Срящ полуденный

      Под дедово сопение и покряхтывание, а так же тяжкие вздохи и стоны, Жан бездумно наблюдал, как снуют по разоренному Глебову огороду ольговы сестры. Насколько Жан мог понять, они собирались восвояси. Сложили и упаковали оружие, еще раз залили все вокруг раствором для дегазации… В пенистых лужах плавали раскисшие желтые бумажки с даосскими каракулями. Жан подцепил когтями одну, рассмотрел и со вздохом отбросил. — Дед, вот зачем ты всё это затеял? — вздохнул он. — Бес попутал, — буркнул Кривич. — Ох, дееед… — протянул Жан. — Седина в голову, бес в ребро, это да. Ты бы повинился, что ли… Расходы возместил. — Это перед кем это я виниться-то должен, — сварливо поинтересовался дед Слава. — Да вон, хоть, перед ольговыми… Человеку, между прочим, хозяйство разорил… — Помолчал бы ты, Жанчик, — желчно посоветовал дед. — Чтоб я перед этими… — дед огляделся и понизил голос, — прошмандовками еще извинялся! Жан тяжко вздохнул и махнул рукой. — Ты бы это… Жанчик, — потыкал в него дед босой ногой, — узнал бы лучше… Домой-то нас когда отпустят? — Спустя лет десять, — мрачно предрек Жан. — Будешь у княгини Ольги свои пакости отрабатывать. Двор мести, — злорадно добавил Жан. — И тебя с собой возьму! — посулил дед и обиженно засопел. — Ты, поди, Ольге и так двор метешь, да не той! — не выдержал и добавил он. — А я человек нужный. Меня пошлют горшки выносить, в их лазарет, — отозвался Жан. — Так что на мою компанию не рассчитывай… — Вот и правильно, вот и поделом, — хмыкнул дед Слава. — Все из-за дружков твоих, да баб! Женихаешься не пойми с кем… — Из-за моих баб?! — взвыл Жан, — а не из-за лисы твоей разве?! — Так ведь на тебя нагляделся, — едко парировал дед Слава. — Завидки взяли на твои блядки глядючи, кобель ты драный! Растравил душу дедушке… — Ну знаешь! — задохнулся от возмущения Жан.       Ольговы меж тем собирались кучками и, кажется, явственно бездельничали. Глазели на деда с Жаном, зубоскалили, разве что семечки не лузгали. — У-у… змеюки, пялят зенки свои бесстыжие… Поди, Жанчик, шугани змеиц, — прошептал дед, подтягивая штанины слишком длинного для него комбинезона. — Ага, — вяло отозвался Жан, — мало меня сегодня били? Он неохотно поднял голову, заслышав признаки какого-то оживления. Девицы (лет по сто, небось, все… младше пятидесяти уж точно нет никого!) с визгами запрыгивали на лавку, кто-то смеялся, кто-то свистнул. Одна из ольговых, отпустив какой-то суровый комментарий, пошла к оружейному ящику. — Не доставай, не доставай, сейчас мы его так! Девочки, у кого зажигалка есть?! — донеслось оттуда. — О. Посмотри на них, — буркнул дед Слава. — Волосня спужались. Гоняют. У-у… змеиные рожи!       И впрямь, по изрытой земле носилась какая-то мелкая тень, смахивающая на комок шерсти. Ольговы меж тем искали, что поджечь, одна из них срезала с березы пласт коры, намотала на палку.       Темный комок издал нечто вроде писка и бросился к деду Славе. — Кыш, кыш, — отмахнулся дед. Жан поднялся на ноги. Волосень вызывал брезгливость, гадкая тварюшка… Ольгова сестра с импровизированным факелом шла к ним. — Оставьте вы его. Это волосень. Он противный, но безобидный, — неохотно сказал Жан. Мерзкая тварь, будто что-то поняв, бросилась к Жану в ноги. Дотрагивания этой осклизлой массы до босых ног вызывали омерзение, так и хотелось скинуть и раздавить, а еще лучше, просто отпихнуть куда подальше, но… — Отойдите, Кривичев, не мешайте, — усталым голосом сказала ольгова сестра. — Да что вы, право, — Жан почувствовал нечто вроде подступающей тошноты, — никчемная же тварь, ни добра от нее, ни худа, зачем вам надо… — Сказано, отойди! — уже раздраженно повторила упырица. — Послушайте, это даже, в строгом смысле, не нечисть…       Ольгова молча сунула факел Жану в ноги, намереваясь одним рывком разделаться с гадостью, и тут уж Жан не выдержал: перехватил и вывернул ее руку, отбрасывая горящую палку, и быстро отпустил, отступая. Они одновремено зашипели и заорали друг на друга: — Вы что творите! — Что за безобразие! — Так ее, Жанчик, так ее, — пробормотал дед Слава, не покидая своего места в партере, — ишь, какую волю себе взяли!       Ольговы немедленно окружили разошедшихся вампиров. — Придется таки распаковывать… — лениво протянул кто-то из задних рядов и пошел к оружейной машине. Волосень споро заполз Жану на ногу и пристроился прямо в штанине.       Меж тем кто-то — возможно, Полина? — догадался позвать из дома командира. — Всем разойтись, — скомандовала старшая прямо с крыльца. — Что здесь происходит? — Кривичев защищает нечисть. Опять, — нажаловался кто-то. — Нашли недобитка, хотели дожечь, этот спрятал. Дама покивала. — Это волосень, — подал голос Жан. — Просто сгусток… он же безобидный. Жрет банную грязь, вытаскивает забившиеся в стоки волосы… Противный, но не вредит же! Гадость, да… Но оно живое, и… — он чувствовал, как мерзкий волосень ползает у него по ноге, и с трудом боролся с желанием его немедленно стряхнуть. — У него даже органов чувств нет! Девицы загалдели. — Фу! — Ну и смысл его защищать?! — Гадость какая! — Представь, такой в душевой из стока вылезет… — Вы что, его как домашнее животное держите, а, Кривичев?! — Разойдись! — скомандовала начальница. — Кривичев, на пару слов, — она взяла Жана под локоть и отвела в сторону. — Зачем вы это делаете?       Жан скосил глаза куда-то вбок, словно застигнутый за хулиганством школьник. — Понимаете… — он чуть было невольно не почесал ногу, по которой все еще ползала эта дрянь. — Это… какая-то… бессмысленная садистическая жестокость… — Это обычная гигиена, господин Дешам. Волосень — мерзкая тварь, согласитесь? — Но живая! Живет… Никому не вредит… — неохотно возразил Жан. — Ошибаетесь. Даже такая мелкая, но мерзкая тварь потихоньку вредит. Люди, случайно завидев его, испытывают страх и омерзение, ими-то это существо на самом деле и питается. Увы, но это тоже некая… энергия… питательная энергия. Пища всех нечистых. Вся эта с виду безобидная мелочь, которую столь обильно взрастил ваш обративший, как бы то ни было, насыщается энергией людских страданий, условно говоря, гармонбозией… Дурацкое название, знаю, но прижилось, — несколько смутилась до того весьма уверенная ольгова сестра. — Нечто, противоположное амброзии? Пище богов? — неохотно предположил Жан. — Да, пожалуй. Словечко из одного американского фильма, может, слышали, был такой, «Твин Пикс»… — Помню. Аннушка с дедом смотрели по телевизору в девяностых, — кивнул Жан, чувствуя себя все хуже и хуже. Кажется, он попался какой-то сумасшедшей. — И что, вы всерьез полагаете, что это… как-ее-там, анти-амброзия… — Ну, это лишь теория, конечно. Но вы же ведь наверняка замечали, что свежая кровь, когда кусаешь, и когда пьешь донорскую — две разные вещи, даже если донорскую только что сдали. А некоторые вампиры утверждают, что высасывая человека до смерти, испытывают ни с чем не сравнимое чувство насыщения, а так же небывалый подъем сил, бодрость… которую ни за что не получить, даже выпив в два раза больше «консервы»… — Ну да, слышал о таких… естественниках. У нас тоже есть знакомец, заявляющий, что пьет только тепленькую, и ради этого держит целую толпу подмастерьев и поклонниц под рукой… Но об особом удовольствии выпить кого-то до смерти… Не знаю, — Жана будто кипятком обдало, мысли заметались в голове: «знает о том, скольких человек я убил?! Думает, что я еще и кайфую от этого?!» — Когда кусаешь, человек пугается, ему страшно. Это гармонбозия. Если на нее подсесть, станешь настоящим упырем. Вы ведь врач, так? Хирург? Никогда не замечали, как страх, волнение, боль ваших пациентов… подхлестывает? — Нет! Нет! Никогда! Ничего подобного! — яростно начал оправдываться Жан и осекся. — «Я не такая, я жду трамвая». Ну-ну. Вы двухсотлетний упырь. Воевали. Замечали ведь?.. Допустим, творя справедливую расправу над каким-нибудь… врагом?.. — Это обычное садистическое удовольствие! — Да, есть и люди, особо чувствительные к гармонбозии. И ваш дед, видимо… — Нет! Да дед Слава людей вообще никогда не трогал! Наоборот, он людей бережет… — А зачем ему для такого люди, когда у него есть обращенные?! Вы, Жан-Клод Дешам, его источник тонких душевно-гастрономических удовольствий! Вы его раскормили своей гармонбозией!       Жана затрясло. — …ну, справедливости ради, вы не один такой, — продолжала добивать его ольгова сестра, — довольно много глав кланов позволяют себе нечто подобное… Если специально себя не ограничивать, не следить бдительнейшим образом за этой мерзкой страстью, она имеет свойство развиваться и превращается в одержимость…       Жан жарился, словно на сковороде. Гадкий волосень меж тем проделал путь под его комбинезоном и теперь обретался где-то в рукаве. Вот уж нажрался этой своей гармонбозии, небось! Лопнет сейчас. Волосень и правда успокоился и затих, обвив Жаново предплечье. — …более того, Кривич решил поделиться вами и со своей нечистью. Что вы испытывали, когда он полосовал вас ножом?!       Жан снова дернулся. Боже, а это-то она откуда знает?! — Откуда вы знаете… — не выдержал и спросил он. — Протокол допроса почитала! — Какое вы имели право! — Такое. Кривича надо остановить, иначе он из хозяина земли Смоленской превратится в одного из этих омерзительных старых вурдалаков! Да стряхните вы уже этого волосня с себя, даже мне уже противно! Пусть ползет, куда хочет! — Он пригрелся… — Хватит! Дешам! Вы всем этим тварям не кормушка! Должно же быть хоть какое-то самоуважение?! Чувство собственного достоинства?! Жан сглотнул. Выпрямился, задирая подбородок. Помолчал. — А как же Damnatio ad bestias христианских мучеников? Игнатий Богоносец, молящийся о растерзании львами? — наконец парировал он. — Будда, отдавший себя голодному тигру? Они тоже развращали кого-то, прикармливая гармонбозией? — Это другое… — несколько смутилась ольгова.       К ним спешно шел Генрих, уже полностью одетый и снова до отвращения бодрый. Крови, небось, напился от пуза… Этот голодать не станет. — Аделаида Игнатьевна, опять вы проповедуете? Нашли себе нового адепта теории круговорота гармонбозии в природе? Учти, Жан-Клод, это антинаучно… Братья наши фрейдистские психоаналитики полагают, что это всё лишь проекция собственного вампирского голода во вне и страх наказания за оральное наслаждение упыря… Мы ведь все, по Фрейду, безнадежно застрявшие в оральной стадии. С аналитической точки зрения вампиризм есть контаминация пищевого влечения сексуальным…       Аделаида Игнатевна смутилась, зарделась и вместо валькирии стала напоминать смущенную старую деву. Каковой, возможно, и являлась, правда, лет эдак трехсот от роду. — Вечно вы, Генрих Адамович, лезете со своими сексуальными теориями… — упрекнула она его.       Генрих, меж тем, закурил сигарету и подошел вплотную. — Что это такое за юродство, Жан-Клод? — спросил он. — Что ты строишь из себя непойми кого, меня перед людьми позоришь? — Это волосень, — вздохнул Жан, задирая рукав. — Мерзость, — Генрих ткнул в него сигаретой, и волосень немедля скорчился и отпал. — Зачем тебе эта пиявка? Да пусть живет, не трогайте вы его, — придержал он за рукав Аделаиду. — Они безвредные. — Ну конечно, такая гадость как из стока вылезет! Терпеть их не могу, — обиженно отозвалась упырица. — Ну мало ли кто кого не любит, — хмыкнул Генрих. — Так, Жан… В общем, я таки настоятельно рекомендую Святославу Вернидубовичу проследовать со мной в Москву, но. Буде он категорически отказывается, мы с Аделаидой Игнатьевной готовы опросить его прямо здесь. Только представителя от Восьмого попросим подъехать. — Генрих вздохнул. — Лисицу вашу поймали польки. Только что. И вроде как она чиста… в смысле, ничего больше обычных лисьих шалостей. К «Зеленому кресту» вроде как отношения не имеет, с Масазди Китано после войны отношения не поддерживала… Даос рассказал, что весь сыр-бор вообще из-за Сайто, младшего лиса. Это он там порезвился в Пинфане во время войны, участвовал в работе отряда, по молодости лет зае… — Генрих осекся и кашлянул, глядя на укоризненно покачавшую головой Аделаиду, — замучил до смерти нескольких девиц, в том числе сестру этого самого даоса, в смысле, учителя его, вот учитель за ним и гонялся. В результате лиса-мать убила учителя, даос должен был отомстить уже обоим, но кишка оказалась тонка. — Скажи пожалуйста, а ввиду всего вышесказанного, обязательно было делать мои показания достоянием широкой общественности? — процедил сквозь зубы Жан. — И кто еще будет их читать? Может, просто в интернет их выложим? Пусть все знают, как меня дед тут… располосовал?!       Генрих глянул на Жана, заломив бровь.