Нельзя.

      — Я всё знаю.        Три слова. Если бы можно было пересобрать буквы из этой фразы, то получилось бы «я тебя люблю». Или нет… Олег ничего не понимает. Он выпил в два раза меньше Саши, потому что с самого начала испугался истины. Выпил меньше, а ведёт его хуже сидящего напротив.       Истерзанному сердцу даже секунда, в которую самый нужный человек делает глоток из бутылки, кажется вечностью. Олег дожидается положенного конца действия и начинает вести двойную игру.        — О чём?        На столе хаос: виноград превращается в чёрное пятно, горький шоколад в необъяснимые чувства, пепельница в разлив боли. В голове Олега тоже хаос. Он, как и в детстве, косит под дурака и ожидает, что Саша ответит ему что-то похожее на:        — Это вы с пацанами подрывали петарды за гаражами.        — Маме не рассказывай. — с доверием и нежностью попросит Олег, почти что не сомневаясь в том, что брат ему не откажет.        — Я даже не собирался, — мягко ответит тот, кто всегда был рядом. — Вот только зачем это делать прямо у гаражей? Всему учить тебя надо. Пошли в магазин.        «Маме только не рассказывай»,— хочет снова попросить Олег и наплевать, что ответит Саша. Вот только мальчик, нуждающийся в крепком братском плече, вырос и теперь несёт за каждое произнесённое слово непосильную ответственность.        Саша пьяно улыбается. И даже это в нём Олег любит, а ещё любит эту боль, вырывающую ему лопатки. Любит колкие претензии Саши, потому что их наличие означает, что брату не всё равно. Любит накалённую обстановку между ними, и это только потому, что они могут быть вместе.       В Олеге живут две любви: одна — братская, искренняя, тёплая; другая — животрепещущая, страстная и такая собственническая, что проще добровольно выйти в окно.        — Я всегда мог залезть к тебе в голову, Олег.        Олег настолько сильно устал, что не удивляется, когда слышит эти слова. Так ведь и правда было всегда. До безумия замученный Олег всегда мог прийти к Саше, а он уже заранее знал, что произошло. Слова становились лишними.       Они связаны проклятой красной нитью, и как бы не хотел Олег разорвать её — ничего не выйдет.        — Не могу…        Ломано произносит Олег, когда Саша ловит его руку в воздухе. Он хотел поменять положение, но его запястье оказалось в западне. Пусть лучше сидящий напротив оторвёт к чёрту эту руку, и внутренняя боль перерастёт в физическую.        — Не можешь… — эхо его голоса.       Интересно, когда Олегу будет столько же, сколько Саше сейчас, его голос будет звучать так же красиво?        — Не любить… — звук застревает в горле. Олег делает попытку вырвать руку, встать и уйти прямо сейчас. Однако у Саши хватка крепкая, а ещё он заглядывает прямо в душу. В ту самую душу, которую разворотил сам.        — Не любить… — настойчиво продолжает Саша в момент, когда Олег действительно хочет скулить. Теперь точно по-настоящему.        — Тебя.        Олег резко вырывает запястье, слыша громкий хруст собственных костей. Такими темпами от болезненного тела ничего не останется. Пострадавший пытается спрятаться, из последних сил делает ещё одно движение: закрывает руками лицо.        В детстве Саша читал Олегу сказки о счастливой светлой любви. И вот теперь они сами стали героями доброй истории, конец которой однозначно трагичен.        — От этого бесполезно убегать, Олег.        Маленький мальчик во взрослом мужчине задыхается. Он не думал, что любовь тоже может причинять боль и рушить человеческие жизни. Осознание этого завязывает мышцы в теле Олега прочными кровяными узлами.       Главный герой печальной лживой сказки не нуждается ни в одиночестве, ни в чьём-то присутствии. Он хочет только забыться, утонуть в спасательном сне или хотя бы побыстрее завершить этот бесконечный диалог.        Олег уже не слышит, как Саша встаёт, переносит стул, и ставит его рядом со стулом избитого истинными чувствами человека. Можно ведь было заставить себя не любить, можно ведь было обмануть систему…       Олег не слышит ничего, но чувствует крепкие руки, затягивающие в объятия, которые не могут не казаться издевкой.        — Иди ко мне… — уже и непонятно естественно или не совсем шепчет Саша, даже в этом случае не оставляя Олегу выбора. Брат тянет его руки на себя, не позволяя спрятать сгоревшее от стыда и горя лицо.       Олег сдаётся и попадает в капкан. Он утыкается в родное плечо, но делает это почти что по инерции. Ему плохо. Конструкция на груди, удерживающаяся кости, не выдержает, поэтому объятия — это последнее, что может быть необходимо.        — Саш, — не понимая как, Олег поднимает голову для того, чтобы узнать отношение Саши ко всему происходящему. Эта информация каким-то образом понадобилась именно сейчас. — Это же неправильно, так…        — Нельзя, да? — довольный тем, что закончил фразу за чужого человека произносит Саша. Олег не может поверить в то, что брат так спокойно реагирует на всё, о чём знал и на всё, что смог вытащить из него сегодня.       Ненавистное непонимание мешает трезво оценивать происходящее. Всё происходит быстро. Саша слегка подается назад для того, чтобы они с Олегом оказались на одном уровне и целует. До безумия осторожно касается губ, а после останавливается для того, чтобы ответить на тысячу немых вопросов Олега.        — Тебе станет легче…       — Нет.        — Станет.        Выигрывает Саша, а Олега снова просто ведёт. Олег согласен проиграть. Олег не сомневается: брат знает, как ему будет лучше.        Вот только они оба пили из одной бутылки, и потому в них, подобно завядшим цветам, распускается один градус…        И это то, с чем Олег не в силах совладать.