги…       Больше длина нити, отдаляющая близких людей.       — У Олежечка эго заговорило.       Саша. Что ещё можно было вложить в это короткое слово «эго» из трёх букв? Обиду за вызванное в два часа ночи такси, за вывезенную спортивную сумку с вещами, за показательное равнодушие на фразу «Ты никуда не поедешь».       — Да здесь эго говорит только твоё, в этом и суть. — Олег перебивает почти, удивляясь тому, что все руки целы и ничего не откусано. Это всё невыносимо и, кажется, неуловимо бессмысленно.       «Работа — это работа. Разделяй, Саш», — застывает на губах, но расцветает только бледной тенью на лице. Обиделся ведь Саша серьёзно: утром не взял трубку, когда его искала съемочная группа и попросила позвонить Олега, спросить у брата, мол, где он вообще; всю дорогу братья и вовсе молчали.       Сашу обида лишила человеческого облика. Дьявол из сна восстает наяву. Наконец вселился в хозяина, сколько ведь пытался.       — Какие-то нехорошие слова ты говоришь… — Олег произносит это невнятно почему-то, понимая, что растерялся в тот момент, когда холодные руки легли на его щеки.       — Братец… — улыбка у Саши точно во сне. Олег не отводит взгляда, Олег привык, что когда между ними такая короткая дистанция, то требуется быть особенно сосредоточенным.       — Братец… — мгновенно перебивает Олег, не осознавая, что Сашу от чего-то дурного пытается отвести. Он не в порядке, это явно.       — Ты ещё пусти слезу… Можно я тебя ещё раз ударю?       Слова оказываются и правда могут разрезать воздух. Олега совсем не пугает угроза, его смущает сам факт её наличия.       — Если тебе станет легче — бей.       — Мне станет легче. — кивает Саша слишком убедительно, да настолько как будто бы всю жизнь только и мечтал о том, чтобы врезать родному брату за рамками сотен ритуалов.       — Ну бей.       Олег снова помочь хочет, даже тогда, когда карточный домик разлетелся по набережной беспокойной реки.       — Можно?       — Можно.       Олег успевает подготовиться и даже задуматься, куда ему прилетит. Да, к такому можно подготовиться. Если боль — спасение, то пускай её станет ещё больше. Пускай кажется, что больше и некуда.       Снова этот смех. Снова всё, что было несколько секунд назад, показалось каким-то сном. Саша не собирался бить, теперь очевидно.       — Олег, ты идёшь второй, не паришься…       — Значит, ты идёшь первый.       — Значит, я иду третьим.       Дьявол вбивает гвозди в плечи лёгким ударом-касанием и отходит. В этот момент Олег не чувствует земли под ногами. Какое-то дурацкое, пришедшее и ушедшее осознание забирает последние силы. Абсурдно пытаться его спасать, искать хотя бы долю стабильности в человеке-бесе. Это как продолжать идти по острым камням, когда есть возможность сойти на песок.       И кому угодно, даже запертому наверху Богу, очевидно, что Олег с камней не сойдет.       — Олег, ты сейчас ещё пару раз скажешь таким тоном мне…       — Каким тоном?       — Я разворачиваюсь и поднимаюсь в гору, прямо по прямой, видишь?       Олег захлебывается в пруду, в который даже не заходил. На его груди весит кирпич, не дающий возможность выбраться, уцелеть и вообще выжить.       Он понимает, что любил и будет любить Сашу несколькими видами любви. И никакая новая квартира, никакие поиски возможности отдалиться от самого родного человека не помогут.       Против настоящей любви ничего нельзя сделать.