Лучший мой подарочек

      Утром Лизу разбудили дикие крики. Вопили так, будто резали свинью или целую стаю свиней. Она кое-как продрала уставшие глаза с болезненным стоном — в них будто песка насыпали — а бедное тело затекло и болело так, будто по нему проехалась электричка, причём несколько раз, но реальность и вовсе была куда менее приятной: её просто били ногами. А теперь ещё и орали над ухом. Даже не орали, а заливались отчаянным верещанием. Потом к безудержным воплям примешались всхлипывания, стоны и причитания — не менее громкие, тонкие, молебные…       Лиза вжалась в тёплый собачий бок, почти лицом зарылась — от пса пахло осенью, грязной шкурой и чем-то металлическим, будто животное давным-давно не купали. За пушистой шерстью прятались долгие длинные проплешины, впалые тощие бока и кости — пёс упрямо стоял на ногах, весь сотканный из напряжённых мышц, но она, видевшая его при свете дня, а не в ночных потёмках, пришла в ужас. Жалость затопила с головой. Не только к себе (удивительно!), но и к измождённой овчарке.       — Я не хотел! Меня заставили!       Лиза со вздохом вытянула голову из своего ипровизированного укрытия, покрутила ей из стороны в сторону и замерла. Теперь наконец-то и нормально разглядела просторный грязноватый вольер, и оценила трезвым взглядом вонючие собачьи лежанки, на которых провела ночь, и — самое главное — заметила абсолютно охреневшие, округлившиеся глаза парня по ту сторону решётки. Их обладатель был тощим и вихрастым, в красной курточке. Лиза выглядела похуже: в ободранной ночнушке и с наверняка подбитым глазом, потому что виделось ей как-то очень не очень. Они с парнем смотрели друг на друга три секунды, потом он круто развернулся на пятках и заорал, не трогаясь с места:       — Роман Дмитрич, Роман Дмитрич! Тут деваха какая-то!       В любой другой момент Лиза бы оскорбилась, но не сейчас. Тем более что вопли затихли и воцарилось очень гнетущее молчание, тяжёлое, мрачное. Каменный свод пришёл в движение и накрыл всё вакуумным куполом, затянул в чёрную воронку. Только сейчас в голову стукнуло, что она вполне могла бы заменить орущего неудачника собой: вдруг это были вчерашние бандиты?!       Сердце ухнуло в пятки.       Но вместо всех кар египетских, стрельбы и избиений (а она ждала!) возможный бандит лишь потоптался на месте, не получив никакого ответа. Покосился на неё, словно не был уверен, что Лиза сейчас не исчезнет, и крикнул ещё раз, громче, хотя куда уж громче, казалось бы:       — Роман Дмитрич!       Ответа снова не было. Лиза и паренёк переглянулись — нормально уже переглянулись, безо всяких там настороженностей. Он смотрел почти обиженно, а она — очень сочувствующе, на всякий случай. Вот он снова распахнул рот, чтобы заорать, но его перебил хриплый раздражённый голос:       — Малой, ты чего так разорался? Как говорят итальянцы, захлопни пасть, пока я тебя не скормил собакам. Чё тут у тебя?       Паренёк ссутулился, ответил очень растерянно:       — Но так не итальянцы говорят, а Григорий Константинович…       Голос помолчал, потом разозлился и рыкнул:       — Пооговаривайся мне тут ещё! Итальянцы, Григорий Константинович… Будешь много пиздеть, вот и отправишься к своему любимому Григорию Константиновичу. У него как раз по расписанию кормление карасиков на днях. Главным блюдом пойдёшь.       Паренёк совсем спал с лица.       К несчастью (или счастью) Лизин обзор ограничивался густой сеткой, самим вольером и тем куском территории, где нелепо тусил поникший бедняга, которого только перестали морозить и пообещали скормить рыбам. Но вот что-то задребезжало, хлопнуло, кто-то опять болезненно мявкнул (но тут же заткнулся), и со стороны этого мявка буквально из неоткуда появился… огромный бугай.       Лиза сглотнула и подавила желание лечь на лежанку и умереть.       В первую очередь бугай походил на шкаф. Во вторую — на медведя. А в третью на Лизин взгляд, пускай и замыленный фингалом, вообще оказался плодом их преступной любви. От кого в нём было больше, от шкафа или от медведя, она точно понять не могла, но ему это даже шло. Он Лизе почему-то вообще очень даже красивым показался, хотя и жутковатым немного. Хотя ей все бандиты жутковатыми казались, что уж тут. А после вчерашнего вообще от всех мужчин в белых костюмах шарахаться будет, хорошо, что этот в малиновом… Ещё один плюс. Единственный даже. Гармони нигде не наблюдалось. Только одной тягучей тоскливой нотой брякнула… мандолина?!       Голова заболела. Гармони, мандолины… Дальше что? Откуда-нибудь выскочит музыкант с фортепиано на подхвате? Или с синтезатором? Виолончелист? Гитарист? Скрипач? Кто?! Что это вообще за бандитская тусовка, где эти самые бандиты шастают с инструментами? Нет, лучше, конечно, инструменты, а не револьверы или ещё что, но всё равно тенденция вырисовывалась откровенно нездоровая. Истеричные размышления о музыкальных талантах местного криминала прервались чужим шумным вздохом. В реальный мир Лиза вернулась от морального пинка, который отвесила себе сама же.       Тяжело вздохнувший мужик (видимо, его бесила вселенская тупость и заторможенность, да и вообще вся вселенная тоже бесила) раздражённо поправил закатанные рукава малинового пиджака и подошёл поближе к вольеру. Увидел её, наверное.       Воцарилось молчание. Ещё более неуютное, чем до этого. Но ненадолго.       — А это ещё кто такая? — он удивлённо вскинул брови, а потом неожиданно повернулся обратно, очень быстро и бесшумно для человека подобных габаритов. Бросил любопытствующе куда-то вбок, будто на землю сплюнул, очень брезгливо, но с интересом:        — Баба твоя, что ли? А нахрена ты её в вольере держишь? У вас всё настолько плохо с романтикой?       С земли в ответ донёсся жалобный скулёж.       Лиза зажмурилась, отвернулась, а пёс на бугая отреагировал странно, как на давнего друга и любовника заодно: вскочил, высвобождаясь из кольца её объятий, счастливо завилял хвостом, застенчиво-мягко отвёл уши назад… Лиза, глядя на радостные собачьи метаморфозы, неожиданно брякнула:       — Я не его баба. Я вообще… Случайно сюда попала.       Мужик снова повернулся к ней. Глаз его она не видела: верхнюю часть лица прятали тёмные солнцезащитные очки, но очертания были жёсткими, волевыми, хмурыми. Красивыми, может, но какими-то… Порченными яркой раздражительностью: мрачная складка в уголке губ, ещё одна глубокая тревожная складка на лбу, ещё одна тонкая пролегла меж сурово сдвинутых бровей. Лиза рассеянно отметила, что это был человек с очень подвижной мимикой, даже если сейчас он пародировал камень. Выходило не очень.       — И как же ты тогда сюда попала, а, киса? — прогудел бугай очень ласково, будто говорил с душевнобольной. Вроде нежно, но её словно кнутом по спине огрели. А ведь он даже голос понизил, видимо, чтобы не напугать, но так стало ещё страшнее: паренёк рядом посерел, а Лиза вновь начала склоняться к немедленному возвращению в принудительный сон. Лишь бы не с помощью пули.       У её ног тонко и нетерпеливо скульнул пёс, припал к земле, подметая хвостом палые листья, и она проморгалась, сгоняя больную муть с глаз. Сказала хрипло:       — Через забор перелезла.       Брови амбала совершили увлекательное путешествие на лоб. Она его понимала: при свете дня забор неоднозначно намекал, что в нём около десяти метров высоты минимум. В Лизе было едва ли полтора. В амбале, на вскидку, — все пять, на деле — около двух. Откуда-то из-за спины тщедушного пацана в красной куртке выглянула ещё пара мужчин в малиновых пиджаках. Их тоже очень заинтересовали Лизины объяснения.       — Всё чудесатее и чудесатее. Интере-есно, — протянул мужик, но никакого интереса в голосе не было. Только лёгкое недоумение. Но и то ненадолго. — Поля, поди сюда!       Ничего не произошло. Амбал недовольно нахмурился. Видимо, Роман Кактотамович был здесь главным и очень не любил, когда его игнорировали.       — Поля! — гаркнул он так громко, что половина мужиков в малиновом синхронно присела, а другая половина гордо приосанилась. — Марь! Где вы там шляетесь? Сюда шуруйте, говорю!       Снова ничего. Мужик явно начал закипать, а Лиза за происходящей драмой наблюдала с искренней заинтересованностью: всегда приятно наблюдать, как бесится человек с заряженным стволом. Особенно, если бесится он не на тебя и вообще по другую сторону решётки. Она резко почувствовала себя в безопасности в вольере. Ещё бы ключей у них не было…       — Да вы что, охуели там совсем?!       Драма набирала обороты.       — Та-ак…       Мужик сунул руку в карман пиджака, но, что он там собирался вытащить, Лиза разглядеть не успела: со той стороны, с которой высыпали бандюжки, медленно выплыла дама. Именно дама, не девушка, потому что в представлении Лизы с такими выражениями лиц ходить могли исключительно дамы самого высокого полёта, настолько, что даже птицы дружно охреневали — снисходительная незаинтересованность мешалась с откровенным равнодушием. Впрочем, заметив, что Кактотамович кипятится и вот-вот взорвётся, дама ускорила шаг и секунды через… одну преодолела всё расстояние до мужика. Тот резко показал рукой в сторону вольера, она быстро кивнула, и… Как она передвигалась на таких ходулях, для Лизы осталось той ещё загадкой дыры, но красотка сноровисто сунулась вовнутрь вольера безо всякого страха. Псы заскулили, окружили её ненадолго, потыкались носами, и совсем скоро (погладив по голове особо настойчивых) девушка добралась до неё.       — Встать можешь?       Лиза кивнула. Потом передумала и покачала головой; девушка огорчённо вздохнула. Лиза смотрела на неё снизу вверх, пока та что-то прикидывала в голове, но не ожидала, что незнакомка нежными ручками схватит её за подранный воротник ночнушки, будто котёнка за шкирку, и рывком поставит на ноги.       Лиза оценила — и правда красотка, ей не показалось. С длинными светлыми косами, уложенными короной на голове, в брючном костюме — тоже малиновом. Цепкая ладонь с длинными ногтями (малиновыми!) обвила грязное запястье безо всякой брезгливости (удивительно, потому что её внешний вид, особенно по сравнению с чужой идеальностью, был далеко не приятным). Лиза мысленно помолилась, но красотка уже поволокла её за собой с недюжинной силой.       — Идём-идём, босс просто посмотрит.       Ага, как же. Подумалось тоскливо: какое босс посмотрит, сейчас убивать будет. Убьёт, и кто-то другой приедет ей памятник ставить. Лишь бы у этого кого-то денег на сигареты хватило, а то ведь сама Лиза так и не покурила. Даже сейчас рот жутко чесался, так и хотелось в последний раз выкурить самую вкусную, самую желанную сигарету.       — Слушайте, — просипела она на свой страх и риск, стараясь не отставать, — а сигаретки не найдётся? Последнее желание.       Красотка обернулась, взглянула через плечо — глаза у неё были светло-карие, серьёзные и очень-очень взрослые. Накрашенные губы дрогнули в полуулыбке.       — Найдётся. Не бойся.       Вытащила её наконец из вольера, захлопнула дверь, брякнула ключами, закрывая замок; псы тёмным пушистым морем бесновались за решёткой, голодные, тоскливые. И сигарету дала тоже — вытащила пачку из кармана обтягивающих красных брючек (это оказались мальборо, у Лизы чуть глаза из глазниц не выпали), предложила ей и даже подпалила.       Лиза прикурила трясущимися руками, втянула дым и блаженно затянулась — глубоко, жадно. Хорошо, что амбал отвлёкся: другая красотка, тоже в костюме, очень похожая на первую, только с распущенными тёмными волосами, подплыла к нему чуть раньше, чем они вышли из вольера, подёргала за рукав малинового пиджака, а когда амбал наклонился, что-то негромко зашептала ему на ухо, будто секрет какой-то.       Добрая фея-крёстная с мальборо сунула ключи от вольера себе в карман, кивнула, на секунду сжала утешающим жестом дрожащее Лизино плечо, а потом шустро уцокала к дому.       Это действительно был дом. Лиза всё же разглядела место, куда попала: большая, просторная территория, хотя и немного запущенная. Куча сорняков, несколько фруктовых деревьев, кусты и дом. Намного больше, чем был у неё, но тоже какой-то… слишком грязный, будто за этим местом совершенно не ухаживали очень долгое время. Забросили и уехали. Забыли просто-напросто.       А, ну и она разглядела того, кто орал: это был далеко не тощий бедняга, как подумалось раньше, а плечистый, крупный мужчина в грязной полосатой майке, босой, с разбитым лицом. Ещё и связанный. Он сидел на земле и пялился на тех мужчин в малиновом, что окружали его — человек пять, не меньше. Их дурацкие яркие тряпки пестрели во всех уголках дачи: кто-то копошился среди деревьев, ещё двое лазили в открытом сарае, знакомая красотка управляла целой ватагой людей, стоя на крыльце, объясняла что-то… Что одна, что вторая.       Лиза подавилась дымом. Она стояла одна — никто её не держал — и вполне могла бы съебаться (ага, через забор), но здесь было не меньше десяти явно агрессивно настроенных бандитов, так что пришлось стоять, переминаться с ноги на ногу и покорно ждать, пока на неё обратят внимание. Всё болело, и очень сильно хотелось жить. Не только сегодня, а вообще.       Бандит в это время шушукался с красоткой и на каждый её шепоток отвечал куда громче, чем надо. Невольно Лиза обратилась вслух. Разговор шёл отрывками.       — …ага, — мужик насмешливо хмыкнул, — могильщики дачу Жилина с её спутали, что ли? Ну дебилы… Так… — дальше было немного неразборчиво, но он неожиданно повеселел, даже улыбнулся. — Вот как? Девятку с шестёркой? Ей-богу, Алька нанял каких-то идиотов себе, так тупануть… Понял. Вот что сделай, лапочка, набери-ка Грише… Нет, про это не говори, про Жилина только. Его мент, он пускай и разбирается. Сейчас набери, а не потом… Алику тоже маякни… Да, скажи, люблю-целую, но мента хоронить не стоит… Пускай они вдвоём разберутся, не маленькие… Кто звонил? — фыркнул, а потом гоготнул. — Ну-ну… Веры ему нет, сама знаешь. Всё, киса, иди.       Бугай и красотка разлепились, при этом он смачно шлёпнул её по заднице, а та, никак не отреагировав, повернулась на каблуках и бодренько куда-то унеслась, заодно зацепив за собой всех оставшихся мужиков, которые не успели рассосаться и из-за своей медлительности пали жертвой матриархата.       Они остались втроём. Лиза, мужик в малиновом пиджаке и сигарета. Сигарета тем временем кончалась, тактичное молчание и солидарность курящих — тоже.       — Что делать с тобой будем-то?       Сигарета резко загорчила на языке плесневелой гнилью. Лиза дошла до фильтра, с сожалением вытащила окурок изо рта и рассеянно огляделась: она была босой, без обуви, с грязными ногами, тушить было нечем. Мужик, недолго думая, галантно протянул ей руку, принял окурок из испачканных пальцев, а она только сейчас заметила переломанные ногти, которыми царапала пол и нервный тремор: её вообще всю колотило, как грёбанную чихуахуа.       Вдохнула-выдохнула, набралась смелости. Смелости говорить, а не смотреть, потому что вблизи бугай был ещё страшнее. Давил со всех сторон. Мозг заработал, пускай немножечко контуженно.       — Послушайте, Роман Александрович…       Он затушил окурок мыском начищенного дорогущего ботинка, который выглядел куда презентабельнее, чем сама Лиза вся вместе взятая. Исправил равнодушно:       — Дмитриевич.       — Да какая разница?! — заорала она истерично. Пережитый двухдневный стресс грозился вылиться в истерику, мгновенный суицид на месте и ещё что-нибудь не менее травмоопасное и очень неприятное.       Роман Дмитриевич наклонил мощную голову вбок.       — Действительно. Ну? Давай думай, кис, у тебя минутка на размышления.       Лиза почувствовала себя пьяной, шальной и безнаказанной. Потому язык не удержала.       — Да что вы вообще ко мне прицепились?! Отпустите и всё! Я вас знать не знаю, кроме того, что вы, походу, живодёр, раз псов голодом морите и людей избиваете!       Амбал замер. Сощурился нехорошо, она даже сквозь очки заметила, как резко блеснул солнечный зайчик на оправе, сжал кулаки и поводил челюстью туда-сюда, угрожающе, развернулся в сторону связанного дрожащего мужика и протянул ледяным безжалостным тоном, от которого у Лизы мурашки побежали. Он выглядел как молодой вулкан, который вот-вот взорвётся.       Осень тускло втекла в лёгкие запахом прогорклого дыма и крови.       — Вот ты сам себе, Аркадий Ильич, и подписал смертельный приговор. Я своих собак люблю, ты же знаешь. Ты с ними чё делал, урод?! Отвечай, или я тебе нахуй мозги вынесу… Отвечай!       Дальше пошёл забористый и ничерта непонятный итальянский. Вроде итальянский... Поток ругательств, ещё что-то.       Мужчина с разбитым лицом что-то залопотал, заизвинялся, а потом громко взвыл.       Роман Дмитриевич гневно заорал в ответ, рывком сунул руку в карман пиджака (теперь Лиза уже поняла, зачем), но кровавую расправу пришлось отложить, потому что Лиза Дунаева никогда адекватностью не отличалась. Повисла на чужой руке, как мешок с картошкой, вцепилась когтями в мощное плечо.       — Подождите, подождите! Могу я вернуться… к себе? У меня там бабушкина дача, я… Я никому ничего не скажу! Я же ничего не видела!       Амбал дёрнул бровью. Не сочувствующе, а так, равнодушно, наплевательски, как человек, у которого куча важных дел, и она ни в одно из них не входит. Он стряхнул её с себя небрежно, как котёнка, разве что не отшвырнул (удивительно для человека, который находился в бешенстве), и пророкотал, почти гавкнул раздражённо, словно с дурой разговаривал:       — Да куда ты вернёшься-то, киса? Дачу твою вчера ночью сожгли. Не мешайся.       Грянул выстрел, псы залаяли, срывая глотки, громко, надрывно, тяжело. В глазах у Лизы помутнело. Мир раскололся на части и взорвался по-настоящему.