Старая Обломовка

      Новый учебный год совсем ни за горами. Три предмета для подготовки, ведь не так много, Фёдор. Но, по правде говоря, отчего-то вдруг стало мертвецки тревожно. Поразительно..никогда прежде, ни в перепалках с отцом, ни в очередной раз, когда я вёл под локоть по тёмным улицам мать, ни тогда, когда проживал сцены насилия и, впоследствии, вспоминал их, мне не было так тревожно. Так отчего же ныне, в столь спокойное время, где я, будучи вдали от дома, нахожусь с дорогим другом, столь…чувственен? нет-нет, тревожен, совершенно верно, тревожен, да и только, не иначе.  Но сейчас, как никогда прежде, я совершенно не понимаю.. где та причина моих неконтролируемых слёз, сдавленной грудной клетки, под чьими слоями, под оболочкой чего скрыто ядро, под какой магмой?    Время в такие минуты течёт нескончаемо, внешний мир становится тусклым, нахлынувшая буря эмоций порождает спокойствие, а оно, в свою очередь, возобновляет этот поток. Тревога бесконечная.     Сегодня днём, в то время, как Николай готовил чай, мне вспомнилось вдруг, каким я был года полтора назад, когда всё в моей жизни казалось тьмой, нет, это даже не раскаленная вулканная лава, кишащая событиями, коих ты и не в силах предугадать и подготовиться к ним, именно тьма, без конца и просвета, как мне тогда казалось, хотя нет же, лгу. Просвет таки был – один маленький, но яркий лучик – Николай. В те времена я мог идти по улице к нему навстречу, боль на душе и тяжесть в глазах сменялась улыбкой, хотя по сей день во всех красках припоминаю, как тогда, когда очередная ссора с матерью переросла в нечто большее, я шёл к нему, пытаясь натянуть улыбку, и вот, подходя ближе и видя его ясное лико, моё вдруг меняется, словно снимая зажим. Тогда я стоял среди огромной улицы большого города, уткнувшись Николе в плечо и горько плакал, а на его обеспокоенное ”что с тобой?!”, в ответ лишь последовало ”мать”. Ему не нужно было объясняться, ему не нужно было высказываться в красках, с надеждой быть понятым, ему можно было довериться в своих чувствах, зная, что тебя просто примут и будут с тобою рядом, как тем самым лучиком среди серого неба, нет-с..среди всех туч и громов. — Давай сюда свою кружку. — беловласый прервал мысли Фёдора, тем самым позволив вернуться к отправной точке.    Так вот..кем я был? Я был бесчувственным монстром, коему были чужды человеческие чувства, хотя сейчас уж рассуждая, мне кажется, будто я только ощущал себя тогда монстром, в самом деле ведь я не ко всем относился как малолетний придурок-ненавистник.  Вся мысль эта ведёт к одному – мне очень часто думается, что, не будь со мной Николая, я бы стал каким-то ужасом, коего только можно вообразить.    За окном уж давно была глубокая ночь. Тишина и…увы, покоем сердце Достоевского сейчас не назвать.  С тех пор, как молодой человек вернулся с прогулки, имея при себе сильное чувство тревоги и преследования, вот уж как третий раз глаза наполнялись слезами, а душа омертвлением. Ощущение, словно ты вот-то окунёшься в ту яму, из которой так тщетно пытался выбраться на протяжении трёх лет, с того самого момента; страх, непонимание, желание… Что за желание? То, которое признать себе сложно, то, которым боишься навредить близким людям, ведь сам когда-то пал под гнётом того же, мысли…ох, нет-нет, Фёдор, не смей и думать, ты устал, правда устал. Всё верно, тебе тяжело от объёма и времени, проводимого за учёбой, только так, конечно, что же ещё… Не смей и думать об ”освобождении”.    «Мне стоило взять с собою скрипку; мелодию души моей, но раз уж милой рядом со мною нет, остаётся из возможных рефлексия, нет, воображение, дорогая Прокофья, певица нутренней моей, пожалуй сегодня будет Czardas Monti.»    Фёдор, сидя на стуле, всё глубже проникал в собственные мысли, создавая новый, отдельный мир, где он, привычным образом взял смычок, натёр канифолью, затянул потуже волос на смычке, взял саму Прокофью, и настроил её. Смычок заскользил по струнам, передавая всё собственное состояние музыке, лёгкий звук заполнил всю комнату-разум. Исполняя симфонию всё дальше, звучание сменилось с ”медленно-утопающего” на быстрый и весёлый, пальцы забегали по грифу, сконцентрироваться на таком темпе, хоть и в голове, было довольно трудно, так что в скором времени музыкант несколько сбился с последовательности нот, но мелодия всё так же звучала в голове.

”Блаженно”

*** — Фе-едь – сонно протянул белобрысый, всё ещё нежась на диване под мягко-палящим солнцем, что нечасто является зимой – идём в магазин, а? Сока томатного хочу.. — Идём, всё равно заняться пока нечем.    Хрустящий под ногами, слепящий в глаза снег придавал некой атмосферы и заставлял задуматься о предстоящем новогоднем празднике. — У тебя шапка слезла, крыс. – Николай приблизился к напротив стоящему Достоевскому и аккуратно поправил ушанку. — Ну почему сразу крыс. — На крысу похож. Не спрашивай, чем, похож и всё. Знаешь, у меня в самой первой школе одноклассник был, имени его не помню, но он на птенца мне всегда походил. Вот представь, имени не помню, а то, что у него схожие черты с цыплёнком, помню. И так со многими людьми, просто есть в лицах какие-то черты, которые напоминают отдельный вид, так и запоминаю человека по этим чертам. — Удивительно..ты сказал, со многими? — Многими. Не придавай значения. — Ладно-с.. сок. Расплачиваясь, девушка–кассир попросила мелочи и узнав, что у парней её не оказалось, та предложила взять жвачку и дала одну «love is..». Выходя из магазина, Николай, оживлённый такой мелочью, стал было разворачивать жвачку, её сразу разделили и съели напополам, Фёдор уже успел забыть о картинке с предписанием, но не Николай, его всегда интересовали подобные ”мелочи”. «Любовь – это когда он поёт тебе песни»