По ту сторону солнца

The Dark — SYML Баджи — вот главное связующее и предпосылка этого разрастающегося торнадо. Сильного, свирепого и безжалостного. Казутора убьёт Баджи и весь мир в эту же секунду обрушиться им всем на головы. Раздавит и расплющит, оставляя после себя лишь жалкую тень прежней жизни. От этого поворота зависит в каком направлении и дальше будут идти Свастоны, станет ясно, что именно этот поворот сработает как отсчёт на детонаторе. Это настоящая бомба, что после себя не оставит ничего-никого — Хину, Акуна, Дракена, Майки. Всех тех к кому каждый раз прикипает, привязывается Такемитчи с гомону втаптывается в грязь злобная и неотвратимая судьба. Посмотреть правде в глаза — он боится настоящего. Того времени, что неумолимо быстро движется и сметает на своём пути всех-всех кого он знал и любил. Такемитчи пытается выдавить из себя радостную улыбку касаясь руки ещё маленького Наото, но внутри у него все замирает, а сердце перестаёт стучать — все притаилось в ожидании. И если бы лучшего. Каждый раз он верит и надеется, что больше возвращаться не придётся, но вместо этого получает жестокий пинок реальности который нет-нет, да ломает его с каждым прыжком больше и больше. Он спасет Баджи и у Майки не будет причин забивать Казутору до смерти. Он не измажется в чужой, липкой крови и взгляд его точно не потускнеет. Они все разойдутся по домам, а на следующем собрании величественно объявят как одолели очередную банду. Станут веселится, заливается уморительным-победоносным гоготом, таким что все-все их услышат. Баджи вернётся к Майки обратно и он непременно посмеётся с того, какой его друг тупица и идиот. — Я спасу Баджи. Такемитчи смотрит в глаза другу и в отражении видит себя. Ультрамарины у него светятся-горят-опаляют немыслимой решимостью и готовностью сражаться. За Майки, за Доракена, за всех тех кому он голову готов положить на отсечение — так клялся спасти и уберечь. Пусть Кисаки и дальше зубоскалит и глумится над ними за пределами арены — все его планы Такемитчи хочет и намерен растоптать-изничтожить-стареть. Но в голове неприятным воспоминанием вспыхивает мысль. Шальная, быстрая, но пробирающая до мурашек. Это кажется таким важным и серьезным, однако причины Ханагаки совсем не различает. — Что-нибудь нашёл…? — он договаривать не намеривается. Смотрит на друга пронзительно и будто кричит — Ты же понимаешь о ком я! Произносить это имя вслух кажется чём-то запретным. Наото понятливо прикрывает глаза и еле заметно кивает. Конечно он понимает. У этого парня глазища настолько необъятные и живые, что каждая мысль, что в голове возникает, тут же отзеркаливается. — Я смотрел по тем параметрам, о которых ты говорил — имя, фамилия, год, район, внешность, возможность замешанности в уголовных делах… Хотя признаюсь, описывать черты характера и поведение было лишним. На последнем предложении Такемитчи смущенно почесал затылок. — Так что узнал? — притихший Наото задумчиво перевёл взгляд на потолок. Поразмыслив над чём-то своим он обратился в взволнованному Ханагаки. Наото его воодушевлённого настроя не разделял. — Ничего. — … — живо вскинутые дужки бровей заставили проявится складки на лбу — Ничего? — Парня которого ты знал, либо никогда не существовало, либо сам факт его рождения полностью стёрли. Никаких упоминаний — роддом, больницы, учетные записи, сады, учебные учреждения — все чисто. С каждым словом детектива лицо Такемитчи вытягиваохлось с завидной подвижностью и спектром смешанный эмоций. Такого он совсем не ожидал. Ведь если Кода-сан в тот момент, двенадцать лет назад, был там, то по какой причине не предупредил остальных? Почему не сказал ничего Майки? Или тому же Дракену? Была ли причина по которой он просто не мог сказать? Или же просто работал с Кисаки? От последнего вопроса Такемитчи слегка поежился. Точно нет! Тогда зачем ему тогда спасать Доракена, наперекор задумке Кисаки? Их вряд ли что-то связывает. Тогда что? Мог ли Кисаки устранить или начать его шантажировать? Что должно было случится если Кода не стал никому ничего говорить? Как именно он покинул Тосву? И по какой причине, его может опасаться Кисаки? А он сам? Что стало с ним если Кода может избавиться от него если они начнут копать дальше? Такемитчи перевёл потерянный, метавшийся взгляд на странно притихшего Наото. Тот казалось раздумывал над чём-то совершенно отличным от него. — Наото. — встрепенувшись и прогнав застывшую перед глазами пелену, детектив теперь предельно ясно и четко взглянул на состояние Такемитчи. — Единственное, что совпадает по всем критериям — не он. — на странную и непонятную формулировку он лишь свёл брови к переносице. Понятливо оглядев недоумение на чужом лице Наото продолжил, хотя внутри себя все равно сомневался в правдивости теории. — По твоим словам есть только один человек — Кохэку Курода. — на резкий кивок со стороны он ответил, — не он, — она. — Девушка? — сомнение Такемитчи скрывать не стал. На уточнение последовал решительный ответ. — И…? Где она сейчас? На потускневшего-посеревшего Наото он наткнулся сразу. — Мертва. Её обнаружили сгоревшую заживо в собственном доме в 2007 году.

***

«Два дня до начала битвы.» От последнего Рюгуджи ужасно воротит. «Битва»? — Что за нелепица? Но и другого слово на ум как назло не идёт. Бойня? Уже ближе. Вендетта? Слишком пафосно. Да, именно. Улыбаться он в любом случае после неё не будет. Сталкивается с друзьями — не старыми/бывшими, а просто друзьями — для него отвратительная перспектива. Становится так гадко и тошно, что они совсем ничего не смогут с этим сделать. Доракен окончательно убеждается в этом, когда вживую встречается с лихорадочно блестящей позолотой — безумно так, с холодным намерением и стальной решимость сделать все самое-самое. Что конкретно? Жестокое? Противозаконное? Аморальное? Для чего это затеял Казутора и к чему хочет прийти в конце? Он смотрит на Казутору с горьким принятием, что того не исправить, не вернуть, так как нездоровые шестеренки в чужой голове намертво закрученные-завинчены и ничто с этим не поделаешь. Доракен со скорбной улыбкой вспоминает как они впервые пересеклись. Первое что ему самому пришло в голову, так это то как иронично наверное они выглядели со стороны. Оба ещё мелкие пацаны — но гордо расхаживающие по территории их консервативного общества с драконом и тигром на теле. И причём видное место. Что у него, что у Ханемии. Вдвоём выбрали два символа удачи, одновременно похожие и такие противоречащие друг другу. Это было пожалуй, самым забавным. И Кен вглядывается в спину друга и когда-то товарища с неописуемой болью в непроглядной темени радужки. Внешне спокойный и всегда собранный, внутри содрогающийся от своего бессилия. Возможно и от чувства своей вины перед ним. Никогда Доракен этого не признаёт — но брал он на свои широкие, крепкие плечи непосильную ношу. Взваливал и Шагал дальше, лишь виня себя когда не справлялся. — Майки этого не желает. — он говорит это уже себе — еле слышно и под шаркание чужих массивных ботинок. Остаётся Майки который столкнуться ни с Баджи, ни с Казуторой не готов. Доракен в этом уверен и потому смотрит на спину Сано печально и скорбно. У того плечи расставлены сегодня слишком широко — не дрожат. Шаг у Майки как и всегда — твёрдый. Вот только, что именно случится с Майки, когда сам он внутри себя сворачивается и дрожит, он не представляет. — Пути назад уже нет? Майки не спрашивает у сзади стоявшего зама. Он и не старается подобрать ответ. Оба они сейчас — непроницаемые заледеневшие глыбы, с напускным, непринуждённым спокойствием на лицах. Но и один и другой, негласно понимают-принимают, что нихрена не в порядке. Голос у Майки не дрогнул, не сорвался. Смысл его слов — немая обречённость которую он никак-нигде не должен обнажать. Внутри он медленно тлеет до голых угольков — обжигающих, проходящих насквозь и мечущихся в темных безднах глаз. В голове у него пугающая пустота и полный штиль мыслей — ничего не кричит, не орет, не горланит набатом и по ушам не стучит страшным рокотом. И как бы иронично не казалось — вот оно, самое страшное. Потому как после подобного затишья, буря поднимается смертоносным смерчем. И это Майки пугает до чертиков, до слепых пятен в глазах. Обычно за этой могильной тишью следует взрыв такой силы и мощи, что когда в следующий раз он глаза откроет — у него руки будут уже по локоть. И это страшно.

***

«Не помри» Вот до чего он додумался. Аж в животе колит — вот смешно! Оборжаться можно! Постарайся не сдохнуть. Не откинь копыта. Останься в живых. Живи-живи-живи-живи. Для Такемитчи сам Кейске Баджи — белый шум. Ничего о нем такого он не знает. Даже понять/принять того он не собирался. Так ли его вообще волновал этот вышибала, если бы не имел такую ценность для других людей? Как раз таки тех кто по своему дорого Ханагаки и которых он и намеревается вытащить из этой мешанины. Кто он? Что из себя вообще представляет помимо ценности в глазах «нужных» людей? Черт его знает. А Такемитчи и подавно не представляет. Как не представляет, что случится если этот буйный янки умрет. Конец света? Да — судя по всему, что он видел, слышал, прочувствовал там, в далёком-вчерашнем бушующем. У Ханагаки нет циничных или каких-либо ещё чёрствых черт. Ему не плевать на жизни людей — наверное, поэтому он и рвёт каждый раз жопу? Упорно так, с надрывом. Но такая вольность как лишние мысли и чувства могут ему все испортить — и он не оглядываясь на свою недалёкостью — ещё в состоянии понять — оступись и все порушится к чертям собачьим. Допустить этого нельзя-невозможно-немыслимо. Слишком большой риск для многих других — повязанной в этой круговой поруке — людей. Многие жизни и судьбы висят на тонком волоске и предательски раскачиваются над горящей свечкой. У него все ходуном ходит от скопившегося внутри напряжения. Тянется к стакану — вода искажается рябью. Просыпается он, весь в поту, с надрывным дыханием и заплетающимся языком. Все его слова, нет-нет, но сорвутся то в невнятную скороговорку, то в невнятное заикание. Он боится, что облажается. Перед ним горит-вспыхивает образ Наото, что его ждёт там. Верит в него, надеется и поддерживает всеми возможными силами. Где только их находит каждый раз? Он не знает, но признателен ему уже до гроба. У Баджи непременно есть и мечты и желания. Может в будущем у него даже будет счастливая семья? Дети? Жена? Он сможет заниматься любимым делом или станет вкладываться в своё хобби… Будет созваниваться и встречаться со старыми друзьями из нынешней Тосвы уже взрослыми людьми. Пропустит пару стопок по пятницам на пару с Чиффую? У Баджи может случиться ещё двенадцать лет свершений и падений. Он непременно будет и радоваться, и выпутывается из жизненных передряг с этой своей скалящейся ухмылкой и нахальным прищуром. Делать все то, что и все окружающие его люди. Он будет жить. И вот, Такемитчи думает об этом всем, заплетается в собственных фантазиях и на глазах у него слёзы — крупные бусины — горькие-горькие. Он их остервенело глотает, но они и не думают останавливаться — отчего-то текут тихими ручьями обжигая щеки. Такемитчи нервно закусывает влажные губы и упрямо смаргивает. Он совсем не хочет, чтобы Баджи умер. Не желает и смерти Казуторы. Краем понимает, что все те кто перед ним находится — дети ещё совсем. Пылкие, горячие, со своими скелетами и тревогами под сердцем. У них в жилах магма струится, кипит молодость и юношеская гордыня. Он сейчас попадает в эту среду и осознает как многого они лишаются с возрастом. — Я хочу встретиться с Кодой-саном пред тем как идти к Майки. — он в своём намерении стоит твёрдо и также смотрит на Чиффую. На решение товарища он кивает, полностью одобряя и поддерживая. Такемитчи оглядывает чуть ссутуленную спину партнера, но вслух говорить ничего не решается. Ему тяжело — это становится понятно ещё больше, после столкновения и разговора с Баджи. Тот оставил после себя пелену недопонимания и злобное гоготание, что по слуху резко проехалось. Но сейчас они вдвоём идут в парк Ёёги — ближайшие пол часа Курода планировал провести возле центрального фонтана в теньке деревьев — по словам того же. Возражать не стали, лишь обусловились, а точнее Кода крайне точно и понятливо объяснил, что ждать кого-либо не намерен. Опоздают? — Не его проблемы. Из-за недавних событий Такемитчи находился, мягко говоря, в смешанных чувствах. Вопросы в его голове не утихали, а понять, что конкретно он хочет донести до Кохэку — и подавно не получалось. Вдобавок нужно было четко отделить самые странные и компрометирующие предложения. Уже с Баджи стало ясно — ещё «несуществующие» в этом временном промежутке детали упоминать было нельзя. Дошли до обширной парковой зоны они с Чифую в тишине, каждый раздумывая о своём. При дальнейшем приближении к назначенному месту пересечения, парни стали внимательно вглядывается в окружающую их местность. Жухлая, ещё зелёная трава постеленная ровным газоном, ухоженные кроны массивных деревьев с небольшими вкраплениями сухих и старых листьях и гладкая поверхность чуть зеленоватого озера, позже реконструированного под небольшой фонтан. На данный момент новая деталь парка не работала оставляя в тишине всю окружающую их территорию. Если не считать незаметный шелест над головами, то место можно было назвать давно забытым и оставленным человеком. Что по своему было удивительно для выходного дня и стрелке на часах (там было не больше четырёх). — Эй! — проследив куда именно указывал Такемитчи тоже остановился — Наш объект? Чуть приглядевшись, под облысевшими ветвями сакуры обнаружился спокойно отлеживающийся человек. При дальнейшем рассмотрении, стало ясно по мерно вздымающейся грудной клетке, что тот спал. Удобно устроившись на траве, закинув руки за голову, будто имитируя хоть какое-то подобие подушки и вытянув ноги во всю длину он наслаждался ещё тёплой осенней погодой. — Возможно…? Чифую твердо покивал чему-то своему и с твёрдым голосом заверил: — Точно он! — спорить с товарищем лишний раз Такемитчи не любил, но побороть небольшую долю любопытства не смог. Мало ли кто в парке подремать захотел? — Откуда знаешь, что это именно он? — на озвученное недоверие к собственным словам, Чифую посмотрел с вызовом во взгляде и недовольством от чужого недоверия. — Много гопников с книжками видел? — прежде чем серьезно задуматься над брошенным вопросом-вызовом, Такемитчи поспешно мотнул подбородком. — Вот и не бузи. Пошелестел следом за Мацуно, парень на миг замешкался. При чем тут книги? Уже возле самого дерева догнал — толстый переплёт синего цвета лежал недалеко возле головы спящего. Стало странным. Что такую броскую (как для янки) деталь он сам не приметил. На появление новых людей под собственным лежбищем Кода не реагирует. С секунду пребывая в нерешительности над спящим человеком, Такемитчи громким шёпотом спрашивает также застывшего Чифую. — Ну. И что дальше? На неожиданный шум Чифую морщится — будто над ним спящим шумят, а не над головой Коды. Если честно, это было легко только в теории. Ещё до того как он оказался пред такой «делемой». Будь тут храпящий, и видевший не один сон Баджи, Чифую просто замахнулся бы и зарядил куда-то под рёбра —так что сразу бы вскочил на ноги. Отчего-то, что-то внутри его головы назойли зудело и шептало о «неправильности» всей этой ситуации. Так вот, вторгаться в… Л-и-ч-н-о-е п-р-о-с-т-р-а-н-с-т-в-о именно Коды… Нет он не боялся. Просто из всех командиров именно от него он не знал, чего следовало ожидать. Тот всегда производил впечатление человека мирного, хотя и мог вызывать нервозные мурашки на коже. Во всяком случае, так было по словам людей из группировки. — А что я сразу? Твоя была идея! — и честно, он старался звучать максимально непосредственно и усилительно. Признавать, что перспектива разбудить кого-то — вызывало странное противоречивое отторжение, не хотелось. — Издеваешься! — Такемитчи казался действительно растерянным и возмущённым, процеживая слова сквозь плотно сомкнутые губы. Он то и дело, переводил взгляд с одного парня на другого. Последний будто совсем не чувствовал, чужого присутствия и очень натурально отыгрывал полную безучастность и отстранённость от темы всей перепалки. На пылкое возмущение Ханагаки, Мацуно отмахнулся призывным и подбадривающим жестом — взмахнул руками в строну лежащего. — Вы закончили? Третий прорезавшийся голос, парни отреагировали бурно и живо — разом отшатнулись от говорившего как ужаленные. Лишь молча уставились круглыми-круглыми глазищами. Парень этим временем никак не двинулся, даже глаз не раскрыл. — Так ты не спал? — На своевременный вопрос со стороны Такемитчи, Кода красноречиво вздёрнул левую бровь. — Да нет, — неспешно переходя в положение сидя и разминая онемевшие руки, тот продолжил — оказывается, спать под чужой трёп — та ещё задачка. Уже отойдя от прошлого потрясения (а по другом это не назовёшь) они машинально склонили головы. — Просим прошения! — пара голосов объединилась в один звучный. На такую синхронность, Кода лишь сморщил кончик носа — выдалась редкая возможность нормально поспать и привести мысли в порядок, как тут возникают эти два идиота и портят всю идиллию. В последнее время Кода с завидным рвением хватался за любую подвернувшуюся возможность отдохнуть. Как оказалось даже отказ от школьного времени не принёс много свободного времени в и так плотный график — совмещать одну серьезную деятельность с другой — шумной и муторной оказалось не просто. Сна не хватало, если так можно назвать его полное отсутствие. На извинения она отреагировала как на нечто само собой разумеющееся. — Что хотели? — выдавливать из себя благодушие и расположенность к беседе, она не собиралась. Черт бы побрал вообще согласится на встречу — что вообще они могут ей сказать? Желание-четкий настрой послать проходимцев куда подальше возникло и закоренилось в голове. Не заметить как на тебя уставились колким пронзительным взглядом — трудно. Поэтому Такемитчи замечает, принимает к сведению и уже старательно отгоняется прошедшийся по коже замогильный холодок. — Это касается Кисаки. — Чифую перехватывает инициативу и теперь смотрят-пожирают взглядом уже его самого. Он перехватывает эстафету по онемевшим пальцам и вставшему поперёк горла кому. Неприятное чувство, но он его сглатывает. — И что же Кисаки? — она не любила когда её время тратили в пустую, а особенно когда это делали не знающие чего хотят мямли — Хина в курсе твоих увлечений? В последнее время ты только на нем и повернут. От неожиданного замечания Такемитчи давится воздухом. Чифую же лишь шире распахивает яркие хризолиты непонимающе переводя взгляд с шокированного Ханагаки на твёрдо смотревшего Коду. Пропустив мимо ушей пошлую издевку Чифую высказался: — Мы знаем, что ты приходил к Осанаю и знаем, что именно он тебе сказал. — с намеком зыркнув на возмущённого Ханагаки, он добавил — Нам тоже обо все известно. — Да-а…? — в этом незамысловатом ответе поменялось многое. Легкие колебания в смене чужого настроения Чиффую зорко приметил. Прежняя суровость снова поменялась на знакомую несерьезность и непосредственность — что в тоне голоса, что в самом выражении лица. Колкие серые осколки теперь глядели с смешинкой и глумливость над чужой собранностью. Будто раньше она и не злилась вовсе. — Кисаки — враг. Если раньше он воспользовался Мебиусами, то сейчас вполне может быть тайным лидером Вальхаллы. — на заговорившего Ханагаки Чифую глянул с заметным одобрением и поспешно кивнул в знак солидарности. На слова в миг возмужавшего парня Кода понятливо хмыкнула, хотя внутри себя очень даже удивилась. И такой хлюпик может выдать что-то стоящее? Даже не заикнулся! — Мы думаем, что он мог замыслить, что-то на завтрашнюю битву, — Чифую буквально изнутри горел пламенем решительности, — и считаем, что лучше избавится от Кисаки прямо сейчас. — Складно выходит. — на пылкие и не лишенные смысла доводы Кода отвечает благосклонно. — Так вперёд! Идите под ручку к Майки, потыкайте пальчиком на Кисаки и выскажите своё «фи». — на посеревшие лица напротив, она весело хмыкает, когда парни её слова смешными не находят. Лишь заметнее хмурятся и непонимающе втыкают своими глазами. Коде действительно хочется усмехнуться. — От меня вам чего надо? — параллельно поднимаясь с насиженного места и прихватывая книгу с собой, она по птичьи коренит голову, — Подтверждения вашей теории? Убедить Майки в том что это чистой воды истина? А может с вами на пару пойти с докладом? — Даже не беря причастность Кисаки к Вальхалле — он подставил Пачина и тот теперь за решёткой! Подговорил напасть на его друзей и обчистить их родных! — казалось, с каждым доводом и восклицанием Такемитчи лишь сильнее разгорался и вклинивался аквамариновыми кристаллами непонимающе, негодующе. — Из-за него хотели убить тебя и Доракена! Разве- — горящими, пронзающими апатитами он Коду буквально пожирает — вклинивается и пытается-силится отыскать ответы. — -Разве это не повод? Как он может оставаться в Свастонах?! Если это связанно со столькими людьми, если от его действий пострадало уже так много людей —то почему он молчит? Кода смотрит на Такемитчи с улыбкой в прищуре, а глаза его отливают холодной снисходительностью. И последнего он совсем-совсем не понимает, не принимает. …— Если он и знал, что-то о Кисаки, то нам не стал говорить… Воспоминание отображается перед взором горящими буквами. Врезаются в радужку, отпечатываются там и теперь уже преображаю очертания во что-то более менее понятное. Слова Доракена постепенно начали обретать смысл и от этого отнюдь не легче. Обратно. С каждым откровением становилось лишь хуже — с каждым словом Такемитчи лишь сильнее убеждался, что парень на которого он мог бы расчитывать, и от которого действительно пригодилась бы помощь, превращался в совершенного другого человека. — У вас и у меня нет доказательств. Все эти предположения взяты со слов Осаная, так? Пусть и заторможенно, но Чифую кивнул. — С чего тогда верить? Где гарантии? Может у вас есть фотографии, видео, записи разговоров? О! Или вы сможете продемонстрировать предательство Кисаки или его действия направленные Тосве во вред в живую? — тогда возможно и будет шанс. Кода заливал соловьем — говорил четко, складно и точно в цель, пробивая любую тень сомнения в собеседниках. Он излагался ясно и изъяснялся так ладно, будто рождён был оратором. Не так важно, что эта цепочка вполне логична — вообще плевать. Нужно было бы — наплёл и сущую околёсицу. Сейчас он просто пускал пыль в глаза, туманил разум и вёл по ложному следу. Вполне возможно. А может и внушал Кода все это из чистых побуждений и соображений совести. Сейчас он этих двоих благодарил — искренне! То что они начали делать — копать, выяснять, допытываться — не могло не улыбать. Продолжат дальше — Бога ради! Она только повеселится больше. — Но знаете, если все окажется правдой — то и уход Баджи обретёт смысл. На последнем предложении оба парня оживились и как-то непонятно передернули плечами. — Если Кисаки и вправду представляет угрозу, то и действия Баджи прекрасно переплетутся с этой историей. — заприметив молчаливые переглядели малолетних янки, она тут же жестко добавила. — Опять же, только если найдёте доказательства. На спину неспешно удаляющегося Коды Такемитчи смотрел уже совсем другими глазами. В памятях то и дело, одним за другим всплывали слова Доракена двенадцать лет вперёд. Сегодня Такемитчи не посчастливилось убедиться, что в их правдивости ему ещё предстоит удостовериться на собственной шкуре.

***

На собрание перед битвой с Вальхаллой Кода не явилась. Слышать и слушать ребяческие кличи, бравады и прочую наивную чепуху, она предпочла горячей чашке зелёного чая и так и не дочитанной книге. Так не вовремя получилось задремать посреди парка, а после ещё и выслушивать чужие «теории заговора». Нет, она не то чтобы жаловалась! Это было в какой-то мере забавно, что даже смогло разбавить и принести свежих красок в рутинную жизнь среди недалёких, малолетних, и что уж таить — временами тупых, маргиналов. Сначала это смог сделать Кисаки Тетта. С содроганием и нетерпением внимая каждому слову бывшего главы Мебиусов, она все старалась не залиться хохотом. И в тот момент когда Ханагаки говорил о нем с такой злобой и непонятно откуда взявшейся ярости, она в свою очередь вспоминание откликалась на упоминание очкарика (не в обиду Ноде) со странной легкостью и приветливостью на душе. Так развеселить её (в рамках их своеобразного окружения) ещё никому не удавалось. И потому она улыбается. Почти что искренне, в тот момент когда над храмом Мусаши разгоряченные умы твердят знамя своей вендетты. — Убить меня хотел? Что за глупость? Но ведь наивность детей принято прощать и лишь строить умилительное лицо? Радость сходит на нет и теперь в криво стёганой улыбке виднеется, что-то нездоровое и опасное. Детей она не любила. Но если Кисаки так сильно старается встряхнуть ее серые будни… То она ведь совсем и не против тому подыграть. Во всяком случае, пока он не суёт нос куда не просят.

***

Brianstorm — Arctic Monkeys Шум и гам над заброшенной свалкой нарастает стремительно и утихать не намеривается. Среди гор разваленных автомобилей, куч строительного мусора, обрубков и деталий каких-либо механизмов, распространились как чума — в каждый уголок полигона — бесконечное множество «зрителей». Хотя на деле это не больше чем толпа проходимцев и распаленных зевак, в предвкушении предстоящей бойни между двумя известными байкерским группировками. Кода смотрит на этот балаган скептически. Сзади стоящие юноши в темной униформе её настроя если и не разделяют, то внешне остаются отстраненными и скучающими. Смотря на подобное пренебрежение Кода хмыкает. Другого и не ожидалось. — Здесь слишком шумно… — попутно зевая и лениво растирая веки Иори продолжил — Мне не нравится! На резкий вердикт со стороны окружающих его людей послышались подтверждающие кивки. — Это смешно! Почему ты вообще должен участвовать в этой поеботе?! Гневный рык срывается с нарастающим раздражением и бьет хлёсткими словами. Недовольство читается в складке между бровей и чуть дернувшимся уголком губ. — Обычная мелкая драка. Чего сразу морды корчить? Или ты в неженки у нас записался? — Тадаши говорил ленно и бросает придирку как бы невзначай. Взгляд его плавно проходит по нестройным рядам и на мгновение вспыхивает брезгливостью. Может и не вслух, но с буйным другом он согласен. Находится здесь ему совсем не нравилось. Вокруг толпа неотесанных, самонадеянных и глупых школьников, а спустя еще некоторое время их встретит наплыв ещё больших глупцов с ирокезами, кричащими и нелепыми татуировками и смрадным запашком изо рта. Полная антисанитария, так ещё и запыхаться придётся по всей видимости. — Ты смотри не захнычь когда перый хук проворонишь! — Гляди, сам уже в штаны наложил! Испугался толпы недоносков? Перекидывался ругательствами и едкими фразами — дело хоть и привычное, но никогда не наскучившее. Каждый раз как по новой и что удивительно, пока без единого повторения! — И не надоедает же им…? — утверждение-вопрос зовут глухим бормотанием и вырываются совершенно спонтанно. Акира с живым любопытством смотрит на оскалившихся парней и вскидывает брови. Что в этом может быть такого веселого? Опять же, под первой фразой Масуми он подписывается. Им всем здесь не нравится. Слишком скучно и предсказуемо. Да и ещё повсеместный галдишь не мог не досаждать. Отмалчивающийся в солонке Нода пусть и выглядел безучастной и декларативное статуей, но все же источал явное неодобрение и своего участия здесь не поддерживал. Исикава обладая нравом спокойным и мирным, ситуация всё-таки принимал. Долго накручивать себя и вертеть в голове одни проклятья не хотел. Он имел уникальную способность быстро принимать, а затем и подстраиваться под обстановку. И как никогда был рад этому. Потому и выражение его лица выглядело наиболее расслабленным и живым. Постная мина не выделяла их от всего цвета группировки. Те же стояли с выражениями крайне сосредоточенными и мрачными. Однако единственной разницей была причина. Если у его окружения это обыкновенное недовольство и удручённость, то все те кто находился вокруг внушали жуткое ощущение чего-то неприятного и мрачного. Непроницаемое выражение лица Кохэку он считывает и для себя с удивлением замечает — в глубине мерцающей на солнце радужки Акира находит снисходительное попустительство. Вряд ли хоть кто-то помимо него сможет это спокойствие усмотреть. Подобное обнажается на всеобщее обозрение очень редко и крайне мало — секунда если не меньше. Но он точно знает, что в момент когда никто подобного ожидать не будет, чужое лицо исказится в мягкой и снисходительной манере. Подобное если и случается, то путаться лучше не стоит. Если кто и заметит подобные черты, то скорее яростно взревёт и пеленой ярости ослепит себя же — Кода совсем не делает это специально. Пожалуй, вот оно — самое искреннее что она и покажет.

***

Стоять перед отрытыми настежь «вратами», смотреть на арену и держать голову с плечами прямо и гордо — вот он, лидер одной из сильнейших группировок в Токио. Майки смотрит вперёд себя, но в тоже времени ни на чем конкретно не задерживается. Мысли утихли, а внутри себя он улавливает еле слышный дребезжащий гомон. Стучит, режет, колит, терзает, оглушает… Все что угодно, кроме спокойствия и равновесия. Хотя… Майки и не вспомнит когда это самое нормально у него было. Когда ещё был жив Шиничиро? Когда мать гладила его по волосам и неразборчиво шептала, что-то такое в макушку? Он не знает. И это чертово «не знаю» уже слишком часто маячит перед ним. Красной. Горящей. Надписью. И все никак не уходит. Преследует даже во снах. Загоняет в угол и ставит перед фактом — сам ты не справишься. Но у тебя буду-был-есть Я. Что это — «Я»? Кто это? Не. Знаю. На плечо ложится чужая широкая ладонь и слегка сжимает. — Мы готовы. Голос Кенчина успокаивает и действует не хуже какого-нибудь сильного препарата. Друг смотрит в глаза своего главы и молча даёт понять — всё в порядке. Ты сейчас не один и нести весь груз не надо. Я помогу. Зеркальные Агаты тепло и уверенно мерцают и внушают доверие. И знаете? Им хочется верить. — Виновники торжества! — клич раздаётся по всей просторной площади рваным басом и отдаёт в ушах громогласным эхом, — На сцену! Они медленным, но прочным шагом ступают на поле боя каждый представляя, что случится после. Чёрные и белые куртки равномерным потоком заполняют заброшенную территорию свалки своими массивными сапогами на застёжках. Все скалятся, тянут рот в Грозном оскале и цепляют жестокие гримасы на лица. — Свастоны! Под клич струится темный материал флага с вышитой эмблемой золотой Свастики. У всех присутствующих нервно стучит сердце где-то под рёбрами, звучным отголоском пульсирует по венам и легким тремором отдаёт на кончиках пальцев. — Вальхалла! От предстоящего мурашки бегут под кожей, а предвкушение находит себя в потных ладонях, что резко сжимаются и разжимаются. Суставы предвкушающее хрустят и сливаются в один синхронных щелк со всех сторон. На поломанных и треснутых капотах расположились зубоскалящие янки, что начала шоу ждут с содроганием и почти детским трепетом. Отовсюду раздаются выкрики и свистки. Кода смотрит на всю эту картину полуприкрытыми глазами и как-то дёргано усмехается. — Уэно, Икебукур, … — она проходится по более менее приметным людям и чуть кривится — …Роппонги. Через плечо оборачивается и шепчет: — Знакомые все лица? — со всеми ними она прямо или косвенно пересекалась. Естественно не лично. Нода переводит мутную зелень за спину Кохэку и подтверждающее кивает головой, в очередной раз поправляя сползшие дужки очков. — Хайтани. — он произносит эту фамилию глухо, но становится понятно, что именно подразумевает в этом выразительном взгляде. Кода слегка качает головой в отрицании. — Не узнают. — она говорит это с полной уверенностью и непосредственностью в голосе. Но внутри себя отчётливо улавливает дуновение неприятных картин воспоминаний и чуть ощутимой злости на кончике языка. Улыбка прорезается поверх натужной сосредоточенности как что-то инородное. — Хансен! — Майки напрямую обращается к главному заводиле всего шоу, тот резво скалится в ответ и смотрит на того с ожиданием — Спасибо, что согласился судить бой. — Ха! — на терпеливую учтивость мужчинина отвечает нахальной ухмылкой и аляписто машет рукой и на мгновение бросает взгляд Непобедимому за спину. Кода отвечает еле заметным хмыком и отбивает серым кобальтом в ответ. — Мне обещали, что будет весело. В противном случае я сам всех разъебу. Он кивает подручному и тот понятливо машет головой. — Представители выйдете вперёд!!! К центру полигона вышли Доракен — со стороны Тосвы и Казутора — со стороны Вальхаллы. Над свалкой повисла натяжная тишина. — Будете драться пять на пять или стенка на стенку? — встав между двумя парнями в разной униформе, Хансен с лету озвучил два возможных развития событий. Больше напускного веселья и безумной игривости в нем не осталось. Черты лица ужесточились и теперь представляли собой абсолютную сосредоточенность. — Выбирайте. — Вызов бросила «Вальхалла», так что выбирай, Казутора. — Доракен возвышался грозной и безразлично холодной скалой над всем этим поприщем янки. Выглядел, говорил, смотрел — собранно. — Но у нас есть одно условие — Возвращение Баджи. На последней фразе Казутора как-то оторопело застывает на месте и смотрит на свои собственные ноги, будто те успели стать чужими. В голове стрекочет и бьет набатом фраза бывшего друга и приятеля. Стучится в дверь его личного безумия, а на самом деле просто вышибает всякие оплоты здравого смысла с ноги, разбивая шаткое деревце в мелкие щепки. Звук удара раздаётся в ушах и оглушает/сшибает напрочь все то что может зваться тормозами. Дальнейшие слова Доракен он не слышит/не улавливает. Они доносятся до сознания как через толщу воды и это то единственное, что помогает хоть немного понимать нить всех переговоров. — Ха?! — тягуче медленно тянет и угрожающе палит шальной позолотой, без единой крупицы осознанности, из-под бровей. Безумно так, ненормально и угрожающе. — Баджи сам к нам пришёл, мы его на цепи не держим. Баджи. Вот то малое и крохотное, что у Ханемии ещё осталось. Этого Майки не забрал, не украл и изрёк не вырвал как те два года свободы. Возникшие образы-флешбеки перед ним маячат так назойливо и докучливо, что внутреннее раздражение в купе с неудержимой ярость рука об руку вспыхивают. — Верните Баджи. Точка! — Уёбок… — на Доракен смотрит Казутора совершенно далекий от того которого он трепетно держал в памяти и лелеял надежду хоть раз ещё встретить. Ничего. — Ты Чё о себе возомнил?! На бросавшего искры представителя судья взглянул с немым неодобрением и поспешил чуть оттеснить двух гопников друг от друга. — Эй, придержи коней. Неожиданность ему стал резкий удар со сторону Казуторы и последующую отправку в нокдаун. Резво, грубо и беспринципно. На глазах у обеих банд незаинтересованное лицо, что обязывалось судит их бой, рухнуло на землю бессознательной тушей. Гвалт тут же пронёсся через ряды. — Отдыхай! — Казутора бормочет нечто мстительное и яростное. В глазах у него теперь плещется нескончаемая злоба и переливается нездоровым блеском. Кулак немного закололо. — Судья? Условия? Мы Чё, пришли сюда в дочки-матери играть? Где-то вдалеке послышался весёлый смех Ханмы. Кисаки многообещающе сверкнул глазами за массивными и прочными стёклами очков. У Доракен опасно заскрежетала челюсть, а Майки смотрел на предстоящее перед ним зрелище через треснувшую маску собранности — глаза его яростно сощурились. Кода лишь стянул уголки губ в легкой полуулыбке. — Вальхалла пришла разъебать Свастонов! Казутора высокопарно взывает к общему шуму на ревущей мусорке и размашисто разводит руками. И это предложение служит спусковым крючком для дальнейшей неразберихи. Ханма за его спиной лишь распаляет загоревшееся пламя нарастающего сражения. — Ну, Чё! Начнём, Майки! Всеобщий настрой и настроение адреналином ударило по вискам видимой рукой подтолкнуло вперёд. С громким кличем передававшимся из уст в уста Тосва сплоченной гурьбой бросилась прямо на не отстающую по энтузиазму вражескую банду. Казалось, что численный перевес и яркий, красочный перехват инициативы энтузиазма и ядреного настроя, крошить челюсти и кости недругов, не убавил. На первый взгляд. — Начали, да? — А не похоже? Наперекор им выступил Нода, как через слова, так и маячившей спиной. — Не забывайте держать себя в руках. Помните где находитесь. На привычные уже нотации со стороны русоволосого, Масуми с Тадаши понятливо бросили друг другу кивки и поспешили уверить. — Обещаю не переломать все конечности. — Уверяю, что постараюсь остановится на передних зубах. На явную издевку и насмешку в чужих словах Нода лишь нервно дернул веком и с нажимом произнёс: — Надеюсь. И пока всё их шумное окружение бросалось на амбразуру мелькая размытыми чёрными пятнами и отхватывало первые синяки, они продолжали медленно перебирать ногами находясь сзади всей толпы. Наблюдая за спинами с золотой символикой, и стоя чуть впереди всего отряда Кода невзначай покачала головой. Лишней мороки, а особенно такого рода она не любила. — Ну… Везде нужно искать положительные стороны. — Может уже пойдём…? — Масуми смотрел на чужую спину не скрывая вопроса и недопонимания в тоне своего голоса. — Не помню, что бы говорил стоять? — Но ты сам…! Ай! Черт с тобой! На начавшееся пререкание Кода лишь хмыкнула и помахала не глядя Масуми рукой, мол — «конечно, конечно» Все как по щелчку разминулись и потерялись в толпе мельтешащих и дерущихся гопников. Смотря на эту картину Кода на секунду даже задумалась, но так же скоро пришла в себя, когда чья-то кисть ощутимо, но не настойчиво дернула за край куртки. — Что такое, Иори? Ей не нужно видеть, для того чтобы понять кто именно это был. Потому её слова струятся мелодичной и ласковой сладостью. С Ватанабэ только так и разговаривать. — Эм, ту такое дело… В общем… Я… — все эти обрывки Кода пропускает мимо ушей, как нечто незначительное и мало понятное. Стоит всё также прямо и меланхолично оглядывает развязавшийся мордобой. Терпеливо ожидает когда парень собирается с мыслями. — Будь осторожна! — тихий, неуверенный лепет прерывается излишне эмоциональной просьбой-требованием, и Курода так и представляет, как чужие щёки ярко пылают красным маками, губы невольно сжаты в тонкую линию и чуть подрагивают, а сверкающий аметист лихорадочно метается по спине. Она чуть отстраняется от сгорбившегося юноши. Назад не оборачивается. Молча уходит бросая лишь лёгкий, но такой спасительный кивок, что внутри у парня все поёт и расцветает. Былая сонливость в перемешав с раздражением исчезают, и на их месте взрывается целый фейерверк эмоций. Вот только радостная улыбка Иори, лишь больше пугает и отваживает неуверенных и сильно впечатлительных маргиналов. Что для одного счастье — для друго смертельный приговор и морозный холодок по коже.

***

Доракену это не нравится. Сама битва отдаёт горьким послевкусие и оседает на языке неприятным привкусом тошнотворно-неправильного чувства. Оно прорастает из груди колючими лианами и петлей сдавливает шею. Теперь он сталкивается с ним лицом к лицу. С тем гнетущим ядом, что ни вздохнуть, ни выдохнуть не дают — вот как сильно нагнетает и стягивает ему руки. — Ублюдок, тебе чтобы добраться до Майки ещё сто лет пахать. Это возникает и приобретает форму у него перед носом в виде ядерного отлива чужой позолоты с примесью светлого янтаря. Формируется витиеватыми и закрученными линиями татуировки на шее. И заканчивается легким перезвоном старой, поржавевшей сережки в правой мочке уха. Он принимает резвый и неожиданный выпад Ханмы и неудовольствием подмечает — Майки совсем… У него в зрачках остаётся слабая толика чего-то прежнего и настоящего, с каждым мгновением заволакиваемая другим — густым и мрачным. Такого Майки оставлять нельзя-нельзя-нельзя. — Хья! Я буду драться с тобой, ублюдок Дракен! Ханма воспринимается им как что-то чужеродное и неправильное. Само его существование отдаётся глухим раздражением и непониманием где-то под рёбрами. И гудит. Весь Шуджи из себя — бешеная гончая, с такими тараканами в голове, что аж зубы сводит. Он смеётся и лихо сверкает безумным оскалом, когда глаза его чём-то неподдельным и настоящим отливают только в самые короткие мгновения. Такие люди — совсем дохлые и тугие на эмоции ему не нравятся. От них ожидать можно всякого и все равно прогадаешь. Непременно. Удары и выпады у него сильные — порой рисковые и слишком вычурные, но все равно, не менее опасные и грозные. Доракен отмахивается, уклоняется, отвечает, но в итоге он совсем не веселится. Ханма, что параллельно гогочет и скалится по звериному — тоже. Казалось, что выжидает и действительно по какой-то, ему одной понятной, комбинации. Вся эта агония вокруг него — сплошное недоразумение и поебота та ещё. Вокруг него ребята не веселятся — лишь по настоящему сражаются, одновременно сплевывая зубы и кровь. Доракен лишь старается сделать так, чтобы помимо крошки из эмали ничего более страшного не вытекло. Он уворачивается, отбрасывает противника и прикрывает спины своим. Те смотрят на него с благодарностью и при этом медленно затухают. А это хуже всего в их условиях. Самое страшное и печальное оказалось упадком боевого духа. — Их слишком много. Нас 150 их 300. Да и возрастом они побольше — мы явно не выигрываем. — Голос Мицуи доносится через прерывистое и учащенное дыхание. Даже командиры начинают уставать. Вокруг него кодла мелких придурков, что один за другим падают под напором более жестких и грубых кулаков. Доракен лишь досадливо цыкает и принимает такой расклад. На себя. — Я вас защищу. Это твёрдое «не сдавайтесь — у вас есть я» воодушевляет не так сильно, но кто-то подниматься да начал. Хуево ещё становится когда в свои собственные слова плохо веришь. — Давайте же, уёбки! Голос Такемитчи звучит и приходит как отрезвляющая оплеуха и отражается на лице неподдельным удивлением. Такемитчи кричит, орет и размахивает руками до боли комично и нелепо. Весь избитый, израненный, казалось что он вот-вот упадёт… но он упрямо продолжал стоять на своих двоих и лишь с ещё большим энтузиазмом нёсся наперекор собственной усталости. Что конкретно он выкрикивал Доракен не знал — так был поглощён одной простой истиной, что доходила до него слишком долго. Он превозмогал. Боролся изо всех сил и плевать хотел на такие мелочи как шансы на победу, число противников, собственное самочувствие — каждый раз получая, он вставал снова и снова. Доракен во все глаза смотрит на Такемитчи и в одно мгновение всё вокруг начинает оживать. — Что мы вообще ноем? — Покажем им! — Плевать сколько их там! — Они ещё увидят всю мощь Тосвы! И в такие моменты ненавязчиво лезет мысль, что все было не зря. Это подтверждает и Мицуя, что этого буйного сорвиголову поддерживает и упасть не позволяет. — Доракен, всё путём! — Да, им, — янки призывно похрустывает каждой возможной косточкой в теле. Тянется и гнётся тугим жгутом разминая мышцы. — Им не нужна моя защита. И он признаёт это с чувством гордости и яркой улыбкой на губах. Он наконец таки может скалится искренне и воодушевленно. Как бренде сметая со своего пути всех попавших под горячую и сильную руку. Кровь в ушах у него шумит и орет оглушающим рокотом, но от этого он получает только большее удовольствие. Кен слышит как под ним кто-то ломает кости и как хрустят чьи-то суставы. Он наматывает лохмы на кулак и выбрасывает вперёд будто играет в боулинг, а не дерётся. Его окружают стихийным наплывом со всех сторон и ослабевать не думают. Он всех и сшибает с ног, впечатывая в жесткую землю и оставляя след своего ботинка на коже. Ханма впереди маячит как мишень своей ненормальной ухмылкой и лишь сильнее распаляет его движок. На восклицания и крики вокруг он внимания вообще не обращает. В мгновение он стоит на небольшой горе полу-живых — полу-дохлых туш, а в кулаке сжимает ещё парочку голов. Пелена рассеивается также быстро, как он замечает что вокруг Ханмы больше нет никого и ничего. — Ой-ёй-ёй! Ты там живой? Ещё не выдохся? На смех в чужом голосе он реагирует с должным уважением и пропускать мимо ушей не желает. Бросает излишне весело и не без сарказма: — Это была только разминка! Говорит и видит как лицо противника заметно тускнеет, а будто приклеенный оскал наконец-то сходит на нет. Больше Ханма не шутит — прожигает такого распаленного и явно живого Рюгуджи чём-то непонятным и опасным. — Погнали, Ханма! — Давай же, Доракен! Бросаются на встречу друг с другом они с громким кличем и кулаками на выпаде. Стремительно сокращают жалкие метры и вот-вот готовы вцепиться друг другу в глотки. Доракен появляется перед носом Ханмы замахнувшись так хорошо и с оттяжкой, что ударил бы — точно бы что-нибудь снес напрочь или сломал. Но он не бьет. Появляется перед Шуджи чуть ли не впритык и тут же резко коренится всем телом назад. Между их лицами, едва не задевая, пролетает чья-то туша. Туловище бедняги парит с жалкую секунду и совсем не мягко целуется с землей, ещё добрые пару метров и поднимая за собой столб пыли. Доракен на пару с Ханмой бросает непонятливый взгляд на не пойми откуда взявшееся тело, молча отмечая — куртка Вальхаллы. Он смотрит на заметный след на земле и от него ведёт голову в противоположную сторону. — Звиняй, не рассчитал, Кода приближается к нему ленно и медленно попутно натягивая-поправляя чуть сползшие перчатки. Доракен его бегло осматривает с ног до головы и как-то иронично усмехается — ни царапины, ни синяка. — И что ты тут забыл? А, вертлявая сволочь! На подобное обращение он лишь живо вскидывает дужки бровей, хотя под челкой этого и не рассмотришь, но Доракен в этом убеждён. — Зачем так грубо? — на наигранную обиду в голосе, Доракен выразительно закатывает глаза. — Я же извинился. — Конечно. — Вот именно. — Ага. — Точно. На подобное представление Ханма ответил вздутой веной у виска. — Вы Чё, совсем ахуели? Отмахиваясь и пиная в спину куда-то на землю очередного незадавшегося бойца, Кода оглядывает раздражённого Ханму как нечто только что возникшееся в поле его зрения и обращается к Доракену. — Ну если занят, то я пошёл, — он кивает в сторону самой высокой горы, где в свою очередь во всю веселился Казутора — там явно что-то эдакое намечается. — Вот и пиздуй. В лице Ханмы шестеренки звонко и громко смещаются и в голове что-то замыкает. Он оглядывется по сторонам и чуть криво усмехается. Щёлкает у себя над головой, жестом подзывая к себе людей и указывает на Доракена. Тот на очередные подобные выкрутасы лишь по-звериному скалится и рыкает нечто мало понятное и приличное. В один момент его вновь окружают мелкие сошки, но теперь стараются оттеснить дальше от Ханмы. — Съебите! Доракен их откидывает в стороны, но тут же натыкается на новых. Это начинало раздражать. — Уж прости, — Кода не успевает отойти Достаточно далеко и натыкается на возникшего как из не от куда Ханму, что вырастет перед ним и загораживает прямой путь к «башне» — но тебя я туда не пущу! Замах правой и Кода еле успевает увести корпус левее, подныривая и теперь ставя прямой блок от левого хука. Поочерёдные шквалы ударов Безмиалем руками заставляли пятится и откупать все дальше — в конечном итоге равновесие теряется, а Кода под насмешливый свист оказывается на земле. — Эй! Ханма! — Доракен видит всё это и по новому разгорается. Вспыхивает, дымится и несётся к гоготавшему ублюдку с большей силой. — Я твой противник, уёба! Кода сидит на пыльной земле уперев руками сзади и только после крика Кена будто оживает. Доракен замечает, что чужая голова слегка дергается, а тело неестественно вздрагивает. Его слух, даже сквозь общий шум и гомон улавливает тихое и спокойное до страшного скрежета в ушах. — Уже нет. Кода вскидывает ноги одним резким движением, а всё тело умело держит в воздухе опираясь руками о землю. Он быстро прокручивается на руках и тут же переносит весь вес на левую, тем самым позволяя корпусу уйти чуть вбок, прогнуться, а затем одним мощным ударом правой ноги зарядить носком точно Ханме по открытому боку. Доракен боец уже бывалый и многое за жизнь повидал. Потому знал — выпад пришёлся чуть выше печени, и это означало что боли от подобного следует ожидать нехилое количество. От воспоминания похожего удара, только на собственной шкуре хотелось скривить — приятного мало. Кода ловко оттолкнулся и теперь уже глядел на Ханму сверху вниз. — Иди Доракен, тебе есть чем заняться. Оставлял он Коду с опаской. Лица его он не видел, не видел и повреждений, что ему впервые смогли нанести при нем — в живую. Но он отчётливо понимал, если уж Кода ни на секунду не повысил голоса после такого, то можно быть спокойным. Ведь зная этого павлина, тот мог с уверенностью сказать: Он в ярости.