Хвостатое родство

Макс долго, до рези, булькает воздухом в ведре, окунув в него голову. И пытается ещё пару раз, когда Денис рывком вытаскивает его наружу. - Кольцов, тебе сперма весь мозг залила? Какого хрена ты утопиться решил? - Денчик, - фыркает тот, машет головой, с удовольствием окатывая того брызгами. – А тебе что, моя сперма покоя не даёт? - Да ты ей хоть из ноздрей с ушами залейся с ног до головы, мне то что. – Прыскает тот в ответ, отступая, пока Макс приглаживает влажные кудри. – Но нам ещё люди нужны, чтобы Катьку искать. Кольцов мгновенно хмурится, кивает, вытираясь на ходу линялым полотенцем. Второй раз он проснулся ещё засветло от горестного рыка Эли. Катя, с которой они парились в бане, пропала, и никто не знает, куда она делась, и то, что дело совсем плохо говорило то, что у Магомаевой вся задняя часть шеи была покрыта кровью от растёсанной царапиной шишки на затылке. Они, поневоле замедлившись, подходят к замершей у перил Эле. Та смотрит в небо, не отрывая от него взгляд сплошь черных, точно бездна, глаз. Точнее, не от самого неба, а от кружащего в нём беркута, что с клёкотом приземляется на ловко подставленное ей плечо. - В деревне её нет. И на открытой местности в ближайшие несколько километров – точно. - Ты… видишь через него? – Удивляется Ден. – А это разве не только у очень прошаренных возможно? Эля одновременно с птицей моргает, возвращая тьму в границы радужки и зрачка. - Я… я не знаю. Но сейчас это ощущается таким простым. Таким… правильным. Я никогда четко не ощущала связь, как здесь. Словно она стала ещё крепче, и не только из-за того, что установилась. Оба, и Денис, и Максим, одновременно согласно кивнули. Топи были очень странным местом, настолько, что это ощущал каждый, по-своему, но чувствовал. И опасался. - Эля, блядь! – Завопил внезапно Ден, рванув вперёд. Мусаева моргнула, возмущенно сводя брови и продолжая закапывать собственную одежду кровью из носа. Ловили её и утаскивали на лежак уже в четыре руки.

***

- Значит, в деревне на виду её нет… - Архонт согласно кивнул, рогами закрывая дверцу холодильника с кедами. – Мда, валить бы отсюда, но… Одна пропала, другая почти в коматозе, третья просто в ступоре. Один Кольцов носится, словно той самой козой в задницу укушенный. Ну или… газелью. Хинкару Денис заметил сразу, как только они подошли к домику. В коридоре мелькнул не такой уж и высокий, но безмерно изящный, даже трогательный, силуэт с рыжевато-песчаными боками, небольшими лаковыми рожками и внезапно светлыми, совсем человеческими глазами. Посмотрев на них пару секунд, газель робко переступила на копытцах, шагнула к ним навстречу, но после вскинула голову вбок, одним прыжком скрывшись с глаз. Архонт при виде этой красавицы приосанился, запыхтел довольно, даже попытался первым шагнуть в дом, но рога помешали. С мягким смешком уговорив его остаться снаружи, Денис скользнул за Кольцовым следом. Разговор с полицаем и местной ничего, кроме раздражения, не дал. Видимо, со вчерашнего дня накопленный негатив не обрушился разом злостью на его персону, а хмурой тучкой повис над Титовым, портя настроение всем лишь от одного взгляда на него. - Вы заходите, если что. У Аринки шашечки по бокам точно пробивающиеся рожки, голос тоненький, кожа золотистая, даже на вид мягонькая, бархатная, драгоценная шкурка. А глазища, точно угольком подведённые – внезапно светлые, до неприятного, полные звериного голода. Стоит только Денису с Максом уйти за капитаном следом, как из очередной шторки с бусами возникла рогатая головушка. Повела из стороны в сторону, вздохнула жалобно, смотря мужчинам вслед. - Даже не думай. Брысь отсюда! – Шипит Арина. Газель вскидывает на неё светлый, слишком светлый и чистый взгляд, смотря в одинакового цвета с собственными нечеловеческие глаза человека, покорно кивая и собираясь снова скрыться. И тут Арина ломается, вздрагивает, колко ведёт плечами, манит к себе. - Ри, Ри, ну прости… Прости непутёвую… Иди сюда. Зверь, чуть помедлив, вздыхает, ступает осторожно, почти неслышно, будто до сих пор непривычно, не смотря на столько лет… Хинкара и девушка опускаются на пол одновременно, но только после Арина тянет газель на себя, укладывая голову на грудь, гладит по шее и крупу. - Ничего, ничего… не нужны они нам, никто нам с тобой не нужен. По пухлым девичьим губам ядовитой змеёй ползёт улыбка.

***

Если бы Денис знал, что придётся столько шляться по лесу, купил бы походные ботинки. Поиски они только начали, а его уже ведёт, и он сам же косится на архара, раздумывая, я не плюнуть ли на всё, и не сесть ли на своего соулмейта? Тот точно его выносливее и против не будет. Архонт, почувствовав его взгляд замедлился, обернулся, понимающе так подмигнул, улыбаясь одними глазами, мол, хозяин, я совсем не против того, что ты меня оседлаешь, только за! Денис, приблизившись, похлопал его по курчавой шее, тихонько рассмеявшись. Дожили, видим неприличные намёки даже в поведении соулмейта. Хотя, он у Титова точно тот ещё похабник. Проходя мимо них споткнулась об корягу Мусаева, но даже хода не замедлила, и Денис нахмурился, пристаиваясь за ней. - Эль, ты как? Та лишь встряхивает головой, вглядываясь в лес. - Ненормально. – Они всё же переглядываются, обмениваясь одинаковыми болезненно-злыми ухмылками. Не, Денису всё ещё поебать на всех людей вокруг, но пару дней он вынуждено будет чуткими и милым настолько, насколько это возможно, тупо из-за синдрома свидетеля. Каждый день сотни людей встречают свои родственные души, но не так много тех, у кого эта встреча произошла не наедине. Дело же, можно сказать, интимное, душа вместе срастается. Тем более, зачастую те, при ком она происходит, часто оказываются и теми, из-за кого эта встреча и состоялась, за что судьба отсыпает им несколько плюшек, вроде отголоска охватывающей пару эйфории и так, по мелочи. А взамен, свидетели несколько дней испытывают инстинктивное желание защищать и оберегать пару, пока их связь устаканивается. - Пошли, не стоит отставать от других, а то и их искать придётся.

***

Козлов, как и подобает фамилии, козлится без меры, но затыкается, стоит только Сонечке оказаться рядом. Максим, его в какой-то мере понимает: от молодой Вдовы у него самого мурашки внутри и снаружи. А та лишь присаживается на корточки, поглаживая смурную вислоухую дворнягу, косматую и пятнистую, идущую за капитаном следом. В этой мирной с виду картины неправильно даже больше, чем в окровавленном мешке, висящем на дереве. Но вот стоит капитану его развязать, высыпая содержимое на землю… Макс, вообще-то, не неженка. Было у него в жизни всякое, в том числе и по-настоящему убойный во всех смыслах материал, но это… Денис удерживается на ногах только тем, что до треска костей в пальцах вцепляется в Архонта, дышит им, вместо воздуха, заполняя им свой в который раз давший трещину мир. В виски будто сыпанули раскалённых гвоздей, обжигая и укалывая мозг. Макс, в своё время откосивший от армии благодаря кафедре, по-военному чётко поворачивается на пятках, блюет, согнувшись в три погибели, словно желудок давным-давно так удачно подкатил к глотке, и уже через пару секунд, утерев рот рукой, возмущается: - Это чё такое? - Бошки собачьи на первый взгляд… - Вяло, даже с какой-то ленцой, отзывается капитан, присаживаясь возле падали на корточки. То ли уже привык настолько к местной ебобени, то ли так от самого себя устал. - То есть, это у вас тут в порядке вещей? – Трясущейся ладонью указывая на черепа, вопрошает Кольцов. Его трусит так крупно, что странно, почему это незаметно другим. Он всякое видел, и человеческие тела, на части разорванные вообще, так почему это вызывает в нём такой ужас? И ведь не только он, Макс по сторонам косится, видит, что все, все чувствуют то же самое, что и он. Нет… даже больше. Три отрубленные головы блестят лаково алым, влажные, покоцанные, но … живые? Настолько, что Кольцову кажется, ещё немного, и они зажмурятся и начнут поскуливать перерубленными глотками от боли и стыда. Архонт, взгляда не отрывая от них, голову клонит, рога наставляя, копытом бьёт, но приближаться и не думает. Безымянный до сих пор беркут крылья ширит, клюв оскалив, ещё немного – зашипит. Оба зверя смотрят на головы зло, даже безжалостно. Так родственники погибших смотрят на убийцу, которого выпустили из зала суда невиновным подкупленный судья. - Это не собачьи головы. – Скребёт воем горло изнутри, морозит затылок страшная истина, ненарочно сорвавшаяся с его собственных губ. Он это знает, он это чует, он это помнит. Нет, чувствительность у Макса до сих пор ниже плинтуса, но это… Он знает, что другие тоже это чувствуют, эту…ересь. Просто их соулмейты не умирают медленно на их руках, они не знают, не могут распознать это. - Верно. – Внезапно поддерживает его Сонечка. Уголки губ у неё подрагивают, то ли в безумной улыбке, то ли предверии плача. – Это головы соулмейтов. - Чё? – Пронимает даже Козлова, тот вскидывается, поднимается, и сквозь взвесь окружающего его равнодушия остро чувствуется оставленная ужасом, словно цыганской иглой, дыра к сердцу, переполненного страхом. Громовская всё же улыбается, тихо-тихо, жалостливо, садится на корточки, без всякой брезгливости берёт одну из голов, что поменьше, в ладонь. Гладит рукой, поднося к лицу, а после легко-легко, словно на одуванчик желание загадывает, дует. Ситуации разные, а результат один: голова рассыпается в её руках невесомым посверкивающим пеплом, слетает от её дуновения, мягко растворяясь в полёте искрами. Соня улыбается, вставая, медленно, сонно моргает, пока собачья кровь с её рук тоже исчезает дымными струйками. Если бы было чем, Макса стошнило бы во второй раз. Поэтому, за него и других отдуваться приходится потерявшую последнюю браваду капитану.

***

- Валить отсюда надо нахуй. – Выражает общую идею Ден, куря в долгий, что полярная ночь, затяг. После перфоманса Громовской, они минут пять только и могут, что шляться по поляне, пока Козлов с утробными зазываниями долго, тщательно, отдаёт дань Вакху. - Я без Кати не уеду. – Раненой волчицей рычит Эля, а вслед за ней и беркут, и та вскидывается, поворачивает голову в ту же сторону, что и птица, и тьма снова затапливает её глаза. – Там кто-то есть. - Эля! – Орет ей в спину Ден, цыкает, топит окурок носком кросовка в мох, гася. Честное слово, если бы не рванувший следом за ней Архонт, хрен бы он тоже побежал. Да и Кольцов, бегущий с архаром наравне, сам не до конца понимает, за кем, и за чем он бежит. Пока не видит появившуюся сбоку от сизой тени пятнистый силуэт. -Багии? – Загнанно, про себя, вопрошает он, меняя курс. С каждым шагом кажется, что соулмейт всё ближе, контур его всё ярче, ведёт его сквозь подлесок словно путеводная звезда. А ведь брат всегда говорил, что счастливая звезда Макса вечно приводит его куда-то не туда…

***

-Эй, ребят, я тут! – В который раз вопит Макс, пинает зло осыпающуюся стенку волчьей ямы. Для паники нет никаких причин, не сдох сразу, на колья упав – значит точно выживет и можно тупо потихоньку пинать стенку, пока песка не накопится настолько, что по нему забраться можно будет. Или ветки вытащить из дна и их как подпорку использовать, но… Да у него пиздец сколько причин для паники! Три минимум по количеству собачьих бошек! Кольцову уже плевать на Катю, на колья, на чертовщину. Он просто хочет выбраться из этого, из всего этого, и забыть это вроде того сна, что снился ему сегодня ночью. Напрочь. Начисто. Вымарать из мозга наждачкой. Плевать на материал, на маньяка, на Титова… На всех плевать, даже на собственную гордость. Паническая атака, прерванная чужим присутствием, накрывает его с головой. Выберется отсюда – попросту угонит ментовский пазик, только его и видели. На себя Максу, честно говоря, тоже давным-давно плевать. Но Багирой он рисковать не может. У гепарда осталось слишком мало времени и так, и он не может, не должен, не хочет, чтобы тот подвергся ещё большей опасности. Он не хочет терять ни единой частички своей души. А эта… мерзость, эта дрянь, что здесь происходит, эта... ересь! От одного представления о том, как отлетает после замаха топора, глухо стукаясь о землю пятнистая черепушка с круглыми ушами и родными темными глазами, Кольцов рыком давится. И в глазах от черноты темно. Соулмейтам ничто не может навредить. Не напрямую. Соулмейта можно спокойно запереть в комнате с бомбой, взрыв ему не навредит, напугает максимум. Можно выстрелить в него в упор, пуля не причинит боли и вреда. Единственный способ хоть как-то его ранить – ранить родственную душу, частью которой он является. И Макс даже при всём его богатом на извращения воображении, представить не может, ЧТО, КАК и С КЕМ нужно сделать, чтобы в итоге получить мертвую голову соулмейта. Целых три штуки. Сверху слышится взволнованное чириканье и с обрывистого ската свешивается темноглазая голова с круглыми ушами, вопросительно мяуча. - Багира? – Удивится Кольцов не успевает, потому что гепард спрыгивает вниз, чирикает ласково, ластится, сам, что-то держа в пасти. Макс косится на черные натянутые ленты, что гепард суёт ему в руки, и смекает быстро, едва на лицо падает тень от рогов. С такой-то матерью, подтягиваясь с помощью резинок, Кольцов добирается до верха. А там Багира хватает его то ли за пояс, то ли за что ещё, а резинки натягиваются снова, оттаскивая от осыпающегося края, пока он их не выпускает из покрасневших ладоней. В паху тянет, то ли из-за адреналина, то ли от врезавшихся в промежность трусов, которые гепард зацепил зубами, когда его вытягивал, и одного этого уже хватает, чтобы Кольцов, согнувшись на спине, начал ржать. Идиотизм. Натуральный, такого даже нарочно не придумаешь. Над головой ласково успокаивающе курлычат. Макс запрокидывает голову вместе с тазом, поправляя трусы. Багира мурлыкает, многообещающим темным взглядом смотря на то ли стыдливо, то ли гордо выбивающего копытом мох Архонта. Пятнистая голова трётся о курчавую переднюю ногу почти порнографически. Макс беспомощно кривит рот и брови, падая на землю обратно. - Это что за… - Он даже возмутиться не успевает и отогнать рогатую Титовскую хтонь от своего соулмейта подальше, как оба смотрят на него, лыбятся звериными мордами, и, подняв хвосты, усайгачивают куда подальше. Кольцов переводит взгляд к еле виднеющемуся сквозь елки небу, тихо и задумчиво произнося: - Может я как Эля, головой долбанулся, пока падал? Рука аккуратно скользит к затылку, но кроме примятых кудряшек,кусочков мха и сосновых иголок, ничего не нащупывает. А жаль. В груди секунду колет, а после ощущение пропадает, и Макс хмурится, после чего не веря раскрывает широко глаза. Боль от отдаления соумлейта пропадает лишь в одном случае: когда тот находится рядом с родственной душой. С любой из них.

***

Архонт теряется где-то на середине пути, но Денис, внезапно быстро догнавший Элю, почти этого не замечает. Лишь на секунду в груди становится колко, как при слишком большом расстоянии, но тут же пропадает. Встречу с зеками он воспринимает больше как ещё одну частицу огромного пазла местной чертовщины. Картина общая всё ещё не ясна, куда пихать нихуя не ясно, но и выкинуть из головы никак. Мент чудит и мутит, и Денис всё сильнее подозревает, что либо он сам – маньяк, и не ожидал, до чего докатится, либо и вовсе Хозяин, с которым вообще нихрена не понятно. Элька снова чуть ли не бьёт копытом, жаждет скакать на поиски своей пары дальше, и Денису еле-еле удаётся её придерживать. Мда, как же Катя её останавливать будет, а? - Ёптр! – Стоило только отойти от неё, как в грудину, выбивая дух, ударяет упрямая кудрявая башка, сбивая с ног. – Хонь, ну ты тяжелый, вставай с меня, лосяра. – Для ускорения Титов придал туше пинка, на что получил отчетливый матерный рык, и понял, что это Кольцов, а не соулмейт, от чего завозился активнее, но на очередном рывке его ноги схватили, прижимая. - Денчик, угомонись, кошак вертлявый. – Прошипел тот, привставая на коленях. Денис лишь фыркнул, силясь вырвать ноги из чужой хватки.- Ещё раз пнешь, чем прекрасных дам ублажать буду? Тот только фыркнул, но попытки замедлил, лукаво замечая: - Это ты о каких? Про баб Нюру, что ли? - Ребята, - Вежливо, но с толикой улыбки, спросила Эля. – Мы вам не мешаем? Козлов и Сонечка тоже косились на них с ехидцей. Денис прикинул, в какой позе они находятся, цыкнул, наугад пиная снова. Судя по сердитому сопению Макса и многообещающему взгляду – попал. По-полной…

***

Куриная кровь каймой обводит зону соленым и алым. Убедившись, что цепочка капель плотна, без зазоров, Чучундра вздрагивает, ощутив на себе взгляд. Косится вместе с Хорем пугливо в чащу, откуда идёт слишком тяжелый и мощный взгляд. Жмет обезглавленную тушку к себе, пачкая замызганную спортивку бурым, мнёт перья, пропуская сквозь пальцы. А после резко, услышав приглушенный рык, бросает мясо за границу безопасности. Курица даже толком приземлиться не успевает, как огромная лапа утаскивает её к себе, оставляя на земле глубокие следы от пяти когтей. Взгляд утихает, скрывается. Ненадолго. Они все знают, что его голод этим не утолить…

***

Денису хочется въебать. Хорошенько так, от всей души, со всего маху, так, чтобы свернуть тонкий, породистый нос набок, до кровавого всхлюпа. И судя по взглядам, по словам, по их вечным перепалкам, в кои-то веки хоть одно чувство и желание Макса – обоюдно. От чужих угловатых коленок, пихаемых куда зря, в паху до сих пор чутка ноет. Макс в который раз поправляет всё в штанах, подходя ближе к знакомому домику Аринки. Жаль, грудью полюбоваться долго не получается, бдительная тонконогая газель буквально закрывает собой обзор. Может, и к лучшему, ему только стояка для полного комплекта не хватало. Бля, ну какой же Титов суука… А Аринка, кстати, была права – дома у неё пиздец. Желудок сводит разом, подкатываясь неприятно-теплым желчным комом к горлу. Максим в который раз думает о том, что будь чем – его бы точно стошнило. Это не брезгливость, и даже не жалость. Это тот же суеверный, исконный ужас, что он испытывал, когда они нашли собачьи головы. Нет, не так… головы соулмейтов. - А куда это, твоя… - Уже на выходе спрашивает Макс. – Тонконогая куда делась? Сбежала? И не больно тебе? – Кольцов чужого соулмейта с того мига, как они в дом вошли, не видел, что, вообще—то странно. Как и то, что на всю деревню соулов раз-два – и обчелся. Во всяких же сёлах и пгт наоборот, что сейчас, что в старину, родственные души быстро находят. Аринка только плечиком ведёт, бретельку спускает. Ну, Макс же не тупой, приосанивается тут же, а после сгибается в кашле, почуяв, как опять по сердцу рвануло когтистой лапой натяжения, отдаленности. Губы поджал, словно внове почуяв вдовий поцелуй, холодный и колкий, точно монастырские стены. Хихикнув, Арина проводила уходящего на полусогнутых, наугад, журналиста, ответила, оборачиваясь к выглянувшей из-за проёма, куда ранее загнала мать, хинкаре. - Да куда она от меня денется…

***

Макс переглядывается с Денисом, но тот только плечами жмёт. Но Эле верит. Почему-то верит, не смотря на всю асбурдность ситуации. И он тоже видит Катю. Вернее, узнаёт, мельком так, черточкой, повадкой, жестом, по-отдельности. Хотя, после того грибочка, кто знает, что ему ещё почудиться может… - В каком смысле это – Катя? – Помотав головой, Макс указал на сидящую на скамейке старушку, с которой мягко ворковала Эля. - В прямом. – Тихо, но твердо произнесла она, мягко добавив. – Катенька, дорогая, покажи им, а? Пожалуйста… Та, нелепо, мелко дернув головой, проятнула худую пеструю от старческих пятен руку со светлым меховым комком на ней, и Эля, погладив его, сказала: - Это – Кара. Я её в любом виде узнаю. Комок завозился, открыл темные, подсеповатые бусинки глаз, глухо, но отчетливо чирикнув, приподнялся на лапках, обхватывая ими чужую руку. Беркут с плеча Эли ответил ласковым, жалостливым клёкотом, потихоньку спускаясь по руке Мусаевой ближе, чтобы потереться клювом о чужую мордочку. - Это же… - Шиншилла. – Выдохнул, принимая от Сони чашку с чаем, Денис. Сделал глоток, замечая. – У Элли на фотках в тви была похожая, только тёмная. Та кивнула, подтвержая: - Кара – с татарского и значит «тёмная». Шерсть была точь-в-точь как волосы у Кати, да и сейчас.. – Эля погладила прижавшуюся к её плечу старушку по голове бережно. Протянула к ней чашку с чаем, подула, для безопасности сама сделав глоток, проверяя температуру, чтобы та не обожглась. Макс, кое-как нащупав табурет, взял чай сам, кажется, Сонин, но та не была против. По идее, надо бы чего-нибудь покрепче, а то от кипятка и новой информации точно мозги закипят, но… - Погоди, но как это возможно, а? Как может живой человек... - А живой ли? - Едко хмыкает Денис, вытаскивая из кармана телефон. - Я тут кое-что сфоткал... - Он неловко смеётся, когда подрагивающая рука выпускает гаджет из рук. Смартфон словно лениво, нехотя, несколько раз переворачивается в воздухе, прежде чем тихо, как-то обиженно упасть на пол, пока сам Денис валится набок. Контроль над телом исчезает разом, полностью. Замирают легкие, разом обрывая вдох, даже веки закрыть не получается, поэтому он видит всё. И как Элина голова валится на плечо Кати, уже точно - Кати, и нос зарывается в розовый мех шубы. И как Катя в лоб её целует перед тем, как её рука медленно падает. Как беркут смыкает крылья, а потемневшая, помолодевшая на глазах шиншилла - веки. Как возмущенный Максим, смешно выпучив глаза, медленно-медленно, как в вино, валится спиной вперёд на пол вместе с табуретом, выронив кружку. И как Соня, встав со своего места, ловит неспешно падающую следом чашку, собирая в неё замерший в воздухе прозрачным слюдяным зеркальцем чай. Ставит их все, чашки, собирая на столе в ряд, садится перед ним на корточки, гладит по лицу, приговаривая. - Денис, ты не злись. - Просит ласково, волосы с лица убирая. - И не бойся. Смотрит, глазами своими волчьими, одичалыми. А Денис не то, что злиться - сказать ей ничего не может, чувствуя, как по жилам вместе с выпитым чаем, водой, разносится оцепенение. Только пальцами дергает, скребёт по потолку перевёрнутой машины, смотря, как отходит от неё водитель. Только когти напрягает, готовясь к прыжку, мажет по пыльному полу длинным хвостом, прорываясь сквозь вязнувший воздух. Соня, как покойнику, опускает ладонью ему веки, запечатывая в теле, не давая увидеть, как гепард прыгает, метит в горло белой волчице, сливая в своём ласковом голосе злобный рык и клёкот: - Хорошо, что ты нас сюда привёз.