притяжение.

      шорох кистей слышался в пустом кабинете нежной мелодией музы, словно ее искусные пальцы играли таинственную музыку; казалось, никто из присутствующих не мог посметь далее полноценно вдохнуть воздух, все настолько были очарованы. альбедо перебрался с альбома на большой холст, а в руках покоился вовсе не уголёк, которым было так удобно прорисовывать формы на листе бумаги, а мастихин, что частенько сменялся той или иной кисточкой. на мольберте уже вырисовывался овал лица кейи, глухо прослеживалось расположение глаз, носа и форма губ. единственное, что уже было более-менее четко прописано, – фон.       кейя сидел на своем стуле в какой-то завораживающей позе, знакомой исключительно высшим сословиям и магам нации. в свете лампы переливалась золотая серёжка у уха да драгоценные камни на рубашке мужчины. всё-таки целью портрета было не просто воспоминание о самом себе из молодости, а воспоминание потомкам о правителе, что вернул свой народ домой.       – часто во снах я видел этот кадр: я рисую тебя с короной каэнри'ах, – сказал художник, ненадолго отрываясь от своей работы. – моя наставница говорила, что не просто так позволяла мне практиковаться в рисовании. она постоянно рассказывала о том, что я послужу на благо тому, что вновь прорастет. видимо, так все и оказалось, – с усмешкой проронил альбедо, добавляя на палитру синюю краску и выливая очередную порцию белил.       – видимо, твоя наставница обладала экстрасенсорными навыками, – бросил кейя, стараясь не менять позы. и хоть все присутствующие уже привыкли к шуткам альбериха, никто не смог сдержать улыбки.       дайнслейф улыбался, потому что в который раз подмечал, как кейя легко может найти ответ на любую даже законченную фразу, а альбедо – потому что рад тому, что все складывалось именно так, как пророчила рейндоттир.       – ты слышал легенду о солнечных и лунных людях? – однако привыкнуть к тому, что кейя обожал болтать, не мог никто, поэтому, услышав вопрос, альбедо слегка дернулся от неожиданности, а дайнслейф заинтересованно подвинулся чуть ближе, ожидая истории.       – люмин рассказывала мне, что в их с итером родном мире существовало поверье о двух богах - богине луны и боге солнца. солнце вечно было одиноким, но стойким, он всегда выносил свои трудности в полном одиночестве. когда ему было плохо, он сгорал изнутри, опаляя своим жаром землю под ним, когда плохо – блек, в то время как луна всегда была в компании звёзд. она была стойкой и непреклонной. никогда они друг друга не видели, даже не думали о существовании друг друга, но однажды случилось затмение, и луна оказалась прямо напротив солнца. луна влюбилась в него с первого взгляда, но вот солнцу не понравилось то, что его закрыли от народов.       с тех пор луна иногда исчезала с небосвода, чтобы насладиться тайными взорами на солнце, и он это чувствовал. он смущался и таял, в нем тоже зарождалась любовь. и когда снова настал момент затмения, они уже не могли найти в себе сил оторвать друг от друга взгляд. но время их вышло, и тогда солнце создал облака, чтобы они передавали записки от солнца луне и наоборот. а луна просила звёзд посидеть чуть дольше на небе, чтобы солнцу не было так одиноко.       через долгие-долгие годы в следующее затмение они слились на небосводе, так говорили люди, вспоминая, что тогда затмение длилось дольше обычного. богиня луна после той встречи носила под своим теплым сердцем двух детей.       у них родились солнечный сын и лунная дочь. хоть они и были близняшками, их характеры очень сильно отличались. солнечный мальчик был весь в мать – нежный, мудрый и ненавидящий одиночество. он всегда находил друзей, путешествовал по землям, а с наступлением ночи качался в лунной колыбели, что в будущем люди стали называть месяцем, рассказывая ей о том, что же он повидал.       лунная дочь в свою очередь была точной копией своего отца: нелюдимая и своевольная, самостоятельная до чёртиков и не желающая принимать своих слабостей. она редко общалась с родными, предпочитая общаться по делу и вовсе с людьми. с тех пор на землях этой планеты и появились люди, одаренные солнцем или луной.       и альбедо, и дайнслейф с небывалым интересом слушали медовый голос правителя, но когда тот закончил рассказывать, спала и та дымка, что так приятно витала в комнате. художник, сморгнув остатки расслабленной атмосферы, снова взялся за работу, задерживая в своей голове живые глаза того, чей портрет медленно вырисовывался.       – красивая легенда, в таком случае ты – моя луна, – кивнув своим размышлениям, произнес дайнслейф. он с какой-то ему одному понятной грустью оглядел кейю, и это не осталось незамеченным.       – хочешь быть моим солнцем? – только и смог игриво протянуть альберих, в привычной манере щурась.       – хочу, – снова кивнул дайнслейф, – но, думаю, что я всего лишь одна из звёзд, что ограждает тебя от твоего солнца.       нежная мелодия кисти тут же умолкла, а бирюзовые глаза художника осматривали дайнслейфа так внимательно, словно их обладатель был доктором тяжело больного человека, чей диагноз никто не мог назвать. кейя же удивлённо посмотрел на рыцаря и жестом приказал альбедо выйти из кабинета, не беспокоясь о том, что его не поймут. тот оперативно собрал свои вещи, напоследок еще раз пристально посмотрев на рыцаря. пожалуй, некоторых чувств он никогда не сможет понять.       – тебя что-то беспокоит? – осторожно начал кейя, когда дверь за альбедо закрылась, прекращая позировать и полностью переключая внимание на своего возлюбленного. альберих немного резче обычного встал со стула, чтобы после этого бездумно пройтись по кабинету. теперь атмосфера была далеко не расслабленной.       дайнслейф угукнул, не отрывая глаз от места, где недавно сидел кейя. казалось, он смотрел на кейю из совсем недавнего прошлого, что все ещё грациозно восседал перед мольбертом и рассказывал разные истории.       – все же было хорошо? почему вдруг ты начал считать, что я влюблен в другого? – спросил мужчина в полном замешательстве от протекающего разговора. но даже в такой волнительной ситуации он своего правила не нарушал: называть имя дилюка здесь он не хотел. или не мог.       кейя говорил правду, он совершенно не понимал, с какого момента в душу дайнслейфа закрались сомнения. конечно, дилюк был для кейи важен, но он никогда этого и не скрывал, не желая врать тому, кто безоговорочно отдал ему свое сердце. он считал абсолютно нормальным то, что человек, с которым он провел большую часть своего детства и ещё какую-то часть молодости, являлся для него особенным. но в то же время он никогда не давал повода для того, чтобы дайнслейф подумал о том, что кейя действительно влюблен в другого. в любом из исходов кейя выберет своего верного рыцаря, и он всем своим сердцем верил, что тот это прекрасно понимает. видимо, он ошибался.       – я не смею тебя винить, мой повелитель, – отрешённо сказал мужчина, осторожно поворачиваясь к возлюбленному. – и хоть я не понимаю твоей тяги к тому, что не достойно тебя, я стараюсь с этим мириться. просто иногда я чувствую, что стоит мне отвернуться хоть на долю секунды, и ты убежишь к нему. я не смогу ещё раз потерять тебя. за эти годы ты стал мне дороже любого пейзажа нашей каэнри'ах, и если бы боги поставили меня перед выбором: либо правитель, либо царство, я всегда выберу тебя. потому что сама мысль о том, что я буду жить дальше без возможности видеть тебя, касаться тебя, – дайнслейф встал, подошёл к кейе и совсем невесомо коснулся не покрытой одеждой кожи запястья, – заставляет меня содрогаться.       было видно, как собственные мысли впервые взяли полный контроль над рыцарем, и тот совершенно не мог успокоиться. его взгляд метался так отчаянно, а руки все тянулись к своему правителю, желая не обладать, а защитить, уберечь. такая откровенность выбивала кейю посильнее любых комплиментов, обжигающих взглядов и пошлых намеков. его глаза, лёгкие и хитрые, затуманились от непрошеных слез, и кейя постарался как можно скорее стереть их со своего лица.       – я не хочу, чтобы мои слова причиняли тебе боль, – прошептал дайнслейф, сцеловывая каждую слезинку, скатывающуюся по смуглой щеке, – но они так сильно ранят меня самого, что у меня совсем нет сил их скрывать. пожалуйста, пойми, кого ты желаешь видеть рядом с собой на самом деле.       а после этих слов трепетно коснулся чужих тонких губ в призрачном поцелуе и, оторвавшись, поклонился, чтобы после уйти, оставив кейю наедине со своими мыслями.       и почему подобное началось именно тогда, когда я начал руководить целым королевством и трудной операцией, вопрошал кейя в голове, чувствуя, как комок обиды плотно засел в горле. это казалось ему несправедливым: все понимали, что кейя, ненавидящий даже само слово "ответственность", взял на себя слишком много, так теперь на него переложили ее сразу два близких человека, не считаясь с его мнением.       но глубоко в душе голосок шептал ему, что началось все значительно раньше, когда кейя впервые за долгое время завязал тот роковой разговор с дайнслейфом в таверне. и каждому счастью, и каждому горю уготована своя цена.       но, кажется, кейя в последнее время совсем на мели и платить ему нечем.

✧

      в какой-то момент дилюк не понял, что поменялось в логове ужаса бури, но было четкое ощущение: что-то не так. все те же любимые путешественником астры украшали землю, прокручивая свои лепестки, все те же холодные, пронизывающие до костей ветра тихо напевали свои мотивы, известные только анемо архонту, несущие воспоминания тех, кто не побоялся ими поделиться. все так же маленькие слаймы прыгали возле башни, кружась возле элементальных цветов.       но дилюк понял, что именно не так, только когда увидел кейю, что отрешённо взирал на некогда любимые хотя бы маленькой частичкой души земли барбатоса.       дилюк усмехнулся, информаторы чайлда хорошо поработали, правда не соврали. когда-то подобными связями пользовался и сам кейя, и рагнвиндр даже пару раз просил его о помощи с добычей ценной информации, стараясь не забивать голову тем, какой ценой доставалась она кейе.       кейя уже не носил свою прежнюю одежду давно, его одеяния действительно походили на что-то королевское, утонченное и величественное. облегающие черные брюки, что совсем не желали прикрывать щиколотки их носителя, темно-синяя объемная блуза, украшенная золотыми четырехконечными звёздами, длинный темный плащ, и только серьга оставалась от прошлого образа.       – а я все ждал тебя, – мягко сказал альберих, оборачиваясь на дилюка, что пытался отдышаться. всё-таки срываться на бег, как только видишь любимый всем своим существом силуэт – дело лёгкое только в самом моменте. но он вовсе не жалел, он так сильно мечтал услышать, встретить или хотя бы увидеть мельком кейю, что от усталости не осталось и следа.       а когда наконец-то ему удалось выровнять собственное дыхание, он неверяще посмотрел на кейю, прокручивая его фразу циклично в голове. на каком-то круге, когда рагнвиндр уже сбился со счета, ему показалось, что эта фраза имела смысл более глубокий, чем в него вложил кейя. словно он действительно ждал его всегда: ждал его осознания влюбленности в подростковом возрасте, ждал реакции на правду, ждал оттаивания в конце его пребывания в мондштадте. и сейчас кейя все так же терпеливо ожидал дилюка, только в более поверхностном смысле.       – дайнслейф считает, что он тебе не ровня, – как-то слишком легко бросает кейя, хотя в глазах его четко проскальзывало то, как его ранили чужие умозаключения.       – а ты как считаешь? – спросил дилюк, даже не задумываясь долго над ответом. он всегда был эгоистом, поэтому думать о том, что дайнслейфу больно, не входило в его планы. дилюк не мог думать о чужой боли, когда сам сгорал изнутри, нарушая собственные обещания о том, что забудет, справится, вывезет все сам, не прося альбериха вернуться.       ласковый смех разлился по башне и тихим эхом отзывался от скал, что защищали это место. дилюк любовался и уже не находил в себе сил это хоть как-либо скрывать. подумать только: он так долго строил стены между ним с кейей, а как только тот ушел, с небывалым рвением принялся их ломать. ненавидел того, кто был когда-то самым близким человеком, и желал его же так сильно, когда они стали врагами.       – я никогда не стал бы тебе врать, – наконец-то прошептал кейя, заставляя дилюка сделать шаг в его сторону, чтобы услышать каждый вздох мужчины. – и я не смогу соврать тебе о том, что все ещё думаю о тебе. временами это приносит мне такую сильную боль, что я готов рыдать, готов вырвать собственное сердце, чтобы забыть о тебе.       кейя опустил свои глаза, обдумывая, что говорить дальше. правильно ли он поступает, разговаривая так откровенно с тем, кто настораживает дайнслейфа, кейя не знал.       – а временами это заставляет меня жить дальше и бороться. не за себя, а за других. за справедливость. я думаю о тебе, но вместе с этим я научился жить с мыслями о своей любви так, чтобы она не мешала мне идти дальше. я хочу любить дайнслейфа, я хочу жить с ним, хочу видеть его лицо каждое утро, и с каждым днём я все больше и больше влюбляюсь в него. но ты никогда не уйдешь из моих воспоминаний, не уйдешь хотя бы из моего сердца. там ты можешь хотеть убить меня, можешь дарить долгожданные объятия, но ты точно от меня не уйдешь.       дилюк уже стоял совсем близко, и это пугало и вызывало какой-то трепет одновременно. эти ощущения захлестывали волнами и обжигали сразу после, заставляли либо отстраниться навсегда, либо остаться... на короткое время, потому что "навсегда" у них может быть только одно.       – кейя, прошу тебя, давай сбежим.       альберих удивлённо посмотрел на дилюка, что за долгое время разлуки стал ненамного выше кейи. и если бы кто-то, не очень близко знающий дилюка, сказал бы, что его глаз бога гео или крио, никто бы не удивился.       однако сейчас, когда дилюк стоит перед кейей, красный и такой взволнованный, когда он нервно теребит свои перчатки, что снял только ради того, чтобы коснуться чужой смуглой щеки, когда он беспрерывно шепчет о чем-то сокровенном, хочется рассмеяться всем невеждам прямо в лицо, сказать им, что они совсем не замечают этого бушующего пламени внутри рагнвиндра.       потому что дилюк, такой уязвимый и полный надежд, умоляет чуть ли не на коленях, растеряв всю свою гордость и холодность рассудка, кейю сбежать с ним куда-нибудь далеко-далеко. в его глазах пылают мечты и энтузиазм, а кейя так нежно и немного меланхолично улыбается, что это в сотый раз разбивает сердце дилюка на части.       раньше бы кейя согласился, и под "раньше" дилюк имеет в виду те времена, когда кейю приходилось из таверны прогонять, когда тот собирал себя снова и снова, натягивая улыбку, решительно глядя в глаза, что никак не отвечали ему взаимностью. раньше – это когда они были совсем ещё юными подростками, когда дилюк ещё работал в ордо фавониусе. раньше – это когда они совсем детьми сбегали к озёрам мондштадта, потому что кейе так хотелось увидеть снег, но его в обителях анемо архонта было так мало, что приходилось довольствоваться обычной водой.       потому что раньше кейя бы сжёг все, что он так долго выстраивал для собственной комфортной (или не совсем) жизни, только ради того, чтобы быть снова рядом с дилюком. а сейчас ему это было уже не нужно.       – я... я такой дурак. я ненавижу себя за то, что делал тебе больно. ненавижу то, что закрылся в себе и вечно жалел себя, обвиняя тебя во всех своих бедах. я ненавижу себя за то, что осознал это только тогда, когда ты уже не готов ко мне.       нежные объятия заставили дилюка проронить вой боли и отчаяния. дилюк сжал кейю в ответ, спрятался в его волосах, пряча с этим и слезы, и вырывающуюся наружу ненужную любовь. осознание того, что именно он испортил то, что ему так было необходимо, уничтожало остатки разума.       – я никогда тебя не винил. ни в чем, – только и говорит кейя, осторожно поглаживая спину некогда любимого мужчины. – я восхищался тем, как ты способен жить своими принципами. и я никогда не осуждал твоего выбора, огонек. оставайся в мондштадте, здесь безопаснее всего, а я пойду своей дорогой.       дилюк не посмел оторваться от кейи, как и посмотреть ему в глаза в этот момент, и кейя был этому крайне рад, ведь на своих щеках он тоже отчётливо чувствовал крупные слезы, что так часто в последнее время выходили наружу.       на этот раз ответственность за сжигание всех мостов возьмёт кейя, и он в который раз восхитился дилюком, ведь делать такое так сложно с человеком, который плотно засел у тебя в душе.

✧

сидя у камина в собственной гостиной, дилюк, пожалуй, впервые за долгое время себя ненавидел. ненавидел себя за слабость в виде кейи, ненавидел то, как сильно он ему нужен. он ненавидел в себе то, как сильно его тянуло к врагу, которого он презирал так долго, и ненавидел то, что всё ещё не мог разобраться в степени искренности собственного презрения.       он ненавидел себя за то, что кейя ему нужен равно настолько же, насколько ненавидел кейю за то, что ему дилюк совсем не был необходим.       иногда дилюк позволяет себе такую роскошь как помечтать о их маленьком, хрупком счастье. совместном. без каких-либо подводных камней в лице каэнри'ах, дайнслейфа и смерти крепуса, без войн между ними, начиная от личностных и заканчивая глобальными.       рагнвиндр впервые осознал, насколько он слаб, когда дело касалось альбериха. и дело было даже не в том, что они поставили окончательную точку в их отношениях, а в том, что как бы сильно не давил тяжкий долг на плечи дилюка, он не был способен даже в мыслях представить, что, будь кейя где-то поблизости с ним, он обнажит в очередной раз свой меч, и перед спасением всего тейвата он вновь увидит этот сапфировый страх, что внушал в него намного больше ужаса, чем любое чудовище бездны.       дилюк все так же оставался влюбленным мальчишкой, и, возможно, он всегда будет готов следовать за кейей. только в этот раз ему этого совсем не нужно. и именно этот влюбленный мальчишка любит кейю настолько, что готов сбежать с ним хоть на край света, но не настолько, чтобы тихо радоваться счастью того, кто заставляет сердце биться все сильнее и сильнее, с кем-то другим.       дилюк в порыве эмоций сбрасывает все вещи со столика рядом с креслом, разбивая дорогую вазу, чуть ли не ломая шкатулку со всеми ценными для себя вещами. и только письмо чайлда медленно осело на пол, не рискуя своей целостностью. только его рангвиндр и заметил, с каким-то трепетом подбирая письмо, в который раз вчитываясь в строчки.       о, архонты, дилюк либо окончательно отчаялся, либо сошел с ума, потому что он уже совсем не понимает, с какой целью собирает свои вещи для путешествия в инадзуму, но одна лишь мысль о том, что кейя все еще что-то чувствует к нему, заставляет ускоряться все сильнее и сильнее. с кейей ему нужно поговорить еще раз. и если ничего не получится, то снова и снова, потому что он слишком долго отступал от своей любви в угоду мести, обиды и прочей чепухи.       да и с дайнслейфом ему тоже не помешало бы обсудить парочку моментов. а тарталья точно соскучился по итеру, поэтому они обязаны поторопиться. естественно из-за бесконечной любви чайлда к итеру. и ничего лишнего.