Бинты

      Они сидели на полу под елкой, среди нераспечатанных подарков и тяжело дышали, каждый как после стометровки. Микаса сжимала в одной руке коробочку с подаренными наушниками, другой рукой она держала Эрена за плечо, ей почему-то казалось, что он сейчас вскочит на ноги, убежит, а после сделает вид, что ничего не было.       Одну руку Эрен положил Микасе на бедро, обтянутое пижамными штанами, рукав его пижамы немного задрался, и Микаса увидела, как чернеют на смуглой коже длинные черные раны, показавшиеся ей в темноте ещё более страшными, чем при свете. Она взяла его за запястье, потянулась задрать рукав, Эрен дернул рукой, конечно же не смог вырваться и попросил, очень жестко попросил, почти громко:       — Не надо.       — Я переживаю за тебя, — сказала Микаса, едва не плача. — Мне больно за тебя.       Она наклонилась и поцеловала Эрена в уголок губ. Больше всего на свете ей хотелось бесконечно целовать его, целовать, обнимать и гладить, чтобы он никогда больше не захотел что-нибудь с собой сделать, ведь она же его так любит. Как он может поступать с собой плохо, когда она так любит его.       — Я люблю тебя, Эрен.       Эрен поднял и опустил плечо, и сказал, как будто с доброй насмешкой:       — Вот надо оно тебе?              Из школы они обычно возвращались автобусом. Доктор отвозил их утром, но забирать у него, конечно, времени не было. Иногда Карла в свободный день приезжала за ними, но не всегда это было удобно: у Микасы были факультативы, Эрена периодически оставляли на разговоры и раздачу дополнительных заданий учителя. Они не всегда возвращались вместе, хотя Микаса всегда старалась подстроиться.       Если бы Армин продолжал учиться в этой же школе, он бы, само собой, их подвозил, с этого года у него появилась пусть подержанная, зато собственная машина, но Армин учился теперь в другом месте, а знакомые, готовые подвозить Микасу, не всегда жаждали брать в нагрузку ещё и Эрена. За считанные месяцы, с начала серьезных проблем с агрессией, Эрен порастерял друзей, многие стали его опасаться, а кто-то и всерьез боялся, трудно было винить их.       Так что когда Жан Кирштайн спросил, освободилась ли Микаса, и если да, он готов подбросить её до дома, она сразу предупредила:       — Я с Эреном.       Жан, молодчина, не подал виду.       — Ну жду вас на парковке тогда.       Эрен, к удивлению Микасы, не стал возражать: подбросит и подбросит, отлично, не придется трястись в автобусе. Он сел на заднее сидение, и Микаса села рядом с ним, пристегнулась. Жан с недоумением поглядел на пустое место рядом с собой, но ничего не сказал, как будто привык, что у их семейства свои причуды. Он нередко называл Эрена её братом, Микаса поначалу удивлялась, потому что в школе все прекрасно знали, что она в семье приемная, да и вели они себя не то чтобы как близкие родственники, но потом до неё дошло: Жану важно было обозначить, что они с Эреном брат и сестра, пусть даже не родные. Почему ему это важно, Микаса хорошо понимала, дурочкой она не была, и в свою защиту могла сказать, что чувства Жана она никак не эксплуатировала, просто сегодня, в первый же день после каникул, ей правда не хотелось возвращаться автобусом. Рождественский снег растаял, и погода была по-зимнему промозглая, серая и туманная.       — Как рождество провели? — спросил Жан. Все старшие классы знали, что он с родителями летал в Париж.       — Нормально, — ответила Микаса, — с семьей.       «А потом мы с братом целовались у ёлки», — что-то такое подмывало её изнутри, хотя никакого желания поиздеваться над Жаном она не испытывала. Он, кстати, поздравлял её, прислал сообщение и фото Триумфальной арки.       Жан посмотрел в зеркало заднего вида и наткнулся на взгляд Эрена, тот спросил:       — А тебя куда несет? Живешь ты в другой стороне.       Да, правда, но Микаса, когда Жан сказал, что сегодня им по пути, разумеется не стала спрашивать, куда и зачем он едет. Догадаться было нетрудно.       — К Армину. Давно не виделись.       — Фигурку Эйфелевой башни ему везешь?       — Почти, — отозвался Жан, тоном слегка снисходительным, как бы говоря: нет, Йегер, я уже не ребенок и не сцеплюсь с тобой, ты меня не выведешь. Может быть, если бы Микасы не было, он бы говорил по-другому, кто знает. Эрен при упоминании Армина не стал продолжать разговор и отвернулся к окну.       — Ты проехал, — сказал он, когда они миновали поворот на улицу Арлертов.       Жан мотнул головой, и его тщательная укладка чуть нарушилась, маленькая прядка волос сползла на правый глаз.       — Довезу, — сказал Жан.       Он и правда довез их к самому дому. Микаса хотела было напомнить, что им вот к этому, с зеленым почтовым ящиком, торчавшим у дома, как диковинная цапля, но Жан отлично помнил, где надо остановиться. Раньше он часто у них бывал. И он, и Райнер, и Берт, и Армин, и Саша с Конни, за которыми чуть позже стал увязываться Николо. Играли в настолки, смотрели «Любовь. Смерть. Роботы», когда они только вышли и все вокруг говорили, что надо посмотреть, и вместе, конечно же, было круче. Карла разрешала сидеть в гостиной, с условием, чтобы после гостей не оставалось погрома. Не сказать, чтобы эти собрания были Микасе очень уж по душе, не в её характере наслаждаться шумными посиделками, но Эрен это любил. Со сколькими друзьями он рассорился за последнее время? Можно и не считать — со всеми. После той драки с Райнером в начале сентября, одной из самых жестоких, после стычки с тихим бесконфликтным Бертольдом, все потихоньку отвалились, и трудно было их осуждать. Эрен изменился. Из веселого парня, взрывавшегося смехом на каждую шутку, он превратился в мрачного типа с недобрым взглядом.       Дома никого не было. Доктор был в клинике, Карла обещала вернуться рано, но рано — это всё равно вечером. Несколько недель после рождества каким-то чудом один из родителей всегда был дома, как будто и взрослые решили по-максимуму устроить себе каникулы. Карла наконец-то нашла администратора в ресторан, устраивавшего её по всем параметрам, и в последнее время не торчала на работе допоздна, доктор постарался брать чуть меньше дежурств. После этого абсолютная тишина показалась Микасе непривычной, а Эрен как будто ничего и не замечал. Он вымыл руки и собирался сразу уйти к себе, но Микаса перехватила его в коридоре. Эрен напрягся, подозревая, что она снова будет хватать его за руки и разглядывать порезы, но Микаса не хотела на них смотреть. Она знала, что эти раны никуда не исчезли, взялись корочками, может быть появились и свежие. Она не хотела на них смотреть, ей было больно смотреть на них.       — Эрен.       — Ну что? — он опустил голову, словно опасался случайно взглянуть ей в глаза.       — Я знаю, почему ты поссорился с Армином.       Она не хотела говорить об этом так же сильно, как не хотела смотреть на раны, но она видела, как Эрен сжал губы, когда Жан назвал имя Армина, видела, какие у него стали глаза. Неужели же у него, такого экстравертного, такого открытого, не останется ни единого друга? Даже Армина! Неужели он всех от себя оттолкнет? Не он, а его болезнь, которая заставляет ранить себя, причинять себе боль, как видно ещё и душевную.       — Да неужели, — голос Эрена звучал глухо. Он обогнул Микасу и ушел к себе в комнату. Микаса почувствовала, как жар подступает к глазам. Армин писал ей накануне, сказал, что уже вернулся, что, может быть, они встретятся? Как дела у Эрена? Она замялась, ответила, что всё так же. Она хотела сказать ему, что они с Эреном целовались в рождество. Конечно, хотела, это же Армин, её близкий друг! Но почему-то не сказала. Может быть, потому что не до конца была уверена, что это ей не приснилось. Может быть и приснилось. Может быть…       Она постучала и сразу вошла. Эрен стоял у шкафа в одних расстегнутых брюках и футболке, свитер он снял и держал в руках.       — Тихо, — попросил он севшим голосом, но Микаса уже прижала руки ко рту, поймала свой крик.       — Боже, — прошептала она, хотя ни в какого бога не верила. — Боже…       Свои страшные, исполосованные руки Эрен так и держал перед собой, комкая свитер. От самых плеч и ниже, до локтя, и от локтя почти до запястья, не доходя до кисти, потому что там, если задерется рукав, будет видно.       — Зачем ты это делаешь? — горло сдавило и голос Микасы превратился в хриплый шепот. — Зачем ты делаешь это с собой?       Эрен стоял, словно глубоко задумавшись, после медленно пожал плечами.       — Мне это помогает.       — В чем помогает?       Эрен промолчал. Микаса подошла, забрала у него свитер, взяла за оба запястья и повернула руки: с внутренней стороны они были почти чистые, несколько бледных царапин тянулись вдоль вен, самые страшные порезы и укусы были с тыльной стороны. Он не собирался вскрыть вены или добиться сильного кровотечения, он резал себя, чтобы было больно, и всё равно словно бы не получал столько боли, сколько хотел. Если бы он пил таблетки… Если бы доктор не поверил ему на слово и сам следил за тем, чтобы Эрен их принимал… Ему было бы лучше? Микаса молчала, хранила эту идиотскую тайну и в итоге сама, выходит, к этому привела. К этому… Эрен расслабил руки и позволил ей разглядывать их сколько Микасе вздумается.       — Не плачь, — попросил он. — Ты-то здесь не причем.       Он отнял руки и вытер её мокрые щеки, Микаса снова схватила его за запястья, прижала теплые ладони к лицу. Ей хотелось их целовать, гладить Эрена по волосам, поцеловать его в губы. Она же уже призналась ему в любви, и он не оттолкнул её в прошлый раз, так что может быть и в этот получится.       Эрен не противился, даже слегка улыбнулся, когда она тронула губами уголок его рта. Когда Эрен обнял её, первое, о чем Микаса подумала: а ему не больно? Она обняла Эрена в ответ, сначала осторожно, потом крепче, его язык уже был у неё во рту, и оказалось, что это совсем не противно, как ей представлялось в двенадцать лет, что это приятно, от этого разбегаются по телу мурашки и становится сначала тепло, а потом жарко, так жарко, что когда Эрен расстегнул пуговицы на её блузке, Микаса сперва подумала: как хорошо, и только потом смутилась, что осталась в одном бюстгальтере.       Когда она зацепилась за край футболки и потянула его наверх, Эрен послушно поднял руки. Микаса боялась увидеть ещё порезы, но тело было белое и чистое, только две маленькие родинки: на ребрах справа и на ключице. Микаса поцеловала ту, которая на ключице. Шею, подбородок. Эрен побрился сегодня утром и был ещё гладким, без самой маленькой щетинки, Микаса потерлась о его щеку своей, не открывая глаз.       — Эрен.       Он прижал её к себе, и она выдохнула, почувствовав, какой он твердый там, внизу. Он не просил её, но она сама коснулась рукой и почувствовала под пальцами маленькое мокрое пятнышко. Это значит, что ему нравится? Микаса где-то читала, что да.       Они так и стояли около шкафа, словно боялись выйти из заколдованного круга, за которым развеется всё, что они сейчас чувствовали друг к другу. До кровати было два шага. Эрен сделал их первым. Он спросил, когда Микаса шагнула за ним:       — Ты правда хочешь?       — Да. Я же люблю тебя. А ты?       — Да, — он кивнул, — конечно. Только не плачь.       Глаза у него были странные, Микаса ещё не видела таких, словно подернутых туманом. А может, это у неё самой в глазах туманилось, она протерла их пальцами.       Скомканное покрывало уже валялось на полу в одной куче с брюками и лифчиком, когда Микаса, сама испугавшись своего озарения, схватила Эрена за плечи и сказала, словно ей не хватало воздуха:       — У тебя есть презервативы?       Он уставился на неё, будто слова такого не знал. Ну и ладно, решила Микаса. Пусть будет так. Тысячу раз в школе и в буклетах волонтеров о половом воспитании, и в роликах о первом сексе она слышала, что без презерватива нельзя, ну никак нельзя, но если между правилами и любовью Эрена надо выбирать, то она уже выбрала. Выбрала, когда он с горем пополам расстегнул её лифчик и сказал тихое «вау», выбрала, когда обняла его и почувствовала всей кожей какой он горячий.       Эрен сорвался с кровати и выскочил из комнаты в чем был, в одном впопыхах забытом носке.       Он вернулся через пять минут, когда Микаса уже успела осознать, что происходит, завернулась в простыню и думала, не надо ли ей одеться, потому что Эрен сейчас вернется и скажет ей: какого черта ты тут голая разлеглась? Но он вернулся и показал ей серебренный квадратик фольгированной упаковки.       — Взял у дока?       — В аптечке не было, нашел в спальне.       — А если заметят?       — Вряд ли, там много.       Он не сразу справился с тем, чтобы надеть презерватив, и Микаса, хоть сама не очень понимала, что делать, ему помогла.       — Тебе не больно? — спросил Эрен, когда у них всё получилось.       Больно не было, может быть, слегка дискомфортно, только и всего. Не сравнить с удовольствием от того, как близко они друг к другу, как Эрен наклоняется и его волосы касаются её лба. Всё случилось неловко и быстро. Смущенный Эрен сел на кровати и что-то буркнул себе под нос, Микаса обняла его спины, поцеловала затылок и между лопатками. Никогда в жизни она не чувствовала такого острого счастья.