Хвостатое родство

Две светлые тени мечутся, беснуются под заревом алого марева, повисшего над лесом, пока то не развеивается в предутреннем сизом мерцании. Два девичьих тела, под смешки, улыбки, стоны, переплетаются, прижимаются друг к другу всё крепче, всё ближе, ластятся после долгой разлуки. Губы скользят от ключиц к груди, ноздри жадно трепещут, втягивая запах родной, знакомой до последней родинки, кожи. Долго, как же долго! Как давно она не ощущала это вкуса и запаха? Как давно она не чувствовала себя целой? Слышится резкий, хлёсткий свист, и борзая, мгновенно перестав играться, вскидывает голову, одним прыжком срываясь с места. Поскуливает, морду подставляет под ласку, ладони лижет. - Ну тише, девочка, тише. Полно. Пора нам. – Вкрадчиво, властно поглаживая гончую по голове, произносит мужчина. И замирает, услышав рычание. Волчица скалится, подходит ближе, но лишь для того, чтобы заслонить собой борзую. Рычит низко, вдумчиво и гулко, из голубых глаз вот-вот искры посыпятся. - Вот как. – Мужчина прищурился, опустился на одно колено, выравнивая линию взгляда. С равными можно разговаривать только на равных. - Не получится. Она уже принадлежит этим местам, без них не выживет. Я – её Хозяин, но… Уголок его губ дергается, и в глазах вспыхивает хищный, звериный блеск, когда он тянет к волчице руку. Нет, не так: Когда он протягивает ей ладонь. - Но есть один вариант. Ты хочешь его услышать? Волчица всё ещё смотрит упрямо, исподлобья, но после тянет лапу. На ладонь мужчине ложится уже светлая девичья рука. Он кивает, помогая ей встать с земли. Отведя взгляд в сторону, он снимает с себя плащ, укутывая в него девушку. Взгляд всё ещё волчий, звериный, недоверчивый, но это ничего. У самого такой же. - Идём. Времени мало, не стоит заставлять день ждать… Довольно махающая хвостом борзая, идет между ними, подставляя голову то под одну, то под другую ладонь.

***

Денис не понимает привычки Разума заполнять тетрадки формулами лежа на полу, но признаёт, что это удобно. Особенно когда солнышко припекает, нагревая пол, и лучи проходят сквозь рыжую копну, превращая её в апельсиновое золото. Ден убирает отросшую челку за веснушчатое ухо, но та снова падает, и Разум только прыскает, лучше всех зная, насколько это бесполезно. Серега, сука, красивый невъебенно. И если бы кого-другого Ден уже давно хотя бы засосал, с Разумовским это не выйдет, да не особо и хочется. Дружба дороже, да и, спасибо маме, читал он Библию, знает, чем обычно заканчиваются все попытки ебать подобных «ангелков», или давать им выебать себя. И конец света в его планы как-то не вписывается. Да и Разумовский же не только красивый, а ещё и умный охрененно. И жадный шо пиздец, на мелочи не разменивается. Нахрена ему кто-то ещё, если родственная душа есть? Денису одновременно от этого и смешно, и завидно, мол, какая ж ты правильная сволочь, Разумовский… Проебать – так миллион, полюбить – так королеву, да? На койке, не то, чтобы рядышком, но вполне близко, лежат, смотря на них Архонт и Игорь.Они всегда так, словно боятся, что Титов с Разумовским наплюют на своих соулов и засосутся вопреки смыслу и судьбе. Денису, честно говоря, даже нравится их подкалывать, в шутку, чтобы не расслаблялись, уж больно мило оба ревнуют, хоть все и понимают, что ничего не будет, но… Ден моргает, пока до него не доходит, что что-то не так. - Разум, а чего твой морской змей не в банке? - Игорь – угорь, а не змея. – Поправляет, не отрываясь от тетради, Сережа. А после поворачивается и улыбается. Кладёт ладонь, горячую и сухую, на голову Дениса, ерошит волосы, смеясь. - А зачем ему вода? Во сне-то? Её и в тебе многовато… Денис булькает что-то невнятно, чувствуя, как вода поднимается всё выше по горлу, заставляя захлёбываться. Разум улыбается ласково, щурит золотые глаза, хватает его за волосы, подтягивая всё ближе, к самому лицу, шепчет нежно и строго, просьбой, что сильнее любого приказа: - Просыпайся, Ден. Немедленно! – Вгрызаясь поцелуем в губы. И Денис открывает глаза. Кашляет, скатываясь с просевшего, совкового пружинного матраса на половичок у кровати. Кашляет долго, со вкусом, точнее, до желчного привкуса на корне языка. Рукой слюну вязкую вытирает, медленно поднимаясь на ноги. Вот он всегда знал, что целоваться с Разумовским – тот ещё пиздец! Но не думал, что так буквально. Мотнув головой, ещё пару раз, для верности, проведя ладонью по губам, Ден оглядывается. И хмыкает. Он в спальне. А ведь точно помнит, что до того был в другой комнате, с остальными. Мда, наверное, всё же не стоило те грибочки с кладбища кушать… Вот говорил ему Разум не пихать в рот всякую дрянь! Правда, говорил он это, выпихивая из их комнаты в общаге очередного ухажёра Титова, что чуть ему глотку своим хуем не проткнул, но совет-то универсальный! А во всём доме никого. Только он, да всякая дурь, лезущая в голову. Или из головы… Денис косится на стол, вспоминает. Тычет в каждую кружку пальцем, наперечёт: он, Макс, Эля, Катя… Соня. Вместо последней чашки, палец тычет в нож. Денис аккуратно обхватывает грубоватую, но удобную, засаленную рукоять, ведёт с упором лезвием по пальцу, смотрит. Боли, как таковой, почти нет. Но кровь выступает, большой, важной каплей, медленно катящейся по пальцу к ладони. Однако, едва её коснувшись, капля вздрагивает, робко жмётся обратно, поднимаясь выше и скрываясь в порезе. Денис моргает, тычет, сжимает палец, но кровь всё никак не показывается. - Психоделика какая-то. – Пробурчал под нос себе Ден. Потоптался на месте, и начал снова бродить по дому, пока не вернулся к кровати. Нашёл на ней свой телефон, посмотрел на фото, что сделал на кладбище. Макс с надгробной плиты улыбнулся ему, посылая воздушный поцелуй и подмигивая. Денис показал ему средний палец, но тот только улыбнулся шире, и Титов выключает экран, откладывая телефон в сторону. Понятно, что нихрена не понятно.

***

Ден тихонько зарычал, стукая себя кулаком в лоб, в бессмысленной и беспощадной попытке заставить мозг заработать хоть так. Несколько секунд спустя звук повторился, и Денис хихикнул. Надо же, неужели его тараканы решили ответить? Но нет – стук раздавался не изнутри черепа, а со стороны окна. В раме, между стёклами, билась птица, пытаясь выбраться. Откуда она там взялась, если учесть, что даже форточка была обклеена бумажными полосками, было непонятно, но эта была меньшая из странностей за сегодня. Всё ещё размышляя над тем, как одна худенькая Соня умудрилась растащить куда-то три тела, включая бугая-Макса, Денис подходит к окну, створки распахивает, ждёт. Пичуга тоже. Титов моргает, машет куда-то в сторону багрового зарева в небе, локтями, словно крыльями двигая, намекая, мол, кен флай – вот и улётывай отсюда. Пичуга косит подозрительно знакомым золотым глазом, столь же подозрительно знакомым взглядом (то есть, как Разум – на него после очередной идиотской выходки), но улетает. Следом за ней в комнату влетает Макс, ещё бешенее, чем обычно. - Ты этого…Крышака колатого видел? – В третий раз за минуту поворачиваясь к двери, запыханно спрашивает он. - Кого? Ай! – Вместе с Кольцовым возникает и боль, и кровь, и Денис тянет палец в рот. Максим внезапно успокаивается, хмыкает, становясь из зашуганного парня обычным развязным распиздяем. - Денчик, что не сказал, что соскучился, а? А то пальцы в рот, наверняка же мало… Денис моргает, доходит не сразу. Голова после Сонечникного чая тяжелая, словно ватой набитая, и спать охота неимоверно, а тут этот озабоченный. Хотя… Титов со чмокающим звуком выпускает палец изо рта, губы олизывает, и с улыбкой обещая: - Предложишь отсосать тебе – откушу. Макс цыкает с притворной обидой, но глаза довольно вспыхивают. Перепалка успокаивает их обоих. - Ну чё ты такой не ласковый, Денчик… - Соня была ласковой. А умудрилась трахнуть всех. По мозгам. – Оба морщатся, потому что от Сонькиной дряни похмелье хуже, чем от палёной водки. Денис снова языком скользит по порезу, машинально, в совершенно кошачьей привычке, щурится, прислушиваясь к себе, а после растерянно спрашивает. - Кстати… А где Архонт? Макс хмыкает, рот открывает, готовый к новой колкости, но замирает. Потому что Багира он тоже не чувствует. Вообще.

***

Топи и раньше живостью не блистали, во всех смыслах, а сейчас и вовсе подходят на декорации к ужастику. Ни в домах, ни на улице, никого нет. Они идут плечом к плечу, вплотную, чисто подсознательно стараясь касаться друг-друга как можно чаще. - Про какого крышака ты говорил, а? - А? А, это.. – Макс чешет нервно шею, плечами жмёт, признаваясь. – Да так, встретил я в лесу кошака одного. Крылатого. С жалом вместо хвоста. Видимо, мутант с местного комбината. Денис моргает, шаг ускоряет, его догоняя. Что-то ему это всё упорно напоминает, в череп скребётся, как та птица – в стекло, но результата всё нет и нет. Голова ноет, точно задница после неудачного перепихона спьяну. Не столько больно, сколько просто неприятно, и сосредоточиться на чём-либо трудно. А ещё сушняк дикий. - Погоди, а как ты в лесу оказался? - А я ебу? – Взъерепенился Макс, дергая кадыком и отходя дальше по мосткам к воде. За разговором они прошли уже все Топи, выйдя к реке. Кольцов на корточки присаживается, лапищи свои к воде тянет, по-собачьи быстро умываясь. - Ещё как. – Фыркает Денис, присаживаясь рядом. – Как в той пословице: трахаешь всё, что движется, что не двигается, двигаешь и трахаешь. Макс воду с ресниц смаргивает, отфыкнулся, забрызгав Дениса, и тянет так, с притворной ласковостью и отчетливым желанием засадить остряку. Вероятнее всего в глаз кулаком, но Кольцов готов рассмотреть и иные варианты. - Денчик, мне так на интим, даже в женской общаге филфака не намекали. Начинаю сомневаться, кто же из нас озабоченный: ты или всё-таки я? - Конечно ты. – Титов локтем его в бок тычет, провоцирует. А локоть-то острый, Денис же худющий да костлявый, что велосипед, на которого кожу натянули. В постели и то наверняка не стонать будет, а костями клацать. С каких это пор он думает о Денисе в своей постели, Максима не ебёт. Он принадлежит к той счастливой категории мудаков, которым для успокоения нервов достаточно представить объект негатива под собой, втрахиваемым в матрас, чтобы успокоиться. Мейк лав, нот вар, хуле. Ебитесь, а не деритесь. А с Титовым это и вовсе, кажется, единственный возможный способ не прибить его во время диалога. Денис взгляд на воду переводит, добавляя: - Тебе только дай волю – до смерти затрахаешь. И чуть суше, глуше, почти спокойно и потому – страшно, добавил: - А может и уже… - Ден? Денис улыбнулся, смотря на почти черную, словно темную зеркало, совершенно неподвижную гладь. - Макс, кажется, мы умерли…

***

Когда розовая шубка мелькает у развалюхи, забегая внутрь, Эля без всяких сомнений рвется следом. Птицей, пулей, не медля, лишь бы догнать, успеть, поймать. Лишь бы спасти Катю. Но здание оказывается пустым, совершенно, даже на полу, в пыли – лишь её следы. Твою мать, ебанные Топи… Эля резко поворачивается, услышав вкрадчивое рычание. Рука с пистолетом мгновенно поднимается, но за курок она ещё не дергает. Патронов мало. Слишком мало. И не факт, что они сработают на Этом. Пёс вяло машет прямым, что меч, понурым хвостом. Рычит, головой медленно ведёт, взгляда не отрывая. Челюсти клацают, хрустят, разрастаясь и расходясь в стороны, утраиваясь. - Это что за хрень… - Почти смеясь от подступающей истерики, бормочет под нос Эля. Пес моргает, раскрывая бескровной раной посреди лбов третий, шестой и девятый глаз на каждой из трёх морд, рычит ниже и глуше, слепит взглядом слишком темных, словно поглощающих свет, сплошных бездн радужек. - Психоделика какая-то. – Бурчит Эля. Психоделика ей не нравится, жизнь и так ей мозг сношает регулярно. Рука крепче сжимает ствол, когда, сосредоточенный взгляд на несколько секунд приобретает орлиную зоркость. Пёс довольно, даже гордо, раскрывает пасти, набирая на бегу скорость. Чем добыча строптивее, тем она вкуснее.

***

Чес-слово, руки Кольцова к чужой тушке потянулись сами, он не виноват! Подтянув за грудки Титова ближе, Максим вкрадчиво так, вежливо спросил: - Чё? Денис улыбается шире, скалится даже, но даже не пытается вырваться, только пояснить: - Всё сходится! И соулы, и фотки, и глюки! Грибы эти, лесовоз, кровь… Помнишь миф про Эвридику? Макс помнил, даже кивнул очумело. Миф был один из многих о том, как возникли звериные формы соулмейтов у людей, но одним из немногих, что ставился под сомнение особо рьяно, потому что по нему, часть души, которую Орфею удалось после своей ошибки забрать из царства мертвых… Короче, музыкант снова сам всё угробил. Буквально, пустив черепаху-соулмейта на лиру-хелис. - Пока цела и невредима родственная душа, соулмейту ничто не может навредить, но… - …но это возможно, если они все находятся в мире мертвых. – Похоронным шёпотом закончил его мысль Макс. А после его пальцы сжались ещё крепче, и он выдохнул Титову в лицо: - Хлебало завали. – Он не мертв, нет. Только не он, не Багира. Нет, они не мертвы, нет! Охватывающая его жуть, мертвенная, холодная, потусторонняя, была слишком сильна и сплошна, чтобы говорить об этом всуе. Словно если он назовёт сожравшую их тварь драконом, желудочный сок расщеплет их мгновенно, а так… Так ещё был шанс побороться. Денис на носочки встаёт, тянется к самым губам, исподволь на них косясь, выдыхает в ответ, мягко и насмешливо, еле слышно, кивая на реку: - А ещё тут вода… чудодейственная. Хватает коротко брошенного на гладь взгляда, чтобы оба к ней прикипели. Отражения вторят, стоят, сцепившись, но… Не неподвижно, и секунду спустя и вовсе валятся в реку – ту же, но другую, что идёт волнами, бурунами, а не легкой, то ли зеркальной, то ли радужно-нефтяной рябью. Макс-из-воды несколько раз поднимает руку, силится набить морду своему Титову, да не может. Наверное, ни один из них, никогда не сможет. Не получится просто. Ведь бить Дениса – лишь себе больнее делать, не поможет. Те расходятся, мокрые, недовольные, злющие оба, что черти, и от этой злобы Дениса аж скручивает. Та выходит наружу беззвучным, но ощутимым нутром кашлем, рвотным позывом, кровью в мутных глазах. Но спасение приходит быстро. Вернее, подплывает, со спины, высовываясь рыже-солнечной влажной макушкой из воды. Обнимает со спины светлыми, до молочной синевы, руками с тонкими пальцами, крепко-крепко прижимая к нагому телу, ведет карминно-алыми мягкими губами по шее Дениса сбоку, одновременно ведя ладонями по груди, накрывая напрягшиеся сквозь свитер соски… Макс одну руку разжимает, трясёт, указывая на непотребство на воде. Характер видения с каждой секундой становится всё эротичнее и еретичнее, и голос Кольцова, так похожий тоном на жену, заставшую мужа с молодой любовницей в постели, даёт петуха, когда он вопрошает: - Это… Это что такое, а? Денис трёт стремительно краснеющую шею, старательно не-смотря. Ему, в принципе, и незачем, образы в воде словно сами собой перед глазами возникают. - Эм… визуализация подсознательных желаний в доступных образах? – Пытается классифицировать мистическую поебень психоанализом Титов. - А какого хрена этот «образ» так на Разумовского похож? – Продолжая потрясать дланью, допытывается Максим, а секунду спустя, его глаза раскрываются ещё шире. – Погоди, так те слухи… - Ой, да иди ты нахуй, расследователь, бля. – Денис ударяет ладонями Кольцова в грудь, посылая его в воду, разбивая на брызги видение, где он тянется в пол-оборота к губам златохвостого Разума, целуя его сам. Вот только о том, что Макс продолжал его держать, Ден забыл, а потому валятся они оба. Макс, сука, оказывается удивительно заботливым – едва на ноги встав, тянет Титова обратно, на досточки, рядом усаживает, ещё и взглядом реку сканирует на предмет подозрительных рыжих макушек: два миллиардера на одни Топи – это как-то слишком. Ему для полного слёта крыши и Денча хватает. - Ну? - Чешую гну. – Не в такт отозвался тот, мелко труся головой. С кончика носа упала капля, Денис моргнул, повернулся и посмотрел на Кольцова с обидой. - Ну нахрена тебе это, Кольцов, а? Твоя же Моська сама пару лет назад во всех красках расписывала, как мы грызунами науки на всех шконках в общаге чпокались. Такой «сенсацией» уже никого не удивишь. Макс фыркает, но смотрит пристально, только моргает часто, чувствуя, как с ресниц течёт. А Ден сильнее голову в плечи вжимает, сдувая очередную каплю с носа. Признаваться Максиму во всём почему-то легче, чем себе. - Ты же озабоченный, должен понимать – на Разумовского даже дрочить бесполезно. – Максим кивает, хмыкая, вспоминая пару попыток. Было ли то шедевром пиар-отдела, но образ у Разумовского был настолько светлым, что… Ну не вязалось, никак. Не липла к нему, ни грязь, ни пошлость. Святой, блин, человек! Даже та самая статья об отношениях Титова и Разумовского во время студенчества, больше была похоже на едва сдерживаемый словесный оргазм их общей поклонницы. Денис выдыхает, долго, пока в ребрах не начинает ломить, закрывает глаза, признаваясь. - Не было ничего. Да и не могло быть. Он же идейный, помешан на механизме родственных душ. И… вроде идиотизм тот ещё, но как же, блять, завидно! В той равной степени, что Денис восхищался другом, он ему завидовал и иногда хотел удушить. Тому, что тот настолько верил в свою родственную душу, что смог, точнее, наверняка сможет, её дождаться. Как в сказках или тех же мифах, вроде про Персефону и Аида, когда они, встретившись впервые, сбежали от её матери. Денис дышит в колени, царапает пальцами джинс. - Просто… столько всего, стольких всего… Даже с соулмейтами, не факт, что отыщешь быстро. И… блять, блять! – Он сучит ногой по воде, снова брызги раскидывая во все стороны, пока Кольцов его за тощую лодыжку не перехватывает, и Титов снова бурчит в колени. - Пока всё пытаешься отыскать, столько говна на лопату налипает… Что даже родственная душа такого говноеда может куда подальше послать. Денис уже такое видел, слишком близко, слишком явно, да не раз. И люди из-за таких мелочей грызлись с собственными душами, что ему, куда больше всякой херни в жизни совершившему… - Денч, ну… - Макс даже сказать ничего не может. Страх Титова, такой простой, такой понятный, ему почти неведом, не по себе. Макс всегда больше боялся того, что его соулом может Игорь оказаться, чем то, что его родственная душа от него откажется. Хотя сам подарком точно не был, да ё, за одно его блядство его соулмейт имел полное право нацепить на него пояс верности, а то и вовсе кастрировать! Заслужил, чего уж там. И.. Макс, честно, не особо будет против, если душа этого захочет. Пиздец, конечно, но лучше того, чем изо дня в день наблюдать, как половина твоей души в муках дохнет. Что угодно лучше. Не зная, как подбодрить Титова, журналист тянет: - Сказать честно, ты хоть и сволочь, но не последняя. Я, например, и вовсе на Озверевшей женат. Денис медленно поднимает голову, поворачиваясь к нему, растерянно мычит, опуская челюсть до самой груди: - Чёё?

***

Рогатый силуэт бредёт сквозь багровое марево. Мерно, плавно, словно плывёт. Архонт не спешит – знает, что они успеют вовремя, иначе быть не может, да и Багира беспокоить не хотелось. Тому всё давалось тяжелее других, хотя после прибытия в Топи и стало легче в целом. Гепард устало лижет чужую холку, развалившись сверху. Пыхтит тихонько, удерживаясь на крупе Архонта только собственной тяжестью. Даже глаза открытыми держать трудно, но надо, надо… Сквозь вишневую дымку спереди то и дело мелькает что-то золотистое. Хвост змеиный? Или жало? Багира фыркает в курчавую шерсть, устраивая челюсть на чужой лобастой голове, прикрывая глаза на секунду и шевеля округлыми ушами. Мерещится… Хорошо, что не медведица. Вскоре они проходят за монастырские ворота, и дымка начинает рассеиваться, а копыта ступают на мягкий мох, покрытый иголками. Архон замирает рядом с остальными, кивает Каре и Орлин, пока Багира сползает по его боку. Пару секунд они переглядываются, посматривая на свежую, ещё не опавшую и пышную землю рядом. А после деловитая Кара, потерев мордочку, начинает своими крохотными лапками рыть. Орлин, неловоко переступив лапами по земле, встаёт рядом с ней, помогая. Багира, встряхнувшись, тоже погружает лапы в почву. Архонт вздыхает и начинает, как и остальные разрывать копытами могилу с именем на надгробии: «Елизавета Громовская»