По ту сторону солнца

Кохэку крутит в руках тоненькую цепочку с мелким плетением и смотрит как в свете переливаются лучики солнца. Совсем крохотные и миниатюрные. По комнате гуляет запах никотина и дорогой букет ароматов открытой бутылки коньяка. Третьей за вечер. Взгляд зашелся пьяной дымкой. Помада алым мазком вышла за контур легкой улыбки. Со вздохом она опускает подвеску на стол — аккуратно и бережно. Невесомо касается пальцами еще раз и тянется к бутылке. Та ложится в кисть ровно и привычно, охлаждая кожу. Фигура встает чуть качнувшись и неспешно подходит к веранде. Горячая жидкость опаляет горло, размазывает остатки помады и течет по шее вниз. Голова запрокинута наверх, бледные щеки чуть розовеют, а губы тянутся в подобии усмешки. Кохэку ставит точку в этой продолжительной истории. Та затянулась на долгие 12 лет и сегодня, кажется, она может вздохнуть полной грудью. В груди привычная пустота сворачивается колючим вихрем, задевает ребра, проходит по каждому шраму и ранению, идет стремительным тайфуном по телу и отзеркаливается в правом глазе янтарными всополахами. Немое торжество струиться по венам, так что кровь закипает и бурлит. Ей так весело и отвратительно одновременно. В голове звуки выстрелов, в памяти предсмертные лица с горящими взглядами и ненависть. Бесконечная. Всеобъятная. Прожигающая. И от этих фрагментов крышу сносит напрочь. Десна красные показываются сквозь упоительный оскал, а серая радужка сверкает нездоровым блеском. Кохэку эмоциональный калека, с искареженным восприятием — нахрен — всего. Вообще и напрочь. Кто-то умный особо скажет что жизнь её так помотала — переживала и кости голые выплюнула. Она на это только рассмеётся сиплым и утробным гоготом. Громко и раскатисто. Она такой «бракованной» уже была. Давно. С самого начала и сейчас, оглядываясь назад, понимает — тот мнимый «блок» ей поставили другие. Он крошится в труху и сметается напрочь когда та находит мертвое тело Эммы. Видит синие гематомы и потухшие кристаллики и мир возвращается в прежнее русло — бесцветное и спокойное состояние. Как и должно было быть с самого начало. Мир начинает расцветать и пестрить после выстрелов из пушек, после взрыва зданий и выжженного клейма на коже. Сострадание пропадает. Исчезает понимание и гниет на глазах милосердие. «Человечность» — как ей говорят, вещь ей не понятная. Майки в этом ее понимал. Точнее та его часть, что в детстве сидела глубоко и надежно спрятана. Как оказалось не навсегда и даже цепи могут треснуть. Кохэку от этого довольно щуриться, скалиться голодным зверем и интуитивно чувствует схожую натуру. Но только и схожую. Не так уже. Подделка на фоне смертей расцвела и оплела тело Сано Манджиро. Он бессознательно шепчет про Черный Импульс — страшится и пытается тот всеми силами загнать обратно. Ямадзаки Кохэку же просто проделал дырку меж бровей даже не моргнув. Чудовище погибает так просто и скучно, а Майки улыбается свободно и вымученно. И Кохэку немного жаль. Когда тело Кисаки бьется об бетон — звук выходит немного комичный. Но легкое разочарование бьет по затылку и в покое не оставляет. Пусть так. У Кохэку остаётся терпким послевкусием дребезжащая ненависть и злоба в чужих глазах. Девушка делает звучный глоток и отбрасывает опустевший сосуд куда-то в сторону. Пьяно ведет плечами и смотрит на горящий Токио под ногами. Стекла в пол и метровая-нескончаемая панорама перед ней как на ладони простирается. Все становится так по-правильному и настоящему, что в груди от наступившего триумфа щемит. Её могут презирать и проклинать, могут бояться или уважать, но никто и никогда не сможет вновь забрать, то что всегда по-праву принадлежало ей. В конце концов она получает долгожданный триумф, свое королевство и корону, которую, по глупости своей, раньше мало кто видел.