Обычные странности

Сынмину было – как он сам это называл – неуютно. На деле же – больно, неприятно и стыдно. Он очень долго думал, что всё хорошо, со временем стал понимать, что, кажется, не очень, а в итоге пришёл к решению серьёзно поговорить о том, что, вообще-то, всё очень плохо. Так ведь решаются проблемы в отношениях, да? Диалогом, попытками понять друг друга и работой над трудными местами? Сынмин вот полагал, что да, а Хёнсу такой подход не оценил. Он, на самом деле, никогда не ценил, и замечать это Ким начал слишком поздно и делал это очень нехотя, надеясь сохранить то хорошее, что между ними было. Разговор для Сынмина был последней ниточкой надежды на разрешение всех недопониманий, как будто он действительно верил, что один диалог всё исправит, расставит все точки над "і" и покажет, что всё не так страшно; как будто он действительно не пытался во всём этом себя убедить. Когда Сынмин впервые сорвался и захотел прекратить отношения, в которых резко стал ощущать себя собакой на коротком поводке, Хёнсу чуть ли не в слезах клялся, что изменится и станет лучше, только бы его Сынмин-и не уходил. Сынмин поверил, и, конечно, очень зря: Хёнсу не продержался и двух недель и очень быстро стало ясно, что для него главное в "его Сынмин-и" – то, что он его, а не чей-то, даже не свой. Кима такое положение дел больше не устраивало и терпения у него было не так много, поэтому второй разговор состоялся очень скоро и имел неожиданные последствия. ✭✭✭ Сынмин приехал к Хёнсу, обозначив заранее, что намерен серьёзно поговорить, надеялся в этот раз обойтись без истерик или ругани – взрослые же адекватные люди. Ага, как же. Без истерики не обошлось, но истерил, как не странно, не Сынмин, который чувствовал себя так, будто самолично убивает что-то в себе, а Хёнсу, который взбеленился и внезапно разозлился, когда уговоры как в прошлый раз не сработали. Он пытался, действительно пытался успокоить своего пока ещё парня и не поддаваться эмоциям сам, игнорировал гнев, вызываемый этим человеком, и страх, который возникал, когда Сынмин заглядывал в горящие невменяемой злостью глаза. Последней каплей стал звонкий сильный шлепок по его щеке, которого Сынмин не ожидал настолько, что повалился на пол – стул, за который он попытался ухватиться, упал следом на него. Ощущение беспомощности сковало, когда, ошарашенного и пытающегося прийти в себя, его грубо схватили за плечо и подняли, а унижение пылало красным пятном на щеке и отдавалось болью где-то намного глубже. Сынмину всё стало предельно ясно: нужно валить. Прямо сейчас, потому что Хёнсу собирается снова его ударить; в целом, потому что у этих отношений не может быть продолжения. Сынмин пнул Хёнсу по колену и вырвал руку, схватил свои вещи и выбежал из квартиры, не обращая внимания на все оскорбления и угрозы, которыми некогда близкий человек сыпал ему в след. Осознание произошедшего в полной мере настигло его уже на улице. Ким, сидя на остановке, не мог сконцентрироваться ни на одной мысли из целого роя в голове, как и не мог отвлечься от ноющей боли от удара и встречи с полом и стулом. Протягивая руку к щеке он понял, что дрожит, а, когда чуть не подпрыгнул из-за лая собаки вдалеке, понял ещё и что до сих пор, видимо, боится. ✭✭✭ Сынмин закрылся. Заперся в квартире, отписал Джисону, мол, его сегодня не будет на парах, а на вопрос почему ответил честно и лаконично: "Мы с Хёнсу расстались, хочу денёк посидеть в эмо уголке" (не договорить о чувстве потерянности и растущей в груди черноте – это же не соврать, да?). Отдельным сообщением он дописал: "Один" – и отложил телефон, истратив на этот короткий диалог, видимо, все имевшиеся на тот момент силы. Он не читал последующих эмоциональных сообщений капсом и голосовых, игнорировал попытки дописаться до него остальных – наверное, Джисон всем рассказал – но продержался всего несколько часов. Не то чтобы силы появились, их от постоянных мыслей и попыток насильно увести себя от воспоминаний стало только меньше, но Сынмин не мог больше позволять друзьям так сильно переживать. В конце концов, чего за него волноваться – перестрадает и будет как новенький. Это сейчас он не вставал с кровати с момента, как проснулся, не хотел видеть этот мир, людей в нём, даже себя в зеркале; это сейчас Сынмин пытался перестать называть то, что связывало их с Хёнсу, любовью и облечь эмоции в слова, чтобы понять, от чего именно ему так больно и что за горький ком в горле; это сейчас хотелось уснуть на ближайшие часов 12, а может 36, а может вообще никогда больше не открывать глаза. Это только сейчас хотелось выть волком и одновременно не было никакой энергии даже заговорить вслух – отдохнёт, осмыслит и всё пройдёт. Сынмин был уверен. Утром он с трудом открыл глаза. Шевелиться не хотелось, думать тоже, а что-то чувствовать – тем более, потому что сейчас Сынмин ощущал разве что уныние во всех его грязных и мрачных оттенках. Возвращаться к мыслям о вчерашнем дне тоже желания не было, но иначе он не мог: Сынмину казалось, что закончилось что-то слишком значимое, что-то, что делало его им – цельным, живым, полноценным; Казалось, что теперь он одинок и жалок, и никому не нужен, как и говорил Хёнсу. Выбросить его из головы не выходило, возненавидеть после всего очень хотелось, но тоже не получалось, зато почему-то нелепые оправдания его поведению и шуткам, как и во время их отношений, лезли в голову постоянно. Нет, Сынмин больше не поведётся на уловки своего же мозга, но это так тяжело – отречься от человека, которого считал родным, даже если ты осознаёшь, что от тебя он отрёкся давно. Сынмин чувствовал себя наркоманом, борящимся с ломкой, но сражался он с навязчивым желанием всё передумать и перерешать, написать Хёнсу, или хотя бы перечитать все его милые, выглядящие такими искренними, сообщения, а потом пересмотреть их фото и видео, а затем вспоминать всё хорошее, что между ними было, чтобы найти оправдание, чтобы сказать "но обычно же хорошо, никто не идеален, он просто вспыльчивый". Ага. Много чести. Сынмин хоть и укрепил за время их отношений свои загоны, и даже приобрёл по вине своего уже бывшего парня новые, но гордость окончательно не потерял – хоть что-то Хёнсу не задавил в нём до конца, чтобы взрастить на свободном месте очередную мысль о своей для Сынмина необходимости. Ужасно тяжело. Ким винил Хёнсу и злился на себя за то, что ему так плохо, требуя слишком многого: ему было невдомёк, что для изменений нужно время и просто запретить себе испытывать боль нельзя (как позже оказалось, очень даже можно). ✭✭✭ Сынмину пришлось пять раз обшарить подушки, одеяло и все три мягкие игрушки чтобы в завалах кровати найти свой телефон. Голова ужасно болела и казалась такой тяжёлой, что Сынмин не видел иного варианта, кроме как лечь назад, сжимая в руках плюшевого пса. Череда сообщений оказалась шокирующе длинной: уведомления из чата группы, сообщения сокурсников, а дальше тупые и очень тупые мемы от Минхо, вероятно, как способ поддержки; на том же уровне приколы от Джисона, но с последующим "ты как?"; разной степени навязчивости вопросы и предложения от всех членов их разношёрстной компании, от которых Сынмину на мгновение стало так тепло и одновременно совестно за своё состояние, что глаза защипало; следом то, чего Сынмин видеть однозначно не хотел, а именно все многочисленные попытки Хёнсу добраться до него в мессенджерах и по телефону. Стоило ли Сынмину открывать чат хоть в одной сети? Конечно, нет. Искал ли Сынмин способ причинить себе ещё немного боли, как будто сейчас ему не хватало? Может быть. Он не уверен. Он не уверен, но зачем-то сделал то, что сделал. Оскорбления сменялись слащавыми извинениями, просьбами поговорить и какими-то обещаниями, которые Сынмин старался пролистывать не читая, чтобы случайно не поверить. Потом проходило около двадцати минут и цикл повторялся, иногда менялся порядок, иногда оскорбления становились более изощрёнными, а под конец стали сменяться угрозами. "Плевать,–подумал Сынмин,–он же не такой отбитый, просто хуйню какую-то от злости несёт". И руки у него похолодели совсем не от страха, и губы искусаны не от тревоги, и тошнит не от всей этой вязкой и ужасно мерзкой каши из чувств, половину из которых он ещё не идентифицировал, но которая уже неприятна – это всё, наверное, он надумал, чтобы оправдать себя за абсолютный ступор второй день подряд. Или, стоп, разве Сынмин не пытался убедить себя, что "в норме", по крайней мере должен в ней быть? Он совсем запутался и продолжал бы бродить в своём лабиринте один, почти игнорируя всех и полностью игнорируя один конкретный контакт, если бы ему не написал Хёнджин. Уведомления всплыли одно за другим: первое – новое сообщение от Хёнсу, который, похоже, увидел пометку "онлайн" и решил напомнить о себе Сынмину снова, а Ким, если честно, рисковал не сдержаться и открыть чат с ним, если бы следом не появилось сообщение Хёнджина с нечленораздельным "АХАХАХПХВХПХПМЗЫУЫХ" и каким-то прикреплённым видео. Это были десять секунд отборной милоты в лице недовольного Кками. Хозяин дразнил его и упивался бурной реакцией щенка, который так разактивничался, что упал с кровати под звонкий смех за кадром. Очаровательно. Так очаровательно, что Сынмин нашёл себя улыбающимся и пересматривающим видео в третий раз, а потом вот уже двадцать минут переписывающимся с Хёнджином ни о чём. Ненадолго тяжёлый камень в груди стал не таким ощутимым. ✭✭✭ К вечеру стало намного хуже. За день Сынмин заново познал всю прелесть эмоциональных американских горок (они местами были даже более захватывающими и резкими, чем у Хёнсу), его глаза опухли, а кожу на лице неприятно стягивало от недолгих, но частых приступов плача, которых он от себя не ожидал, а каждый раз отвечать на вопросы волнующихся друзей было все труднее. Всё-таки хотелось, чтобы выслушали и его "нытьё"; хотелось нарыдать океан, сидя с близкими людьми и мороженым под боком, как в фильмах, но позволить себе такого Сынмин не мог, да и за мороженым пришлось бы идти в магазин (читать как подняться с кровати и, о боже, даже выйти из квартиры, где Сынмин чувствовал себя хоть сколько-нибудь безопасно). В общем, ничего, кроме как держаться, не оставалось, пока не появился Хёнджин. Снова. У него вообще была какая-то особая способность всегда появляться либо идеально вовремя, либо наоборот в самый неподходящий момент, и в обоих случаях это делало ситуацию и день Сынмина лучше. Наверное, за несколько лет их дружбы это первый раз, когда Сынмин засомневался в такой себе Хвановой магии, а всё потому что его ненавязчивое "Сынмин-а, точно не хочешь поговорить?" стало последней каплей для абсолютно обессилевшего парня, который теперь пытался разве что не залить телефон в дрожащих руках слезами. Сынмин ужасно признателен, что Хёнджин хотя бы не позвонил ему, как хотел ещё днём, и что не спросил это в голосовом сообщении, потому что если ему сейчас хотелось провалиться сквозь землю от стыда и беспомощности, то что вообще было бы, если бы он услышал этот особенный тон Хёнджина – осторожный и небезразличный, трепетный. Был бы совсем армагеддон, а так, подумаешь, небольшая катастрофа. К утру он уснул. Наверное, Сынмину всё же стало немного легче, когда он разделил свои мысли и разрывающий изнутри ураган эмоций с человеком, которому доверяет. Теперь исчезнуть не хотелось так сильно, а хотелось всего лишь занимать как можно меньше места в мире, в жизнях людей, даже в своей кровати, чтобы не чувствовать себя лишним и нелепым. Чувство это, к счастью или сожалению, абсолютно не новое: иногда, когда Хёнсу звал "потусить с друзьями", Сынмин мог распробовать это кисло-горькое нечто сполна, пока неловко улыбался и делал вид, что шутки его парня не задевают за живое. Сынмин лишь хотел выгнать этого человека из своей головы как можно скорее и надеялся, что хотя бы во сне он даст передышку и не будет упорно врываться в мысли. ✭✭✭ Утром к нему пришёл Феликс: принёс лапшу, ворвался в квартиру и очень старался спрятать за суетой переживания, а за ворчанием желание обнять абсолютно блеклого и понурого парня так сильно, чтобы рёбра захрустели от его дружеской любви. Сынмин, наблюдая за вознёй Феликса на своей кухне, пытался вспомнить, когда ел в последний раз. Острая лапша ещё никогда, наверное, не была такой вкусной, а когда Ликс неохотно, но ушёл, Сынмин понял, что Хёнсу не шумит и не наводит хаос в голове и сердце так остервенело, если отвлекаться на что-то и кого-то. Когда же его эмоциональные качели снова понеслись вниз, Сынмину стало не только плохо, но и страшно оставаться наедине с собой, так что решение вернуться к нормальной жизни показалось ему самым правильным. Убедился в правильности принятого решения парень когда Хёнсу снова стал пытаться дозвониться до него и в сообщениях переходил к более оформленному "сука я же тебя достану" и "я приеду и вынесу дверь если ты блять не ответишь" вместо абстрактных попеременный приступов текстовой агрессии и якобы нежности. Сынмин заблокировал его номер и кинул в чёрный список в соцсетях. На всякий случай. Чтобы было не так страшно и желание ответить не терзало так сильно. Пусть перебесится, а Сынмин, прежде чем заблокировать Хёнсу в Какао, позволил себе разве что, игнорируя все вопросы и требования, написать короткое "всё кончено, исчезни нахуй.". ✭✭✭ Оказалось, что в универе Сынмин действительно чувствовал себя в большей безопасности, чем в собственном доме. У него отлично получалось убегать и от Хёнсу, и от себя самого, но взамен он, видимо, начал отдавать жизненные силы или что-то в этом духе, потому что иначе объяснить почему он чувствовал себя таким изнемождённым каждое утро и буквально опустошённым к какой-нибудь третьей паре, Сынмин не мог. Если честно, желания жить свою лучшую жизнь с начала недели вообще не прибавилось, просто теперь лучше выходило этот маленький моментик игнорировать. Например, Сынмину было совсем не до мыслей об ухнувшем на мгновение сердце от вида кого-то из компашки Хёнсу в толпе студентов, когда он, с рефератами всей группы в руках, искал их куратора по всему корпусу; Сынмину было однозначно не до внезапного желания всё, буквально всё, бросить, когда он выслушивал в деканате что нужно передать студентам; разве что когда он ходил к преподавателям, чтобы оставить свой новый номер, ему было ещё как до желания спрятаться и больше не показываться, потому что каждому приходилось на вопросы отвечать "ну, так вышло, по личным обстоятельствам" вместо "мой ёбнутый бывший продолжает находить какие-то левые номера и страницы, чтобы мне писать". Но последнее не в счёт, это было всего один раз. Что игнорировать не выходило, так это Хёнджина, которому Сынмин едва ли мог сопротивляться. Он чувствовал себя беззащитно, когда сдавал позиции, и виновато, когда оборонялся, ведь Хёнджин и не нападал. Он бы никогда не стал нападать, это же Хван Хёнджин, покупающий им иногда кофе и подкармливающий Феликса; позволяющий Минхо над ним шутить и постоянно пытающийся уверить мнительного Чонина в его силах; это же Хёнджин, который всегда мог обезоружить упрямого Сынмина намного легче, чем он сам хотел бы (правда самому Хвану об этой его способности знать совсем не обязательно). Всё этот ваш Хван Хёнджин, дружить с которым всегда было очень тепло. Сынмину не нравилось бояться даже этого. А бояться, к сожалению, приходилось, потому что чем больше Хёнджин пытался помочь, не зная даже куда лезет, тем сильнее Сынмин рисковал либо сдаться под напором, либо оттолкнуть его – и, наверное, всех остальных – слишком сильно. И он не думал, что его опасения оправдаются так скоро, когда Хёнсу, после недолгого затишья, решит объявиться теперь уже лично, чтобы разворошить ещё не зажившие толком раны и, вообще-то, до усрачки напугать Сынмина, который, хоть и храбрился, но не хотел думать о том, что у его бывшего парня творилось в голове и к чему это могло привести. Посреди коридора на глазах у десятков любопытных и не очень студентов сцен устраивать не хотелось, но оставаться наедине с этим человеком Сынмин посчитал идеей ещё худшей. Однако теперь, смотря на Хёнджина, он уже не был уверен в правильности своих рассуждений. Хван не должен был этого видеть. По-хорошему, никто из его друзей, но Хёнджин особенно, потому что от его искрящегося праведным, но старательно скрываемым, гневом взгляда стало как-то даже горче, чем от немого взволнованного вопроса в глазах Феликса; от его присутствия – совсем стыдно и очень противно от ситуации, от Хёнсу, от себя и своих же чувств. А ещё обидно за свою уязвлённую гордость. Ругаясь в итоге на Хёнджина, Сынмин не до конца на самом деле понимал на кого или на что злился тогда сильнее и какие эмоции помимо гнева двигали им – всё это он осознавал после, снова сидя на своей кровати в полном одиночестве, прожигая взглядом стену и стараясь не цепляться глазами за разбросанные вещи и куда сильнее обычного захламлённый стол (Сынмину было как-то, если честно, не до уборки. Ему бы заставить себя дописать уже начатый реферат на следующую пару истории – самый важный на его специальности предмет – и ещё неплохо было бы пересилить себя и наступить на горло этой своей бессмысленной обиде, тянущей из парня ещё больше энергии). Так и сидел в раздумьях, а вспомнил о чудесной способности моргать Сынмин только когда глаза уже больно жгло, и теперь ему пришлось жмуриться и стирать излишнюю влагу, но в какой-то степени это привело его в чувства, так что, проморгавшись, Ким тяжело вздохнул и вынес свой вердикт: "Пиздец." И невесёлого посыла в отскочивших в звенящей тишине квартиры словах было куда больше, чем могло бы показаться.