Белая Чума. Никто кроме тебя

Оцеола вернулся чуть позже и сразу же пришел в «лечебный домик», где его ждала Вирджиния. — Джин Биггс рассказал, что ты... вы... забрали Ринггольда сюда, — сказал он, глядя на девушку темным непроницаемым взглядом, — и что нашли ему оправдание. — Я не искала оправданий, — пожала плечами Вирджиния, — я лишь сказала правду. Вы можете спросить у Норберта, Оцеола, он скажет вам то же, что сказал мне — Аренс Ринггольд видит не дальше собственной вытянутой руки. На мгновение ей почудилось разочарование в лице индейца, но спустя мгновение она поняла, что это лишь задумчивость. Оцеола бросил быстрый взгляд на Ринггольда, который сидел, съежившись на своей постели, пока Лилит смазывала ему глаза целебной мазью и накладывала повязку. Рядом притулились миссис и мисс Ринггольд, явно боясь отойти от своего сына и брата. — Это подтверждает мою догадку, — индеец устало провел ладонью по лицу, словно смахивая пелену, — мисс Рэндольф, прошу вас, пойдемте со мной. Это дело довольно деликатного свойства, и я бы предпочел, чтобы вы... были рядом. Вирджиния поднялась с места, оправив скорбные останки своего некогда нарядного платья. — Идемте, — сказала она, — меня уже терзает любопытство, какого же рода это ваше деликатное дело. К её удивлению они миновали площадь, на которой всё еще толпились люди, оживленно обсуждая события и обмениваясь идеями по поводу того, кем был стрелок. Из обрывков разговоров Вирджиния поняла, что многие по-прежнему подозревают Ринггольда, но несмотря на попытки трех вожаков линчевателей убедить людей воспользоваться правом на суд не удается. Её речь посеяла сомнение, и это утешало. Оцеола шел быстро, и вскоре они были уже у домика Маюми. Вирджиния растерянно улыбнулась и вошла следом за ним, уже ничего не понимая. Её взору предстало самое странное зрелище, какое только можно было себе представить. Анжелина, мертвенно-бледная, с растрепанными волосами и в разорванном платье сидела на одной из спальных циновок. Рядом притулилась, что-то тихонько говоря, индеанка Мини. Маюми хлопотала у дальней стены с небольшим очагом, готовя кофе, волнительный аромат которого расползался по домику. Оцеола вынул из-за пазухи какой-то грязно-белый лоскут, в котором Вирджиния не сразу распознала останки некогда богатого кружева. Словно сорванный лепесток, лоскут упал к ногам Анжелины, которая вскинула голову, затравленно глядя на высокого индейца снизу-вверх. — О Боже! — вырвалось у Вирджинии. — Боже мой, Анж... но почему? Что тебе сделал доктор Готлиб? В ответном взгляде Анжелины была только безграничная скорбь и боль. Потянувшись, она подобрала кружево и сжала его в кулачке. — Я убила его... — голос девушки напоминал едва слышный стон, — убила... я... убила… — Не убила, — громко сказала Вирджиния, — слава Богу, доктор Готлиб пока жив. Хотя пуля только чудом не задела сердце. За что, Анж? Что он тебе сделал? Анжелина вдруг зарыдала, и в этом рыдании были и облегчение, и глубокое, непреходящее отчаяние. Она била себя кулачками по лицу и выла, словно потеряла кого-то близкого. Прибежала Маюми, неся жестяную кружку с водой. Но ей пришлось ждать, пока Анжелина выплачется настолько, что сможет сделать глоток. — А теперь расскажи спокойно, зачем ты стреляла в доктора Готлиба? — Вирджиния присела на край циновки и положила руку на колено подруги. Та тряхнула растрепанной головкой, одарив её не слишком приветливым взглядом. — Не тебе бы следовало спрашивать, Джинни Рэндольф! — охрипший от слез голосок задрожал от негодования. — Не ты, а я была рядом с Вернером эти недели, не ты, а я помогала ему в каждом его шаге и во всех его опытах! Не ты, а я! Я нужна была ему! А он отверг меня ради тебя! Анжелина зарыдала горше прежнего. Ошеломленная Вирджиния молча переваривала услышанное. Она так растерялась, что не сразу смогла облечь мысли в слова. Снаружи снова послышались крики и людской гомон. — Я пойду и посмотрю, что творится, — сказал Оцеола, как показалось Вирджинии, с нескрываемым облегчением, — Маюми, присмотри за своими гостьями. — Хорошо, братец, — отозвалась очаровательная индеанка, — не волнуйся за нас. Вирджиния подождала некоторое время, затем придвинулась к Анжелине, смущенно глядя на Маюми. Сердце её колотилось, как безумное, когда она снова заговорила. — Анж, клянусь тебе всем, что свято для меня, я никогда не любила доктора Готлиба, а он не любил меня. Я лишь бесконечно уважаю его и почитаю, как великого целителя, как человека, спасшего нас от Белой Чумы. Но я никогда не любила его, потому, что давно уже люблю другого. Маюми улыбнулась радостной полудетской улыбкой. Вирджиния потупилась, чувствуя, как полыхают щеки. — Ты не любишь Вернера? — в голосе Анжелины было недоверие, удивление. — Но я видела вас вместе! Видела, как он кружил тебя и обнимал! — Так я не ошиблась, и это ты смотрела на нас в тот миг, когда мы радовались изобретению совершенного лекарства! — выдохнула Вирджиния. — Но ты могла бы просто спросить! Просто войти и присоединиться к нам в нашей радости! То, что ты видела, Анж, это была не любовь! Мы радовались тому, что нашли лекарство от Белой Чумы! Анжелина смотрела на неё огромными мокрыми от слез глазами, судорожно вздыхая, перемогаясь от слёз. Затем вскочила на ноги и выбежала стремглав из домика. Вирджиния с трудом поднялась, опираясь о стену. Маюми подошла, чтобы помочь, на мгновение губы её прижались к уху Вирджинии. — Ты любишь моего брата, — прошептала прекрасная индеанка, крепко обнимая подругу, — о, Джинни, милая. И знала бы ты, как сильно он любит тебя... Площадь кипела. Аренс Ринггольд стоял, пошатываясь, всё ещё с повязкой на глазах, со связанными за спиной руками и накинутой на шею петлей, напуганный и ошеломленный. Судорожно цеплялась за него Лилит, крича что-то по-голландски плачущим, полным возмущения голосом. В другую руку вцепилась Джиллиан Ринггольд, обводя толпу диким, полным ненависти взглядом. Чуть поодаль стоял Оцеола, держа на прицеле ружья встрепанных линчевателей, чьи багровые от злости рожи были перекошены. — Я сказал, хватит! — его голос перекрыл гомон толпы. — Достаточно того, что вы уже натворили. На этом человеке много грехов, но он не стрелял в доктора Готлиба! — Откуда тебе знать, краснокожий? — прорычал предводитель троицы, рослый детина со шрамом в половину лица. — Он вышел из леса с пистолетом в руке! Какие доказательства тебе еще нужны? — Он почти слеп! Как бы он мог даже увидеть доктора Готлиба? — выкрикнула Вирджиния, бросаясь вперед, точно самка леопарда, защищающая детеныша. —Лучше скажите, что ваша кровожадность требует непременной казни! Почему вы так хотите убить его? — А ты не лезь, индейская шлюха! — выкрикнул один из линчевателей. И, как оказалось, совершил роковую ошибку. Почти мгновенно люди отшатнулись от него, и вскоре вокруг троицы непримиримых «борцов с преступностью» образовалась пустота. Люди всё еще окружали их и Ринггольда, но большая часть их смотрела на оскорбителя с осуждением. Белая женщина в Америке пользовалась непререкаемым уважением, даже самая бедная и жалкая могла попросить помощи и отказать ей значило бы навлечь на себя презрение. Слабые и хрупкие, но шедшие с высоко поднятой головой по опасному и порой смертоносному Новому Свету, американские женщины заслуживали уважения в глазах правивших этим суровым миром мужчин. И если на Севере и Западе еще встречались выродки, способные причинить вред белой женщине или оскорбить её, то на Юге за подобное могли попросту убить. — Джек Симпсон, — медленно, спокойно произнес Оцеола, и его негромкий голос взлетел над затихшей толпой, — ты только что оскорбил девушку, чья чистота и благородство безупречны. Обида, которую ты нанес ей, будет смыта кровью. Я, Оцеола, вызываю тебя на бой здесь и сейчас, любым оружием, какое ты выберешь! Джек Симпсон затравленно огляделся, пытаясь отыскать на лицах людей хоть тень одобрения и поддержки. Он и сам жалел уже, что его ненависть к женщинам и лютая злоба, подвигавшие его на все те «подвиги», которые он совершал вместе со своими друзьями, прорвались так не вовремя. С ненавистью он взглянул на Вирджинию, стоявшую с гордо вскинутой головой, затем на Оцеолу, который опустил ружье. — Я выбираю пистолеты! — в его голосе звучал вызов. Почти сразу народ расступился. Вирджиния бросилась к Лилит и Ринггольду, отводя их в сторону и снимая с шеи мужчина петлю. Ринггольд судорожно сжимал маленькую руку Лилит, словно она была единственным, что держало его в этом мире. На мгновение в душе Вирджинии шевельнулась жалость при виде его лица, покрытого струпьями и красными пятнами. А вслед за тем она подумала, что возможно, даже у этого человека, запятнанного всеми грехами, есть шанс. И шанс этот заключался в маленькой ручке хрупкой девушки, лежащей в ручище Ринггольда. — Что вы делали в лесу? — тихо спросила она у Лилит, глядя, как поодаль несколько мужчин перебирают подходящие пистолеты и сравнивают их. — Почему оказались там ночью? — У нас была встреча, — щеки юной голландки покрыл густой румянец, — Аренс... я... ничего такого...мы просто говорили. Беседовали. Ничего худого. Мы не хотели, чтобы кто-то знал. Потом услышали выстрел и пошли на него. И в свете фонаря что-то заблестело на земле. Я наклонилась и увидела этот проклятый пистолет... зачем? Зачем я подняла его? Она прижалась щекой к груди Ринггольда и всхлипнула. С другой стороны тихо плакала Джиллиан. Аренс обнимал обеих девушек, тихо гладя сразу две головки, что-то успокаивающе шепча. Вирджиния перевела взгляд на Оцеолу. Высокий, ослепительно красивый, он стоял гордо, со скрещенными на груди руками, и ждал, когда ему подадут пистолет. Вирджинии казалось, что она спит и видит кошмарный сон. В этом сне она ничего не могла поделать, не могла защитить того, кто был ей дороже собственной души. Её знобило от отчаяния и страха за Оцеолу, за мужчину, который царил в её сердце, за её вождя, которого она полюбила на заре юности первой любовью, и которого так странно и случайно обрела снова. В отчаянии она прижала пальцы к губам, глядя, как секунданты разводят дуэлянтов в стороны. Потом загрохотали выстрелы и воздух наполнился пороховой гарью. Вирджиния пошатнулась, не сводя взгляда с высокой сильной фигуры. Оцеола схватился за бок, его противник сделал несколько неверных шагов и упал, зарывшись лицом в выгоревшую траву. С отчаянным воплем Вирджиния бросилась к индейцу и обняла его, совершенно не стыдясь, не думая ни о чем кроме того, что может потерять его. Оцеола повернулся и обнял её, положив свои большие сильные руки ей на плечи. — Вирджиния, — тихо сказал он, глядя ей в глаза, — о, Вирджиния... Но она уже в негодовании и ярости повернулась к молчащей, напряженной толпе, всматриваясь в ошеломленные лица. — Убивать! Убивать! Это всё, чего хотите вы! И неважно, что всех нас, и индейцев, и черных, и белых едва не погубила Белая Чума! — выкрикнула девушка, с вызовом вскинув голову. — И неважно, вы, белые люди, что многие из вас обязаны своими жизнями краснокожим индейским девушкам и негритянкам, которые смотрели за вами и лечили вас, которые поили вас свежей водой, когда вы умирали от жажды, омывали ваши тела от грязи и болезни! Да есть ли что-то в этом безумном мире, что смогло бы примирить вас? Ведь вы считаете себя почти богами, а между тем не будь этих благородных девушек и не будь воинов, которые оберегали ваш покой, многие из вас не проснулись бы от чумного сна! Быть может, хватит уже считаться цветом кожи, когда есть множество белых, красных и черных, тех, кому нужна помощь, кто мечется в болезни, умирая без помощи в своих домах! Вы, считающие себя мужчинами, линчуете невиновных, а между тем есть многие, кто нуждается в вашей помощи! Можете осудить меня и презирать за то, что я скажу сейчас, но я всё же признаюсь — для меня нет никого дороже, чем этот мужчина, что встал между мной и оскорбившим меня человеком! — Вирджиния! — в смятении воскликнул Оцеола, сжимая окровавленной рукой её ладонь. Девушка подняла их сплетенные руки. — Эта кровь, пролитая за меня! И каждая капля её для меня священна! — Она демонстративно поднесла руку Оцеолы к своим губам. Он растерянно улыбнулся, озираясь вокруг. В толпе послышались хлопки, и вскоре уже воздух загремел от аплодисментов. Вирджиния не верила своим ушам, не верила своим глазам. Но людские лица посветлели, и люди, белые, черные, красные и желтые, аплодировали ей, её речи и поступку. Но для нее не было важно уже ничего, кроме руки, в которой покоилась её рука. ***** На следующий же день несколько групп спасения, состоявших из людей всех цветов кожи, были отправлены во все стороны, к человеческим поселениям, на поиски выживших и заболевших. Так же им велено было передавать всем встречным, что в индейском поселение у бывшего форта Блэк принимают здоровых и больных, оказывая помощь всем и каждому. С собой каждая группа увезла по две склянки снадобья, приготовленного Вирджинией, с полным указанием того, как его использовать. Как показал опыт, достаточно было всего пары капель, чтобы излечение началось, так что по совету Норберта Готлиба лекарство просто втиралось в разрез на теле больного, а в сложных и запущенных случаях в несколько разрезов, сделанные в различных местах. Вирджиния вместе с Маюми, Мини, Анжелиной и присоединившимися к ним матерью и дочерью Ринггольд не покладая рук трудились над новыми и новыми порциями лекарства, которое действовало безупречно. Доктор Готлиб очнулся и быстро шел на поправку, чему немало способствовало глубочайшее раскаяние Анжелины и её неусыпные заботы о здоровье её невольной жертвы. Сам Готлиб неожиданно воспринял все произошедшее с философским смирением, поцеловал руку плачущей взахлёб Анжелине и утешил её тем, что свой след в его сердце она оставила теперь уже навсегда. А позже, с чисто немецким романтизмом и в один из дней, когда смог вставать с постели, он преклонил колено перед мисс Макферсон и предложил ей стать фрау Готлиб. Вскоре пожилой священник отец Ноэль сделал сразу пять оглашений о помолвке. Вслед за Оцеолой и Готлибом предложения своим леди сделали юный Норберт, Джордж Рэндольф и Аренс Ринггольд, на которого неизгладимое впечатления произвели события последних дней и который без памяти влюбился в прекрасную Лилит. Дни убегали, словно песчинки в песочных часах. Постепенно начали прибывать люди, для которых строились гостевые дома. Здоровых пристраивали к делу по способностям, больных лечили и обихаживали. По словам прибывающих Белая Чума бушевала не только в Америке, все континенты и страны были поражены ею. Но повсюду находились подвижники и целители, искавшие и находившие свои методы борьбы с заразой. Во Франции Лорен Нодье и его напарник Пьер Буассо нашли способ уничтожения заразы с помощью одного из видов плесени, почерпнув знания в древнем манускрипте, переведенном с китайского языка на арабский, а с арабского на старофранцузский. Вскоре их метод был подхвачен и разнесен по Франции, Испании и Италии. В далекой снежной России профессор Иван Мойер и его молодой ученик Николай Пирогов вступили в битву с Белой Чумой, используя в этой борьбе защиту с помощью крови чахоточных больных и изготовленный на основе этой крови препарат для лечения уже заразившихся. В Пруссии химик и естествоиспытатель Ганс Линдберг использовал свои познания в химии и медицине, чтобы спасти свою племянницу, умиравшую от Белой Чумы, и вскоре его опыт взяли на вооружение лучшие медики со многих Земель. Медленно, но верно Белая Чума начала отступать, оставляя опустошенные области по всей земле.