Виноваты мы, а любовь права

Тёплая кухня уже не кажется такой после Мишиных слов.       - Что ты сказал? - осторожно спрашивает, кладя руку на сердце, Татьяна Ивановна, - Мишенька...       - Я люблю двоих людей разом, мусь, - пальцы застревают по привычке в прядках волос у лба, - Люблю точно уже. И одна это Анфиска, ясно дело.. а второй... Тишина такая напряжённая, что можно махнуть рукой и струна порвётся. Мама на Мишу смотрит еще так, словно он сообщает о раке или третьей руке.       - А второй это Андрюха Князев. Мама молчит. Горшок не знает толком хорошо это или плохо, но берет её привычно за пальцы. Через минуту она кивает, с нежностью перебирая руку сына в ответ. Приняла.       - Хорошо, Мишут. Ты только с Анфиской не ругайся по этому поводу, объясни ей тоже по-человечески. И Мишка кивает интенсивно так, мол да, расскажу все. А сам понимает, что для этого нужно намного больше мужества, чем для разговора с мамой. Через пару дней становится очевидно, что мама рассказала все отцу. На теле появляются многочисленные гематомы. Драка была не слишком серьёзной, если говорить начистоту, но от неё во рту вкус такого предательства, что Миша опять уходит из дома надолго. К счастью, Анфиска принимает его у себя.       - Мишут, а что за синяки? Подрался с кем-то? - сперва взволнованно говорит она, прижигая кровоточащую ранку у рта, которую Мишка постоянно отрывал зубами, - Расскажи! И хохочет почти, глазками стреляя. Миша от этого млеет, дуреет и просто ведет себя как слабоумный, поэтому валит девчушку на постель, принимаясь щекотать. Анфиса смеётся, отбивается и старается уползти подальше от хаотичных движений.       - Все-то тебе расскажи и покажи, да? - уже сам улыбается Мишка.       - Ну не говори, если не хочешь, больно интересно! Дуется так еще карикатурно, явно Мишку отыгрывая. Отворачивается, делает глаза грустные и щеки кусает, сдерживая слезы. Миша не ведётся, кусая её за мягкое плечо. Она тут же визжит, отбиваясь.       - Ну я серьезно тогда, Фис, слушай, - смотрит глаза в глаза на неё, цепляя этот образ особенно четко в памяти, - Не смейся только, это важная тема, понимаешь, да?       - Понимаю, - тут же серьёзнее становится она и тыкает в нос Миши указательным пальцем.       - Я люблю тебя, - Фиса замирает счастливо, - Но и не только тебя. Вот так, лежа на старом диване-раскладушке, игриво щекотя податливое тело жены и ловя её умный взгляд, Миша во всем признался.       - А кого еще? - даже без волнения спрашивает она.       - Не смейся, обещай! - по-детски Миша тянет пальчик и Анфиса цепляется за него в ответ.       - Обещаю.       - Андрюха Князев. Оба молчат. Миша от этого молчания не ждет даже ничего. Анфиса смотрит на лицо мужа внимательно, с некой опаской. Потом её рука нежно приглаживает волоски Миши за ушами и тот тянется к ней ближе.       - Поэтому тебя отец избил?       - Да не избил на самом деле, че ты, Анфис... это мелочь. Пальчики цепляются за щеку, ведут осторожно. Робкий поцелуй опускается на лоб Миши.       - А кого больше, Миш? - лишь такой вопрос она задаёт.       - Да не знаю я... - лишь такой ответ получает. Этот разговор будут в дальнейшем помнить оба, но никогда не обсуждать вновь. Признание останется в их коробочке секретов с пометкой "личное", а значит неприкосновенное. На дне этого сундучка еще будут слезы Анфисы после выкидыша, счастливые моменты, когда все было хорошо и шрамы, много шрамов на двоих. Андрею сознаться во всем решительно не хватает мужества. Сперва страшно, потом стыдно, а под конец и вовсе не понятно зачем. Ну вот что он услышит в ответ? Да, Миш, люблю не могу, душа без тебя болит, ты моя Луна, а я твое Солнце? Не верил в эту всю ванильную лабуду Горшок, поэтому ласково прижимался к груди супруги, мурлыча от удовольствия, тлея лишь от половины любви, что мог бы получать. А Анфиса читала его совсем не так, как мог бы Андрей. У этого тоже были плюсы на самом деле. Для неё не было потока мыслей Миши, для неё был он сам. Она угадывала все его действия и выборы, музыку, которая нравится ему больше всего, книги, которые он посчитает интересными. Андрей же на таком не концентрировался, виляя между волнами потоков сознания, обломками мыслей и форм.       - Горшок, пошли хоть пива выпьем! - рука друга привычно оказывалась на плече.       - Пошли, пошли, - и они шли, покупая целый ящик заранее.       - Хочешь, чтобы тут повыше было? - Андрей смотрит, хитро улыбаясь. А вид Андрюхи с гитарой вообще Мише голову уносил так, что будь здоров. Это же он научил.       - Ну давай попробуем, - и сразу мелодия становится другой, улетающей как воздушный змей прямо к небу, хорошей значит.       - А можно я у тебя тут останусь?       - Зачем? У тебя же дома нормально все.       - Просто, - Андрей улыбается мягко-мягко. От такой улыбки будто разливается теплый чай по телу. И он остаётся, дружит, молчит. Он смотрит и хватает за хвост улетающее чувство безграничной симпатии к человеку. Вместо симпатии на гнездо его души плотно усаживается огромная птица такая. Её зовут любовь и заставить её улететь не так просто. Но признаться все еще нет сил. Мише слишком страшно услышать ответ, понять, что для друга он просто друг и не более. Анфиса наблюдает за этим, как за театром кукол и смеётся иногда. Им давно уже не так сладко вместе. Привязывая её в очередной раз к батареям, он ловит этот взгляд. Глубокие зеленые глаза смотрят в его, цепляясь за каждую пушистую ресничку. Миша ощущает как ему пытаются что-то передать этим взглядом, но не выходит. Они уже совсем друг друга не понимают. Поэтому она шепчет, прикрывая глаза одной рукой, а второй упираясь в пол.        - Признайся, Миш, я так больше не могу, - плачет. Противно так, карикатурно даже местами. Горшок встаёт на ноги и отходит, его ноги еле держат, голова как набитый слезливыми платками шар.       - Все будет хорошо, Анфис. Андрюха попадается ему на репточке весьма быстро. Смотрит сразу на руки, в глаза, даже принюхивается, проверяет как собака-ищейка. От этого даже смешно становится, потому что нос у Андрюхи не такой уж чувствительный и даже запах клубники от земляники он вряд ли отличит.       - Да чистый я, - уже отстраняется Миша. Без трусости и прочего отдаляется, подходя к остальным музыкантам. Распевка, проба новой песни, вердикт. Критикуя остальных каждый раз сердце сжимается, но молча принимать работу нельзя. Людей вокруг нужно координировать, управлять их порывами сыграть ноту не так как правильно, а так, как хотят. Особенно важно командовать музыкантами вроде Яши и Пора, которые частенько могут косячить и не замечать.       - Яша, переиграй этот момент еще раз, - стуча ногой по полу, Миша не замечает расстроенного взгляда парня с гитарой и Княже, который поджимает губы. Через пару минут он подходит к нему.       - Пошли выйдем, покурим. Горшок кивает без лишней опаски, идет за своим Андрюшей как цыпленок за курицей прямо к балкону. Пачка сигарет послушно открывается и губы присасываются к фильтру, тут же зажигая противоположную сторону.       - Ты зря так жестоко с Яшкой, он старается, - Андрей опирается телом на стену.       - Старается или нет, но этого явно мало, - многозначительный взгляд куда-то вдаль, цепко скользящий затем по фигуре Андрея.       - Будь с ним помягче, - лишь просит Князь, - Он правда хочет хорошо играть. Миша кивает, сдаваясь. Спорить с Андреем нет никакого желания.       - Ты в последнее время совсем какой-то дерганный стал, - рука друга тянет за плечо, - Может полечиться надо? Полечиться, полечиться. Будто это помогает!       - Да после тура может лягу в больничку...       - Или с Анфисой поругались? О чем с Анфисой можно ругаться Миша не знает, потому что она перманентно находится в состоянии неадеквата.       - Нормально все, не парься, - говорит Горшок, пуская очередную струйку дыма в небо.       - Или влюбился в кого? - тянет Андрей, растягивая гласные. Миша смотрит на него с шоком. Как ты догадался, Андрюша? Столько лет котёнком Гав был, а тут резко по цепи пошел?       - Влюбился, - сухо говорит Миша.       - Ого, да ладно! Это редкость для тебя, - Улыбка мелькает на лице голубоглазого особенно нежным изгибом, - Расскажи о ней. О ней? "О ней" Горшку нечего говорить, но он выкручивается.       - Голубоглазая, смешная такая, пиво любит...       - Я её знаю? - искренним интересом горят глаза напротив.       - Знаешь, - загадочно тянет Миша, - Любит на гитаре играть, одежду красить, заступаться за других, а вот знаешь, когда её о чем-то родном спрашиваешь, глаза так горят, будто...       - Миш, поцелуй меня. Смотря на Андрея в эту секунду, вы ни за что бы не поверили, что он сказал эти слова сейчас. Вальяжно стоя, засунув руки в карманы и держа одними губами сигарету, Князь смотрелся очень уж колоритно, незнакомо.       - Че?       - Ну дурака не включай. Я понял все, - Хитрая улыбка отсвечивает в лучах тёплого солнца особенно ласково.       - Понял? Че ты понял?       - Что мои чувства взаимны. Послесигаретный поцелуй получается необъяснимо сладким. Губы Андрея податливо открываются, впечатываются куда-то под сердце. Руки Миши дрожат от накатившего осознания.       - Любишь? - потерянно спрашивает он, но вместо ответа лицо Миши целуют порывисто, часто промахиваясь. В воспоминаниях остаются синяки после кулаков отца, стеклянный взгляд Анфисы и нежные ладони матери. Это все въедается так намертво, что забыть не получается. Андрей ласково гладит волосы Миши, всматриваясь в глаза.       - И все-таки стоило тебе раньше сознаться, - говорит, как ни в чем не бывало.        - Раньше - это когда?       - Когда Анфисе признался. Она же мне все рассказала. Горшок моргает, врубаясь медленно, краснеет ушами. Слова, которые он считал тайной, теперь таковой не кажутся. Иначе почему тогда весь мир знает о его чувствах, а он ими смог поделиться только сейчас? Излишнее волнение пропадает после украденной из рук сигареты, которую Андрей с упоением прикладывает к губам.       - Всегда хотел у тебя сигареты брать прямо изо рта, - уголки губ поднимает, - Думал, не поймешь, Миш.       - Мог бы и брать, я не жадина...       - Мог бы, мог бы, но разве у меня получалось бы делать это без улыбки? Ты бы ничего не спросил?       - Ой дурак ты, - краснеет опять Горшок, прижимаясь к другу со спины. И нет вкуса слаще, чем Андрюхины губы после его сигареты.