Белая Чума. Никто кроме тебя

Ночь простирала свои крылья над миром, стенавшим в агонии. Но стоны его были далеки от двоих, нашедших убежище в старой хижине среди болот. То было жилище охотника на аллигаторов Хоба Смита. Но Хоб давно встретил свою погибель в болотах Луизианы, а хижина осталась. Здесь было всё необходимое для жизни, от очага, выложенного крепкими, почерневшими от жара и копоти камнями, до масляной лампы, оставшейся от первого хозяина. Небольшой котелок зарос грязью и плесенью и его пришлось как следует оттирать песком и пеплом. Билли Пауэлл, носивший так же имя Оцеола, помешивал густое, источающее травяной аромат варево. Потрескивало веселое пламя, лижущее бока котелка. В его свете лицо Оцеолы казалось резким и точеным. Вирджиния, лежавшая на ложе из потертых шкур, страдала от боли в растерзанной руке, но не могла не любоваться человеком, сидевшим у очага. Эти мгновения, полные боли, она не променяла бы ни на что на свете. — Придется потерпеть, мисс Рэндольф, — Оцеола постарался смягчить свой резкий сильный голос. Голос настоящего вождя, подумала Вирджиния прежде, чем кивнуть. — Я готова, Билли... простите, Оцеола. Он неожиданно улыбнулся, сверкнув белыми зубами. — Вы, мисс Рэндольф, можете звать меня так, как вам приятнее. — Тогда буду звать вас Оцеола, — Вирджиния слабо улыбнулась в ответ, — красивое имя. Индеец снял с металлической перекладины котелок и принялся извлекать варево, давая жидкости стечь и выкладывая на чистую тряпицу гущу. — Это поможет залечить вашу рану, — сказал он, осторожно остужая гущу и вороша её кончиком ножа, чтобы разложить равномерно, — здесь кора дуба и кора хинного дерева, а так же некоторые травы, что растут в окрестностях. Они снимут воспаление и жар. — Похоже, вы хороший ученик, — улыбнулась Вирджиния, — перенимаете от доктора Готлиба даже его слова. — Учиться всегда интересно, — сказал Оцеола, очень осторожно отнимая от раны полосы ткани, которыми наспех обвязал руку девушки, — а особенно, если знания могут спасти жизни людей. — И от чего помогает кора дуба и кора хинного дерева? — полюбопытствовала Вирджиния, стараясь выглядеть беззаботно, хотя от страха и боли у неё засосало под ложечкой. Но прикосновения индейца были нежны и легки, и под слоем зелья, наложенного им на раны, боль вскоре утихла. — Кора дуба и отвары из неё останавливают кровь и помогают заживить самые тяжкие раны, — ответил Оцеола, аккуратно повязывая рану поверх зелья чистой полоской ткани, которую оторвал от собственной запасной рубашки. — А кора хинного дерева не даст подняться жару, а если он уже поднялся, то собьет его. Доктор Готлиб дал мне немного на тот случай, если понадобится помочь кому-то вдали от лагеря. Когда он только появился здесь, я лежал с приступом малярии. Доктор вылечил меня лекарством из коры хинного дерева. Вам надо будет выпить хоть немного отвара, лучше применять его и наружу, и внутрь. Отвар оказался страшно горьким, так что Вирджиния сморщилась и зажмурилась, сделав глоток. Но Оцеола настоял на том, чтобы она выпила хотя бы три глотка. Остальное приберег на утро. Но как только утихла боль в изувеченной руке, на Вирджинию снова навалились тяжелые мысли. Она думала о брате, который остался в поселении. Страх за Джорджа сжал её сердце, и Оцеола словно ощутил это. Он неожиданным движением коснулся её волос, погладил по голове. — Джордж Рэндольф пришел в себя вскоре после того, как вы ушли с Мини и мисс Анжелиной, — мягко произнес он, — попросил пить и есть. А это прекрасный знак! — О, вы сняли тяжелый камень с моего сердца! — Вирджиния с бесконечной благодарностью взглянула на индейца. — Брат это всё, то осталось у меня в этом мире. Не станет его, и я останусь совсем одна. По лицу Оцеолы пробежала тень. Он хотел было что-то сказать, рука его ласково огладила плечо девушки. Но в это мгновение далекий крик донесся до слуха Вирджинии. Оцеола вскочил, вслушиваясь в душный сумрак, затем ободряюще сжал плечо девушки. — Не пытайтесь выйти, мисс Рэндольф. Я скоро вернусь, не бойтесь. Время тянулось бесконечно медленно. Вирджиния с трудом повернулась на левый бок, глядя на дверь, в неплотно пригнанные доски которой просачивался застоялый болотный воздух. Она молилась в душе и Богу белых людей, и Великому Духу индейцев о том, чтобы уберегли Оцеолу Пауэлла от беды. Молилась так, как молилась бы за Джорджа... и всё же иначе. Ведь Джордж был ей братом, Оцеола же... Вирджиния боялась думать о том, кем для неё был этот человек. Она вздрогнула, заслышав шорох листвы и хлюпанье болотистой земли под шагами. Дверь скрипнула и отворилась. Оцеола буквально ввалился внутрь, таща на себе человека, чьи длинные серые волосы закрывали окровавленное лицо. Следом за ним в хижину протиснулись две женщины, старая и молодая, с лицами, при виде которых Вирджиния вздрогнула. Она знала обеих, старшую звали Дельфина Ринггольд, младшая носила имя Джиллиан. — Заприте дверь! — бросил им Оцеола, и обе женщины принялись возиться с довольно тяжелым засовом-перекладиной. Тем временем индеец уложил человека с длинными волосами на одну из запасных шкур и попытался отереть ему лицо. Тот вскрикнул, явно от боли и страха, пытаясь оттолкнуть своего спасителя. — То существо... мы думали, что это человек, — дрожащим голосом произнесла Джиллиан Ринггольд, дико глядя на Вирджинию, — а оно набросилось на нас! Если бы не Аренс, оно бы убило маму! — Аренс? — Оцеола медленно выпрямился, глаза его отражали пламя очага, так что казалось, в них пылают костры Ада. — Аренс Ринггольд? Он взялся за рукоять ножа и медленно потянул из-за пояса. Как ни слаба была Вирджиния, но бросилась между двумя мужчинами, один из которых был ей ненавистен, второй же... менее всего она желала, чтобы он запятнал себя убийством безоружного и раненого человека. Пусть даже такого, как Ринггольд. — Постойте, прошу вас, — она сжала руку индейца здоровой рукой, — он жалок и слаб. Вам не к лицу убивать такое ничтожество, Оцеола. Он вздрогнул, словно очнувшись от тяжелого наваждения. Нож медленно скользнул в ножны. Перепуганные женщины бросились к своему спутнику, пытаясь загородить его своими телами. Впрочем, тот, услышав имя «Оцеола», попытался выпрямиться и принялся шарить руками вокруг себя. Некоторое время индеец молча смотрел на него, затем перевел взгляд на женщин. — Он что, ослеп? — То существо... человек или... я не знаю, что он такое, — голос Джиллиан срывался, — он был весь в каких-то жутких опухолях и чирьях. Из них текло... — она передернулась от отвращения, — и когда он увидел маму, то кинулся к ней, и один из чирьев у него на лице лопнул. Гной брызнул в глаза Аренсу, потому что он встал в тот момент между мамой и этим... этой тварью. Но Аренс успел его заколоть. Он кричал, говорил, что глаза разрываются от боли, пытался вытереть… По щекам молодой женщины катились слёзы. Оцеола с минуту смотрел на неё, на дрожащего Ринггольда, затем кивнул на котелок и кучку бинтов, сделанных все из той же запасной рубашки. — Промойте ему глаза и положите повязку, — отрывисто произнес он, — уложите в том углу. И две женщины, повинуясь его жесту, занялись своим родичем. Вирджиния, все силы которой ушли на рывок, почти повисла в объятиях индейца. Оцеола бережно уложил её, прикрыв своей курткой, и присел на край её ложа, убирая кончиками пальцев упавшие на лицо прядки золотых волос. — Спасибо, что остановили меня, — тихо произнес он, глядя в глаза девушке, — как бы сильно я ни ненавидел этого... человека, думаю, он может пригодиться доктору Готлибу. Как и его женщины. То, о чем они говорили... я слышал разрозненные рассказы о некоторых больных, которых Белая Чума изменила. Они набрасываются на других людей и кусают их, пытаясь вырвать куски из тел, причем нападают только на здоровых людей. А иные, покрытые болячками и чирьями, стараются оказаться рядом и выплеснуть свою грязь на людей, думаю, именно такого несчастного встретили эти... существа. Всё это слишком странно и... необычно. Думаю, доктору Готлибу следует знать. Вирджиния коснулась рукой его колена, преодолевая страшную слабость. — Далеко ли отсюда до поселения? — спросила она. — Около двух миль по болотистой местности. Ночью мы все равно не сможем идти. Завтра с утра пойдем, как рассветёт. Вас придется нести на руках. — Думаю, я дойду сама, — Вирджиния храбро улыбнулась, глядя в темные лучистые глаза, — я смогу... это всего лишь пара царапин на руке. А с вашим снадобьем к утру я буду в порядке. Оцеола улыбнулся, и в его улыбке было глубокое восхищение её храбростью.