Фо́то

      Сергей спускается по ступеням будто ангел, снисходящий к простому смертному, за его плечами перья из ночного ветра колышутся. Такой красивый, что дышать тяжело: сердце давит на лёгкие. Он присаживается рядом, а у Игоря желание скинуть свою куртку, чтобы постелить ему вместо пледа, и на небо вместе смотреть. Наслаждаться огнями города.       Хотя Гром сейчас больше занят тем, что рассматривает чужое лицо. На щеках застыли волнообразные мазки — как логически необходимые акценты, чтобы переместить внимание с огненных волос на молочно-розовую кожу. Мужчина даже есть забывает, питается изяществом художника, шаверма же тоскливо остывает. — Почему полиция и фотороботы, а не галерея с пейзажами?       <Перед тобой было столько открытых дверей, зачем ты выбрал эту?>       Ведь выбери Сергей другую, они бы не встретились. Не познакомились, не поработали вместе. И пройдя по этой самой лестнице, парень бы не остановился, не назвал его „Мистер Гром“, не составил компанию. Они бы не сидели здесь.       Именно поэтому Игорю нужно знать. — Я люблю справедливость. Захотелось, пусть и ненадолго, стать частью правосудия.       Разумовский неуверенно потирает свои ладони, а затем запрокидывает голову, и его волосы бабочками разлетаются в воздухе. Невероятно прелестно. — Помощи от меня, конечно, мало, я понимаю, но, когда увидел, что к вам никого не направляют, подумал: вот он, мой шанс показать, чего я стою. Глупо, не правда ли?       И впервые за всё время Сергей глядит на Майора своими голубыми глазами, а в них столько искренности, что Игоря бы сбило с ног, если бы он стоял в этот момент. Он отрицательно качает головой и накрывает колено парня своей ладонью.       Этот жест будто проламывает какую-то стену, единственный барьер, что существовал между ними. Первое осознанное прикосновение сносит преграды, сближает души. — Не глупо. И ты очень нам помог.       Гром замолкает, подбирает правильные слова, откусывает шаверму, чтобы как-то занять рот и спровоцировать мозговую активность. Руку не убирает, но и не гладит, только осторожно жмётся сквозь ласковую ткань штанов. Так спокойнее. — Я всегда был против привлечения к нашей работе художников. Мне казалось, что посторонний человек будет тормозить. Поэтому привык каждый год отказываться от практикантов. А в этот раз..не пожалел, что ты пришёл.       Последние слова срываются с языка обдуманно, но всё равно неуклюже. Как-то угловато и нескладно, но Сергей лучезарно улыбается, и это самое лучшее, что Игорь когда-либо видел в своей жизни. В груди приятно щемит и уголки губ сами собой поднимаются, это похоже на полёт в невесомости. Но мужчина пока не умеет летать.       Они сидят ещё немного, пока Питер не скрывается за чёрной вуалью, улицы накрывает занавес: спектакль окончен, все маски сброшены. Гром наконец доедает свой ужин, а Разумовский поднимается со ступеней и одним своим видом как бы спрашивает: мы можем идти?       Ответ не нужен. В молчаливом согласии они выходят на одну из пустующих улиц. Игорь почти на ощупь находит мусорку, выбрасывает в неё бумагу из-под шавермы, Сергей стоит в нескольких метрах от него, говорит что-то, видимо, записывает голосовое сообщение. И это настолько обыденно, что почти удаётся представить, что так было всегда.       Вот они гуляют по безлюдным улочкам, обсуждают всё подряд, начиная от того, на кого было совершено покушение, до того, чья выставка должна открыться на днях. После чего— нежно или страстно целуются. — Мистер Гром, как вы решили стать полицейским?       Сергей вырвал его из мира фантазий резко и решительно, твердо поставил на землю и заставил думать, к чему мужчина был не готов. Хотя бы потому, что в своём воображении он приблизился к этим сочным губам, чтобы в следующую секунду смять их в поцелуе. — Желание бороться за правду.— обычно подобного ответа достаточно, но сейчас Игорь сам хочет продолжить. Язык развязывается, и его не остановить. — Когда мне было шесть, на моих глазах ограбили и убили человека. Но я настолько испугался, что не смог ничего сделать или сказать. Полиция оказалась бессильна. Свидетелей нет, улик нет, преступник на свободе. И это всё моя вина. Лучше бы тогда умер я.       Не успевает Игорь продолжить поток самобичевания, как Разумовский разъярённо хватает его за предплечье и разворачивает на себя. Глаза огромные, печальные, топящие в своей синеве, накрывающие волнами будто цунами.       „Не говорите так, пожалуйста“. Он шепчет задушенно, взгляд усилием воли отводит, понимая, что чересчур много себе позволяет, однако хватку нисколько не ослабляет. Его дрожью бьёт не то от холода, не то от злости и бессилия. При этом выглядит фантастически, как сама стихия во всём её великолепии и непоколебимости.       Гром поражён им. И объяснений этому нет. Просто не может быть. — Давай забудем, что я сказал. Расскажи мне свой секрет, и мы запечатаем наши тайны прямо здесь, согласен?       Парень думает, пару секунд мнётся и кожу куртки перебирает, стоит всё так же близко и запах от него исходит крышесносный. Пряный шампунь перемешивается с ароматом акрила и полноправно оккупирует ноздри. Игорь даже забывает о чём была речь, когда Сергей начинает рассказ. — Я вырос в детдоме. Из-за моей внешности ребята не хотели со мной дружить, поэтому я всегда ел один. Чтобы не чувствовать себя одиноко, начал рисовать. Представлял, что у меня другая жизнь, другая внешность или что меня и вовсе нет. Потом один мальчик сказал, что у меня красивые рисунки, тогда я решил стать художником, чтобы каждый подумал так же. Чтобы меня заметили и приняли, чтобы я больше не ел один.       И тогда Игоря в сердце ударило болезненное осознание. Этот с детства отвергнутый мальчик, безумно красивый, обаятельный и талантливый, увидел его, уныло сидящего на лестнице, составил компанию, потому что не хотел, чтобы кто-то испытывал то, с чем он жил. Он не хотел, чтобы кто-то ел в одиночестве.       Поэтому сидел и разговаривал, оживлял одним своим присутствием. Не прося ничего взамен. Не надеясь на благодарность.       Понимая, что слова излишни, Гром накрыл его руку своей. И повисло молчание. Комфортное и осмысленное. У каждого была возможность перевести дух и свыкнуться с тем, что на плечах стало чуть меньше веса. Груз слегка облегчился. — Я провожу тебя.       Отказ не принимается, это очевидно. Поэтому Разумовский послушно показывает дорогу, и чем дольше они идут, тем навязчивее липнет ощущение, что что-то не так. Игорь несколько раз оборачивается, осматривается по сторонам, заглядывает в закоулки и реагирует на всякий шорох. Интуиция его не обманывает. Никогда.       Сергей старается делать вид, что не замечает дёрганность полицейского, однако быстро догадывается о причине подобного поведения и не может терпеть. — Мистер Гром, если вы думаете, что я — следующая жертва, то вам следует знать: у всех прошлых волосы были крашеными. А я рыжий от природы.       От этого высказывания у Грома капли пота по вискам и сжатые от нервов губы. Потому что в одном из переулков он заметил подозрительную фигуру, которая хищником затаилась для нападения. Ком встаёт посреди горла.       Дом Сергея оказался на пересечении нескольких темный переулков, и это лишь прибавляет опасений. Наравне с тем, что парень смотрит на типаж жертв преступника односторонне. То, что все убитые — ненатуральные рыжие, не значит, что ублюдок убивает крашеных. Это может означать, что он ищет кого-то.       <Что если ему нужен природно-рыжий цвет?> — Вот моя визитка. Сфотографируй, а то она у меня одна, и звони, если что-то случится. Но лучше будь осторожен, чтобы звонить не пришлось.       Разумовский нехотя достает телефон и делает фото. За это короткое мгновение Игорь замечает репродукцию картины Рождение Венеры на его чехле, и мысленно закатывает глаза, удивляясь тому, как парень умудряется одновременно быть занозой в заднице и принцем с изящными вкусами. — Вам не о чем волноваться, Мистер Гром. Завтра фотороботы будут развешены везде, и тогда преступник рано или поздно окажется за решеткой.       <Как бы хотелось, чтобы рано>. — Да, ты прав. Жду тебя в участке в полдень. — кажется, от довольной ухмылки хитрого лиса на улице становится чуточку светлее. — И не называй меня Мистером, для тебя просто Игорь.       Он ведёт рукой перед собой в небрежном жесте, словно для Разумовского не очевидно, каких титанических усилий ему потребовалось, чтобы сказать подобное, и случайно поддевает шелковистые пряди. Парень шугается, однако не отстраняется, наблюдает с азартом. — В таком случае, и я не Сергей.       Сегодня у них какой-то загадочно-интимный вечер сделок. Гром согласен, ему нравится подобный расклад. Нравится, как постепенно крошатся границы официальности, как постепенно превращаются в пыль. — Береги себя, Серёж. — Хорошо, доброй ночи, Игорь.       Они прощаются неловко не то пожимая руки, не то обнимаясь, но, отойдя на пару метров, оба оглядываются и встречаются неравнодушными взглядами. Электрошок прошибает каждый нерв тела, закрадывается в потаённые уголки и поселяется там.       Гром широкими шагами уходит к себе, однако ненадолго задерживается в переулке, задаётся вопросом, показалось ему или же нет. Вглядывается в темноту, прислушивается, чутьё своё подключает — ничего. Ни следа того зловещего наваждения не осталось. Кроме опьянённости симпатией он не почувствовал ничего.       Открыв дверь квартиры, Серёжа едва не свалился с ног. Усталость, набросившаяся на него голодной псиной, потянула к кровати — а у Разумовского совсем другие планы. Он достаёт телефон и рассматривает визитку.       Слишком простенькая, неброская, неинтересная. За неё не зацепиться взглядом, в ней нет никакой изюминки. Нет Игоря.       Поэтому идея возникает в голове практически сразу. Не теряя ни минуты, художник садится за компьютер и принимается рисовать. На его экране миниатюрный холст, а на нём разгул стихии. Ураган слов и чисел, буря грозных цветов.       Пару раз, вероятно от перенапряжения, Разумовский видит яркие белые вспышки, они мешают ему работать. Однако через пару часов кропотливого труда и бумажно-ножничных ранений на столе появляются первые образцы новой визитки. Сергей аккуратно укладывает экземпляры в конверт и откидывается на спинку кресла.       Запоздало вспоминает, что забыл настроить автоматическую отправку фотографий с недавней фотосессии. В пару кликов заходит в свой аккаунт, добавляет настройки и делает рассылку. И когда уже собирается выйти с сайта, замечает значок сообщения. Нажимает, не думая. Почти уверен, что ИГрянулГром написал ему что-то до безумия слащавое.       А на компьютере ник совсем другой, тот самый, пугающий. Поклонник, который вопросы странные задаёт и навязчиво пишет, достаёт, ведёт себя как поехавший. Прошлое сообщение до сих пор маячит перед глазами. „Птичка-Птичка, думаешь я тебя не найду?“       Нынешнее же вызывает прилив тошноты и паническую атаку. Разумовский отлетает к стене будто ошпаренный, врезается в неё и сползает на пол, подкошенный животным страхом. „Нашёл.“       Парень видит перед собой лишь одно — собственное фото, сделанное непременно сегодня. Именно в тот момент, когда он обернулся на Грома, чтобы поймать ответный взгляд. „Ты станешь моим, Серёжа.“ „Я обещаю.“