Роман

Воздух перед дождем был густой и влажный. Духота давила на плечи. Спина под рюкзаком вспотела, и Ёнджун чувствовал себя грязным и мерзким. Ему казалось, что косметика растеклась по лицу, превратив в жирный лоснящийся блин. Такси застряло в пробке за километр от галереи, и почти двадцать минут его жизни были потрачены на сопротивление пространству. Агент торопила в мессенджере: чтобы книги хорошо продавались, нужно быть на виду, нужно давать интервью, вести твиттер-блог-курсы. Чтобы книги хорошо продавались, нужно писать. Ёнджун поскользнулся на листьях и чудом не врезался в случайного прохожего. Поправил липкими руками пиджак и притормозил, переводя дыхание. Хотелось отменить все, сказать, что он заболел, страдает от отравления, похмелья, кишечного гриппа, хотелось попросить агента разрешить все проблемы и оставить его в постели под защитой кондиционера. — Ты едва не опоздал, — прошипела Соён, поправляя воротничок. Оглядела сверху вниз, достала из сумки матирующие салфетки. — В чем проблема, Ёнджун? Мы месяц назад договаривались о мероприятии! Как ты мог забыть? Тебе напомнить, что размер роялти зависит от того, сколько раз ты засветишься на какой-нибудь обложке? Она мягко обмакнула его лицо. — Я не хочу об этом говорить. Соён ощурилась: — Нет, ты будешь об этом говорить, чтобы я прикрыла твою жопу от издательства и прессы, если что-то пойдет не так. Помни, кто ты, Ёнджун. Ты делаешь деньги — на тебе делают деньги. Улыбку натянул и пошел, на сцене уже установили для тебя трон. Не отсиди там себе ничего. За светом прожекторов не было видно людей — только чернильное море. Много там вообще? Вечер пятницы, должно быть много. Почему не спросил у Соён? Ёнджун сделал глоток воды и закашлялся. Ведущий-модератор представил его и передал слово. Ёнджун прочитал заготовленную лекцию о письме. Модератор объявил время ответов на вопросы и заметил, что прямую трансляцию смотрели полторы тысячи человек. Все похлопали. Ёнджун похлопал тоже, но зная, как просмотры считаются, не придал этому особого значения. Его настоящие читатели сидели здесь, в этом зале, были обезличенным чернильным морем. Хорошо, что свет отключили, и он не видел, сбежал ли кто-то посреди речи. Лампы загорались постепенно. Народу было много, но он все равно с неудовольствием подметил тут и там свободные кресла. Пошли вопросы. — Каким будет ваш следующий роман? Когда он выйдет? — спросили напоследок, и Ёнджун с трудом удержал улыбку на лице. У девушки с микрофоном было уродливое рыбье лицо и крупный нос. Оттенок блузки совершенно ей не шел. «Лучше бы свет не включали», — малодушно подумал он. Солгать темноте было бы легче, но даже так он отлично справился: — Пока не могу говорить о деталях, но это будет совсем скоро. Актуальную информацию можно отслеживать на сайте издательства или у меня в твиттере — QR-коды вы найдете в раздаточных материалах. Рассмеялся, посмотрел на часы — и Соён сразу подошла к модератору. Ёнджун расслабился и пошевелил затекшими плечами, оставляя ее решать все проблемы. Соён разломила посередине стик сахара и высыпала в капучино. Это был уже третий. Ёнджун смотрел с опаской. Она отложила пустой пакетик и подняла глаза. Они давно не встречались за кофе — с тех пор, кажется, как каждую минуту своей жизни он начал посвящать самобичеванию от тщетных попыток писать. — И давно у тебя творческий кризис? — сухо уточнила она, отламывая кусочек от расплывшегося миндального макаруна. В серединку душистого печенья был воткнут орешек. — У меня нет творческого кризиса! — воспрепятствовал Ёнджун, хотя уже думал об этом. — Я знаю, что хочу написать, и мой мозг, моя фантазия со мной. — Ты не пишешь, — прервала она. — Ты впервые не проспойлерил весь сюжет. Обожаешь же болтать о своих романах, но вместо этого выдал: «Ищите нас на сайте, ищите нас в твиттере», — Соён передразнила его, — я не хочу на тебя давить, но мне нужно знать масштаб проблемы. — Я не хочу говорить об этом, — Ёнджун сложил руки на груди и нахмурился. Соён сделала глоток кофе. Скривилась. Какое-то время мама была уверена, что между ними что-то есть, потому что при каком еще варианте такая хорошенькая девушка стала бы терпеть его так долго. Она обожала Соён — сильнее, чем любую из его бывших. Ёнджун попытался представить, что что-то и впрямь могло получиться, но не смог. С его характером нужен был кто-то мягкий и упрямый, умеющий настоять на своем и готовый уступить — Соён, в свою очередь, перла вперед, не сворачивая, с грациозностью старого трамвая. — Значит так. Сегодня приходишь домой, скидываешь мне черновик, удаляешь его со своего компьютера и пишешь все, что взбредет в голову. Потом отчитаешься. Она бросила салфетку на пустую тарелку и поднялась. Схватила сумку, но вдруг остановилась и повернулась к нему: — Ты со всем справишься, понял? Только перестань себя жалеть, Ёнджун. С отчислений от твоей следующей премии я собираюсь побывать на Бали, а для этого тебе очень нужно постараться. Расслабься, найди себе симпатичную мордашку на ночь, а потом сядь и пиши, как будто это твой последний день в жизни. Соён поцеловала его, не касаясь губами щеки. — Твой текст — он там, — ткнула его в лоб она, — и твое дело — вытащить его. Бывай! Ёнджуну всегда хотелось передать в тексте перестук ее каблуков, когда она уходила вся такая мамочка-босс и я-знаю-что-делать, но если бы Соён появилась еще и в его текстах, мама бы точно заставила жениться. На фоне шла «Танцующая в темноте». Бомгю разлил вино в щербатые старые кружки и с ожиданием посмотрел на Ёнджуна. — Ну и? — спросил он, — уже готов покаяться? Каяться было не в чем, и уж не вечно пьяному и веселому развратнику Бомгю спрашивать о грехах. Он огляделся. — А где Субин? Бомгю всплеснул руками и драматично ахнул. — Значит вот как, да? Значит, стоило один раз помочь тебе на кухне — и все? Твой лучший друг уже не старый добрый Бомгю? Не тот Бомгю, который стаскивал тебя с любовниц, чтобы ты успел на собеседование, а его несчастный пришлый кузен? Вот так ты относишься ко всему, что было между нами? — Гю! — На работе он, — отфыркнулся тот и продолжил нормальным голосом, — это мы с тобой богема и баловни муз, а нормальные люди в такое время в офисах сидят и в экраны пялятся. Бомгю работал актером театра и всегда был не от мира сего. Ёнджун любил его за красоту и толику безумия, хаоса, которого ему не хватало в жизни. С Бомгю можно было выйти на улицу и войти в историю (чаще — вляпаться). В его последнем романе-оммаже на «Парфюмера» образ садовника, который многие критики называли нереалистичным и гротескным, был списан с Гю и настолько тому понравился, что он заказал у знакомого художника огромный холст с цитатой в зеркальном отражении и повесил над кроватью, чтобы каждое утро перечитывать во время сборов. «Как Субин мог не знать, что я писатель?» — подумал Ёнджун. — Гю, что у тебя с Тэхеном? — А зачем тебе Субин? — не остался в долгу тот, и Ёнджун поднял к груди руки в знак капитуляции. — Низачем. — Тогда и у меня с Тэхеном ничего нет. Пей вино и смотри Триера, сейчас будет мой любимый момент, — и Бомгю слово в слово процитировал реплику Бьорк, — мне так ее жаль, она пожертвовала собой ради сына. — Это же полная чушь! — Но-но-но, — покачал Бомгю указательным пальцем прямо перед его лицом, — это не чушь, это искусство. Ты просто не любил никого настолько сильно, что был готов пожертвовать собой. — То есть это из-за самопожертвования Тэхен смотрит на тебя так, будто случайно разбил твою любимую кружку, да? — язвительно уточнил Ёнджун. Бомгю поставил фильм на паузу и молча повернулся к нему. В голове кружилось, но вместо пьяной легкости Ёнджун чувствовал, как тяжело дались последние дни, недели, месяцы. Он не мог выбраться из этого омута и не мог даже на секунду отпустить страх, что исписался и больше никогда не закончит роман. Стало удушающе стыдно, и он допил кружку и поднялся. — Извини, это и правда не мое дело. А сам подумал — его, потому что они друзья все вместе, а не каждый по отдельности. А потом подумал — как он дойдет домой пьяный. Сел обратно. Бомгю отвернулся обратно к телевизору, но на плей так и не нажал. — Не знаю я, что между нами, — пробормотал он спустя какое-то время, — не знаю и все, понятно? Из коридора послышался голос Субина: — Бомгю? У нас гости? Ёнджун повернулся. — Я, наверное, пойду? — нерешительно уточнил он. Бомгю бесцветно ответил: — Да ладно, оставайся. — Мне надо писать. Скоро сдавать роман. Он не мог писать в таком состоянии и вообще больше ничего не мог. Бомгю обнял его на прощание, но провожать не вышел. Субин с зонтом проводил до такси. Дома Ёнджун скинул черновик Соён. Страниц двадцать расширенного синопсиса — немногим больше, чем подавал в издательство несколько месяцев назад. «Найди себе симпатичную мордашку на ночь», — сказала она, но Ёнджун не любил одноразовые знакомства и не умел заводить их. Для секса ему требовалось нечто большее, чем просто симпатичная мордашка, и он не хотел этого большего, и не хотел обязательств, которые к этому большему прилагались, и ничего не хотел. Только писать роман — неужели это так много?