Вундеркинд

-Блин, Альберих, гони зажигалку, опять свою забыла. Кэйя вытягивает руку с покоящимся на ней клипером молча, не поворачивая головы, даже не дает себе труда театрально вздохнуть, мол, заебала ты, растяпа, из сугубой доброты тебя терплю. -Какой-то ты сегодня странный, цыганская морда,- прикуривая, заявила его одногруппница. Кэйя улыбнулся. -Коня угнали. -Дурак? Это ты должен угонять лошадей у ничего не подозревающих граждан, чтобы они проклинали тебя вслед. Эмбер возвращает зажигалку, бросив ее через всю курилку, Кэйя ловит точным движением, едва повернув голову. -Да, точно. В молчании Эмбер выкуривает половину кэмела с кнопкой, очевидно у кого-то стрельнутого. Кэйя, присев на низкую оградку, обносящую территорию вуза, скроллил ленту. Скинни с потертостями, которые стоили почти целую его стипендию, опасно натянулись от соприкосновения зада с шипами оградочного узора (-Смотри жопу не порви,- усмехнулась его спутница, когда он только-только сюда примостился). Больше в курилке никого не было. Как-никак первая пара, даже не начавшаяся. -А когда я с бабушкой и дедом жила, в нашем районе целый цыганский табор был. Иногда цыганские дети по кварталам ходили, просили хлеба буханочку,- вдруг заговорщическим шепотом оповестила Эмбер. -Ого,- Кэйя убрал телефон в протестно встопорщившейся карман,- Так я знаю. Я там и жил. С ними и ходил… -Да ну тебя,- усмехается девушка. Кэйя знает, что на рекламу она поступила только благодаря спасительным баллам за золотой значок ГТО. Или несколько значков, уж как именно функционирует эта система, Кэйя не в курсе и не интересуется, из всех возможных видов спорта предпочитая любительский киберспорт. -Ты из-за своего биохудожника такой грустный? -Чего, прости? -Ну, соседа,- Эмбер попыхивает как ни в чем не бывало. Кэйя вспоминает, как вчера отказался идти с ребятами в пиццерию, потому что в это время его должен был писать своим маслом Альбедо. Кэйя так и сказал, да еще и рассказывал всю дорогу до метро, как ему тяжело сидеть неподвижно битыми часами, а Альбедо еще и частенько увлекается и забывает, что вообще-то обещал перерыв, вообще охуел уже, и после каждого сеанса спина болит аж целый час, и этот изверг еще и занавески так отдергивает, что солнце ебашит прямо в глаза, а поправить нельзя, а то светотень, видите ли, как-то не так ляжет («-Ну куда она у тебя там лечь может… -Это важно. Сиди. -Мне выжигает глаза, я клянусь, если тебе важнее не мои глаза, а то, куда там она ложится… -Кэйя, клянусь, если не заткнешься, ляжешь ты.»), и вообще все эти художества на живых людях тирания и волюнтаризм последние, но он, Кэйя, вытерпит все что угодно, даже когда ему делают замечания за зевки, потому что он очень любит Альбедо и все его глупые проекты, и он, Кэйя, со своей стороны поддержит его, дурака Альбедо, в любом начинании, даже таком, какое он сам, Кэйя, считает абсолютно бесполезным и даже вредоносным для карьеры вундеркинда в лабе их очень сильного биохимфака, которую этот ботан, видите ли, вдруг решил забросить, но сам ничего не говорит, почему – неизвестно, что случилось – непонятно, вот и он, Кэйя, переживает, беспокоится, не находит себе места иногда, но сделать ничего не может, боится влезть в душу товарищу, а все ж таки прошлой ночью ему снилось, что вокруг него водят бесконечные хороводы какие-то пробирки, а потом вроде бы кто-то в лабораторном халате и со светлыми волосами хотел посадить его на одну такую пробирку, только в пять раз больше, чтобы посмотреть, что получится, и записать в свой журнал, а Кэйя спросил, что, если в процессе пробирка возьмет да лопнет, но тут, слава богу, в игру вступил будильник, и Кэйя, дескать, в жизни не был так рад, что ему к первой. -С чего ты взяла, дорогая? Эмбер испускает саркастический хмык вместо ответа. Кэйя, чтобы не услышать чего-то, что слышать он не очень хотел бы, не уточняет, что именно она имела в виду. Мимо курилки ко входу в корпус пробегает Джинн. Она проносится вдоль улицы так быстро, что Кэйе кажется, он видит только калейдоскопно меняющиеся картинки ее высокого хвоста, дипломата в одной руке и пятилитрового ведра кофе в другой. На пару секунд Гуннхильдр замедляется, чтобы с приветливой улыбкой помахать им с Эмбер. Они отвечают тем же и затем наблюдают, как бодро спина Джинн удаляется дальше. Кэйя уверен, что ни одно живое существо, кроме нее, не способно так легко передвигаться на шпильках по раздолбанному асфальту промзоны, где расположен их кампус. -И зачем только люди в старосты идут? – с философской флегматичностью спрашивает Эмбер, издали наблюдая, как за вечно бегущей и деловой знакомой с госуправления захлопывается корпусная дверь. Кэйя пожимает плечами и прикрывает глаза от выглядывающего из-за зазубренного облака недружелюбно испепеляющего солнца – курить в +28, шикарное развлечение. Ему лично тоже совершенно невдомек. Наконец Эмбер тушит об краешек урны (здесь две урны, и одна, как всегда, забита до предела, а вторая совершенно девственно пуста) сигарету, докуренную, по традиции, до самого фильтра (они с Кэйей впервые заговорили здесь на первом курсе на тему того, до какой же степени охуели от своего буржуйского благосостояния студенты управления, которые курили свои тонкие дай бог до половины и шли обратно в их общий корпус печатать лекции на своих новеньких макбуках эйр) и, поправляя волосы, замечает: -Слушай, Альберих, если тебе нравится твой сосед, ты ж ему так и скажи, че кота за хуй тягать.