Кольца Сатурна

Бастер пятый день не выходил из мастерской. Я не мог найти себе места. Казалось, этот парень наконец ко мне привык. Мне казалось, что теперь, после стольких дней он наконец позволит себе быть открытым со мной. Но нет. Он вдруг закрылся, перестал со мной разговаривать, избегал зрительного контакта, а после заперся в мастерской — единственной комнате в квартире, куда я не мог зайти. Тревога нарастала внутри, не давая спокойно спать. Он почти не ел. Я пробовал звать его, оставлять еду у двери, стучать, но всё было тщетно. Бастер не подавал никаких признаков жизни, и я уже начал переживать, что он там протянул ноги, пока вдруг он не вышел ранним утром из комнаты. За окном уже светало. Я не спал, хотя стоило немного вздремнуть. Мои переживания наслаивались, отдавая в голову болью. Анальгетики не помогали, поэтому мне приходилось сжимать зубы до скрипа, пытаясь подремать хотя бы пару часов, хотя бы часик… Я подорвался, стоило двери мастерской скрипнуть. — Ты не спишь? — Бастер с искренним удивлением моргнул, рассматривая меня изумрудно-кофейными радужками. Его руки были испачканы чёрной краской, а излюбленную толстовку сменили потёртые временем шорты и огромная белая футболка с двумя старыми цветными пятнами. — Не могу уснуть. — натянуто улыбнулся я. Бастер с прищуром ухмыльнулся. Я не «не мог». Я просто не хотел. И мои очки, покоящиеся на голове, выдавали моё нежелание ложиться. — Я закончил. — парень шаркнул босой ногой, неловко закусывая губу. — Не хочешь глянуть? Мне почему-то вдруг показалось, что даже если бы я спал, Бастер растолкал бы меня ради того, чтобы показать новую работу. В мастерской было в разы светлее, чем в спальне. В комнате не было занавесок, так что утренний свет наполнял её, окрашивая белые стены в пепельно-розовый. Повсюду были холсты — приставленные к стене, разбросанные на полу, лежащие стопкой на столе, белые вперемешку с чёрно-красными, грязно-жёлтыми и иссиня-фиолетовыми. Кисти стояли в нескольких кружках на подоконнике, на многих из них был засохший акрил и гуашь, лишь некоторые были потрёпанно-чистыми. Но большее впечатление производил стоящий в середине комнаты мольберт с огромным холстом, расписанным чёрным, серым и белым. Я подошёл ближе, всматриваясь в рисунок. Наклонил голову, отошёл дальше. С потерянным взглядом обернулся к художнику. — А с какой стороны смотреть? Бастер рассмеялся. Поднял холст высоко над головой и прижал к стеклу. И я увидел. Утренний свет прошёл через пустые пятна, показывая всё своё естество. На картине были дети. Девочка и мальчик лет пяти на вид. Девчонка тянула мальчика за собой, указывая пальчиком на что-то вдалеке. Дети шли по босой каменистой земле, а вокруг них… Бескрайний космос. Белые и голубоватые звёзды, хвостатые кометы, чёрные дыры — я словно разглядывал монохромный витраж. — Вау… — только смог выдохнуть я, подмечая, как хитро улыбается Бастер. — Я даже… Понять не могу, как тебе это удаётся… Каждый раз как вижу, не верю, что на такое способен человек. Бастер опустил холст. Я не сразу заметил, как сильно он стиснул пальцы на раме, и как напряглись его плечи. — Человек, говоришь? — со смешком протянул он, опустив голову настолько низко, что изумрудно-кофейные глаза потерялись в тёмной чёлке. — Я… Извини, я сказал, не подумав… Я не это имел в виду… — я чувствовал, что ляпнул лишнего, но не мог понять, в чём. — Всё в порядке. — Бастер вдруг поднял голову, и я увидел слёзы в его глазах. Парень опустил холст на пол. Стены из красивого светло-розового словно выцвели в грязно-серый оттенок. Я вдруг почувствовал, как сильно устал и как хочу спать. — Иди поспи. — словно читая мои мысли, проговорил Бастер. — Но ты… Ты не… — Я же сказал, всё в порядке. — с ноткой раздражения в голосе повторил он, сжимая кулаки. — Уйди. Я вышел, не оборачиваясь на хлопнувшую за спиной дверь. Глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться, но вздрогнул, когда в мастерской послышался треск дерева. Чувство вины и непонимание нарастали изнутри, поднимаясь в горле комом, заставляя кричать от бессилия. Руки дрожали от злости на самого себя, но звук лопнувшего стекла вдруг отчётливо-больно отрезвил. Я не знал, что происходит за дверью, и потому до смерти боялся, что не успею. Я дёрнул на себя дверь, которая со всхлипом поддалась. Обычно плотно закрытое окно, сейчас было открыто настежь. Он сидел на корточках на подоконнике, держась тонкими пальцами за оконную раму, уж слишком опасно наклонившись вниз. Бастер жил на десятом этаже. Внизу валялись две кружки с кистями и порванный холст с рисунком. Одна из кружек разбилась, смешивая на полу засохшую краску, осколки и утренние лучи солнца. Кровь стучала в висках, тело волнами бросало в жар. Я вдруг подумал, что никогда не прощу себе его смерть. — Ты что творишь?! — впервые я повысил голос, чем напугал не только себя. Парень вздрогнул и обернулся. — Слезай оттуда сейчас же! Бастер плакал. Смесь злости, отчаяния и страха крепилась в его глазах, сейчас удивительно зелёных. — Не подходи… — я прочёл это по губам. Хлынувшая злость вдруг сменилась ледяным спокойствием. Сердце бешено колотилось, я сделал рваный вдох и провёл ладонью по волосам, невольно уронив очки. — Бастер, я тебя прошу… — начал я, словно в лихорадке пытаясь вспомнить и подобрать нужные слова. — Стой там. — дрожащим от эмоций голосом, он ответил мне жёстко. — Хорошо, я не подхожу. — Саймон, ты влюблялся в человека? Крупная дрожь прошлась по телу. Я нервно сглотнул и кивнул. — И как тебе? — насмешливо протянул он. — Как тебе любить человека? Не больно ли? Я молчал. Что я вообще мог сказать ему? Что я всю жизнь избегал своих чувств из страха, что мне разобьют сердце? — А мне очень больно. Она однажды сказала, что мир должен увидеть их… — парень указал ладонью на стопку холстов, от резкого движения почти потерял равновесие и инстинктивно качнулся вперёд. Я в испуге сделал шаг, но тут же остановился. — Но вы… Вы, люди, такие странные! Вы поклоняетесь несуществующим богам, а существующих считаете мусором… Вы верите в наличие другой жизни, но с радостью отрекаетесь от своей, словно это ничто!.. Бастер не мог спокойно говорить. Он срывался на крик, небрежно утирая слёзы предплечьем. Я не знал, как ему помочь, хотя очень хотел. — Я был рождён… Чтобы показать вам теоретический мир с другой планеты, а вы, вы называете это… Искусством? Я не понимаю… Парень осел на подоконник, пряча заплаканное лицо в коленях. Он сотрясался от истеричных судорог, напоминая бездомного котёнка. Я наконец позволил себе подойти к нему. — Три дня назад… — протянул он, я с трудом разобрал слова. Бастер поднял голову, сверля меня изумрудно-чистыми глазами. — Три дня назад я перестал чувствовать кисть. Перестал чувствовать холст… Я думал, что вновь теряю контроль над своим телом, но оказалось… Что я просто влюбился. Влюбился в землянина, представляешь? Художник опустил голову, макушкой упираясь мне в торс. — Это было так неожиданно… Я думал, что лучше жизни на Сатурне быть уже не может, но… Я просто… В какой-то момент я почувствовал, что я всё ещё человек. Я отрёкся от Земли много лет назад, но сейчас… Бастер говорил тихо и сбивчиво, словно с каждым словом собирая силы, чтобы вновь напрячь надорванные криком связки. Я опустил ладонь на макушку, легонько поглаживая. Мне показалось, этот жест — единственный, которым я не буду нарушать его личное пространство, но при этом смогу хоть как-то успокоить. — Я чувствую себя человеком. Самым простым человеком, у которого есть свои проблемы, свои мысли. Человеком, который о чём-то мечтает, который боится чего-то. Я вдруг ощутил себя ничтожно маленьким… Бастер вдруг схватил меня за запястья, сжимая до судороги в пальцах. — Саймон, я не хочу так жить!.. Эти чувства, они разрушают меня изнутри. Я, кажется, умираю… Я горько усмехнулся. — Бастер… Не поверишь, но сейчас ты живее всех живых. — Что?.. Художник наконец поднял голову. Слёзы словно вымыли из его радужек кофейную примесь, оставив насыщенный изумрудный оттенок. — Ты не знал, что когда люди влюбляются, они хотят жить ещё больше? Когда человек находит себе объект влюбленности, он хочет стать лучше ради него, хочет ради него жить. Бастер молчал. Он отпустил мои руки (я невольно потёр места, где остались красноватые следы от пальцев), часто моргая, всматриваясь куда-то сквозь мои ноги. — Люди и правда так делают?.. — наконец прошептал он, кажется, не веря мне. Я улыбнулся. Помнится, мама так улыбалась, когда я рассказывал ей какие-то несусветные глупости, в которые верил сам. — Тогда я не хочу быть человеком… — плаксиво протянул Бастер, и я не смог сдержать искреннего смеха. За окном уже пели птицы.